Книга: Идеальный друг
Назад: 14
Дальше: 16

15

Фельдауская дуга пользовалась особым предпочтением самоубийц по разным причинам. Одной из них была транспортная доступность. Сюда можно было добраться городским транспортом или за пятнадцать минут дойти пешком от ближайшей железнодорожной станции и примерно за то же время от конечной автобусной остановки. И там и там можно было перейти по подземному переходу на другую сторону железнодорожного пути, а оттуда через лесок до дуги рукой подать.
Один раз Фабио уже приезжал сюда. Когда вел расследование для репортажа о машинистах. Тогда в лесу было холодно и мокро, пахло влажной землей и свежими дровами, сложенными вдоль просеки.
Немного тогдашней прохлады пришлось бы сегодня очень кстати. Время близилось к пяти, несколько часов подряд солнце беспрепятственно выжигало траву на обочинах пыльной тропинки.
Где-то на полдороге начинался плавный подъем, а через пятьдесят метров он достигал высоты железнодорожной насыпи и сливался с ней. Гравийное покрытие и рельсы лишь слегка выделялись на поросшей травой площадке.
Маленькая платформа, окруженная плотным подлеском, располагалась в тени нескольких буков. На краю, как старые крестьянские шкафы, возвышались две посеревшие от непогоды поленницы.
Фабио стоял на том месте, где уставшие от жизни люди в последний раз задумывались, прежде чем пересечь тропинку и узкую полоску растительности и встать на рельсы.
Он приблизился к краю насыпи.
Фельдауская дуга изгибалась так плавно и была проложена так добротно, что скорые поезда могли проходить ее со скоростью сто двадцать пять километров в час. Машинисты имели обзор всего на двести пятьдесят метров, а дальше рельсы исчезали в лесу.
Можно ли заставить кого-нибудь стоять здесь неподвижно в течение нескольких оставшихся секунд, пока на него не надвинутся шестьсот тонн железа?
В подлеске много укрытий, куда можно спрятаться, толкнув свою жертву на рельсы. И откуда можно незаметно держать ее под угрозой в безвыходном положении.
И даже если машинист не успевает затормозить, у него достаточно времени, чтобы увидеть, как кого-то толкнули на рельсы или как кто-то встал на них по собственной воле.
И все-таки: как можно, находясь в подлеске, вынудить кого-то броситься под поезд? Оружием? Держа человека под прицелом? Почему этот человек должен изобразить самоубийство, даже если ему грозит убийство?
Фабио услышал шум. Запели, загудели рельсы. Раздался протяжный свисток поезда. Нарастающий грохот заставил его отступить на несколько шагов.
Локомотив пронесся мимо Фабио, как взрыв. В какой-то момент воздушная волна чуть не сбила его с ног. Вагоны, оглушительно дребезжа, все грохотали, грохотали, грохотали, оставляя за собой серое марево пыли и железа.
Фабио с трудом сдержал слезы.

 

