Звезда Огайо
Однажды утром в магазин зашла старая женщина, которую Хонор раньше не видела.
— Завтра Томас приедет с доставкой, — обратилась она к Белл. — Большой будет груз. Ты приготовь место.
Та кивнула.
— Спасибо, Мэри, — сказала она, прикалывая булавками оборку к бордовому капору.
— Дрова тебе привезет и щепки?
— Да, конечно. Как твоя внучка? Возьми для нее ленту в корзине, заплетешь ей в косичку. Девочки любят новые ленты.
— Спасибо. А можно я две возьму? — Женщина выбрала две красные ленты в корзине, стоявшей на прилавке. Потом пошла к выходу, но остановилась в дверях и спросила: — У тебя как здоровье, Белл? Ты что-то совсем исхудала.
— Солитер. Скоро пройдет.
Хонор, сидевшая в кресле-качалке и кормившая Камфет, подняла голову и внимательно посмотрела на Белл. Та действительно сильно похудела, щеки будто втянулись, отчего скулы выпирали еще больше.
— Белл… — начала Хонор, когда женщина ушла.
— Ни слова больше! Обычно ты неразговорчива, вот и сейчас обойдемся без разговоров. Ты уже покормила малышку?
Хонор кивнула.
— Хорошо. Присмотри пока за магазином, а я подготовлю место для завтрашних дров. — Белл ушла, прежде чем Хонор убедилась, что Камфет спит и не проснется, когда ее переложат с рук в колыбельку. Но малышка словно почувствовала, что Белл сейчас не до шуток, и крепко спала. Хонор успела обслужить нескольких покупательниц, пока Белл возилась с сарае, перекладывая оставшиеся дрова и освобождая место для новых. Несколько раз она заходила в дом и поднималась наверх. Хонор это удивляло, но она понимала, что лучше ни о чем не спрашивать.
А на следующий день, ближе к вечеру, когда Белл зажигала лампы, к магазину подъехала повозка, нагруженная дровами. Возница зашел в дом, чтобы поздороваться с Белл, и кивнул Хонор. Она сразу узнала его. Это был старик, который привез ее из Гудзона в Веллингтон год назад.
— Я слышал, у тебя теперь маленькая, — сказал Томас. — Это славно.
Она улыбнулась:
— Да.
Белл с Томасом отправились на задний двор, а Хонор осталась в магазине с двумя покупательницами — молоденькой девушкой и ее матерью, которые выбирали шерстяную подкладку для зимних капоров. Наконец они все-таки определились и заплатили. Как только они ушли, Томас вернулся в магазин и вышел на улицу, чтобы перегнать повозку на задний двор.
— Я помогу ему все разгрузить, — сказала Белл. — Если придут покупательницы, обслужи сама. Займи их, чтобы не скучали. — Она встретилась взглядом с Хонор, потом развернулась и поспешила обратно во двор.
И буквально в следующую минуту с улицы донесся топот коня Донована. И вот тогда Хонор все поняла. Она закрыла глаза и взмолилась: «Господи, пусть он проедет мимо».
Но Донован не проехал мимо. Хонор видела в окно, как он спешился и накинул поводья на коновязь.
— Где Белл? — спросил он, входя в магазин. Мельком взглянув на Камфет, спящую в колыбельке, он повернулся к Хонор.
— Она во дворе. Там дрова привезли.
Какая-то женщина, проходившая мимо по улице, остановилась рассмотреть капоры в витрине. «Войди внутрь, пожалуйста, — мысленно обратилась к ней Хонор. — Пожалуйста». Но та двинулась дальше. С наступлением темноты женщинам не пристало расхаживать по городу одним.
— Да неужели? Ладно, милая, ты меня извини, но я должен сходить и посмотреть, как бы ей не подсунули сырой древесины. — Донован и направился в кухню, откуда был выход на задний двор.
— Донован…
Он остановился.
— Что?
Хонор хотела задержать его, чтобы он не вышел во двор к поленнице.
— Я давно… собиралась поблагодарить тебя. За то, что ты мне помог. Тогда ночью. В лесу, с тем чернокожим.
Он усмехнулся.
— Да чем я помог… черномазый уже околел. Ни тебе пользы, ни мне.
— Но ты нашел меня на дороге, в темном лесу. Если бы ты тогда не появился, я даже не знаю, что со мной было бы… — Хонор вспомнила, что почувствовала той ночью, когда прижалась к спине Донована. Она надеялась, что он тоже вспомнит об этом мгновении и забудет, зачем сюда пришел. — Мне бы хотелось, — добавила он, — чтобы ты стал другим.
— А это что-то изменит?
Прежде чем Хонор успела ответить, Камфет тихонько вскрикнула во сне, давая знать, что скоро проснется. Донован поморщился.
— Ничего не изменит. Сейчас уже нет. — Он развернулся и ушел в кухню.
Хонор принялась качать колыбель, надеясь, что Камфет снова заснет. Но та не заснула, и Хонор взяла ее на руки и принялась ходить с ней по комнате, прислушиваясь к тому, что происходило на заднем дворе.
Через пару минут Белл вернулась с охапкой дров, которые вывалила в ящик рядом с печкой. Следом за Белл шел Донован.
— Донован, если сестра носит дрова, брат мог бы ей помочь. Люди вроде Хонор и так уже о тебе невысокого мнения, а ты его только усугубляешь своим неджентльменским поведением. — Белл присела на корточки и принялась раскладывать поленья. — Может, все-таки принесешь еще дров? Или я все должна делать сама?
Донован нахмурился, но ушел за дровами. Хонор подумала, что он, наверное, моложе Белл. Старший брат вряд ли позволил бы, чтобы им командовала сестра. Хонор знала об этом не понаслышке. У нее у самой были старшие братья.
Белл подложила дров в печку, хотя в этом не было необходимости. Магазин уже закрывался, а после закрытия Белл с Хонор обычно сидели в кухне, где было теплее. Это ненужное действие явно указывало на то, что Белл нервничает.
Донован вернулся с охапкой дров. Следом за ним шел Томас.
— Этого тебе хватит до Рождества, Белл, — сказал он. — Но если надо, я еще привезу. Когда соберусь в город.
— Спасибо, Томас. Сколько я тебе должна?
Белл с Томасом отошли к прилавку, чтобы рассчитаться, а Донован принялся укладывать дрова в ящик. Камфет, которая уже умела фокусировать взгляд, наблюдала за ним. Похоже, это нервировало Донована. Когда Томас вышел через заднюю дверь, Донован тоже направился к выходу, только через переднюю дверь.
— Может, кофе выпьешь, Донован? — окликнула его Белл.
— Я тебе всех покупательниц распугаю. Вы тут осторожнее, Белл, Хонор. Я пока здесь не закончил. — Он вышел на улицу, хлопнув дверью.
Белл усмехнулась:
— Этот ребенок его пугает. Он бежит от нее, как черт от ладана. Ей надо находиться здесь всегда. Будет отпугивать Донована. — Она поцеловала Камфет в макушку. Это был тот редкий случай, когда Белл проявила нежность к ребенку.
Они слышали, как конь Донована поскакал прочь.
— Посмотри в окно и проверь, что он действительно уехал, — попросила Белл. — Он уже применял эту хитрость. Коня отправил, а сам остался.
Хонор выглянула в окно. На улице было темно, но она явственно различила силуэт всадника в седле. Хонор смотрела не него, пока он не скрылся из виду.
— Он уехал.
— Хорошо. Ты пока оставайся тут и убедись, что он не вернется. — Белл поспешила на задний двор.
Через пару минут Хонор увидела, как мимо проехала повозка Томаса. Она стояла у окна, прижимая к себе Камфет. Девочка притихла и протянула руку вперед, словно пытаясь потрогать ночь. В последнее время она уже не молотила руками, ее движения стали более осмысленными.
