Среда, 17 августа 2011 года

Здесь невозможно подключиться к Интернету даже через модем.

Я не ожидала, что останусь без связи. Конечно, я попыталась разузнать как можно больше об этом месте, но у коммуны нет собственной веб-страницы, а на других сайтах были только указания, как сюда добраться. На форумах тоже не нашлось никакой практической информации, только пустые комментарии вроде: «Обожаю это место, здесь такая благодать». Я знаю, что в коммуны приезжают для «воссоединения с природой», но, как я поняла, некоторые живут и работают тут длительное время, а то и постоянно, а потому решила, что должен быть хоть какой-то способ подключиться к Сети. В конце концов, Испания – развитая страна.

Что касается местности и пейзажа, должна признать, здесь очень мило. Я поставила палатку на поляне, откуда открывается вид на всю долину. Вокруг огромные горы – зеленые и синие, а ближе к горизонту кажутся серыми. У подножия гор вьется тонкая серебристая полоска реки. На самых дальних вершинах лежит снег – странное зрелище в такую жару. Сейчас приближается ночь, небо темнеет и спускается темно-синяя мгла.

Одна из местных вырядилась эльфийкой: короткий топ едва прикрывает живот, а сандалии зашнурованы до самых колен. У другой огненно-рыжие волосы скручены по бокам в нечто, по форме напоминающее рога. Много бородатых и длинноволосых мужчин, а некоторые даже носят юбки, как у жрецов в World of Warcraft.

Но вообще-то большинство живущих здесь выглядят как попрошайки, сидящие у банкоматов на Кентиш-таун-роуд, разве что лондонские нищие гораздо бледнее. Я думала, что вряд ли буду особенно выделяться: мама всегда говорила, что у меня волосы как у хиппи – длинные, почти до талии, разделенные на прямой пробор, – но я как будто с другой планеты.

Непохоже, чтобы тут работали в поте лица. Все только и делают, что помешивают угли, сидя у костра, готовят чай в немытых кастрюлях с засохшими следами пищи или стучат на барабанах, или мастерят непонятные штуки из перьев и ниток. Коммуной это можно назвать лишь потому, что этих людей объединяет общее стремление ни за что не платить. Даже палатки здесь редкость: почти все спят в обшарпанных фургонах, разрисованных так, что в глазах рябит, или шалашах из полимерной пленки и покрывал. Все без исключения курят, а иметь собаку, по всей видимости, – святая обязанность, но при этом никто за животными не убирает. Половина моего запаса влажных салфеток ушла на чистку колесиков чемодана.

Что касается удобств… Я не ожидала ничего сверхъестественного, но испытала шок, когда мне указали на небольшой участок за деревьями, рядом с которым висела табличка «Нужник». Обычная яма, ни сидений, ни бумаги; если заглянуть вниз, видны ничем не присыпанные испражнения. После маминой смерти я пообещала себе, что никогда больше не буду иметь дела с чужими выделениями, и решила оборудовать собственное отхожее место в соседних кустах.

Безусловно, каждый имеет полное право жить как угодно, если при этом не ущемляются интересы других. Но чтобы вот так?! Тесса могла поехать, куда ей вздумается. С чего вдруг она решила провести последние дни своей жизни именно тут?

Если, конечно, Тесса вообще здесь была. В Лондоне я практически не сомневалась. Казалось, все сходится. Но теперь я уже не уверена.

И все же, сказала я себе, придется провести здесь неделю и расспросить местных. Этим я и займусь завтра, когда начну обход с ее фотографией. Я уже подготовила легенду, будто ищу подругу, с которой потеряла связь, но знаю, что она приезжала сюда прошлым летом и может все еще находиться где-то в этих краях. Это не так уж далеко от истины.

Сейчас почти половина десятого, но все еще душно. Перед отъездом я, разумеется, ознакомилась с прогнозом погоды, хотя не совсем представляла себе, что такое тридцатидвухградусная жара. Приходится все время вытирать руки полотенцем, чтобы пот не стекал на клавиатуру.

В августе прошлого года, когда Тесса приехала сюда, было еще хуже – тридцать пять градусов, я проверяла. Впрочем, ей нравилась жара. Тесса выглядела, как здешние обитатели: такие же острые лопатки и ключицы. Она вполне могла бы носить такой же короткий топ, что и женщина-эльф: я помню, в гардеробе Тессы было что-то похожее.

Я откинула полог палатки. Высыпали звезды, и взошла луна, такая же яркая, как экран моего ноутбука. Вокруг все стихло, слышно только жужжание насекомых и, кажется – надеюсь! – гудение электрогенератора где-то неподалеку. Завтра разузнаю. Впрочем, если понадобится, у меня есть запасная батарея для ноутбука.

Дело в том, что я придумала себе еще одно занятие: напишу отчет обо всем, что произошло.

В сущности, идею подала Тесса. С первым же письмом она прислала свою «автобиографию», написанную когда-то для психиатра. Хотя там и было определенное количество полезных сведений, Тесса, как всегда, то и дело отклонялась от темы, противоречила сама себе и выражала несвоевременные эмоции по поводу давно прошедших событий. Все это затуманивало суть. Мой отчет будет другим. Я напишу правду о том, что случилось. В газетах полно всякой ерунды об Адриане и «Красной таблетке» – от ошибочных представлений до откровенного вранья. Я достаточно рассказала полиции, но у них нет всей полноты картины. По-моему, важно зафиксировать окончательную версию событий.