На шесть часов Фабио назначил встречу с Хансом Гублером. Тот жил за городом, по той же автобусной линии, которая вела к Фельлауской дуге, всего на несколько остановок ближе к городу.
Дом Гублера находился в железнодорожном поселке, построенном в сороковые годы. Весь поселок состоял из четырех кварталов, каждый квартал – из восьми рядов двухэтажных коттеджей, у каждого коттеджа имелись палисадник и огород. Раньше в огородах сажали овощи. Теперь почти везде зеленели газоны с садовыми беседками, голливудскими качелями и надувными бассейнами.
Гублеры занимали угловой дом, один из немногих, где в огороде еще росли овощи. Фабио открыл низкую калитку, по гравийной дорожке между розовыми клумбами прошел к дому и позвонил.
Одно окно рядом с входной дверью было распахнуто. За ним располагалась кухня. Фабио понял это по запаху из духовки. Похоже, в доме пекли фруктовый пирог.
В узком окне, прорезанном в двери, показалась женщина. Она вытерла фартуком руки и открыла дверь.
– Добрый вечер, господин Росси, – сказала она, протягивая ему руку. У нее были короткие седые волосы, худое загорелое лицо и голубые глаза. – Муж в огороде, вы же знаете дорогу.
Фабио ничего не сказал Гублеру о провалах в своей памяти.
Линолеум в коридоре был натерт воском, стены окрашены в белый цвет, слева и справа висели в ряд несколько черно-белых художественных фотографий с североафриканскими сюжетами, и больше ничего, никаких безделушек. Дверь в конце коридора вела на небольшую крытую террасу, увитую виноградом. За террасой располагался огород.
Ханса Гублера не было видно. Только пройдя несколько шагов по узкой дорожке, Фабио обнаружил его лежащим на животе между кочанами салата.
– Господин Гублер? – осторожно, чтобы не напугать, окликнул он хозяина.
Гублер поднял голову.
– Что, уже шесть?
Он встал с земли, отряхнул штаны и пошел навстречу Фабио. Стройный седой мужчина среднего роста, тоже загорелый благодаря работе в огороде.
– Садитесь же за стол. – Он подошел к крану в стене дома и вымыл руки. Вода вытекала в лейку, подставленную под кран. Он вытер руки о штаны, но все прислушивался к журчанию. Когда лейка наполнилась, он завернул кран и присел за стол к Фабио.
– Я вот думаю, не установить ли автомат для поливки. Это сэкономит воду, но будет стоить нервов… Я прочел вашу статью…
– И что?
– Я на пенсии, имею право говорить что думаю. Мне не понравилось.
Такой прямоты Фабио не ожидал. И все-таки спросил:
– Почему?
– Да как вам сказать? – Вопрос не был риторическим. Гублер в самом деле задумался, как сказать то, что он имел в виду. – Ваша статья из тех, где автор выдвигает свой тезис и приводит только те факты и мнения, которые его подтверждают. «Злость машиниста на самоубийцу» – заголовок настолько хлесткий, что никого уже не интересует, как оно бывает на самом деле.
– Вы так считаете?
– Так оно и есть. Ведь это же, разумеется, чепуха. Никто из нас не злится на бедняг, которые не видят иного выхода. Каждый, кто пережил такое, это знает. А вы представьте себя на месте машиниста, который беспомощно сидит в своей кабине и несется на живого человека. Вы на него смотрите, вы ощущаете наезд. Только трепачи утверждают, что испытывают злость. Это они сами себе внушают, им так легче. На самом деле мы не ненавидим этих людей, мы чувствуем, что связаны с ними. Мы – часть их судьбы.
Госпожа Гублер принесла поднос с двумя стаканами, сахарницей и запотевшим кувшином. Не спрашивая согласия, она наполнила стаканы.
– Лимонад. Если он для вас слишком кислый, вот виноградный сахар.
Когда она ушла, Гублер продолжал:
– Мы не злимся, можете мне поверить. Мы печалимся.
Фабио был смущен. Он отхлебнул лимонада.
– Что там? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
– Свежевыжатый лимон, вода, лед и немного виноградного сахара. Вы хотели расспросить меня об Андреасе Барте. – Он произнес это имя как имя старого знакомого.
– До сих пор непонятно, почему он покончил с собой. Но похоже, что это могло быть связано с его работой.
Гублер кивнул.
– Это всего лишь смутная догадка. Возможно, он столкнулся с чем-то, что поставило его в безвыходное положение.
– С чем?
Фабио пожал плечами:
– Он был контролером продуктов питания. Возможно, он обнаружил нечто, что было кому-то неприятно.
– А при чем тут я?
– А что, если Андреас Барт оказался на рельсах не по своей воле? Что, если его кто-то толкнул? Или еще как-то заставил это сделать?
– Полиция уже задавала мне этот вопрос. Они всегда об этом спрашивают.
– И что вы ответили?
– Что не могу сказать. Мы всегда так отвечаем. Но между нами: он просто стоял там и ждал. Никто его не толкал. И не вынуждал. Я видел его глаза. Он этого хотел.
Фабио задумчиво кивнул.
– Что, не вписывается в вашу концепцию? Фабио почувствовал, что его застали врасплох.
– Не совсем.
– А что говорит по поводу этой теории его жена?
– Она тоже ничем не может мне помочь.
– Как ее дела?
– Она уехала отдыхать.
– Рад это слышать. Тогда она казалась обреченной. Не хочу вас выгонять. Но есть ли у вас еще вопросы? Мне нужно заняться установкой аппаратуры, мы завтра уезжаем на несколько дней. Такой уж мы народ, машинисты на пенсии. Не можем долго выдержать, когда пейзаж стоит на месте.
Прощаясь, Фабио сказал:
– То, что вы сказали о моем очерке, об этом тезисе, который я хотел подтвердить… Боюсь, в чем-то вы правы.
Ханс Гублер хлопнул его по плечу.
– Смотрите, не повторите того же с Андреасом Бартом.