Белл вернулась в магазин.
— Все в порядке. Я сейчас приготовлю ужин.
Заметив, что Хонор хочет что-то сказать, поспешно добавила:
— Лучше не спрашивай. Если ты ничего не знаешь, тебе нечего будет сказать Доновану, когда он вернется. А он точно вернется. — Она говорила так, словно Хонор знала, что происходит. Она знала, да. Но не позволяла себе даже задумываться об этом. Есть вещи, которые должны оставаться в тайне.
* * *
Но сохранить тайну не получилось. Когда Хонор с Белл ужинали в кухне, а Камфет спала в колыбельке, стоявшей у стола, вдруг раздалось детское хныканье. Это точно была не Камфет — Хонор так привыкла к голосу дочери, что даже не заглянула в колыбель. Она замерла, прекратив резать мясо у себя на тарелке, и прислушалась. Белл отложила приборы и поднялась, отодвинув стул, так что под ним скрипнули деревянные половицы.
— Хочу чаю, — произнесла она. — Англичане всегда пьют чай, да? Поставлю чайник. — Белл налила в чайник воды из кувшина. — Хоть какое-то разнообразие от кофе и виски? — Она с грохотом опустила чайник на плиту. — Хотя ты же не пьешь спиртное. Ни виски, ни пива, вообще ничего. Бедные квакеры.
Но как бы старательно ни шумела Белл, Хонор все равно услышала еще один всхлип, а потом — тихий женский голос. Это был голос матери, пытающейся успокоить ребенка. Теперь, когда Хонор сама стала матерью, она хорошо различала интонации материнского голоса.
— Где они? — спросила она.
Белл вздохнула чуть ли не с облегчением и улыбнулась, словно извиняясь за то, что решила, будто Хонор можно обмануть столь неуклюжими попытками скрыть очевидное.
— Я покажу, — промолвила она, — тебе нужно придумать, что сказать Доновану, если он спросит о них. Я знаю, вы, квакеры, всегда говорите правду, а тут надо будет солгать. Но ведь маленькая ложь ради большой правды вполне допустима? Бог не накажет тебя за то, что ты соврешь моему брату. А если Хеймейкеры тебя за это осудят, ну что ж…
Хонор задумалась.
— Я слышала о Друзьях, которые завязывали себе глаза, чтобы не видеть, кому помогают. Так они могли честно ответить «нет» на вопрос, не видели ли они кого-нибудь из беглецов.
Белл усмехнулась.
— А как же Бог, который все видит и знает? Подобные игры с правдой еще хуже, чем откровенная ложь во имя добра.
— Возможно.
Ребенок уже не хныкал, а плакал в голос. Звук доносился из лаза у печки, ведущего в дровяной сарай. Таким образом, Белл могла доставать дрова, не выходя наружу. Лаз был закрыт плотным ковриком — от сквозняков, — но ткань не заглушала звуков. Хонор не могла выносить детский плач. Ее сердце сжималось от жалости.
— Принеси ребенка сюда, — сказала она. — Не хочу, чтобы он замерз из-за меня. Я солгу Доновану, если так будет нужно.
Белл кивнула. Отодвинув занавеску в сторону, она крикнула в дыру в стене:
— Все спокойно, Верджини. Давай их сюда.
Через мгновение из дыры показалась пара коричневых рук, передавших на руки Белл сначала одну, а потом и вторую девочку. Это были близняшки, примерно пяти лет от роду, с огромными черными глазами и кудрявыми волосами, заплетенными в косички с теми самыми красными лентами, которые вчера взяла жена Томаса. Девчушки стояли, серьезные и молчаливые, перед Белл и Хонор. Они были похожи, как две капли воды, и различались лишь тем, что одна из них шмыгала носом и кашляла.
А потом из темного лаза показался серый капор. Хонор вздрогнула, разглядев бледно-желтую подкладку. Белл улыбнулась.
— Так вот где теперь этот капор. А я не узнала его в темноте. Думала, ты оставила его у Хеймейкеров… хотя на что бы он им пригодился, одному Богу известно. Возможно, они приспособили бы его под ведро для молока. — Она подала руку чернокожей женщине и помогла ей подняться. Хонор сразу узнала ее. Статную фигуру, чуть желтоватую кожу, твердый взгляд.
Женщина кивнула Хонор.
— Вижу, ты еще здесь. И ребенок уже с тобой. Мои дети тоже со мной. — Она обняла дочек. Теперь, когда мать была рядом, простуженная девочка почувствовала себя увереннее и снова расплакалась.
— Хонор, дай ей горячей волы с ежевичным вареньем, — велела Белл. — Чайник уже закипел. И добавь туда капельку виски. Не делай такое лицо… ей это будет на пользу. А я приготовлю компресс ей на грудку. — Белл посмотрела в окно, занавешенное плотной шторой, потом — на закрытую дверь между кухней и магазином. — Скоро вам снова придется прятаться, потому что Донован вернется. Один раз мы обманули его… Он думает, вас здесь еще нет. Но придет снова. И уже скоро.
— А когда они перебрались в сарай? — спросила Хонор.
— Когда Донован уходил. Это самое удобное время, когда они еще здесь, но уже избавились от всех подозрений. Беглецов возит Томас. Прячет в повозке, под двойным дном. Жаль, места там мало, лежать неудобно. Да, Верджини? Зато надежно.
— И так же Томас привез сюда беглеца, когда подвозил меня из Гудзона? — Хонор вспомнила, как Томас притоптывал ногой, словно подавая сигнал; как разговаривал сам с собой, когда она отходила в кусты; как у нее возникло ощущение, будто рядом с ними есть кто-то еще.
— Да. Но Донован об этом не знает. Под сиденьем ищет.
Теперь, когда Белл убедилась, что Хонор не выдаст ее секреты, она болтала без умолку, явно гордясь теми хитростями, которые она сама, старый Томас и все остальные участники «подземной железной дороги» придумали для того, чтобы прятать беглецов. Когда они напоили больную девочку горячей водой с ежевичным вареньем и виски и намазали ей грудку толстым слоем горчичного порошка, размоченного в воде, Белл предложила Хонор залезть через лаз в дровяной сарай, оказавшийся гораздо просторнее, чем думала Хонор, глядя на него снаружи. Белл с Томасом сложили дрова как будто вплотную к стене дома, но на самом деле между стеной и поленницей оставался зазор, и там получалась крошечная комнатушка размером чуть больше платяного шкафа. Туда можно было пробраться, протиснувшись сбоку от поленницы. В комнатушке стояло три пня, их использовали как табуреты. Если положить пни набок, они смотрелись вполне невинно. А если сбросить на землю задний ряд дров, то пустое пространство у стены дома будет похоже на склад поленьев, приготовленных к сожжению. Интересно, подумала Хонор, а сколько здесь пряталось беглецов? Несколько дюжин? Несколько сотен? Белл жила в Веллингтоне пятнадцать лет, а беглецы, наверное, были всегда. Сколько лет существует рабство, столько существуют и беглые рабы.
Хонор услышала, как плачет Камфет, и поспешила обратно в кухню, пробираясь сквозь лаз так неуклюже, что Белл рассмеялась. Когда Хонор наконец выбралась и поднялась, Камфет уже успокоилась на руках чернокожей женщины. Хонор протянула руки, но женщина не отдала ей малышку.
— Я выпестовала не одного белого малыша, была нянькой хозяйских детишек, — сказала она, с легкостью качая Камфет на сгибе локтя. — Приятно снова взять в руки младенца. Смотрите, девочки, — обратилась она к своим дочкам, сидевшим за столом. — Она пока не улыбается. Ей всего месяц от роду. Она очень маленькая, не умеет улыбаться. Чтобы она нам улыбнулась, мы должны это заслужить.
