7

На следующий вечер старик к приходу Харальда заснул самостоятельно, не дав повода налить успокоительный глоточек. Но в воскресенье вечером при появлении сына он снял наушники, предоставленные Харальдом из личных вещей, и жалобно посмотрел ему в глаза:

– Sic transit gloria mundi, вот так проходит слава мира! Сегодня у меня как-то нехорошо на душе.

– Рюмочка коньяку, и мир снова станет лучше, – предложил Харальд, заманивая старика уже наполненной рюмкой.

– Поставь на ночной столик, – сказал Вилли Кнобель. – Я дождусь окончания новостей.

Решив главный для себя вопрос, старик снова нацепил наушники и потерял всякий интерес к посетителю. Харальду ничего не оставалось, кроме как выйти, хотя он предпочел бы, чтобы старик осушил рюмку в его присутствии. Прежде чем забраться в постель, Харальд все-таки заглянул к отцу в больничную комнату через открытую дверь. Внутри было удушливо и темно, отец дышал глубоко и, по-видимому, крепко спал, насколько можно было догадаться без света. Похоже, что его план действовал. Tabula rasa, подумал Харальд. Кое-что из латыни и он знал. Как там заканчивается «Король Фуле»? «И больше не пил он».

На следующее утро Харальду предстояло выйти на работу пораньше, так как у него была назначена встреча в одном из ближайших районных центров. Он весьма удивился, застав Макса на кухне за приготовлением завтрака. На святом для Петры серебряном подносе были чашка кофе, булочки с мармеладом, молочник, сахарница, солонка и сваренное яйцо.

– Для дедушки, – с ходу пояснил Макс. – В последнее время он явно стал поправляться, потому что уплетает чуть ли не больше меня.

«С этим теперь покончено, – думал Харальд. – Надеюсь, никто не сможет добудиться его к этому завтраку. И все же неплохо бы увеличить дозу. Если Макс сейчас обнаружит мертвое тело, как будущий медбрат по уходу за престарелыми, он должен справиться».

Харальд сунул яблоко в портфель и вышел из дому.

Петре особенно спешить было некуда, лавка открывалась только в девять. Перед уходом она успела встретиться с сестрой Кримхильдой, не услышать которую было просто невозможно. Но лучше уж так, чем манера Йенни бесшумно подкрадываться.

– Мой сын сегодня купит флисовые костюмы, – успокоила она санитарку. – Я думаю, они бывают в продаже в «Санитарном доме».

– В любом приличном магазине белья, – ответила сестра и тяжелой поступью отправилась на второй этаж.

Вилли Кнобель лишь надкусил булочки, а к яйцу даже не притронулся. На стук в дверь он прорычал:

– Domina ante portas!

Санитарка взяла поднос с ночного столика:

– Вы почти ничего не поели! Нет аппетита? А что это за рюмка здесь?

Он покачал в ответ головой:

– Уберите ее. Она тут со вчерашнего дня. Ее оставил здесь мой сын. Сожалею, но мне сейчас надо на трон!

Пока старик мучился на стуле-туалете, сестра вывесила его простыню на балконных перилах проветриться, вынесла поднос и оставила в прихожей на сундуке из темного дуба. В конце концов она похвалила старика как малое дитя, запеленала в свежий подгузник, помогла облачиться в купальный халат и вдохновила пересечь комнату по диагонали с помощью ролятора.

– Наверное, я вчера переел, – сказал в свое оправдание старик, на лбу у которого выступили капли холодного пота. – Мне что-то нехорошо.

Таким образом, он проворно оказался в своей постели и улегся, уставившись в потолок. Сестра Кримхильда пожелала ему скорейшего выздоровления, погладила по животу и попрощалась. В прихожей все еще лежал поднос с почти нетронутым завтраком. Не пропадать же коньяку, решила она, и опрокинула рюмку с остатками.

Ближе к обеду Макс поинтересовался у деда, чего бы тому хотелось. Недавно он открыл для себя в супермаркете широкий выбор всевозможных полуфабрикатов.

Ему искренне хотелось доставить дедушке радость. В конце концов, только благодаря деду он познакомился с Йенни. Во время трогательной сцены в фильме она схватила его руку и больше не выпускала.