О некоторых подробностях вообще никто не знает. Например, о Конноре. Да и кому мне о нем рассказывать? Никакого отношения к расследованию он не имеет, полиция вряд ли им заинтересуется. Кому еще? Разве что Джонти, но мне как-то неловко. И потом, даже будь у меня слушатель, я бы не решилась. Всякий раз, как я думала о Конноре – а думала я о нем довольно часто, даже во время всей этой истории с полицией, даже когда была уверена, что меня посадят, – со мной как будто случался приступ аллергии. Подступала сильная слабость, но ненадолго: рассудок отвергал мысль о Конноре, словно пытаясь защитить меня от неизбежных сильных эмоций. Вот уже девять месяцев, как я не видела Коннора, и, наверное, мне станет лучше, если я объективно и точно изложу ход событий.

Я еще до конца не решила, что сделаю с записями. Наверное, ничего. Публиковать в интернете точно не стану. Я знаю, что среди нас, «молодежи», так принято, но никогда этого не одобряла. Откровенничать, когда тебя не просили, воображать, что подробности твоей жизни кому-то интересны, – бессмысленно и неприлично. Конечно, на форуме «Красной таблетки» мы высказывали собственные мнения, но там совсем другое дело. Рассуждения на философскую тему – не треп, о чем в голову взбредет. Да, некоторые действительно использовали сайт вместо исповедальни, публикуя затянутые рассказы о своем «пути», об «ужасном детстве», используя сайт как отдушину для вселенской тоски. Такие сообщения я не комментировала. И сама не писала ничего личного. Фактически, кроме Адриана, никто на форуме не знал ни моего возраста, ни того, что я девушка.

Итак, в первую очередь я должна сказать, что Адриан не «охотился» за «подверженными влиянию» и «социально изолированными» людьми, как утверждали газеты. Диана, полицейский психолог, тоже без конца твердила об этом и заметно заволновалась, когда узнала, что после маминой смерти я жила одна. Но, во-первых, я нашла форум «Красной таблетки» спустя три месяца после того, как мама умерла, а во-вторых – я и раньше сидела за компьютером. Да, когда мамы не стало, я проводила больше времени в интернете, но при моей незанятости это естественно.

Возможно, будь мама жива, все сложилось бы по-другому: она вряд ли отпустила бы меня на встречу с Адрианом. Но ведь я могла ей солгать – сказать, что иду к окулисту, или придумать что-нибудь еще и на несколько часов уйти из дома. Я не имела привычки ее обманывать, однако произошедшее научило меня, в числе прочего, что иногда нужно скрыть правду во имя высшего блага.

Итак, невозможно доказать, ввязалась бы я во всю эту историю, будь мама жива, поэтому бесполезно теоретизировать дальше.

Насчет того, что я была «социально изолирована»: действительно, когда я переехала в Ротерхит после смерти мамы, я мало с кем общалась. Мы с мамой всю жизнь прожили в нашем доме в Кентиш-тауне, а новая квартира оказалась совсем в другом районе, где у меня не было знакомых. До переезда в Ротерхит я даже не знала о его существовании. Диана спросила, почему я намеренно выбрала квартиру так далеко от дома. Видимо, это тоже что-то там означало. На самом же деле я оказалась в Ротерхите случайно.

Когда выяснилось, что маме осталось жить не больше года, то мы решили продать дом и купить квартиру, где я поселюсь после маминой смерти. Наше финансовое положение было незавидным: невыплаченная ипотека, долги по кредитным карточкам, и, кроме того, хотя я и ухаживала за мамой вместе с медсестрой, которая приходила каждый день, в последние месяцы пришлось нанять сиделку. Состояние мамы ухудшалось, ее надо было поднимать с кровати, носить в туалет – самостоятельно я с этим не справлялась. Еще мне требовалось найти работу, а так как никакого специального образования я не получила, то записалась на дистанционный курс по тестированию программного обеспечения. Дамиан, сын маминой подруги Мэнди, как раз открыл собственную компанию по тестированию программ, и мама договорилась о внештатной должности для меня, чтобы я могла работать из дома. Но сперва следовало пройти курс обучения. Учиться предстояло по три часа ежедневно – еще одна причина подыскать кого-нибудь мне в помощь.

По нашим подсчетам, выходило, что на покупку квартиры оставалось всего сто сорок тысяч фунтов. Недвижимость в Кентиш-тауне очень дорогая, так что пришлось рассматривать предложения в соседних районах, но все равно денег хватало только на жилье из категории «не предлагать»: квартиры в ужасном состоянии на последнем этаже жутких муниципальных «свечек», а то и в многоквартирных домах на Северной окружной – грязной трассе с шестиполосным движением, по которой мы с мамой обычно ездили в торговый центр. Часто мне даже не приходилось переступать порог квартиры, чтобы составить окончательное мнение, повернуться и уйти.

