5
Рано утром в среду появилась вторая санитарка, сестра Кримхильда. Зрелая сведущая в своем деле женщина, статная, физически крепкая, но при этом чуткая и относящаяся к пациентам чуть ли не по-матерински.
Как и ее коллега Йенни, она первым делом взяла руку больного и определила пульс. Представившись деду, она поинтересовалась его самочувствием и не забыла спросить про сон. Вилли Кнобель ей ничего в ответ не сказал. Его демонстративное молчание смутило сестру Кримхильду лишь ненадолго. Она попросила показать вещи для мытья и стала искать зубные протезы. Макс положил их в мыльницу, где они лежали до сих пор.
Сестра почистила вставные зубы щеткой и зубной пастой, снова подошла к кровати и приветливо обратилась к лежачему:
– Господин Кнобель, будьте добры, откройте рот!
Никакой реакции. Макс с Петрой стояли рядом в полной растерянности, но сестра Кримхильда сохраняла самообладание:
– Ну, нет так нет. Однако немного помыться и побриться нам ведь не помешает?
– Я не позволю мною распоряжаться какой-то расфуфыренной дамочке! – заявил старик ни с того ни с сего.
Сестра Кримхильда рассмеялась и попросила родственников оставить ее с больным наедине. Через полчаса она с грохотом и возгласами «Эй! Ау!» сбежала по лестнице и сообщила, что цель достигнута.
– Небольшая борьба за власть. Он, наверное, потомок Наполеона по прямой линии, – решительно прокомментировала сестра.
У сестры Кримхильды на этот день было назначено еще много всего. Но первое, что она сделала – потребовала два ключа от дома: один для ранних приходов, другой – для поздних. С ключами она могла бы приходить даже в те часы, когда никого дома нет. У санитарок-де огромная нагрузка и плотный график, и они не могут позволить себе подолгу ждать на пороге. В ванной следует прибить к стене четыре дополнительных крючка, и желательно их надписать: тряпки и полотенца для верха и для низа. Еще ей потребуется французская водка для втираний, жирный крем для кожи и кое-что из аптеки для тех, у кого недержание.
– Речь идет о картонных коробках большого размера, – пояснила она. – Надо подыскать в доме место, куда их можно будет сложить, – при этом она осмотрелась вокруг.
– Разве что в шкаф Мицци, – с печалью в голосе предложила Петра. – В ванной все свободное место заняло устройства для подъема больного.
Наконец сестра Кримхильда уехала. Макс съездил в аптеку за необходимыми вещами и на обратном пути в супермаркете купил две упаковки ванильного пудинга по шесть стаканчиков в каждой. Этим материнские поручения исчерпывались.
– Надеюсь, ты один справишься? – спросила она и поспешила в свою книжную лавку.
Макс снова подошел к кровати дедушки, который смотрел на юношу глазами смертельно раненного животного.
– Завтрак должен быть важнее гигиены, я так понимаю, – пожаловался старик.
– Хочешь, я принесу тебе кофе с булочкой и мармеладом?
– Пудинг!
На этот раз старик позволил скормить себе целых два стаканчика и глоток за глотком осилил большую чашку кофе.
– Где я вообще? – спросил он под конец.
Макс приготовился все объяснить, но дедушка снова погрузился в сон.
Харальд с работы позвонил дочери в Берлин, так как знал, что ее спутница жизни – эта Ясмин, совратившая его Мицци, – в первой половине дня дома не бывает.
– Они тебе уже рассказали? – спросил он дочь. – Твоя комната теперь похожа на больничный стационар. Там лежит дедушка, и его обмывает приходящая санитарка. Но ты не беспокойся, это продлится недолго…
– Беспокоиться? По мне, так пусть живет до ста лет, – ответила Мицци с легким раздражением в голосе. – Комната мне больше не нужна. Свои личные вещи я давно забрала. Однако от бабушкиного дамасского постельного белья я бы не отказалась. И формочку для пудинга взяла бы с удовольствием.
Харальд начал понимать, что ему не удастся перетянуть дочь на свою сторону. И чтобы не спровоцировать нетерпеливую или, того хуже, гневную реакцию девушки, он быстренько переключился на погоду.