 

Неужели старый машинист прав? Неужели он снова пытался подогнать факты под свой тезис?
Наступил вечер. В открытое окно проникал шум улицы и выхлопные газы. Фабио лежал на кровати, заложив под голову руки и пытаясь привести в порядок мысли.
Неужели это верно? И он завяз в истории, которая грозит ему крупными неприятностями? Неужели из-за нее он схлопотал по черепу? Неужели Лукас из-за этого стер все следы расследования? Чтобы его защитить? По дружбе?
Нет. Лукас ему не друг. Друг не воспользовался бы ситуацией.
А Норина? Она знала, что Лукас знаком с Марлен? Что Марлен сказала Лукасу, что Фабио ей нравится, и Лукас не то чтобы устроил, но все-таки поощрил их встречу? Норина знала о той роли, которую сыграл ее рыцарь и утешитель? И самое главное: знала ли она о визите – визитах? – Лукаса к Марлен?
Он подошел к телефону и набрал номер Норины.
– Да? – ответил мужской голос.
Мысль, что трубку телефона Норины может поднять Лукас, была такой невообразимой, что в первой момент он потерял дар речи. Потом спросил:
– Норина там?
– Нет.
Фабио помолчал, потом сказал:
– Где мой очерк, Лукас?
– Какой очерк?
– Где мой очерк?
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Где мой очерк? – в третий раз спросил Фабио и положил трубку.
Мимо дома медленно проехала машина с включенной на полную мощность аудиоаппаратурой. Фабио взял с тумбочки сигареты, закурил. «Где мой очерк, Лукас?» – бормотал он.
Он сел за стол, врубил компьютер, открыл электронную почту и написал: Где мой очерк, Лукас?
Это было его первым сообщением с тех пор, как редакция заблокировала ему доступ к издательскому серверу и он сделал себе новый почтовый ящик. Второе письмо он послал Норине. Тема: Любовь; текст: Я тебя люблю. Ф.

 

Фабио никогда еще не видел «Ночлежку» такой пустой. Те, кто не уехали в отпуск, торчали на террасе «Ландэгга», надеясь, что озеро принесет хоть немного прохлады. Заняты были всего несколько столов, в основном приезжими из сельской местности, пожелавшими раз в жизни тоже посидеть в городском баре.
Фабио не усидел у себя в комнате. Если человек сам себе чужой, ему противопоказано постоянное пребывание в чуждом антураже. Может быть, здесь, в таком знакомом окружении, он встретится со старым Фабио. А если нет, то хотя бы убьет пару часов.
За стойкой стоял Нерон. Фабио был знаком с ним еще со времен «Чек-пойнта» и «Розиты», двух баров в городе, где он работал прежде. Фабио всегда сомневался, что Нерон – его настоящее имя. Он напоминал молодого Питера Устинова в роли императора Нерона, разве что выглядел еще более омерзительно.
– Привет, – сказал Нерон и поглядел на него вопросительно.
– Что-нибудь против жары.
Нерон снял с полки стакан, подошел к морозильнику, наполнил стакан кубиками льда и поставил перед Фабио.
– Через каждые две минуты суешь один кубик себе за шиворот. Что будешь пить?
– Что-нибудь антидепрессивное. Безалкогольное.
Это заставило Нерона показать оба золотых зуба.
– Я рад, что ты снова в форме.
– Вовсе нет.
– Так ведь говорили, что ты лежишь в коме.
– А ты больше верь всяким глупостям.
– Такая профессия. Выпьешь что-нибудь? Угощаю. Как-никак, первая выпивка после комы. – Похоже, Нерон и вправду был рад заполучить собеседника в такой спокойный вечер. Фабио тоже не прогадал. Он заказал безалкогольное пиво, которое у стойки бара смотрелось лучше, чем минералка.
Пообщавшись с Нероном почти час, он начал приходить в себя.
– Ты расстался с Марлен? – неожиданно спросил Нерон.
Фабио тряхнул головой.
– Тяжелый удар.
– Она переживет, – небрежно заметил Фабио.
– Она прилагает к тому усилия, – с ухмылкой заметил Нерон, указывая кивком на шумную компанию, которая как раз входила в кафе. Среди женщин была Марлен. Ее платье только чудом держалось на фигуре, а рука была закинута за шею молодого человека с аккуратной бородкой-эспаньолкой.
Теперь и она увидела Фабио, приподняла плечи и брови, несколько секунд продержалась в этом положении и снова опустила и то и другое. Фабио ответил таким же жестом сожаления.
Марлен снова повернулась к своему спутнику, а Фабио – к своему бармену. Он заказал еще пива.
– Без алкоголя?
– Может, немного, – ответил Фабио.