Хонор боролась с желанием отобрать дочь у чернокожей женщины, хотя понимала, что ее дочери не причинят никакого вреда.
Женщину звали Верджини. Хонор провела с ней целую ночь в лесах и полях, но даже не догадалась спросить ее имя. Она ни разу не спрашивала беглецов, как их зовут. Теперь Хонор задумалась, почему. Вероятно, хотела, чтобы они оставались для нее безымянными и обезличенными. Так им было проще исчезнуть из ее жизни. И они исчезали. Бесследно. Все, кроме того человека, похороненного в лесу Виланда.
«Ищи в ней внутренний свет, — говорила она себе. — Внутренний свет есть в любом человеке. Никогда об этом не забывай».
Камфет была еще слишком мала, чтобы судить о людях. Она могла только чувствовать, хорошо ли ей на руках у кого-то. И сейчас ей было хорошо. Она внимательно смотрела на чернокожую женщину, которая начала напевать:
Я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой,
Господи, я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой.
Да, я бреду по глубокой воде,
Я бреду по глубокой воде,
Да, я бреду по глубокой воде,
Я пытаюсь добраться домой.
— Она улыбается! — воскликнула Хонор.
Верджини засмеялась:
— Само получилось, случайно. Но все равно очень мило. Иди к маме, маленькая. Улыбнись ей.
Белл накормила беглецов копченой говядиной и кукурузным хлебом с яблочным повидлом, которое вчера сварила Хонор. Одна близняшка съела все подчистую, а вторая — простуженная — едва прикоснулась к еде. Она задремала прямо за столом, положив голову на руки. Белл поднялась наверх и принесла несколько одеял.
— Вам лучше вернуться в укрытие, — сказала она, запихивая одеяла в лаз. Потом она вышла на задний двор, посмотреть, все ли в порядке.
Хонор и Верджини пожелали друг другу спокойной ночи, и беглянки забрались в укрытие. Через пару минут в кухню вернулась Белл.
— Надеюсь, девочка быстро поправится. — Она покачала головой. — Там, рядом с печкой, достаточно сухо, но все равно холодно. Я боюсь, как бы малышке не стало хуже. До Канады совсем близко. Даже с двумя маленькими детьми дорога до озера Эри не должна занять больше недели. А если они доберутся до Оберлина, там они спрячутся в черной общине и подождут, пока девочка не поправится.
— Белл, а ты… начальница станции, да?
Та усмехнулась.
— Я не употребляю эти глупые названия: «начальник станции», «депо», «проводник». Даже «подземная железная дорога» выводит меня из терпения. Звучит, словно дети играют в игру. А это совсем не игра.
Девочка снова закашлялась. Хонор мыла посуду и прислушивалась к звукам, доносящимся из дровяного сарая.
— Она сильно простудилась.
Белл тяжело вздохнула:
— Донован ее точно услышит, когда заявится ночью искать беглецов. Ей нужно спать в доме, в тепле. И еще надо дать ей какое-то успокоительное, чтобы заснула. Но я не могу привести в дом всех троих… мы их не спрячем от Донована.
Она подошла к лазу, приподняла коврик и что-то зашептала в темноту. Через пару минут ей передали больную девочку. Белл усадила ее за стол, дала ей ложку какой-то густой коричневой жидкости и произнесла:
— Пойдем, солнышко, ляжешь в мою кровать. Сейчас тебе полегчает.
Вскоре Хонор тоже отправилась спать, утомленная бессонными ночами и напряжением сегодняшнего вечера. Оставив дверь своей комнаты приоткрытой, чтобы ей было слышно и видно, что происходит внизу, она легла в постель и уложила Камфет рядом с собой. Белл осталась в кухне — делать цветы из соломки и ждать.
Хонор уже засыпала и вдруг почувствовала присутствие маленького существа рядом с кроватью. В тусклом свете, идущем снизу, она едва разглядела девочку. Та молча забралась на кровать — осторожно, чтобы не придавить спящую Камфет, — юркнула под одеяло и прижалась к спине Хонор, словно маленький зверек, ищущий тепла. Покашляла и быстро заснула.
Хонор лежала, боясь лишний раз пошевелиться, слушала шумное дыхание простуженной девочки и тихие вздохи дочери. Ее поразило, что девочка прижималась к ней, как когда-то она сама прижималась к Грейс под одеялом. В детстве. Когда было холодно. В теплой постели барьер, разделяющий черных и белых, исчез; здесь не было никакой отдельной скамьи. Неопределенность, затаившаяся внизу, на улице, во всем мире, казалась такой далекой в этой постели, когда ребенок тебе доверяет и ищет у тебя защиты. Хонор было хорошо и спокойно, она ощущала себя частью большой семьи. С этой пронзительной ясностью в мыслях она тоже заснула.
* * *
Донован так и не научился входить бесшумно. Хонор проснулась, разбуженная громким стуком в дверь. Девочка тоже проснулась и захныкала.
— Тихо, — шепнула Хонор. — Не шевелись.
Она лежала на боку лицом к двери, а девочка прижималась к ее спине. Если спрятать малышку под одеялом, может, Донован ее и не заметит. Хонор укрыла девочку с головой, пряча косички с вплетенными в них красными лентами.
Она услышала голоса, потом Донован принялся обыскивать магазин и кухню. Он проделывал это не грубо, не стремился нарочно ломать и крушить. Не бил стеклянные витрины, не рвал ткани, не топтал шляпы. Не сбрасывал посуду на пол, не переворачивал мебель. Все было очень культурно. Хонор даже услышала, как Белл рассмеялась, словно брат сказал что-то смешное. Было ясно, что он не впервые обыскивает ее дом. Вероятно, просто для виду. Потому что ему так положено. Хотя, возможно, он подозревал, что сестра его дурит, и надеялся со временем вычислить, где она прячет беглецов.
А затем девочка снова закашлялась, сотрясаясь всем тельцем. Не громко, но вполне отчетливо. У Хонор все похолодело внутри. Она услышала голос Донована, а потом — голос Белл. Ей показалось, будто произнесли ее имя.
Девочка закашлялась еще раз, а когда замолчала, Хонор сама принялась кашлять, стараясь подражать кашлю малышки. Раздались шаги на лестнице, и девочка сжалась в комок, задрожав от страха.
Голос Белл, донесшийся с лестницы, подсказал Хонор, что делать:
— Донован, она кормит ребенка. Ты хочешь туда войти?
Хонор подхватила Камфет на руки и легонько встряхнула ее. Одной рукой расстегнула пуговицы на вороте ночной рубашки и достала распухшую, тяжелую грудь. Молоко потекло еще прежде, чем полусонная Камфет открыла ротик, схватила сосок и сжала его беззубыми деснами. Хонор едва не вскрикнула от боли и облегчения.
Сначала Донован обыскал спальню Белл, потом вошел в комнату Хонор, подняв лампу над головой. Хонор мысленно взмолилась о том, чтобы девочка под одеялом не закашлялась и не пошевелилась. Донован смотрел на Хонор, старательно отводя взгляд от ребенка и полной груди, однако его старания были напрасны. Хотя он пытался делать каменное лицо, в его глазах отразилась тоска. Надежды Хонор оправдались: Донован остановился в дверях и не прошел в комнату, чтобы заглянуть под кровать и проверить груду тканей, которые Белл держала в гостевой спальне.
— Прошу прощения, — произнес он. Однако не ушел сразу. Его взгляд упал на одеяло. — Мама такие же шила. Как называется этот узор? Ты мне говорила, но я забыл.
— «Вифлеемская звезда».
— Да, точно. — Донован на миг задержал взгляд на Хонор, кивнул и ушел.