– В Берлине всегда чуть холоднее, чем у вас, – сказала Мицци. – И этот климат меня больше радует, чем унылая погода в предгорьях западного Одевальда. Передавай привет маме и Максу, пока, папа.
К трем пополудни ожидали визита окружного врача. Петра пришла домой чуть пораньше, чтобы и этот последний барьер был преодолен в ее присутствии. Свекор спал.
– Зачем еще какому-то доктору приспичило совать свой нос в это дело? – возмущался Макс.
– Затем, что от его экспертного заключения зависит, будет больничная касса оплачивать услуги по уходу целиком, частично или вообще не будет, – ответила мать. – Он опытный врач и сразу поймет, что в данном случае мы имеем дело с тяжелобольным в последней стадии.
Сама она в этом, похоже, не была уверена на все сто, поэтому нервно покашливала и поминутно выглядывала на улицу.
Окружной врач появился минута в минуту, выслушал от Петры короткое описание ситуации и лишь затем отправился в верхние покои.
– Добрый день, господин Кнобель, – четко выговаривая слова, поздоровался врач с больным. – До меня донеслись слухи, что вы приболели? Как вы себя сегодня чувствуете?
Старик бодро смотрел на врача с издевательской ухмылочкой и охотно вступил с доктором в разговор:
– Прекрасно, прекрасно. Вы же знаете: medicus curat, natura sanat, – он был явно рад встретить наконец сведущего человека, который понимал латынь.
Петра успела шепнуть сыну в ухо перевод:
– «Врач лечит, природа исцеляет», или что-то вроде этого.
И, повернувшись к доктору, тихо проговорила:
– Последствия наркоза…
Обследовав больного, окружной врач пригласил Петру и Макса в соседнюю комнату, где, сев поудобнее, тщательно заполнил анкету. При этом он то и дело поднимал свою тяжелую голову, пытаясь получше изучить родственников больного.
– Он может самостоятельно есть или вы его кормите с ложки?
– Он отказывается от какой-либо пищи, – ответила Петра.
Макс старался не встревать в разговор, предоставил матери описывать состояние дедушки.
– Как бы вы охарактеризовали его характер: как радушный, восприимчивый, депрессивный или агрессивный?
– Скорее как тяжелый и рассудительный, – ответила Петра.
– В чем он лучше ориентируется: во времени или в пространстве?
– Нет, чаще всего он пребывает в полном замешательстве, а иногда его мучают галлюцинации.
Остальные вопросы были в том же духе. Когда доктор закончил, он попрощался и ушел.
– В скором времени вы получите письмо из больничной кассы, к которой относитесь, – сказал он на прощание, ни единым намеком не выдав собственной позиции.
– Смешные люди, – сказал старик Максу. – Сначала эта Гримхильда – nomen est omen! Потом этот шарлатан! Он даже пульс у меня не проверил! Впрочем, та блондинка, что вчера приходила, мне очень понравилась. Ну а сейчас время пудинга, надеюсь.
В общем и целом Макс придерживался того же мнения, что и дедушка. Прежде всего, конечно, в том, что касалось Йенни. Вопрос, сколько порций пудинга уже умял дедушка и правильно ли он делал, позволяя больному столько есть? А в общем-то, какая разница? Если человек при смерти, то надо исполнять все его желания. Вечером Петра обнаружила в мусорном ведре пустые стаканчики от пудинга и неодобрительно покачала головой. Как только с дедушкой все определится окончательно, она проследит, чтобы Макс регулярно ходил обедать в студенческую столовую.
На ужин была грюнколь из морозильника и жареная картошка с мясным паштетом. Словом, то, что никто из них троих не любил.
– Ну и? – приступил к расспросам Харальд. – Как дела у господина Кнобеля-старшего?
– Самое время тебе посмотреть самому, – довольно резко парировала Петра. – Пора тебе попрощаться с отцом, пока не поздно.
– Ты что, провидица? Может, он всех нас переживет!
– Не надейся, – возразила Петра. – Доктор Офенбах говорит, если пациент отказывается от твердой и жидкой пищи, то больше недели он не протянет. А неделя твоего отца закончится через пару дней.
В этот момент Макс все-таки решил вставить слово:
– Дедушка пил воду.