 

Домой он вернулся к полуночи. Кто-то подсунул ему под дверь почтовый конверт, где лежали чеки покупок для Саманты, точно соответствующая им сумма денег и карточка с большим красным отпечатком поцелуя.

 

На следующее утро Фабио явился на силовую тренировку. Джей весь урок не оставлял его в покое, наращивал вес штанги, сокращал интервалы между подходами и увеличивал их число. В конце занятия он взвесил и обмерил Фабио, привел его в свой крошечный кабинет и проверил данные в компьютерном файле.
– Спроси меня, как твои успехи.
– Как мои успехи?
– Никак. Нулевые.
На стеллаже стояла целая батарея различных энергетических напитков и белковых микстур. Указав на них, Фабио поинтересовался:
– Может, оттого, что я не принимаю всего этого.
– Может, надо бы принимать.
Фабио постучал по своей голове:
– Вредно для верхнего этажа.
Джей продемонстрировал один из своих накачанных бицепсов:
– Если у тебя такое, верхний этаж без надобности.
– Ты всерьез так думаешь?
– Это вы думаете, что мы всерьез так думаем.
– Кто это – вы?
– Вы – умники хреновые, которых приходится вытаскивать из-под штанги в сорок кило.

 

В одиннадцать Фабио явился в отдел кадров. Его вызвала Сара Матей. «Чтобы урегулировать неулаженные вопросы».
Разговор происходил в кабинете Коллера, начальника отдела кадров. Его недолюбливали, как всякого кадровика, который знает свое дело. Он пригласил главного бухгалтера Нелля. У Фабио сохранились о нем неприятные воспоминания, связанные в основном с финансовыми отчетами.
Все «неулаженные вопросы» касались денег. Коллер исходил из того, что Фабио сам согласился уволиться до истечения срока. Он ссылался на то место в заявлении Фабио, где говорилось: «В случае, если мне будет найдена замена до наступления этой даты, я, разумеется, согласен с более ранним сроком увольнения».
В качестве компромисса он предложил ему поделить разницу.
А Фабио предлагал считать, что раз с ним произошел несчастный случай, то срок его увольнения отодвигается до выздоровления. Сошлись на том, что ему выплатят жалованье за все время до указанной в заявлении даты, то есть до конца августа.
Когда этот вопрос был улажен, Нелль заявил, что вычтет из жалованья суммы, за которые Фабио не может отчитаться. Фабио, едва сдерживая ярость, уступил, но с условием, что перерасчет будет сделан при выплате остатка.
В заключение Нелль выложил на стол четыре квитанции об уплате счетов: за железнодорожный билет в Римбюль и обратно, за обед в вагоне-ресторане, за поездки на такси из Римбюля на фирму ПОЛВОЛАТ и обратно в Римбюль. Все четыре счета были датированы 22 мая и подписаны закорючкой Фабио.
– Не знаю, к какой теме их подшить. Может быть, вы знаете.
– Господин Нелль, – сказал Фабио громче, чем было принято в этом кабинете. – Я страдаю ретроградной амнезией, которая начинается восьмого мая и заканчивается примерно двадцать третьего июня. Как же я, черт возьми, вспомню, чем занимался в Римбюле двадцать второго мая?
Нелль бросил беспомощный взгляд на Коллера. Тот поспешил его поддержать:
– Не следует так кричать, господин Росси. Просто никто в редакции не может объяснить, что вы там делали. Мы подумали, что, может быть, речь идет о ваших личных делах. Мы не требуем, чтобы вы вспомнили этот день, но возможно, у вас там живут родственники или имеются какие-то связи.
– Я не езжу к родственникам за счет редакции. Если у вас имеется квитанция, значит, речь шла о работе.
– Мы просто спросили. Да и сумма не так уж велика – сто восемьдесят четыре тридцать. – Нелль взял квитанцию и завизировал ее одним из своих омерзительных росчерков.