Хонор и чернокожая девочка замерли, боясь пошевелиться. Только Камфет сосала грудь, тихонько причмокивая. Им было слышно, как Донован открыл дверь и шагнул на задний двор. Теперь нужно молиться, чтобы он не нашел остальных. Что делать с девочкой, если Донован заберет ее мать и сестру? Наверное, девочка тоже об этом подумала, потому что вдруг разрыдалась.
— Нет, только не плачь. Сейчас нельзя плакать. — Держа Камфет одной рукой, другой рукой Хонор обняла девочку. — Не плачь. Мы будем молиться, и Бог им поможет. — Она закрыла глаза и прислушалась.
Он их не нашел. Через полчаса Белл заглянула к Хонор и села на краешек кровати — осторожно, чтобы не разбудить спящую Камфет.
— Он уехал. Теперь можешь заснуть. И ты тоже, малышка, — обратилась она к чернокожей девочке, прижимавшейся к Хонор.
— Белл, а как же мы их переправим в безопасное место?
— Не волнуйся об этом, милая. У Белл Миллз всегда найдется козырь в рукаве.
* * *
В ту ночь Камфет просыпалась еще дважды, требуя молока. Чернокожая девочка крепко спала. Когда Хонор проснулась утром, разбуженная лучами солнца, девочки уже не было.
Хонор спустилась в кухню. Белл стояла у плиты, жарила бекон и пекла оладьи — целую гору. Намного больше, чем нужно на завтрак им двоим. Она кивнула в сторону лаза у печки.
— Девочке уже лучше. Она даже улыбнулась мне. Белл положила бекон и оладьи на большую тарелку и просунула ее в лаз.
После завтрака она ушла, оставив Хонор присматривать за магазином. По возвращении вручила Хонор платье винного цвета.
— Просят подол удлинить. И рукава.
Весь день, пока Хонор шила (сначала — платье, потом — детскую юбочку), она думала о двух девочках и их матери, прячущихся в тесном пространстве за поленницей. Там темно и неудобно. Наверняка там полно мышей, а о поленья легко занозиться. Но все равно это лучше, чем скрываться в холодном лесу.
Из-за нервного возбуждения Белл пребывала в приподнятом настроении. Она суетилась, примеряла на покупательниц капоры, убирала летние цветы, заменяла их перьями и клетчатыми лентами. В минуты затишья, когда в магазине не было покупательниц, Белл садилась за стол в уголке и пришивала желтую сетку к коричневой фетровой шляпе. Иногда она вставала, подходила к окну и выглядывала наружу.
Хонор принесла Белл перешитые вещи и заметила, что та держит в руках знакомый серый капор. Старую поистрепавшуюся желтую ленту она заменила на новую — серую и широкую. Эта лента оборачивалась вокруг тульи и, если ее завязать потуже, стягивала края полей, так что они плотно обрамляли лицо. По краю полей Белл пришила белое кружево, скрывшее желтую отделку. Такой капор Хонор уже не смогла бы надеть. Для нее он был слишком нарядным. Кстати, и для Верджини тоже. Чернокожие женщины не носят роскошные вещи.
Хонор широко распахнула глаза. Белл пожала плечами и принялась что-то мурлыкать себе под нос. Хонор узнала песню, которую Верджини пела Камфет.
— Это псалом?
— Нет, просто песня. Чернокожие поют ее на плантациях, на Юге. Поют, чтобы подбодрить себя.
Ближе к вечеру, когда Белл зажигала лампы, в магазин зашли три женщины с маленькими дочерьми.
— Обслужи их, Хонор, — попросила Белл, направляясь в кухню. — Я скоро вернусь.
Хонор удивленно посмотрела ей вслед, не понимая, с чего вдруг Белл решила сбежать, когда в магазине столько покупательниц. Женщины и девочки вели себя оживленно и бойко, расхаживали по всему магазину, примеряли капоры и шляпы, бросали их где попало. И в довершение ко всему Камфет проснулась и начала плакать. Но прежде чем Хонор успела взять ее на руки, одна из девочек, постарше, подбежала к колыбельке, схватила малышку и принялась бегать с ней по магазину. Для Камфет это было новое впечатление, она затихла и лишь удивленно моргала, а вокруг нее сгрудились остальные девочки. Хонор показалось, девочек стало больше. Они болтали, смеялись и играли с ее маленькой дочкой.
Вдалеке раздался свисток паровоза.
— Девочки, нам пора, — сказала одна из женщин.
Девочка, державшая Камфет, отдала ее Хонор и взяла за руку другую девочку, помладше. Все разбились на пары и направились к выходу. Одна из младших девочек — в шали, натянутой до самого носа, и в капоре с широкими полями — обернулась к Хонор. Это была одна из близняшек Верджини. Хонор подумала, что в сумерках, в большой компании девочек, никто не заметит ее черную кожу. Она улыбнулась, но девочка не улыбнулась в ответ. Она была слишком напугана.
Вторая близняшка тоже вышла вместе со всеми, и в магазине вдруг сделалось тихо. Белл вернулась из кухни, ведя за собой Верджини. В платье винного цвета и шали беглянка преобразилась. Широкие поля капора, плотно завязанного под подбородком, скрывали ее лицо с боков. Рассмотреть, что она чернокожая, можно было, лишь глядя на нее в упор.
— Нельзя терять время, — произнесла Белл. — Сейчас весь город собрался на станции. Когда выйдешь, кричи: «Дамы, подождите меня!» — и беги следом за ними. Делай вид, будто идешь посмотреть на поезд. Он на той стороне улицы, наблюдает. Будь решительной, не бойся.
Верджини стиснула руку Белл.
— Спасибо тебе.
Белл рассмеялась.
— Вот уж не за что. Это, можно сказать, моя работа. Ну, иди. Если тебе повезет, мы уже не увидимся.
— Храни тебя Бог, Верджини, — сказала Хонор. — И твоих девочек.
Верджини кивнула и выскочила за дверь следом за другими женщинами.
— Отойди от окна, — велела Белл Хонор. — Не надо, чтобы Донован видел, что мы проявляем интерес. А то он что-нибудь заподозрит.
Дверь открылась, и в магазин вошла еще одна женщина.
— Я не опоздала? — спросила она. — Вы не закрылись? Мне нужна новая лента для капора.
— Мы уже закрываемся, но вас обслужим, — ответила Белл. — Хонор, разложи по местам шляпы и капоры. Эти девчонки разгромили мне весь магазин!
Хонор принялась собирать шляпы одной рукой, второй рукой прижимая к себе Камфет. Сердце бешено колотилось. Хотелось выглянуть в окно, чтобы посмотреть, направился Донован за женщинами или нет. Но она знала, что этого делать нельзя.
Женщина выбрала ленту. Белл заперла дверь и принялась закрывать ставни на окнах.
— Его нет, — объявила она. — Хотя не знаю, пошел он за ними или просто вернулся в бар глушить виски. Кстати, я тоже не отказалась бы. Собственно, у меня же есть…
Белл двинулась в кухню, где налила себе виски и выпила его залпом. Хонор наблюдала за ней, стоя в дверях.
— Это всегда так тяжело?
— Нет. — Белл грохнула стаканом о стол. — В большинстве случаев он и не знает, что здесь кто-то был. К тому же он предпочитает ловить их на улице. Донован чувствует себя свободнее на дорогах и в лесах, а не в шляпном магазине. Но теперь, когда тут поселилась ты, стал наезжать сюда чаще. Пусть теперь не гарцует под окнами, как в прошлый раз. Конечно, сейчас не так просто прятать людей.
— Из-за меня беглецы подвергаются большей опасности.
Это было так очевидно, что Хонор поразилась, почему не поняла это сразу. Белл пожала плечами.
— Я известила их, что сюда пока ходить не надо. Их вообще не было, кроме Верджини. Но она здесь уже не впервые.