– Парень, я думаю, сегодняшний обед лучше пропустить, – сказал дедушка. – Я не совсем хорошо себя чувствую. Пожалуй, я вздремну еще часок.

Для Макса это было даже лучше. За это время он мог бы съездить за флисовыми костюмами и подкупить зарекомендовавшего себя пудинга в стаканчиках. Эта штука, кажись, сама лезет в рот. Вернувшись из магазинов, Макс нашел деда в легком замешательстве:

– Ильза здесь еще ни разу не была, – сказал дед. – Наверно, опять ищет свою кошку.

Максу было нечего сказать.

– Непросто ей, моей Ильзе, – продолжал дед. – Она любит своего тигра и в то же время любит птичек. Это добром не кончится!

– Дедушка, птиц вокруг немерено. Если кошка и слопает воробья, то мир не рухнет.

Остаток дня Макс провел за компьютерными играми. Правда, его мысли все это время витали далеко – он думал о Йенни. Его отец в то время тоже неотвязно думал о другом человеке. Призвав к себе Макса, он как бы между прочим осведомился о здоровье старика.

– Он как будто немного спятил и спрашивает о бабушке, – доложил Макс. – И еще у него сегодня в виде исключения плохой аппетит. Но тебе не стоит беспокоиться, он совсем безобидный.

Харальд постарался подстроить так, чтобы войти в дом одновременно со светловолосой санитаркой. Он заранее радовался тому, что еще раз подпадет под ее лучистое обаяние. И даже чуточку досадовал, что в скором времени она перестанет к ним заходить. Старик, по-видимому, был здоров как бык, если успокоительная рюмашка с его специальной приправой вызвала у него всего лишь слабые приступы галлюцинаций и потерю аппетита. Однако хоть Харальд и был отчасти раздосадован отсутствием результатов коньячного метода, это обстоятельство ни в коем случае не могло вынудить его сложить руки.

Санитарка, естественно, не могла каждый раз приходить минута в минуту. Пациенты то и дело срывают график: кого-то надо искупать, кого-то обмыть, иной раз поговорить с родственниками или помочь в кормлении. С другой стороны, иные верные клиенты неожиданно выпадают из списка, потому что могут внезапно оказаться в больнице, а то и на кладбище. Как бы то ни было, когда Харальд подходил к дому, припаркованного служебного автомобиля санитарки он не увидел. Но не ходить же ему в самом деле вокруг, поджидая Йенни! И что подумает Петра? Она и без того в последнее время на взводе, и палец в рот ей лучше не клади.

Наконец входная дверь тихо отворилась. Отец и сын разными путями бросились в прихожую, чтобы поприветствовать ту, которую оба страстно желали видеть.

Йенни заливалась слезами.

Повинуясь первой реакции, Харальд обнял молодую женщину за плечи, чтобы утешить. Макс беспомощно стоял рядом.

– Выкладывайте, что случилось? – сказал Харальд. – Совсем вымотались? Может, вам срочно нужен отпуск?

Йенни продолжала всхлипывать.

– Кримхильда, – вырвалось у нее.

– Что с ней?

И Йенни рассказала, что ее коллега попала в автокатастрофу и была доставлена в больницу с тяжелыми повреждениями.

– Это случилось сегодня утром, – сквозь рыданья продолжала Йенни. – Она возвращалась от вас и столкнулась с грузовиком. Должно быть, здорово столкнулись!

– Кто же теперь позаботится о моем отце? – спросил Харальд.

Йенни высморкалась:

– Естественно, этот вопрос будет урегулирован, ведь мы как-никак надежная бригада. Есть еще, например, сестра Хайди.

Как жаль, что Максу не дали подольше побыть рядом с Йенни – мать позвала всех ужинать. За ужином и Петра узнала печальную новость.

– Жаль, что это случилось не с белокурой куколкой Барби, – сухо прокомментировала она. – Кримхильда была на порядок лучше – опытнее и решительнее.

– Малышка такая же, – возразил Харальд.

Макс побледнел, словно призрак. Иногда он был готов придушить мать. Порой у нее спонтанно вырывались прямые и резкие суждения, но потом она сама сокрушалась и была готова просить прощения за необдуманные слова. Но почему и отец, и сын все время употребляют слово «малышка», разве у девушки нет имени?

