46

— Тоби?

— Джун?

— Да, это я… Я тут подумала… Может, сходим в кино? На «Имя розы»? Как-нибудь. Когда будет удобно. Ну, то есть… если хотите.

В первый раз я сама пригласила Тоби куда-то пойти. Раньше все предложения — куда-то пойти или что-то сделать — исходили только от него. Я позвонила ему сразу, как вернулась из школы. Обычно я прихожу раньше всех, и у меня есть как минимум час, чтобы побыть дома одной. Но я все равно затащила телефон в примыкавшую к кухне маленькую кладовку, где можно было сесть на табуретку.

Я выбрала фильм «Имя розы», потому что в нем рассказывается о средневековых монахах в уединенном монастыре в Италии. Это исторический детектив, по отзывам — очень хороший, и я думала, что Тоби сразу же согласится пойти, но он почему-то ответил не сразу. Он так долго молчал, что я испугалась, как бы с ним чего не случилось.

— Тоби?

— Знаешь, Джун… Я не Финн.

Теперь уже я замолчала.

— Да, и что? — спросила я чуть погодя. Вопрос прозвучал как-то глупо, но я действительно не понимала, что хотел сказать Тоби.

— Ну, я не знаю… Не уверен, что фильм мне понравится.

Я на секунду задумалась.

— Ну, — сказала я терпеливо, — я тоже не Финн.

— Просто, знаешь… я, если что, не смогу поддержать разговор. Если тебе просто нужна компания, можно позвать абсолютно любого старого дурня.

— Ну вот, я вас и зову, — сказала я.

Он рассмеялся, но только чуть-чуть.

— Ну, давайте. Скажите «да».

Он опять рассмеялся, на этот раз — по-настоящему.

— Да-да. Хорошо. Я что-то и вправду веду себя как дурак.

Я пообещала, что не буду особенно умничать и лезть к нему с высокоинтеллектуальными беседами во время просмотра, он опять пошутил насчет своего приступа дурости, и уже через пару минут мы с ним оба смеялись в голос.

Я сказала, что позвоню, когда выясню, где идет этот фильм. На этом мы и распрощались. Я вышла из кладовки с телефоном в руках и с разгоряченным от смеха лицом. Помню, я еще подумала, как хорошо у меня получается заботиться о Тоби.

Все, что было потом, запомнилось мне словно в замедленной съемке. Или в серии кадров, сменявших друг друга. Вот я протягиваю руку, чтобы повесить на место телефонный аппарат. Вот у меня за спиной раздается звук — кто-то прочищает горло. Я резко оборачиваюсь. Моя улыбка бледнеет, когда я вижу ее. Когда вижу всю сцену. Грета. Сидит за кухонным столом в своей шелковой пижаме от «Victoria’s Secret». На столе перед нею разложены вещи из моего тайника. Голубая оберточная бумага с синими бабочками. Бумажный пакет, в котором были кассеты с «Реквиемом». Сами кассеты, вынутые из пакета. Наша с Тоби елизаветинская фотография. Заварочный чайник, из которого свисает веревочка чайного пакетика. И что самое ужасное — записки от Тоби, развернутые и явно прочитанные Гретой.

Грета сидела с каменным лицом.

— А ты чего дома? — спросила я, зачем-то стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно и совершенно невинно. Хотя и сама понимала, что это уже ничего не изменит. Ведь ясно, что Грета ждала моего прихода. Пряталась где-то в доме и дожидалась меня.

— Болею, — сказала она. — Желудочный грипп. — Она повела головой из стороны в сторону и медленно, с расстановкой проговорила: — Ты вообще представляешь, сколько ты огребешь неприятностей?

Я застыла, как истукан.

— А представь, сколько их огребет Тоби, когда мама с папой узнают, как он тебя завлекал, чтобы ты с ним встречалась?

— Это мое дело, Грета, — сказала я, но она продолжала, как будто не слыша.