Хонор поежилась. Верджини и ее дочерей могли схватить из-за того, что сама Хонор живет у Белл и никак не может на что-то решиться. И других беглецов тоже могут схватить, поскольку они выбирают другие пути, в обход Веллингтона. Белл не жаловалась на то, что Хонор живет в ее доме, но это имело последствия. Причем плохие.
На следующий день в магазин явился мальчик и сообщил, что беглянки благополучно покинули город и сейчас направляются в Оберлин. Белл отметила это еще одной порцией виски.
* * *
Настало последнее воскресенье перед тем, как Хонор должна была вернуться к Хеймейкерам под угрозой того, что ее исключат из фейсуэллской общины Друзей. Магазин был закрыт. Белл спала, просидев полночи с бутылкой виски. В этом она походила на брата. В церковь Белл не пошла.
— Когда я предстану пред Господом Богом, — накануне сказала она, — наша беседа будет долгой. Много всего предстоит обсудить. — Она говорила так, словно эта встреча состоится уже скоро. Даже теперь, когда Хонор вспомнила эти слова, у нее все похолодело внутри.
Она заглянула в спальню подруги. Белл спала на спине, укрытая стареньким одеялом с узором «Звезда Огайо», в котором красные и коричневые треугольники и квадраты складывались в восьмиконечные звезды. Однажды Хонор предложила зашить прорехи на разошедшихся швах, но Белл пожала плечами. «Только зря время тратить», — возразила она, не пускаясь в объяснения. Во сне лицо Белл казалось еще более худым, скулы выпирали наружу, под туго натянутой кожей проступали кости. Желтоватая кожа сделалась серой. Сейчас Белл напоминала покойницу. Хонор подавила рыдания и ушла.
Спустившись в кухню, она встала у плиты, глядя на кастрюлю с кукурузной кашей, которую приготовила им на завтрак. Сама Хонор встала три часа назад. Как обычно, ее разбудила Камфет. Покормив дочку, Хонор сварила кашу и решила дождаться, когда Белл проснется, чтобы вместе позавтракать. В последнее время Белл почти ничего не ела, но Хонор нравилось, когда они вместе сидят за столом. Однако теперь, когда Хонор увидела, в каком Белл состоянии, у нее пропал аппетит. Она накрыла кастрюлю тарелкой, чтобы каша не остывала.
Камфет спала в колыбельке. В кои-то веки Хонор жалела о том, что дочь спит. А то она бы взяла малышку на руки, и ей было бы не так страшно и одиноко. Хонор села на стул и закрыла глаза. В доме Белл ей редко выпадала возможность побыть в тишине. Погружаться в молчание в одиночку было гораздо труднее, чем на собраниях. Во всеобщем молчании чувствовалась сила, сосредоточенность и целенаправленное ожидание. А ее одиночное молчание ощущалось пустым и поверхностным, словно она искала без должных стараний. Или в неправильном месте.
Хонор сидела очень долго, пытаясь уловить это чувство погружения во внутренний свет, которого ей сейчас так не хватало. Но ее постоянно что-то отвлекало. Разные звуки, какие она обычно не замечала: шелест тлеющих угольков в печке, треск пересохшего дерева где-то в доме, топот копыт и скрип повозки снаружи. Хонор, размышляла об одеяльце для Камфет и подойдут ли для дочки розетки, которые она шила все лето.
Хонор услышала, как кто-то скребется в заднюю дверь. Сквозь небольшое окошко в верхней части двери виднелась коричневая фетровая шляпа, украшенная желтыми и оранжевыми кленовыми листьями.
— Быстрее впускай меня, — попросила миссис Рид. — Пока никто не заметил. — Она прошла мимо Хонор в кухню. — Закрой дверь, — велела она, потому что Хонор от удивления замерла на месте.
Миссис Рид была в мужском пальто и коричневой шали, накинутой сверху. Она протерла очки кончиком шали и оглядела кухню. Когда увидела колыбельку, ее лицо просветлело, а поджатые губы сложились в искреннюю улыбку. Было сразу понятно, что миссис Рид любит детей. Со взрослыми миссис Рид сурова и недоверчива, но при виде ребенка ее сердце тает. Она наклонилась над колыбелькой.
— Здравствуй, малышка. Спит, как маленький ангелочек. Хотя я знаю, какая ты шумная. Слышала про тебя. Камфет — хорошее имя. Мамина радость и утешение.
— Может, присядешь? — Хонор предложила миссис Рид кресло-качалку. Она очень надеялась, что посетительница не разбудит ее дочь. Когда Камфет не спит, разговаривать почти невозможно.
Миссис Рид не воспользовалась креслом-качалкой, а села на стул с прямой спинкой. Она явно пришла по делу, а не просто заглянула в гости. Однако не отказалась от кофе, подслащенного тростниковым сахаром.
— Что ты здесь делаешь, Хонор Брайт? — спросила миссис Рид после того, как отпила кофе, скривилась и положила себе еще сахара. — Ну, кроме того, что портишь хороший кофе. Я даже не знала, что ты сейчас тут, пока Верджини мне не сообщила. Я спрашивала о ребенке у Адама Кокса. Он сказал, что ребенок родился. Но не сказал, что ты в Веллингтоне.
— Как дочка Верджини? — поинтересовалась Хонор, меняя тему.
— Которая кашляла? Уже вылечилась. Перец чили прогонит любую простуду. Они задержались у меня на пару дней и отправились в Сандаски. Наверное, уже там. Если все будет нормально, скоро уедут в Канаду. Но ты не переводи разговор на другую тему. Я пришла не из-за них, а из-за тебя. Почему ты в Веллингтоне, а не с мужем на ферме? — Она пристально смотрела на Хонор.
Прямота миссис Рид не оставила Хонор выбора. Она должна ответить предельно честно.
— Хеймейкеры запрещали мне помогать беглецам, — произнесла Хонор. — Из-за этого я себя чувствовала чужой в их семье. И поняла, что всегда буду чужой.
Миссис Рид кивнула.
— Верджини мне так и сказала. Это единственная причина?
Хонор удивленно смотрела на гостью.
— Думаешь, ты единолично спасаешь всех беглецов? И исход дела зависит от одного куска хлеба, какой ты им даешь, или от одной ночи, которую они проведут у тебя в амбаре? К тому времени, как они до тебя доберутся, они уже пройдут не одну сотню миль. Ты — просто крошечное звено в длинной цепи. Конечно, мы благодарны тебе за все, что ты сделала, но справлялись и раньше, чем ты поселилась здесь в прошлом году, и без тебя тоже будем справляться. Кто-то займет твое место. Или маршруты «подземной железной дороги» изменятся. Мы занимаемся этим уже много лет. И еще долго будем заниматься. Знаешь, сколько рабов на Юге?
Хонор сидела, низко опустив голову, чтобы миссис Рид не заметила слез, уже готовых пролиться из глаз.
— Миллионы. Миллионы! Скольким ты помогла за прошедший год? Человек двадцать, возможно, и наберется. Значит, остается еще немало. И ради этого не следует разрушать семью. Это глупости. Тебе это скажет любой беглец. Они стремятся к свободе, потому что хотят жить как люди. Как живешь ты сама. Ради них ты готова от всего отказаться, а получается, ты насмехаешься над их мечтой.
Хонор уже не пыталась скрыть слез. Они текли по щекам.
— Не знаю, что говорит тебе Белл, но кто-то должен образумить тебя.
— Очень непросто говорить подобные вещи людям, с которыми живешь в одном доме. Потому что вам еще жить в одном доме.
Миссис Рид вздрогнула и обернулась. Белл стояла в дверях, прислонившись плечом к косяку. Теперь, когда она проснулась, ее лицо было уже не таким мертвенно-серым, хотя сероватый оттенок остался.
— Я рада, что ты пытаешься вразумить ее.
— Вот мы с тобой и увиделись, Белл, — произнесла миссис Рид. — Рада знакомству.