– Дедушка чувствует себя неважно, – сообщил Макс после некоторой немой паузы. – В обед и на ужин он ничего не ел, даже к пудингу не прикоснулся.

Харальд с Петрой обменялись довольными взглядами.

– Любопытно, кого пришлют завтра, – поделилась Петра. – В некотором смысле меня начинает тревожить, что все больше людей получают ключ от нашего дома. Поэтому я больше не стану возражать, если отца переведут в хоспис.

– К сожалению, уже поздно! Если мы его пристроим в дом престарелых, он лишит меня наследства, – объяснил Харальд. – Он выразился четко и однозначно. Чистейший шантаж.

Макс язвительно ухмыльнулся. Здорово дедушка придумал! – оценил он дедушкин ход и про себя подумал: по всей вероятности, в этом случае львиную долю наследства получит тетя Карин, но кое-что перепадет и ему с Мицци. На днях он видел бабушкины украшения: две нитки янтарных бус и несколько уродливых брошей. Сомнительно, чтобы эти безделушки обрадовали австралийскую тетю. Не было смысла даже пытаться продать их за бесценок – игра не стоила свеч.

Принципиальным оставался один вопрос. Не так важно, будет ли старик сдавать или продавать свой дом: в обоих случаях его нужно было очистить от мебели. Прежде чем избавиться от вещей, родители обязательно совершат инспекцию и приберут к рукам то, что еще имеет какую-то ценность. Может быть, дележу подлежит даже тетя Карин. Только после этого можно будет подключать старьевщика, который очистит жилище от оставшегося хлама. Макс подумал, что разумнее будет обтяпать свои делишки заранее, не дожидаясь, пока в дедовский дом нагрянут родители. Может, стоило заключить с Фалько подходящую сделку?

– Макс, ты заснул? – прервала его мысли мать. – Если ты не хочешь больше есть, то помоги убрать со стола.

Макс был рад поводу встать из-за стола. Йенни наверняка давно ушла. Но со вчерашнего дня у него есть номер ее мобильного. Разбирая посуду для посудомоечной машины, он размышлял о матери: после того как он закончит, она как пить дать снова переложит тарелки из правой части в левую. Его представление о порядке мать никогда не устраивало.

В семье считалось, что отец не смог удержаться на высоком уровне предков, поскольку интересовался только тем, что под землей. Мать же, напротив, поднялась благодаря тому, что первой в роду сдала экзамены на аттестат зрелости. Макс своей родословной совершенно не интересовался, зато чем дальше, тем больше ему было любопытно, каким образом родители превратились в столь странных существ.

Следующим утром относительно поздно появилась совершенно новая санитарка, говорившая с акцентом и представившаяся Еленой. Мелкая особа, темноволосая и темпераментная. Ее пришлось привезти Максу. Ранним утром она успела побывать в больнице у пострадавшей Кримхильды и потребовала передать ей ключи от дома Кнобелей.

– Как дела у вашей коллеги? – вежливо поинтересовался Макс.

Глаза Елены были мокры от слез:

– Голова разбита!

Кроме того, она рассказала Максу, что водитель грузовика в этом серьезном ДТП сломал руку и что полиция взяла у обоих его участников пробы крови.

Старик окинул новую санитарку критическим взором. Максу показалось, что он все еще не в своем уме, так как сделал щекотливое замечание по поводу ее пышных грудей.

Елена парировала оскорбительный намек с юмором – ей, мол, еще не приходилось слышать подобных комплиментов от дряхлого старика. Макс еще не умел улавливать тонкостей в отношениях мужчин и женщин и не сразу оценил, с какой ловкостью санитарке удалось слегка пощекотать дедушкино самолюбие. Когда же до него дошло, он не смог сдержать улыбку, и с его лица исчезла обыкновенно напряженная маска Щелкунчика.

– Ты мог бы говорить с ней на латыни, – сказал Макс. – Она итальянка.

– На латыни с ветреной девицей?! Шутить изволишь!

– И все же, давай начистоту: она тебе понравилась? – спросил Макс. – Мне она показалась очень забавной.

– А мне нет. Однако de gustibus non est disputandum – о вкусах не спорят. Все лучше, чем та валькирия, – ответил дед. – При всем при том малышка была и будет моей душечкой; вот кто по-настоящему возбуждает. А теперь дай-ка мне наушники!