 

Перед уходом Фабио заглянул в редакцию. Он нашел Сару в ее кабинете.
– Ну, как все прошло? – осведомилась она.
– Он позвал своего цепного пса. Не знаю, кто из них хуже. Они хотели вычесть у меня командировочные за двадцать второе мая. Ты случайно не знаешь, что я потерял в Римбюле на фирме ПОЛВОЛАТ?
Сара покачала головой.
– Может, твое крупное дело?
– В Римбюле? Ты можешь поискать в компьютере?
Сара набрала ключевое слово ПОЛВОЛАТ. На экране высветились адрес и телефон. И примечание: «Молочный спрей в порошке» и «Специальный порошок».
– А вдруг ты права, – сказал Фабио. – А вдруг это и есть крупное дело.
Сара вручила ему два письма. Оба оказались пресс-релизами, адресованными лично ему. Адрес был написан от руки.
– Пересылать тебе твою почту?
Она записала в свой ежедневник его новый адрес.
– Симпатичный район, – только и сказала она по этому поводу.
– Да, кстати, что происходит с моей электронной почтой?
– Автоматически пересылается на сервер с твоим личным ящиком.
– Но туда ничего не попадает.
Сара заглянула в список.
– Ну, как же, все переправляется на fabio_ [email protected].
– Я не знаю этого адреса.
Сара полистала свои документы.
– Ты сам мне его дал.
– Когда?
– Пятнадцатого июня.
Фабио записал электронный адрес и распрощался.

 

На двери лифта висела табличка «Лифт не работает, техосмотр». Фабио пошел пешком. На втором этаже кто-то шел навстречу. Лукас. Он шел вверх по лестнице, опустив голову. Фабио остановился на ступеньке.
Лукас продолжал подниматься. Увидев ноги Фабио, он поднял глаза, остановился и покраснел.
– Привет, – произнес он.
– Привет, – ответил Фабио. Он стоял тремя ступенями выше и вполне смог бы врезать Лукасу ногой по физиономии. Почему он не сделал этого? Он уже сотни раз в своем воображении избивал его всеми мыслимыми способами. А теперь, стоя перед ним, не смог мобилизовать в себе достаточно ненависти, чтобы плюнуть ему в лицо. Лукас выглядел как всегда. Как старый знакомый. Тот Лукас, которого Фабио ненавидел, был не таким, как тот, что смотрел на него сейчас снизу вверх.
– Как дела? – спросил Лукас.
– Ничего. А твои?
– Приемлемо.
– А как поживает Норина? – услышал Фабио свой вопрос.
– Много работает. Послушай, давай поговорим.
– О чем?
– Обо всем.
– Обо всем говорят с друзьями.
Лукас поднялся на три ступени до площадки. Теперь они смотрели друг другу в глаза. Фабио слышал запах его пота. Он милый, твой приятель, сказала однажды Норина, но ему следует чаще мыться. А теперь она делит с ним постель.
Эта мысль немного придвинула Лукаса, стоящего перед ним, к Лукасу, которого он ненавидел.
– Где мой очерк, Лукас?
– Какой очерк?
– Очерк, который ты у меня украл. Очерк, следы которого ты стер. Очерк, ради которого ты влез в мой компьютер и «палм». Очерк, ради которого ты присвоил материалы доктора Барта. Очерк о ЛЕМЬЕ.
Лукас поискал и нашел нужные слова:
– Я не знаю, о чем ты говоришь.
Он лгал. Фабио его знал. Без всякого сомнения, он лгал. Он лгал, лгал, лгал.
– Спасибо. Это все, что я хотел узнать, – сказал Фабио и оставил его стоять на лестнице.