— Я тоже, Элси.
— Вы не знакомы? — удивилась Хонор.
— Лучше бы и не знакомиться. Чтобы не привлекать внимания, — ответила Белл. — Но мы знаем друг друга заочно. — Она обратилась к миссис Рид: — Кто-нибудь видел, как ты вошла?
— Я никого не заметила. Меня подвез один человек. Высадил на окраине города, сам ждет в лесу. От леса я шла пешком. На самом деле мне не следовало выбираться так далеко от дома — сейчас это небезопасно. С прошлого года, как только приняли закон, я вообще никуда не выезжала из Оберлина. Но все-таки сделала исключение. Ради нее, — миссис Рид указала на Хонор. — Хотя сама не пойму, что на меня вдруг нашло.
Белл рассмеялась.
— Да уж, она умеет оказывать влияние на людей.
Хонор растерялась и изумленно уставилась на Белл.
— Наверное, такая моя природа: помогать беглецам независимо от их цвета кожи. — Миссис Рид опять повернулась к Хонор: — Но я не хочу, чтобы ты использовала беглецов как оправдание собственному побегу. Если у тебя сложности с семьей мужа, так оставайся и разбирайся с ними сама. Или у тебя проблемы с мужем?
Хонор задумалась над вопросом. Белл принялась ей помогать:
— Он хороший кормилец? Он тебя бьет? Он с тобой нежен в постели?
Хонор кивала или качала головой, хотя женщины и без того знали ответы.
— Он квакер, а значит, не курит, не пьет и не плюется жеваным табаком, — продолжила Белл. — Это уже немало. Так что, черт возьми, с ним не так? Не считая его мамаши.
Белл и миссис Рид ждали ответа. Хонор хотелось, чтобы Камфет проснулась и отвлекла их.
— С Джеком все хорошо, — наконец сказала она. — Просто в этой стране я чужая.
Белл и миссис Рид усмехнулись, и Хонор поняла, что ее заявление прозвучало смехотворно для женщины, которая умирала, и для женщины, чья свобода подвергалась риску.
— Конечно, я благодарна Хеймейкерам за то, что они взяли меня в семью, — продолжила она. — Но я не чувствую, что закрепилась там. У меня ощущение, будто я барахтаюсь, не касаясь ногами земли. В Англии я всегда знала, что твердо стою на земле. У меня был свой дом, свое место в мире.
К удивлению Хонор, обе женщины кивнули с серьезным видом.
— Точно, как в Огайо, — сказала миссис Рид. — Здесь многие говорят то же самое.
— Все проходят Огайо, направляясь куда-то еще, — добавила Белл. — Беглецы стремятся на север, переселенцы — на запад. Знакомишься с кем-то и даже не знаешь, увидишь ли ты его завтра. На следующий день, через месяц или через год его уже нет. Уехал, и поминай, как звали. Мы с Элси ветераны. Ты уже сколько живешь в Оберлине? — спросила она миссис Рид.
— Двенадцать лет.
— А я — пятнадцать. Для большинства это седая древность. Веллингтон основали всего в тысяча восемьсот восемнадцатом году, и городские границы до сих пор не установлены. А Оберлин возник позже.
— Городу, где я родилась, почти тысяча лет, — произнесла Хонор.
Миссис Рид и Белл рассмеялись.
— Значит, милая, мы для тебя малые дети, — сказала Белл.
— Так что ты хочешь, Хонор Брайт? — воскликнула миссис Рид. — Город с тысячелетней историей и люди, живущие там всю жизнь? Да уж, ты явно выбрала не тот штат.
— Если тебе нужно ощущение глубоких корней, тогда отправляйся в Бостон или Филадельфию, — добавила Белл. — Хотя им тоже не более двух сотен лет. Да, ты выбрала не ту страну. Может, лучше вернуться в Англию? Что тебе мешает?
Хонор вспомнила, как ее постоянно тошнило на борту «Искателя приключений», о неделях беспрестанной качки, когда под ногами нет твердой земли. Но обрела ли она твердую землю в Америке? Да, желудок давно успокоился. Но ноги так и не нашли опоры.
— А почему ты вообще уехала из Англии? — спросила миссис Рид.
— Сестра приехала сюда, чтобы выйти замуж. Но умерла по дороге.
— Я спросила не про сестру, а про тебя. У тебя в Англии есть семья?
Хонор кивнула.
— Но ты не осталась дома. Ты была не обязана ехать вместе с сестрой.
Во рту появился горький привкус, но Хонор знала, что отвечать надо:
— Я собиралась замуж, а жених встретил другую. Он покинул общину Друзей, чтобы быть с ней. — Упомянув о Сэмюэле, Хонор вспомнила, что скоро ей тоже придется покинуть общину.
— И что? Это не значит, что ты не могла остаться.
Хонор сделала глубокий вдох и заставила себя произнести то, чего никогда не говорила вслух и даже не позволяла себе об этом задумываться.
— Дома я знала, что будет дальше. У меня были планы, как построить жизнь. А когда планы рухнули, возникло чувство, словно в мире для меня нет места. Я решила, что нужно уехать и начать все сначала. Думала, так будет лучше.
— Американский подход: убежать от проблем и начать новую жизнь на новом месте, — усмехнулась Белл. — Если так решила, возможно, ты не такая уж и англичанка, как тебе кажется. Возможно, в тебе тоже есть это стремление круто менять свою жизнь. А теперь назови мне хоть что-то, что тебе нравится в Огайо.
Не дождавшись ответа от Хонор, Белл добавила:
— Одну вещь я могу назвать сразу. — Она указала на шляпу миссис Рид. — Кленовые листья. Ты всегда ими любуешься и говоришь, что английские клены не такие красные.
Хонор кивнула.
— Да, они красивые. И овсянки, и красногрудые дятлы. Я даже не знала, что у птиц бывают яркие красные перья. Еще мне нравятся колибри. — Она помолчала. — Свежая кукуруза. Воздушная кукуруза. Кленовый сироп. Персики. Светлячки. Бурундуки. Кизиловые деревья. Некоторые лоскутные одеяла. — Она посмотрела на миссис Рид, вспомнив о ее удивительном одеяле.
— Похоже, все не так плохо. Открой глаза и смотри вокруг. Наверняка найдешь что-нибудь еще.
Из колыбельки раздался писк: Камфет не плакала, просто давала понять, что проснулась.
— А вот и маленькая. — Прежде чем Хонор успела сдвинуться с места, миссис Рид подхватила малышку на руки, осторожно прижала к себе и принялась гладить по спинке. Камфет не плакала. Она спокойно лежала в руках незнакомки, вполне довольная. — Мне нравится чувствовать на руках вес младенца, — сказала миссис Рид. — Они крепенькие и пухлые, как мешочки с кукурузной крупой. Прямо-таки просятся, чтобы их съели. — Она причмокнула губами над ухом Камфет. — Люблю маленьких деток.
Хонор посмотрела на дочь и на мгновение испытала чувство, какое бывает, когда сшиваешь лоскуты в узор, и они идеально подходят друг к другу, и каждый находится на своем месте. Только теперь это было не с Джеком, а с двумя женщинами, настолько похожими по своей внутренней сути, что цвет их кожи не имел значения. Но Хонор знала, что это чувство не задержится с ней надолго: у миссис Рид была своя община, а Белл скоро уйдет в лучший мир. Хонор осознала, что не сможет остаться здесь. Вопрос только в том, обретет ли она это чувство определенности где-либо еще.
* * *
Звук был таким громким, что Белл и миссис Рид вскрикнули от испуга. Хонор, напротив, затихла. Камфет громко расплакалась.
Донован выломал заднюю дверь. Ударил так сильно, что петли выскочили, а стекло разбилось. Женщины вскочили из-за стола. Миссис Рид крепко прижала к себе Камфет.