Родители ошеломленно уставились на парня.
– Мы должны оставить его в покое, – сказала Петра. – Разве не ясно, что он не жилец на этом свете?
– Но если он хочет пить! – резонно возразил Макс.
Харальд покачал головой:
– Нет, серьезно?
Макс вскочил и выбежал прочь. Неужто родители замыслили уморить старика голодом и жаждой? На середине лестницы до него долетел слабый звук открывшейся двери. Он обернулся и махнул рукой Йенни, которая, в отличие от своей коллеги, ходила почти неслышно, в кедах.
Йенни была чуточку выше Макса и, наверное, чуть старше. Светлые волосы были заплетены в толстую косу. На ней был короткий розовый халат поверх белых брюк. До Макса долетел запах лаванды и недавно выкуренной сигареты.
– Привет, – сказал он.
– Как поживает твой дедушка? – спросила она в ответ. – Сегодня я попытаюсь посадить его на унитаз. Может быть, ты мне поможешь?
Старик не на шутку рассердился оттого, что Йенни с Максом усадили его на край кровати и затем перетащили на мобильный кресло-туалет. И когда он в конце концов устроился на стуле со спущенными штанами, то громко проревел:
– А теперь вон! Оба! Живо, живо!
– Нам тут не до хороших манер, – проворчала Йенни и тем не менее направилась вслед за Максом к двери, которую, впрочем, лишь слегка прикрыла за собой, оставив щелочку.
– Я еще никогда не видел его голым, – признался Макс. – Ему, должно быть, зверски неловко…
– У старых людей это происходит не быстро, нужно подождать, – сказала Йенни. – Я даже успею покурить.
– Тебе можно?
– Если ты не возражаешь, – ответила девушка и прикурила сигарету. Пока Йенни курила, она ни на секунду не выпускала пациента из поля зрения.
– Это на случай, если его покинут силы, – пояснила санитарка.
– Тебе нравится то, чем ты занимаешься? – спросил Макс.
– Сперва я хотела пойти работать в полицию, – призналась Йенни, – но не сложилось.
– А я хотел изучать медицину. Но не исключено, что стану простым санитаром, ухаживающим за престарелыми.
– Добро пожаловать в клуб!
Выждав достаточно времени, они вернулись в комнату. У старика ничего не получилось, поэтому он пребывал в скверном расположении духа и был неласков.
– От вас несет табаком, – буркнул он молодым людям. – Если бы я выкурил сигарету, то и пищеварение наладилось бы.
Они снова переложили старика в постель, и он отдыхал, тяжело дыша. Йенни пошла в ванную и тщательно вымыла руки. Девушка высоко закатала рукава, и Макс обратил внимание, что оба ее предплечья украшали татуировки.
– Дракон и бабочка, – сказал он. – Оба умеют летать!
– Грехи молодости, – пояснила Йенни. – Когда у меня заведутся деньги, я их удалю.
– Зря, – сказал Макс. – Как думаешь, может, дать ему, в самом деле, сигарету? Родители, если узнают, побьют меня камнями!
– Им это видеть необязательно. А я не проболтаюсь. Расскажи лучше, каким человеком был твой дедушка? Я имею в виду, когда у него со здоровьем еще было в порядке…
– За последние два года он сильно состарился, целыми днями сидел, уткнувшись в телевизор, и постоянно ко всему придирался. Но пока была жива бабушка, он пребывал в довольно неплохой форме. Они вместе любили выезжать на прогулки, он много читал и иногда ходил с нами в кино. Раз в месяц они с бабушкой приглашали нас на обед. Бабушка здорово готовила, фрикадельки и жаркое из свинины. Или куриное фрикасе с рисом.
– А потом мороженое?
– Нет. Рыба! Точнее, ванильный пудинг в форме рыбы с вишневым вареньем из своего сада.
– Звучит аппетитно, – сказала Йенни и попрощалась.
Макс незаметно для себя начал насвистывать какую-то мелодию – у него было самое прекрасное настроение. Отныне Йенни будет появляться у них каждый вечер.