 

На постели лежала его выстиранная одежда. Свежая, выглаженная, благоухающая и аккуратно рассортированная: рубашки, брюки, майки, нижнее белье и носки. Госпожа Мичич, вопреки своему обещанию, принесла все уже сегодня.
Фабио открыл шкаф. Ему в нос ударил запах затхлости. Он закрыл шкаф и оставил вещи лежать на постели.
Он запустил компьютер и проверил почту в слабой надежде на то, что Норина отреагировала на его объяснение в любви. Она не отреагировала.
Он написал ей новое послание того же содержания. Тема: Любовь; текст: Я люблю тебя, Ф.
Глядя на записку с электронным адресом fabio_22@ yellonet.com, который дала ему Сара, он размышлял. Если он является клиентом этого провайдера, то должен иметь к нему доступ. Но он не нашел пароля на жестком диске. Вероятно, и пароль тоже пал жертвой зачистки, устроенной Лукасом.
Ему потребовалось двадцать минут, чтобы заново установить свой адрес. Паролем могли быть только футбольные имена «Тарделли» или «Альтобелли». Подошло Тарделли.
Он кликнул почтовый ящик, и система начала выдавать накопленные сообщения. Их оказалось двадцать два.
В дверь постучали, он посмотрел в глазок и увидел маленькие черные косички. Он открыл.
– T'es seul, ты один?
– Très seul, совсем один, – ответил Фабио, впуская Саманту. Она была без макияжа, на сей раз ее саронг был перекрещен на груди и завязан узлом на шее. Без грима она выглядела еще моложе.
– Что поделываешь? – спросила она.
– Работаю. А ты?
Ее глаза наполнились слезами.
– Плачу.
– Почему?
– Тоска по родине. – Теперь по щекам на шею прямо в ямочки над ключицами скатились две слезы.
– Ты откуда? – вопрос был задан, чтобы отвлечь Саманту от печальных мыслей, но привел к обратному результату.
– Гваделупа! – всхлипнула она, обхватила его за шею и спрятала лицо у него на груди.
Фабио прижал ее к себе и погладил шелковистую спину. Он чувствовал, как его белая рубашка становится влажной, и надеялся, что чернокожие женщины не пользуются тушью для ресниц.
– Есть у тебя носовые платки? – спросила она через некоторое время.
Фабио принес из ванной упаковку бумажных платков. Она вытерла лицо и глаза, высморкалась и попыталась улыбнуться. Это удалось ей лучше, чем можно было ожидать.
– Есть у тебя что-нибудь выпить?
– Минералка, кола.
– Колы, пожалуйста.
Фабио вынул из крошечного холодильника бутылку, налил два стакана и протянул ей один. Она отпила один глоток.
– У тебя найдется, чем заправить?
– Лед? Лимон?
Она покачала головой:
– Спиртное.
– Нет, извини.
– Я сейчас. – Она вышла и тут же вернулась с бутылкой бесцветной жидкости.

 

– За Гваделупу! – провозгласила она, открутила крышку и собралась налить ему. Фабио прикрыл рукой свою колу.
– Спасибо, мне нужно еще поработать.
– Мне тоже, не упрямься. – Она занесла бутылку над его стаканом. Фабио покачал головой. Саманта сдала позиции, щедро разбавила свою колу алкоголем, сделала глоток и вздохнула.
– Лучшее средство от тоски. Что у тебя за работа?
– Пишу.
– Понятно, в пьяном виде не пойдет.
– А у тебя?
– Танцую.
– Но ведь и у тебя в пьяном виде не пойдет.
– Под хмельком оно лучше. Это танцы с раздеванием.
– Ах так.
Она указала на одежду, разложенную на кровати:
– Съезжаешь?
– Нет. Шкаф воняет.
– Все воняет, – подтвердила Саманта. – Я пользуюсь духами. Есть у тебя духи?
– Туалетная вода.
– Сойдет. – Саманта ушла в ванную, вернулась оттуда с флаконом «Acqua di Parma» и опрыскала ею полки шкафа. Щедро, не мелочась.
– Эй, ты не очень-то, вода дорогая.
– Духи и должны быть дорогие, иначе они никуда не годятся.

 

Саманта пила свое лекарство от тоски и рассказывала о Гваделупе.
– На Гваделупе, – утверждала она, – ты не можешь умереть с голоду. Если проголодаешься, ешь то, что растет у нас на острове. Бананы, кокосовые орехи, ананасы, папайю. Каждый может угощаться. C'est зa le Guadeloupe! Вот что такое Гваделупа!
– Тогда почему ты здесь?
– Parce que j'suis conne. Потому что я дура. После третьего стакана она поинтересовалась:
– Тебе не помешает, если я немного вздремну? Я тихонечко.
Не ожидая ответа, Саманта отодвинула одежду Фабио, улеглась на кровать и закрыла глаза. Через минуту она уже спала.