Дома я рассказывала маме, как прошел осмотр, и она охала, заслышав про засаленные ковровые дорожки или машину со снятыми колесами, стоящую на кирпичах у въезда к дому. Пенни, сиделка, которую мы наняли, подслушивала, о чем мы говорим, и однажды вмешалась:

– Вот тут в «Дейли экспресс» пишут, что недвижимость в Ротерхите – разумное вложение денег… – Последние три слова она произнесла особенно четко. – Из-за будущей Олимпиады.

Я не удостоила ее ответом. Эта дура всегда норовила сунуть нос не в свое дело, в обед вечно возилась с судками, и я быстро научилась ее игнорировать. Однако она продолжала встревать в разговор и зудеть о Ротерхите. В конце концов, чтобы Пенни заткнулась, мы с мамой решили, что я посмотрю, есть ли там подходящий вариант.

Квартира находилась на втором этаже дома на Альбион-стрит, почти у въезда в Ротерхитский туннель. На первом этаже – индийский ресторан под огромной вывеской, утверждавшей (непонятно, почему), что «здесь готовят лучший карри в Ротерхите». Альбион-стрит оказалась небольшой, но оживленной улицей: по тесным тротуарам сновали подростки на велосипедах, расталкивая прохожих с пакетами; в парикмахерской ритмично гудела музыка. Окна паба на углу завешены государственными флагами, так что снаружи ничего не видно; мужчины распивали пиво, хотя было только три часа пополудни. На ступеньках нужного мне дома валялась разодранная коробка из-под жареной курицы и горка объедков – куриные кости вперемешку с бледной картошкой в белых пятнах застывшего жира. Наружная входная дверь блестела от жирных следов.

Ничего хорошего это не предвещало, но раз уж я больше часа добиралась сюда на метро, то решила зайти хотя бы на минутку.

В квартире давно никто не жил: входную дверь пришлось хорошенько толкнуть, так как за ней скопилась куча писем. Как только я вошла внутрь, в нос ударил сильный запах жареного лука.

– Это всего на пару часов после полудня, – объяснил риелтор, – пока жарят лук для карри.

Он провел меня в невзрачную спальню, затем на кухню. В объявлении говорилось о «скрытой» террасе на крыше. Действительно, узкая полоска бетонной плиты под окном выходила на задний двор ресторана. Туда, по-видимому, сбрасывали весь мусор: повсюду виднелись лоснящиеся канистры из-под масла для жарки и огромные банки из-под кофе, забрызганные чем-то густым и коричневым. Надо всем этим кружились мухи. В тесном холле риелтор задел стенку ключами от машины, и на мягкой штукатурке остались две глубокие борозды.

В последнюю очередь мы зашли в гостиную. Там было сумрачно, несмотря на солнечный день: ресторанная вывеска закрывала нижнюю половину окон.

Мы молча постояли в полумраке, и я сказала, что мне пора. Риелтор не удивился. Запирая входную дверь, он заметил:

– Ну что ж, зато всегда можно спуститься и поесть карри.

Я смолчала. Однако потом, в метро, это замечание показалось мне смешным, так что я пересказала его маме.

Мне хотелось, чтобы она засмеялась. Или хотя бы улыбнулась: к тому времени она страдала одышкой и почти не снимала кислородную маску. Однако вместо этого мама проскрипела глухим, дарт-вейдеровским голосом:

– Очень хорошо.

– Что? – переспросила я.

– Удобно. Если тебе будет лень готовить. Ты неважно готовишь.

Подобного ответа я от мамы не ожидала. Повторяю, я хотела, чтобы она оценила юмор, потому что на самом деле я не ем острое. Шутка именно в этом. Когда мне было одиннадцать, я случайно съела пару ложек карри в гостях у Рашиды, моей подруги. Я тогда вся покраснела, как рак, и меня стошнило. Маме пришлось забрать меня домой.

Стыдно признаться, но мамино замечание вывело меня из себя. Помню, я смотрела на ее лицо, скрытое плотно прилегающей маской, на прозрачные трубочки в носу, и мне пришла в голову дурацкая мысль, будто, вместо того чтобы поддерживать в маме жизнь, эти трубочки, наоборот, высасывали из нее все извилины, оставляя одну шелуху.

– Я терпеть не могу карри! – громко сказала я. – Ты это прекрасно знаешь! Черт, меня на фиг стошнило тогда, у Рашиды. Ты что, забыла?

У меня не было привычки ругаться, и уж конечно, не при маме, но я настолько обозлилась, что мне было все равно. Пенни, которая, как обычно, восседала на диване, оторвалась от своих кроссвордов, а мамино лицо как-то некрасиво скривилось.

Я вылетела в кухню. Теперь я понимаю – и понимала тогда, – что неразумно повела себя, но в тот момент я не могла ясно рассуждать. Оглядываясь назад, я думаю, что из-за маминых провалов в памяти я впервые ощутила, какой будет жизнь без нее, когда не останется никого, кто знал бы обо мне такие подробности, вроде того, что случилось у Рашиды.

Я постояла в кухне, чтобы немного остыть. К тому времени кухня уже превратилась в склад маминых лекарств и медицинских приспособлений. Помню, я уставилась на обеденный стол, заставленный коробками с подгузниками – тот самый стол, который мама с вечера накрывала к завтраку, за которым я учила ее играть в шахматы, а она заплела мне косу перед моим собеседованием в «Кафе Неро», – и на меня снизошло что-то вроде прозрения. Не буду вдаваться в подробности, поскольку не собираюсь писать ничего личного, только факты. Довольно будет сказать, что я поняла: каждый час, потраченный на осмотр квартир, означает минус один час рядом с мамой. Кроме того, мне не важно, каким будет новое жилье. В то время я еще ничего не знала о принципе посредственности, который гласит, что любое место на планете так же заурядно, как и любое другое, но, кажется, следовала именно ему.