— Донован! Что ты делаешь?! — воскликнула Белл. — Ты мне дверь выбил! Заплатишь теперь за ремонт. Нет, черт возьми, сам же и отремонтируешь.
— У вас тут, смотрю, чаепитие, — усмехнулся он. — Прошу прощения, дамы, что прерываю, но я кое-кого ищу.
— Ее здесь нет… ты опоздал на неделю.
— Я не опоздал. Вот она, тут как тут. — Он указал на миссис Рид.
— Что тебе от меня надо? — мрачно спросила та.
Камфет уже не кричала, а тихонечко хныкала.
— Да успокойте уже этого чертова младенца! — рявкнул Донован.
Миссис Рид передала девочку Хонор, и та завернула ее в шаль, защищая от холодного воздуха, влетавшего сквозь пролом на месте двери.
— Что тебе от меня надо? — повторила миссис Рид.
— Да вот есть одно дельце. Твой хозяин в Виргинии будет очень доволен, когда ты вернешься через столько лет. Хоть теперь ты старуха, для тебя все равно там найдется работа.
— Ты о чем говоришь? — нахмурилась Белл. — Она свободная женщина. Живет в Оберлине.
— Я знаю, сестрица, где живет миссис Рид. — В том маленьком красном доме на Мельничьей улице много всего интересного происходит. Я знаю о ней все. Убежала от хозяина двенадцать лет назад, вместе с дочерью. Ее я тоже найду. Их обеих найду, и твою дочь и внучку. Вместе всех и верну. Внучка-то пока мелкая. Хорошая из нее выйдет рабыня, если ее еще не успела испортить свобода. — Последнее слово он произнес так, словно это было название какой-то ужасной болезни.
— Ты ничего ей не сделаешь, — заявила Белл. — Она под защитой закона. А ее внучка родилась свободной.
— Ты прекрасно знаешь, что закон о беглых рабах дает мне право вернуть ее бывшему хозяину, пусть даже она убежала давным-давно. — Донован обернулся к миссис Рид: — Вот скажи мне, что ты здесь делаешь? Пришла выпить кофе с моей сестрой и Хонор Брайт? Это было рискованно — уходить так далеко от дома. И ради чего? Ради нее? — Он кивнул в сторону Хонор.
Миссис Рид плотно сжала губы. Камфет перестала плакать и начала икать.
— Донован, пожалуйста, я тебя очень прошу, оставь миссис Рид в покое, — тихо промолвила Хонор. Она знала, почему он все это затеял: чтобы наказать ее за то, что она родила ребенка от Джека. — Завтра мы с Камфет уедем из Веллингтона, и ты больше нас не увидишь. Пожалуйста.
— Поздно. — Он посмотрел на нее и Камфет, словно издалека, совершенно пустыми глазами.
Хонор поняла, что Донован вернулся к тому образу мыслей, который был для него привычнее и проще. Тот день, когда они стояли на просеке у окраины Оберлина и Донован сказал ей, что изменится ради нее, теперь казался таким далеким, с тех пор минуло сто лет.
Он достал из кармана кусок веревки. Схватил миссис Рид за запястья, заломил руки ей за спину и связал их. Он проделал все это стремительно и настороженно, словно ждал, что миссис Рид будет сопротивляться. Но она не сопротивлялась. Просто смотрела не него через плечо. Очки сверкали, и Хонор не видела ее глаз.
Белл набросилась на него сзади и повисла на нем, как разъяренная кошка. Она обхватила его за шею и попыталась придушить. Хотя ей удалось застать брата врасплох, она была слишком слаба, и Донован легко стряхнул ее с себя. Белл упала на пол, и Хонор бросилась к ней. Белл слабо пошевелила рукой.
— Оставь меня. Помоги Элси.
Хонор вспомнила, что так зовут миссис Рид. Донован уже тащил пленницу за собой вниз по ступеням заднего крыльца. Миссис Рид сохраняла достоинство. Она не пыталась вырваться — просто обмякла, чтобы ему было тяжелее с ней справиться. Он обошел вокруг дома и вывел миссис Рид на площадь, омытую серым светом холодного утра. Хонор поспешила следом с Камфет на руках. Девочка хватала ртом морозный воздух, но не плакала.
— Донован, не надо! Пожалуйста! — крикнула Хонор, хотя понимала, что это ничего не даст.
Она оглядела площадь в надежде, что там будет кто-нибудь из соседей и поможет. Но на площади не было ни души. Все ушли в церковь. Пустовал даже бар при гостинице.
Но одного человека Хонор все же увидела. Своего мужа. Джек Хеймейкер шел к площади по Мейн-стрит. В своей неизменной черной широкополой шляпе и в черном пальто нараспашку. В руках он держал букет поздних осенний астр из сада Джудит. Увидев Хонор и Камфет, Джек заулыбался. Хонор, к своему удивлению, обрадовалась мужу.
— Джек! — Она побежала ему навстречу.
Однако его улыбка исчезла, когда он увидел Донована, пытавшегося затащить миссис Рид в седло.
— Помоги нам! — попросила Хонор, приближаясь к мужу.
Джек уставился на Донована. Потом кашлянул, прочищая горло.
— Друг, что ты делаешь?
Донован обернулся. Увидев перед собой все семейство, он усмехнулся.
— Джек Хеймейкер, — проговорил он, растягивая слова. — Ты-то мне и нужен. Хотел привлечь тебя в помощь, чтобы ты пособил мне ловить беглецов. Однако из уважения к твоей супруге я тебя ни о чем не просил. Но сейчас ты мне поможешь усадить негритоску в седло. А то нам пора ехать.
— Я сама в состоянии сесть на лошадь, — заявила миссис Рид. — Подсади меня по-человечески, и я сяду. Не надо втягивать в это квакеров.
— А я как раз и хочу их втянуть. Ну что, Хеймейкер, ты мне поможешь? Хотя тем самым, конечно, расстроишь жену. Или нарушишь закон и лишишься своей драгоценной фермы? В прошлый раз ты выбрал закон. Думаю, и на сей раз поступишь разумно. Теперь тебе надо думать о дочери.
Джек побледнел. Он посмотрел на Хонор, и у той все внутри оборвалось.
— Джек…
— Не делай этого, Джек Хеймейкер! — крикнула миссис Рид. — Он просто пытается настроить твою жену против тебя. Не смей ему помогать.
Джек растерянно оглянулся по сторонам.
— Хонор, я… — Он сделал шаг к Доновану.
Хонор услышала тихий щелчок. Почему-то он прозвучал громче, чем последовавший за ним грохот выстрела. Она закричала. Никогда в жизни она не кричала так громко и страшно. Грудь Донована раскрылась, точно красный цветок, брызжущий алым соком. Его конь заржал, сорвался с места и ускакал прочь. Миссис Рид охнула, словно ее ударили под дых, и пошла, пошатываясь, обратно к магазину Белл. Камфет напряглась от испуга и пронзительно закричала. А потом Джек обнял Хонор вместе с Камфет и так крепко прижал их к себе, что у Хонор чуть не задохнулась. Она подняла голову, чтобы вдохнуть воздух, и поверх плеча мужа увидела Белл Миллз. Она стояла на углу дома и держала в руках дробовик, из которого однажды убила змею у себя во дворе. Ее лицо было словно присыпано перцем — все в черных точках пороха. Хонор смотрела, как Белл медленно опускается на колени и кладет дробовик на землю перед собой.
Хонор подумала, что после такого громкого выстрела все жители мгновенно сбегутся на площадь. Но, к ее удивлению, никто не спешил к месту происшествия. Уолсворт, хозяин гостиницы, встал в дверях своего заведения, вытирая руки полотенцем, и даже не спустился с крыльца. Мужчины, вышедшие из здания методистской церкви, направились в сторону шляпного магазина, но очень медленно, словно во сне.