Пудинговая диета приносила плоды. На следующий день дедушка потребовал полноценный обед. Макс подумал, что неплохо было бы покормить его чем-то, напоминающим бабушкины блюда, и поэтому купил свежезамороженные кёнигсбергские фрикадельки и полуготовое картофельное пюре в пакетике. Старик умял среднюю порцию, остатки доел Макс, сдобрив картошку большим количеством карри и перцем.
– Хотелось бы знать, кто оплачивает санитарку? – сладко потягиваясь, спросил вдруг Вилли Кнобель. По желудку разливалось приятное и теплое чувство сытости.
– По-видимому, все же больничная касса, то есть сработало страхование на случай потребности в постоянном уходе, – предположил Макс. – Но мы пока не знаем, к какой группе тебя определил окружной врач.
Старик некоторое время думал.
– А кто платит за мою еду?
До сих пор Макс расходовал деньги деда и ответил несколько уклончиво:
– Дедушка, в конце концов, ты живешь у своего сына!
Старик снова надолго погрузился в размышления.
– Я не допущу, чтобы меня содержал дипломированный инженер! Парень, сходи-ка ты в банк и сними для меня денег. Я выпишу тебе доверенность.
– Достаточно будет пин-кода или чека на оплату наличными, – робко произнес Макс, испуганно посмотрев на деда.
Вилли Кнобель не доверял кодам и чекам, к которым кто угодно мог приписать нолик.
Вечером Харальд едва не налетел у входной двери на незнакомую женщину, которая в этот момент вынимала из кармана толстую связку ключей и явно намеревалась с их помощью войти в дом.
– Привет, я Йенни, – сказала она, гладя на него сияющими глазами.
Совершенно растерянный и ничего не понимающий Харальд против воли изобразил на лице встречную улыбку. Лишь потом он обратил внимание на белые брюки и догадался, кто она такая. Вот до чего дошло: совершенно чужие люди носят в кармане ключи от их дома! И все же он не посмел перейти на грубый тон с такой молодой и такой веселой женщиной.
– Вашему отцу с каждым днем все лучше, – продолжала беспечно болтать Йенни, когда они вместе вошли в прихожую. – Ваш сын тоже постарался, он так трогательно ухаживает за дедушкой.
– Я полагал, что он при смерти, – изумился Харальд.
– Не беспокойтесь, – утешила его Йенни, – мы его еще поставим на ноги!
Больше Харальду Кнобелю нечего было сказать. С едва скрываемой злостью он повесил пальто и исчез в своем кабинете. Так они не договаривались! В нем все кипело. Он отправился в ванную вымыть руки после долгого трудового дня и налетел на подъемник для больного. Его собственный бритвенный прибор лежал на консоли рядом с французской водкой, жирным кремом и чашкой, в которой плавали вставные челюсти.
В ванной комнате с давних пор царил порядок в соответствии с традициями родительского дома Петры. Согласно учению Петры о красках, каждому члену семьи отводился личный цвет для полотенец, мочалок и даже банных халатов. Для себя Петра выбрала красный, для Харальда определила синий; позже, когда дети подросли, Мицци получила розовый, а Максу достался желтый. Естественно, со временем чистое учение было немного размыто. В доме стали появляться полотенца в полоску или с узором, которые Петра не могла не купить в силу женской привязанности к красивым и веселеньким вещам. Однако Харальд по натуре был консервативен и оставался при своем строгом синем. И тут он с неприятным удивлением обнаружил на стене новые крючки, на которых висели темно-синие мочалки для нижних частей тела и желтые – для верхних. Его личная мочалка висела совсем рядом с отцовской, и ее без труда можно было перепутать.
Из соседней комнаты доносился смех Макса и Йенни. Пахло сигаретами. Петра, похоже, еще не вернулась с работы – на кухне не горел свет. «Не беспокойтесь, мы его еще поставим на ноги!» Черта с два! Не хватало еще, чтобы отец выжил его из собственного дома!
В этот миг Харальда первый раз посетила мысль: нельзя ли как-нибудь посодействовать папаше побыстрее упокоиться? Домашний врач посчитает само собой разумеющимся, что пациент после длительного отказа от пищи быстро ослаб и мирно скончался. Но это только пока. Значит, нужно во что бы то ни стало помешать Максу носить больному воду в постель.