Макс не успел выйти, а дедушка уже начал вслух браниться на ведущего телепрограммы:

– Ну кто так говорит: «еще и ещее»! Прежде чем лезть на экран, им нужно хорошенько подучить немецкий!

Пользуясь связями в полиции и в управлении по вопросам правопорядка, Харальд со своей стороны также потрудился разузнать детали несчастного случая.

– Во всем виновата женщина. Не исключено, что у нее проблемы с алкоголем, – сказали ему с глазу на глаз. – Если с утра у нее в крови обнаружили…

Это обстоятельство навело Харальда на кое-какие мыслишки. Алкоголизм плохо вязался с репутацией надежной сестры по уходу за больными, каковой пользовалась сестра Кримхильда. Тут он вспомнил про недопитый коньяк в рюмке, и эта мысль его буквально обожгла. А не могла санитарка ненароком допить остатки, когда была у них утром? Какое счастье, что об этом никто не узнал. Будем надеяться, что бедная женщина это переживет.

У Мицци было доброе сердце, хотя она обычно это скрывала от членов семьи. После последнего разговора с братом она сама позвонила, чтобы справиться о его самочувствии.

– Во время нашего недавнего разговора мне почудилось, что ты погряз в заботах, – начала она. – Сначала на тебя давили родители, а теперь еще и дедушка! Я могла бы подыскать тебе в Берлине комнату…

– Но у меня все отлично, – попробовал опротестовать Макс. – С дедушкой вообще нет проблем! Сегодня мы с ним будем упражняться в беге.

– Да ты просто герой! – искренне удивилась Мицци. – Это для тебя что-то новенькое.

– Что там в университете? – сменил тему Макс.

– Дерьмово, – честно призналась сестра. – В данный момент, как в школе. Зубрим по булимической методе.

– Это как?

– Заглатываем накануне экзамена сколько влезет, а потом вываливаем преподу. Тут мне на днях звонил папа. Он все еще верит, что я в скором времени вернусь домой с раскаяниями. Чудаковатые у нас все-таки родители!

В чем-чем, а в этом Макс с ней был полностью согласен. Они еще немного поговорили с сестрой об общих любимых детских книгах, о тех счастливых часах, когда бабушка читала им сказки, и о странном превращении тирана в доброго дедушку.

– И еще мы обзавелись кошкой, – рассказала Мицци. – Она очень похожа на бабушкиного Тигра.

– Это вместо ребенка? – съязвил Макс.

– Кухонную психологию лучше оставь мне, – ответила Мицци.

– А что, в самом деле, те, кто изучает психологию, лучше понимают людей?

– Хорошо бы, если так, – примирительно ответила Мицци. – Во всяком случае, это не про нас, студентов. Недавно я, как дура, попалась на удочку одного лизоблюда.

Максу очень хотелось поговорить с Мицци о Фалько, но он не отважился. На днях этот тип – несмотря на то что Макс вовремя отдал ему положенную часть денег – окликнул его: «Эй, жертва!» На языке Фалько это означало, что Макса будут бить. Когда шел сильный дождь, Макс, сидя в машине, любил размышлять о прежних временах. Если плохая погода застигала его на велосипеде, то он обычно представлял себя только лишь внешней оболочкой, которая промокала и сжималась, тогда как его внутреннему человеку было тепло и сухо. Сердце, желудок, печень и легкие, устроившись уютненько внутри, попивали чаёк.

Но такой автомобиль, как у него, – это приятная роскошь. Раньше на нем ездила мать. Машину Максу подарили после того, как он выдержал экзамен на аттестат зрелости. Должно быть, когда он окончил школу, мать вздохнула с таким облегчением, что была готова на радостях отдать ему все что угодно. Да и не мог он на велосипеде ездить в исправительный дом для трудновоспитуемых подростков. С другой стороны, ему, наверное, было лучше пройти альтернативную службу где-нибудь в другом месте, где он не мог встретить Фалько.

Без дедушки ему ни за что бы не найти достаточно денег, чтобы заткнуть глотку этому подлому вымогателю. Все равно дедушка не смог бы забрать с собой в могилу все свои бабки, так что позаимствовать у него немного – не преступление. Можно считать, что дед как бы заранее выдавал Максу его долю наследства.