Хонор подбежала к Белл и опустилась рядом с ней на колени, прижимая к себе Камфет.
— За меня не беспокойся, — сказала Белл. — Ты знаешь, что я умираю. Это было понятно еще в нашу первую встречу. Петля просто немного приблизит тот день, вот и все.
Джек разрезал веревку, которой были связаны руки миссис Рид. Она тоже подошла к Белл.
— Мне очень жаль, что так вышло, — произнесла она. — Но я тебе благодарна.
Белл кивнула.
— Это не так уж и трудно — выбирать между добром и злом.
— Сейчас мне надо исчезнуть. — Миссис Рид покосилась на мужчин, приближавшихся к площади. — Если где-то стреляют, неграм там лучше не появляться.
— Иди за дом, на мой задний двор. Оттуда доберешься до железной дороги и пойдешь вдоль путей прочь из города, — сказала Белл. — Там тебя вряд ли будут искать. Я рада, что мы с тобой познакомились, Элси.
— Я тоже. — Миссис Рид сняла очки и вытерла глаза. Ее лицо оставалось таким же суровым и строгим, как раньше, но Хонор видела, что она плачет.
Миссис Рид снова надела очки и поплотнее закуталась в шаль.
— Я буду молиться за тебя. — Она посмотрела на Хонор и Джека. — И за вас. Если потороплюсь, то успею в церковь до окончания службы. — Миссис Рид пошла за дом, но на углу остановилась и обернулась. — Прощай, малышка, — обратилась она к Камфет. — Пусть мама с папой хорошо о тебе заботятся.
Девочка расплакалась. Миссис Рид улыбнулась и скрылась за углом дома.
— Хонор, — прошептала Белл. — Видишь капор в витрине? Серый, который я сшила недавно?
Хонор взглянула на серый капор с небесно-голубой подкладкой.
— Я его сделала для тебя. Тебе пора поменять цвета. Впрочем, ты это знала.
Да, Хонор знала.
— Он мертв?
Никто не подошел к Доновану, лежавшему на мостовой в луже крови. Рядом с ним валялась его шляпа и астры, которые уронил Джек.
— Еще нет. — Хонор по-прежнему ощущала его присутствие, как чувствовала беглецов в лесу.
— Никто не должен умирать в одиночку, даже такой мерзавец, как Донован, — тихо промолвила Белл. — Кто-то должен проводить его. Он мой брат.
Мужчины, шедшие от церкви, уже добрались до площади, но держались поодаль. Они увидели Белл и ее дробовик и теперь ждали, что произойдет дальше.
Хонор закусила губу, поднялась и шагнула к мужу.
— Так больше нельзя, — сказала она. — Мы должны выбрать свой путь. Не такой, как в твоей семье.
Джек кивнул.
— Я должна это сделать.
Хонор отдала ему их дочь, а сама подошла к Доновану и опустилась рядом с ним на колени. Среди кровавого месива у него на груди она увидела ключ, висевший на темно-зеленой ленте. Ключ от ее сундука. Она заметила, что его жилет был не просто коричневым, а коричневым в тонкую желтую полоску. «Я использую эту ткань для следующего одеяла, — подумала Хонор. — Пусть от него что-то останется».
Его глаза были закрыты, губы искривлены в гримасе, свидетельствовавшей о том, что конец уже близок. Донован чуть-чуть приоткрыл глаза, но Хонор все равно разглядела в них мелкие черные крапинки.
— Возьми меня за руку, Хонор Брайт, — прошептал он.
Она сжимала его руку, пока не почувствовала, как померк свет.
* * *
Фейсуэлл, Огайо
10 марта 1852 года
Дорогая Бидди!
Это будет мое последнее письмо из Фейсуэлла. Как только закончу его, я сразу упакую письменные принадлежности и отнесу их в повозку, где лежат все наши вещи. Завтра мы с Джеком и Камфет уезжаем на запад. Всю зиму мы думали, куда поедем. Пока мы отправляемся в Висконсин, куда уже переехали некоторые Друзья из Фейсуэлла и очень хвалили его в своих письмах. Там есть возможность устроить молочную ферму. В тех краях нет лесов, а есть большие равнины, здесь их называют прериями. Я с нетерпением жду, когда мы туда отправимся.
Мы могли бы поехать раньше, но сначала мы ждали конца зимы, а потом — свадьбы Доркас. Да, она вышла замуж. На прошлой неделе. За фермера из семьи, недавно поселившейся в Фейсуэлле. Он позаботится о нашей ферме — вместе с Джудит Хеймейкер. Мы предложили ей поехать с нами, но она решила остаться в Фейсуэлле. Сказала, что хватит с нее переездов. Честно признаюсь, для меня это было большим облегчением.
Почти все имущество мы оставляем здесь. Что будет нужно, купим или изготовим на месте. Однако мы берем с собой четыре одеяла. (Я очень рада, что наконец-то отправила тебе твое одеяло!) Подписное одеяло из Бридпорта с именами людей, которые всегда будут дороги моему сердцу, где бы я ни оказалась. Наше свадебное одеяло, сшитое в спешке фейсуэллскими женщинами. Хоть оно и пошито не особенно аккуратно, зато теплое — иногда большего и не нужно. Я сшила для Камфет маленькое одеяльце из памятных лоскутов, собранных в Дорсете и Огайо. Узор называется «Звезда Огайо», у меня он состоит из квадратов и треугольников коричневого, желтого, красного, кремового и рыже-ржавого цветов. Камфет под ним спит хорошо. Четвертое одеяло — подарок от чернокожей женщины миссис Рид. Я видела его у нее в доме, и оно мне очень понравилось. Сшито не из фигур, а из полосок ткани синего, серого, кремового, коричневого и желтого цветов. Оно отличается от всех одеял, какие мы с тобой знаем. Описать узор невозможно, потому что узора как такового нет. А есть как бы случайное сочетание полосок, создающее ощущение единого целого. Я бы хотела научиться шить такие одеяла.
Тебе, наверное, будет приятно узнать, что я в первый раз в жизни заговорила на собрании. Это случилось на моем последнем собрании в Фейсуэлле. Я всегда чувствовала, что мои внутренние ощущения невозможно передать словами. Но на сей раз внутренний свет побудил меня высказать свои мысли и объяснить — пусть и не совсем внятно, — почему я считаю, что должна помогать беглецам до тех пор, пока в этой стране не отменят рабство. Потому что я верю: его отменят. Должны отменить. Когда я закончила говорить, люди задумались. А после собрания кузнец похвалил меня за то, что я все-таки высказалась.
Я не жалею о том, что покидаю Огайо и еду на запад. Меня только печалит, что теперь расстояние между нами станет еще больше, Бидди. Когда мы устроимся на новом месте, я тебе сразу напишу. Зная, что в далекой Англии у меня есть подруга, мне легче ехать, ведь у меня есть родной берег, о котором я помню, у меня есть звезда, что всегда остается на небе. После путешествия по океану я думала, что уже никогда не найду в себе сил двинуться куда-то еще. Но теперь решила уехать и очень этому рада.
Конечно, мне неспокойно. Сегодня ночью вряд ли удастся заснуть: я буду думать о том, что меня ждет впереди. Но теперь все иначе. Не так, как было, когда я уезжала из Бридпорта с Грейс. Тогда я бежала прочь, и бежала вслепую, зажмурившись. И мне не за что было держаться. Теперь я иду дальше с широко раскрытыми глазами, и у меня есть опора: моя семья, Джек и Камфет. Это американский подход. Наверное, я все-таки становлюсь настоящей американкой. Учусь понимать разницу между «бежать от чего-то» и «бежать к чему-то».
В душе я всегда с тобой.
Навеки твоя подруга,
Хонор Хеймейкер