 

Фабио снова повернулся к экрану.
Большинство из двадцати двух сообщений, переправленных ему редакцией, рекламировали услуги, которыми пользовался Фабио: специализированный поиск, газеты онлайн, интернетные магазины, новости от производителей компьютерных программ; сомнительные предложения кредитов, письмо с цитатой из далай-ламы; два бланка подписки на порносайты.
Частных писем было всего два. Одно от коллеги из Рима – приглашение заглянуть на его домашний сайт. И только одно-единственное письмо не было переправлено из редакции, а адресовано ему лично: [email protected].
Самое же интересное в этом письме был адрес отправителя: [email protected].
Фабио послал это сообщение сам себе 18 июня. За три дня до происшествия. Тема значилась как «архив» и содержала только один документ. Ничего особенного. Во время работы над репортажами он часто страховался, отсылая тексты самому себе. На случай, если забарахлит компьютер, у него сохранялась копия в сервере.
Приложенный текст назывался «1-я версия». Фабио скачал его на жесткий диск, открыл и прочел:
Шокошок (рабочее название). Вариант: Завещание доктора Барта.
Пятница, 27 апреля, дождливый серый день был самым подходящим для того, что собирался совершить доктор Андреас Барт, 52 лет. Он навел порядок в своем рабочем кабинете, сел в свой красный «вольво» и поехал по направлению к го роду. На автобусной остановке Фельдау он припарковал машину, запер ее, пешком по подземному переходу пересек железнодорожные пути и дошел до Фельдауской дуги. Там он встал на рельсы и ждал, пока его не переехал скоростной из Женевы.
Никто не мог объяснить, почему он так поступил. Пока его жена, Жаклина Барт, 49лет, разбирая его архив, не обнаружила коробку, шокирующее содержимое которой предоставила в распоряжение «Воскресного утра ».
Доктор Барт был химиком, специалистом по продуктам питания. Он руководил отделом контроля фирмы ЛАБАГ, престижной частной лаборатории, выполняющей заказы частных предприятий и государственных инстанций. Одной из задач доктора Барта была разработка новых лабораторных методов. Самым главным из его проектов было создание метода, позволяющего обнаружить в продуктах питания минимальные количества прионов.
Прионы – это белки, структура которых по непонятным пока причинам видоизменилась. Доказано, что именно прионы являются возбудителями коровьего бешенства и с весьма большой степенью вероятности – его человеческого аналога, болезни Крейцфельдта – Якоба, которая примерно через шесть месяцев после появления первых симптомов приводит к ужасной смерти.
Далее следовало краткое описание болезни и ее симптомов.
Доктор Барт разрабатывал параллельно два варианта своего метода. Незадолго до Рождества прошлого года один из них (он назвал его LTX Brth) показал первые результаты. Он позволил в ходе лабораторного эксперимента обнаружить прионы, инъецированные в колбасную массу.
Доктор Барт повторил опыт с другими продуктами: кондитерскими изделиями, супами быстрого приготовления, молочными продуктами, шоколадом, замороженными блюдами. И всегда ему удавалось выявить прионы, которыми он загрязнял продукты на стадии изготовления.
В феврале произошло нечто странное: во время опыта по технике отбора проб анализ одного не инъецированного прионами батончика шоколада дал положительный результат. Доктор Барт усомнился. Он провел множество контрольных анализов. С тем же результатом: шоколад содержал прионы. Он проверил другие упаковки продукта. С тем же результатом. Он проверил другие серии продукта. С тем же результатом.
Он проверил другие батончики шоколада той же марки. Результат тот же.
Он проверил другие шоколадные изделия этого оке производителя. Тот же результат.
Первое подозрение доктора Барта пало на молоко. До сих пор молоко считалось безопасным ингредиентом шоколада. Еще ни разу не удалось установить наличие в нем прионов. Но для изготовления шоколада используется сухое молоко, порошок. При производстве порошка содержание в нем жиров может быть повышено путем впрыскивания молочных жиров. Или каких-то других.
Доктор Барт выяснил, что для изготовления шоколада, показавшего при тестировании на прионы положительный результат, использовалось сухое молоко, которое – по халатности или по соображениям экономического характера – обогащалось коровьим жиром, получавшимся из отходов бойни.
Архивные документы доктора Барта представляют собой, в основном, точные записи экспериментов и результаты тестов. Из них понятно, что он вступил в контакт с фирмой-производителем. Но непонятно, что именно подтолкнуло его к трагическому решению.
Первый батончик, давший положительный результат анализа на прионы, был изготовлен фирмой ЛЕМЬЕ, занимающей третье место среди мировых производителей шоколада. По промышленному выпуску ЛЕМЬЕ занимает даже не трети, а второе место. Каждый третий батончик, каждая третья плитка, которые мы съедаем, изготовлены на фирме ЛЕМЬЕ. А мы потребляем много шоколада. Европейцы съедают в среднем семь кило в год. А швейцарцы – почти двенадцать.
Когда вы в последний раз ели шоколад фирмы ЛЕМЬЕ?
– Эй! – произнес голос у него за спиной. Фабио испугался. Он совсем забыл о Саманте. – Шери?
Он обернулся. Ее саронг задрался вверх, обнажив тщательно ухоженные кудрявые волосы на лобке.
– Займемся любовью?
Фабио покачал головой.
– Бесплатно.
Он покачал головой.
– Почему нет?
Фабио подумал о Норине и Лукасе, о Марлен и бородке-эспаньолке и не нашел подходящего ответа.