Я вернулась в гостиную. Мама лежала, закрыв глаза, голова свесилась набок. Красная шелковая пижама – маме в ней было легче двигаться – впереди потемнела от слюны, сочившейся изо рта. Пенни вытирала маме подбородок, но не очень старательно. Я отняла у Пенни платок, села рядом, погладила маму по голове, попросила прощения и, взяв ее безжизненные руки в свои, сказала, что на самом деле квартира просто замечательная и надо покупать.

Вот так я и стала жить в Ротерхите.

На похоронах ко мне подходили мамины подруги, а также дальние родственники из Йорка, которых я никогда раньше не видела. Все говорили, что зайдут в гости, посмотреть на новую квартиру, и будут рады оказать любую помощь. Впрочем, не встретив ответного энтузиазма, они не стали настаивать. Думаю, не хотели навязываться, посчитав, что меня поддержат близкие друзья.

По-настоящему мне хотелось поговорить только с Рашидой: ведь она знала маму. С Рашидой мы подружились в старших классах и после школы ходили ко мне играть на компьютере, потому что отец Рашиды ей не позволял. Мама приносила нам тарелку печенья с шоколадной крошкой и взбитые сливки, рассказывала Рашиде, как когда-то хотела побывать в Индии, но ничего не вышло, а потом она забеременела мной, и теперь надеется, что когда-нибудь я исполню ее мечту и поеду вместо нее. Тогда мама еще была здорова, хотя часто повторялась и могла сказать какую-нибудь глупость. «Не хочу я ехать в эту вашу Индию!» – возмущалась я, на что Рашида хихикала и беззвучно отвечала: «Я тоже не хочу».

С Рашидой я не виделась несколько лет, но из ее Хроники на «Фейсбуке» знала, что они со Стюартом, ее женихом, консультантом по вопросам корпоративного управления, переехали в Роттингдин. Я написала ей, что мама умерла; она ответила, что соболезнует и что я непременно должна заехать к ним в гости, если окажусь в тех краях. В ее Хронике появилась новая фотография, на которой Рашида гордо демонстрировала обручальное кольцо. Я разочарованно отметила ее маникюр – с белой полосой на кончике ногтя, как у пустоголовых школьниц.

О маминой смерти я не сообщила больше никому, но сменила адрес проживания на личной странице. Вскоре после этого я получила сообщение от Люси, с которой работала в «Кафе Неро»: оказалось, она стала администратором в бутербродной недалеко от Кэнери-Уорф. Люси предлагала встретиться. Она всегда была немного со странностями. В перерыв она заходила в соседний магазин косметики и воровала тестеры. Она то и дело приставала, не стащить ли что-нибудь и для меня, и обиделась, когда я отказалась, хотя и слепой бы заметил, что я не крашусь.

Всего, кроме Рашиды, у меня на «Фейсбуке» было 73 друга, в основном бывшие одноклассницы, но не друзья в полном смысле слова. Каждый добавлял в список «друзей» своих одноклассников и еще ребят из параллельных классов. Получалось как перед рождественскими каникулами, когда все обменивались поздравительными открытками, независимо от реальных симпатий, просто чтобы в обеденный перерыв сравнить, у кого больше. Кое-какие из этих виртуальных «подруг» активно травили нас с Рашидой, но к девятому классу потеряли интерес, стали думать о мальчиках и переключились на потенциальных соперниц.

Время от времени я получала приглашения на вечеринку, затеянную кем-то из «друзей». Однажды, в 2009 году, я даже побывала на такой. Мама предложила мне туда сходить, после того как выяснилось, что я сижу дома уже семь месяцев. Вечеринку устроила Тэш Эммерсон в каком-то огромном и гулком баре в Холборне. Внутри было темно, орала музыка. До сих пор помню одну песню с припевом «Сегодня мы повеселимся», и так без конца. Парадокс в том, что веселья я не ощущала. За стакан сока пришлось выложить целых три с половиной фунта. Все делились историями про «универ», в котором я не училась, а в остальное время фотографировались друг с другом. Само присутствие всех этих людей было для меня утомительно: мне даже пришлось прислониться к стене в своем углу.

Многие из них непременно желали со мной сфотографироваться, хотя, как я уже сказала, нас нельзя было назвать друзьями в полном смысле слова. Помню, как сразу с двух сторон подбежали Луиза Винтергартен и Бет Скун и, обняв меня, как близкие подруги, заулыбались в камеру. Когда щелкнул затвор, они разжали руки, повернулись и ушли. Затем были Люси Нилл, Тэш и Элли Кудроу. Потом фотографии выложили на «Фейсбуке», но никто не потрудился отметить на них меня. Один из снимков я показала маме. Обесцвеченные волосы и оранжевую от искусственного загара кожу мама сочла вульгарными и добавила, что я похожа на Золушку, зажатую между злющими сводными сестрами. Я не сказала ей, что под одной из фотографий кто-то оставил комментарий: «“сфоткайся с чувырлой” – старый прикол». Мне-то было наплевать, но я знала, что мама расстроится.