 

С тех пор как он очнулся в больнице, ему каждый раз при пробуждении требовалось время, чтобы понять, где он находится. Он каждый раз испытывал облегчение, обнаружив, что он не в больнице.
На сей раз он не был в этом уверен. Пахло больницей. Он осторожно открыл глаза. Полутьма, жара, открытое окно, за окном ночь. На потолке отражаются цветные огни. С улицы доносится шум транспорта. Он голый, весь в поту. Рядом с ним, засунув большой палец в рот, лежит чернокожая девушка. Фабио не мог вспомнить ее имя. В нем много букв а. Анастасия, Амалия, Амапола.
От нее пахло алкоголем. Не вином, не шнапсом, не шампанским или пивом. Алкоголем врачей и больниц. Похоже, тот спирт, которым она сдобрила свою колу, был высокопроцентным. Ром с Гваделупы. Теперь он вспомнил ее имя: Саманта. Саманта с Гваделупы.
Она открыла глаза, сказала:
– Черт! – и мгновенно вскочила на ноги. – Который час? – спросила она, заворачиваясь в саронг.
Фабио включил ночник и глянул на часы.
– Без двадцати десять.
– Черт! – повторила она. – Почему ты меня не разбудил? Я начинаю в девять.
– Я тоже только что проснулся. – Пока Фабио оправдывался, Саманта исчезла из комнаты.
Что с ним происходит? Он нашел ключ к загадке, которая столько недель не давала ему покоя, и первым делом – что? Первым делом переспал со стриптизеркой.
Крупное дело существовало. Оно было крупнее, чем он мог вообразить. Почему же он не использовал оставшееся до вечера время, чтобы предпринять какие-то шаги?
Фабио встал под душ и начал подбирать нужную струю – горячую, холодную, слабую, сильную.
Саманта оставила в его теле приятное послевкусие. А какие шаги он должен был предпринять? Позвонить по телефону? Огорошить людей своим открытием? Произвести расследование?
Пока не найдутся документы из архива доктора Барта, его текст останется столь же бездоказательным, как и любое голословное утверждение. Разве что рискованней.
Когда Фабио вытирал лицо, ему показалось, что онемевшая щека на миг обрела чувствительность.

 

– Да-а? – раздался в трубке заспанный голос Норины.
– Ты уже спишь?
– Да. Мы снимали целую ночь и полдня.
– Извини.
Оба замолчали.
– Почему ты звонишь? – спросила Норина.
– Я завтра уезжаю.
– Надолго?
– Увидим.
Молчание.
– И поэтому ты звонишь?
– Я беру с собой мобильник. Мало ли что случится.
– Что может случиться?
– Мало ли что.
Норина зевнула.
– Ну, спокойной ночи. Желаю не скучать.
– Я еду не развлекаться, – возмутился Фабио. Но Норина уже повесила трубку.
Назад: 14
Дальше: 16