После того ни на какие вечеринки я больше не ходила, но просматривала обновления от «друзей» в ленте новостей. В большинстве случаев я не понимала, о чем они пишут. Какие-то сплетни о знаменитостях или вообще о незнакомых мне людях, намеки на неизвестные мне телепередачи и клипы с YouTube. Иногда я переходила по ссылкам, чтобы посмотреть, из-за чего такой восторг, и всегда натыкалась на какой-то идиотизм, вроде фотографии котенка в винном бокале, или видео, как русский подросток фальшиво поет у себя в комнате. А чего стоили их собственные фотографии, на которых они позировали, выпятив губы и выставив ногу вперед, как лошади на параде. Они все будто побывали на уроке, куда меня не пригласили – не очень-то и хотелось, – где их научили выпрямлять волосы, рисовать белую полоску на кончиках ногтей, носить часы циферблатом вниз, а сумочку – на сгибе неестественно оттопыренного локтя.

А их статусы на «Фейсбуке»! Вдруг появлялись пространные фразы, не говорящие ни о чем, вроде «иногда лучше ничего не знать» или «ну вот, теперь все псу под хвост». Жизнь этих людей была полна надуманных проблем. Кажется, Ракель Джейкобс как-то написала, что – «обожемой!» – уронила свой проездной в унитаз. Кому и зачем нужны подобные сведения? На мой взгляд, это глупо и бессмысленно, но ей оставляли комментарии, как будто речь шла о чем-то действительно интересном, важном или хотя бы забавном, при этом все «сочувствующие» сознательно коверкали слова, например, «дарагая», или выдумывали ненужные сокращения, или ставили XXX в конце каждой фразы, а некоторые вообще изъяснялись на новомодном выдуманном жаргоне: «кавайный», «няшечка» и так далее.

Мне вовсе не хотелось общаться с ними на одном языке. Просто любопытно было наблюдать, как все вокруг овладевали сленгом, как отвечали на комментарии буквально «на лету» – и попадали в точку. Даже для бывших двоечников, вроде Эвы Гринленд, это не составляло труда.

Изредка кто-нибудь задавал нормальный вопрос, например, в чем преимущества использования внешнего жесткого диска в сравнении со встроенным. На такие вопросы я, как правило, отвечала, а иногда даже получала комментарии. Например, когда я рассказала Эстер Муди, как отменить функцию автозаполнения в «Гугле», она написала в ответ «пасиб, ты чудо! ххх». Однако в большинстве случаев в ленте была пустая болтовня, не имевшая ко мне никакого отношения.

Полагаю, из этого следует, что, если я и была «социально изолирована», то по собственному желанию. Если бы я захотела, то могла бы встретиться с Люси из «Кафе Неро» или сходить на еще одну вечеринку. Но меня это не интересовало.

Мне нравилось одиночество. Все было идеально, пока мама не заболела. Вечера и выходные я проводила у себя в комнате, читала или играла в компьютерные игры, а мама сидела в гостиной, смотрела телевизор, убиралась или раскрашивала свои фигурки. Я спускалась, только когда она звала меня поесть или посидеть вместе. Мы прекрасно проводили время.

Всю мебель из дома я отправила на хранение. За несколько недель до смерти мама договорилась с Пенни, что ее сын, у которого был грузовик, перевезет мебель на новую квартиру. Но я уже тогда была не в ладах с Пенни. Как-то я взяла ее книжку с кроссвордами судоку и решила парочку. Пенни это не понравилось. Тогда я попыталась втолковать ей, что выбирала только самые сложные, с которыми ей точно не справиться, но она почему-то обиделась.

Когда мама умерла, Пенни то и дело повторяла, как это странно, ведь у мамы накануне не отмечалось никаких признаков скорой смерти: «Ноги у нее были совсем теплые, и она выпила целую чашку супа». Я даже слышала, как она говорила кому-то по телефону, что, по ее мнению, смерть «наступила не от естественных причин». Я поняла, что эти слова, сказанные намеренно громким голосом, предназначались именно мне.

Ее сын так и не позвонил. Впрочем, мне было все равно, вывезет он мебель или нет – как ни странно, я не хотела ее забирать. Однажды я села в метро и приехала на склад, увидела среди неуютных, голых стен наш кофейный столик со столешницей из темного стекла, белый комод с ручками, обернутыми полосками резины, – так маме проще было открывать ящики, – диван и кресла, обитые черной кожей; обеденный гонг; генеалогическое древо в высокой раме (мама заказала его за целых девятьсот фунтов), на котором можно было проследить историю нашей семьи вплоть до брака одного из дальних родственников с теткой Анны Болейн. Мне бросился в глаза застекленный угловой шкаф, где мама расставляла готовые фигурки. Сколько я себя помню, он стоял в гостиной, и мне всегда нравилось смотреть на вещицы за стеклом. Но, приткнутый кое-как среди всей остальной мебели, это был обычный дешевый стеллаж, а раскрашенные фигурки лежали в одной из коробок. Даже если бы я до блеска натерла и полки, и дверцы, и поставила шкаф у себя, разместив фигурки точно так же, как раньше, – все равно это было бы уже не то. Так что я решила оставить всю мебель на складе и продолжала платить 119.99 фунтов в месяц за хранение.

В «Теско экстра», гипермаркете в Ротерхите, я купила все новое. Нужно мне было немного: надувной матрац и простыни, небольшой компьютерный стол, кресло-мешок, бутербродница. Книги я рассортировала по цвету и сложила стопками у стены. Одежду держала в мешках для мусора: грязную складывала в отдельный мешок, пока не набиралось достаточно, чтобы загрузить стиральную машину в прачечной на углу. Я ведь работала из дома, так что наряжаться было не нужно.

Я без особого труда прошла курс и, как только переехала в новую квартиру, стала работать на Дамиана, сына маминой подруги. Работа была несложная. Два-три раза в неделю он присылал ссылку на бета-версию сайта, который следовало проверить на наличие ошибок, сбоев и уязвимостей и составить отчет при помощи специальной программы. Оплата была сдельная. Обычно на выполнение заказа у меня уходило меньше одного дня, в сложных случаях – два. Сдав отчет, я продолжала сидеть за компьютером, играла в игры или читала форум «Красной таблетки». Я поставила рабочий стол у окна и сразу оценила огромное преимущество ресторанной вывески, закрывающей нижнюю половину оконного проема: на экране ноутбука никогда не бывало бликов.

В полиции мне задавали один и тот же вопрос: как я попала на сайт «Красной таблетки». Я сто раз отвечала, что случайно перешла по ссылке, но, разумеется, все прекрасно помнила. Просто не хотела об этом говорить, но не потому, что мне было страшно или неловко. К делу это не относится, а я твердо решила сообщать полиции лишь наиболее существенные сведения.

Так вот, я переехала, и на компьютерные игры стало уходить до восьми часов в день. Особенно затягивала World of Warcraft. Настолько, что, казалось, основное мое занятие – бродить по Азероту, а не тестировать веб-сайты. Было приятно ощущать, как быстро проходит время: просидеть за игрой с обеда до полуночи – все равно, что выпить чашку чая в два глотка. Вскоре я дошла до 60-го уровня, и меня пригласили в одну из развитых гильдий. Два-три раза в неделю мы собирались на рейды. Пару раз меня выбирали рейд-лидером, и как-то во время сборов, когда мы обсуждали подробности зачистки подземелья, один из игроков, эльф крови по прозвищу Глули, заговорил о том, как игровые решения отражают мировоззрение игрока. К примеру, во время распределения добычи некоторые рейд-лидеры оставляют все лично ими добытое золото себе, а другие распределяют его между всеми рейдерами. Я не рассматривала игру с этой точки зрения, и мысль показалась мне интересной, так что в продолжение разговора Глули прислал ссылку на сайт redpill.co.uk со словами «крутой философский сайт, у тебя будет разрыв шаблона». По ссылке открывалась страница с аудиоподкастами Адриана Дервиша – автора и владельца сайта.

Я отчетливо помню, как загрузила первый подкаст Адриана, хотя прослушала их, пожалуй, не менее сотни. У меня остались заметки – я всегда пишу заметки обо всем, что считаю важным, – но я прекрасно помню текст и без них. Подкаст носил название «Это – точно ноутбук?» и начинался такими словами: «Итак, народ, вопрос дня: насколько познаваем окружающий нас мир?» Затем Адриан охарактеризовал основные исторические вехи в теории познания, от Сократа до «Матрицы». Далее он формулировал утверждение: «Я на все 100 % уверен, что говорю в микрофон», за которым следовало резкое «Но! Что означает “на все 100 %”?». За каждой мыслью пряталась еще одна, ее неожиданное продолжение, как будто разворачиваешь подарок, упакованный во множество слоев оберточной бумаги. Помню, в какой-то момент Адриан уже с трудом сдерживал негромкий смешок после очередного «но!», как будто ничего забавней быть не может.

В голосе Адриана было что-то притягательное. Он говорил с мягким американским акцентом и как-то по-дружески. Он умел без излишних формальностей объяснить все эти потрясающие, грандиозные идеи, то и дело вставляя непривычные уху словечки, вроде «ребятушки» и «ей-богу». «Здесь есть чем напрячь ваши философские мозги». Или: «Если вам кажется, что это любопытно, погодите. То ли еще будет!» Через пару минут я остановила запись, поставила ноутбук на пол, легла почти вплотную к динамику, чтобы заглушить уличный шум, и прослушала подкаст с самого начала и до конца.

Потом я приготовила себе горячий бутерброд с сыром и прослушала еще четыре записи подряд, одновременно листая сайт. Подзаголовок гласил: «Выбери истину», и отсылал, конечно, к «Матрице», где у персонажей был выбор – принять синюю таблетку и остаться в неведении или же принять красную и встретиться с реальностью, какой бы неприглядной она ни оказалась.

Я заглянула на форум. В одном из разделов обсуждался подкаст о «реальности» ноутбуков. Меня поразила способность посетителей форума четко и убедительно излагать свои аргументы. Помню, стоило мне прочесть один довод и подумать, что он целиком обоснован, как тут же находился сравнимый по силе контраргумент. Один из участников дискуссии, кажется Рэндфан, написал: «Мы никогда не узнаем, как соотносятся между собой реальность и наш разум. Все, что мы знаем, – лишь наши собственные рассудочные представления о реальности». На что пользователь Кот Феликс ответил: «Почему ты думаешь, что это так и есть? Точнее, почему ты уверен, что действительно знаешь, что это так и есть?», а кто-то другой добавил: «И вообще, что значит “разум”?».

Кроме разделов, посвященных теоретической философии, были и другие, где обсуждались более конкретные и актуальные вопросы, например, можно ли ставить знак равенства между приглашением на романтический ужин и вызовом проститутки, или насколько этично скачивать музыку из интернета. Была рубрика для обсуждения проблем личного характера, где можно было получить рациональный совет. Одна читательница описала такую ситуацию: на работе она подружилась с коллегой, которая показалась близкой ей по духу, однако потом выяснилось, что коллега верит в ангелов, и теперь непонятно, как и о чем с ней разговаривать.

На главной странице было приветствие от Адриана, в котором говорилось, что, хотя ему интересны почти все направления философии, сам он в душе либертарианец. Стыдно признаться, но я понятия не имела, что это означает, даже слова такого раньше не встречала. Далее он пояснял, что либертарианцы – убежденные сторонники личной свободы и исключительного права собственности на продукты своего труда, а также противники агрессивного насилия: проще говоря, люди вольны делать все, что им вздумается, если их действия не причиняют вреда окружающим. На мой взгляд, с этим было сложно не согласиться.

Некоторые члены форума, ярые приверженцы политических и экономических свобод, вытекающих из концепций либертарианства, активно обсуждали планы упразднения правительства и системы налогообложения, но для них на форуме был соответствующий раздел, куда можно было не заглядывать. Как правило, каждый пользователь выбирал для себя одну-две интересующие его темы, где преимущественно и оставлял комментарии. Я в основном читала тему «Этика», однако других интересовала «Религия», «Искусство», «Логика» или «Математика».

Сайт оказался противоядием от остального содержимого интернета: по сути, от всего остального мира. Допускалось исключительно рациональное мышление, и об этом немедленно напоминали всякому, кто сбивался на чувства и эмоции. Слова использовались в соответствии с их прямым смыслом: «буквально» означало «буквально». Вдобавок от пользователей ожидалось соблюдение правил грамматики.

Вышесказанное вовсе не значит, что в сообществе нельзя было рассчитывать на поддержку. В своем интервью Рэндал возмущался нетерпимостью Адриана по отношению к несогласным: якобы Адриан, несмотря на декларируемую свободу слова, имел обыкновение банить любого, кто осмеливался критиковать его взгляды или нарушать установленные им правила. Это не так. Адриан закрывал доступ только пользователям, открыто несогласным с ключевыми принципами сообщества, например, верующим или агностикам, а также скандалистам вроде Джоуи К.

Те, кто получал от ворот поворот, вполне того заслуживали. Они вызывали Адриана на бессмысленные споры, умничали, хамили всем подряд. Вначале Адриан терпеливо пытался найти с каждым общий язык, приводить доводы, но иногда ему ничего не оставалось делать, как указать на дверь тем, кто упорно не желал идти ему навстречу и продолжал засорять форум, мешая остальным. Раз уж вам не по душе мой образ мыслей, говорил Адриан, поищите другое место. В интернете полно сайтов о философии.

Пару недель я слушала подкасты и читала форум и наконец отважилась присоединиться. Я быстро придумала имя пользователя – Сполох – и долго не могла решить, какую из любимых цитат взять в качестве «подписи». В конце концов, выбор пал на остроумный афоризм Дугласа Адамса: «Не верь ничему в интернете. Кроме этого. Впрочем, и этому тоже».

Свой первый комментарий я оставила в ветке об альтруизме: там обсуждали, может ли человек поступать абсолютно бескорыстно, без какой-либо выгоды для себя даже в отдаленной перспективе. Большинство участников дискуссии разделяли мнение, что чистый альтруизм невозможен, однако я так не считала. И я заметила, что, поскольку человек тесно связан с окружающими его людьми, действительного различия между «собственной выгодой» и «выгодой для других» быть не может. Зачастую в «собственных интересах» человека может оказаться самоограничение с целью помочь другим. Вскоре мне ответил один из пользователей. В целом он со мной соглашался, однако указал на некоторые пробелы в аргументации, потом подключились остальные, и началась полноценная дискуссия. Левиафан2009 написал: «Отличный дебют, Сполох!» Дело в том, что большинство новичков ограничивались робким приветствием. Я же сразу включилась в полемику и этим произвела впечатление.

Через две недели я решила создать собственную ветку. С темой я определилась не сразу: искала что-то цепляющее, но не слишком скандальное или провокационное, иначе меня приняли бы за тролля. Наконец решила поднять вопрос, который занимал меня уже довольно давно: допустимо ли человеку делать лишь то, что ему хочется – например, играть в World of Warcraft, – если при этом он в состоянии содержать себя самостоятельно и никому не причиняет вреда.

Несколько минут после создания новой темы прошли в напряженном ожидании. Казалось, ветка останется пустой. Затем появился первый комментарий. Всего набралось семь, что, как я позже узнала, было неплохо. Большинство старожилов форума не спешили завязывать знакомство с новичками, пока те не докажут серьезность своих намерений. К моему удивлению, в обсуждение включился сам Адриан, высказав мнение, что те, кому повезло иметь стабильное финансовое положение, должны бы воспользоваться этим и помочь менее успешным.

Нельзя сказать, что дискутировать на «Красной таблетке» было легко, особенно поначалу, хотя я быстро освоилась. Методы аргументации позволяли рассуждать практически на любую тему даже при отсутствии прямого опыта. К примеру, я активно участвовала в обсуждении, является ли усыновление более этичным, чем воспитание собственных детей. Я проводила на форуме почти все вечера, отвечая на комментарии в собственных и параллельных ветках. Довольно быстро познакомилась с завсегдатаями. Их было около пятидесяти человек, хотя всего насчитывалось почти четыре тысячи зарегистрированных пользователей со всего мира.

В эту узкую «клику» можно было попасть, только обнаружив интеллект и способность логично мыслить. Меня приняли не сразу, но однажды счастливый момент настал: какой-то новичок задал заковыристый вопрос в разделе «Этика», и Не-овца написал: «Сполох, тут без тебя не разобраться!» У меня сложилась репутация знатока в вопросах, связанных с этикой.

Помимо общения на форуме я стала много читать. Адриан вывесил список книг – так называемый «канон», – которые, по его словам, абсолютно необходимы каждому, кто хотел бы использовать сайт по максимуму: «Диалоги» Платона, труды Юма, Канта, Декарта. Я заказала на «Амазоне» несколько книг. Я всегда много читала, но только фантастику и фэнтези, так что сперва пришлось буквально продираться сквозь текст, однако я не бросала и каждый вечер по часу проводила за книгой с карандашом в руке.

Я получила несколько личных сообщений от Адриана. Первое, приветственное, – сразу после регистрации на форуме. Второе, поздравительное, – через три месяца, по истечении «подготовительного» периода (очевидно, продержаться удавалось далеко не всем). Спустя почти полгода пришло еще одно – с предложением пройти тест и получить статус Избранного.

Сайт устроен (точнее, был устроен) так, что после пятнадцатого комментария новичок – Пробужденный – получал статус полноправного пользователя. Большинство не двигалось дальше этого этапа, однако некоторым предлагалось пройти тест на получение статуса Избранного. Таким образом Адриан отмечал людей, потенциально способных к более глубоким рассуждениям. Тем, кому удавалось пройти тест, открывали доступ к закрытой части форума, где уровень дискуссии был на порядок выше. Для Избранных устанавливалась абонентская плата – двадцать фунтов в месяц.

По словам Адриана, он был впечатлен моим участием в дискуссии о стыде и чувстве вины. «Сполох, я приятно удивлен. Ты ужас до чего здорово соображаешь». Должна признать, это было неожиданно.

Разумеется, я согласилась пройти тест. Он состоял из двух частей. В первой следовало сделать моральный выбор в ряде гипотетических конфликтных ситуаций, вроде тех, которые обсуждались на форуме – к примеру, можно ли убивать одного, чтобы сохранить жизнь пятерым. Вторая часть представляла собой психологическую анкету: «Вы скорее флегматичны и невозмутимы», «Вы готовы бескорыстно помогать другим», «Вы можете увидеть общие закономерности за частностями». Допускались только ответы «да» или «нет».

Через несколько часов Адриан сообщил, что я успешно прошла тест. С того момента почти все свободное время я проводила на закрытом форуме для Избранных. Нас было около пятнадцати человек, и мы общались очень активно, часто заходя на форум.

Итак, день, когда пришло то самое сообщение.

Я готовила отчет, которого Дамиан ждал уже давно. Моя увлеченность «Красной таблеткой» постепенно сказывалась на моей работе, и неделю назад Дамиан в резкой форме заявил, что, хотя он и понимает, что я скорблю о маме, ему придется меня уволить, если я и впредь буду срывать сроки.

Итак, я пыталась поскорей закончить отчет, но тем не менее открыла и прочла новое сообщение от Адриана. С первой строки было ясно: это не дежурное сообщение. Адриан обращался ко мне по имени, хотя на сайте меня знали как «Сполоха». Должно быть, он узнал, как меня зовут, по данным кредитной карты.

Адриан писал:

«Лейла, в последнее время я с интересом слежу за твоими успехами на сайте. Предлагаю встретиться, ты как?»

Он назначил встречу на следующее утро недалеко от Хэмпстед-Хит.

Пальцы у меня онемели. Сперва я испугалась, что допустила какую-нибудь оплошность и теперь меня забанят, однако тотчас же отмела эту мысль. У Адриана полно важных дел, с чего бы он захотел лично сообщать мне нечто подобное? Кроме того, из форума, организованного возмущенными бывшими пользователями «Красной таблетки», я знала, что Адриан блокировал нарушителей без предупреждения или церемоний.

Другие возможные объяснения приводили в еще бо́льшую растерянность. Либо он решил сделать меня модератором, и тогда мне предстоит собеседование, либо ему нужно что-то еще. Но что?

На сегодня все. Сейчас 4:40 утра. У меня болят глаза. Светает, и приятная ночная прохлада вскоре сменится нестерпимой жарой.