— И никто не посмотрит на то, что он гей. Он взрослый мужик. Вот и все. Он взрослый, а ты — ребенок, именно так это и выглядит со стороны. Его арестуют за развращение малолетних, а потом, когда выяснится, что он заразил Финна СПИДом, его посадят в тюрьму. Он. Заразил. СПИДом. Нашего. Дядю. Финна. Тебе это не важно? Да что с тобой? Что с тобой происходит?

А что со мной? Со мной что-то не так?

— Он меня не завлекал…

— Так, значит, ты сама его завлекала? Это и есть твой бойфренд? — Грета расхохоталась.

— Нет. Я не это имела в виду. Я хотела сказать…

— Я знала, что ты все врешь. Знала, — ухмыльнулась Грета. — Как будто у тебя и вправду есть парень. О чем я думала?! Ты просто жалкая неудачница. — Ее голос звучал пронзительно и пугающе.

— Я… он…

— Что — он? Он теперь твой лучший друг? Я слышала, как ты с ним говоришь по телефону. Вся такая смеешься, заискиваешь перед ним. Прямо-таки рассыпаешься мелким бесом. Как будто ему это надо. Как будто ему больше нечего делать, кроме как болтать с тобой по телефону.

— Ты же не знаешь… Ты вообще ничего не знаешь. Ты просто полная дура. Глупая, как бревно. — Мне хотелось выложить ей все. Рассказать о записке от Финна. И что они оба не знали про СПИД. И Тоби ни в чем не виноват. Но я знала, что Тоби не хочет, чтобы я об этом распространялась. И еще, может быть, я боялась, что Грета скажет мне что-то такое, чего мне не хочется слышать. Что она перевернет все с ног на голову, и я совершенно запутаюсь и перестану понимать, где правда, а где ложь.

Пару секунд Грета молчала. Потом смерила меня презрительным взглядом и проговорила все с той же ухмылкой:

— Это же очевидно, Джун.

И я попалась в ловушку. Я понимала, что этого делать нельзя, но слова вырвались сами:

— Что очевидно? Что?!

— Он использует тебя, чтобы оправдаться в собственных глазах. Чтобы снять с себя вину. Наверняка он тебе говорил, что ничего такого не делал, да? Что он ни в чем не виноват? Но он знает, что заразил Финна СПИДом, и теперь ему хочется как-то себя обелить. Иначе зачем бы ему тратить время… тратить свои последние дни на тебя?

Грета умеет задеть за живое. Умеет подобрать слова, которые ранят в самое сердце. Я знала, что она наблюдает за мной, ждет реакции на свой выпад. Я постаралась изобразить полное безразличие и невозмутимость, но она уже видела мое лицо.

— Ты и сама это знаешь, — сказала она.

— Я-то знаю. А ты вообще ничего о нас не знаешь, — ответила я, но голос у меня дрожал и звучал неуверенно.

Грета наклонила голову набок и прищурилась.

— Значит, «о нас». То есть теперь это «мы»?

Я хорошо знаю Грету. Когда она в таком настроении, она может запросто переиначить любые мои слова, вывернуть их наизнанку и придать им совершенно противоположный смысл. Как будто она — скульптор, а мои слова — мягкая глина в ее руках. В куске глины заключены миллионы возможностей, а какая из них воплотится в реальность — зависит только от рук мастера. Что бы я ни сказала, Грета превратит мои слова во что-то глупое и наивное. Но, возможно, она права. Может быть, она не перевирает мои слова, а просто снимает все лишние слои, пока не останется только правда. Голая, без кожуры — неприглядная и безобразная.

У меня опустились руки. Мне показалось, что я сейчас заплачу. Прямо на глазах у Греты — впервые за многие годы. Вот они, все мои тайны, разложены на столе. Как будто кто-то залез ко мне внутрь, вытащил все, что там было, и выставил на всеобщее обозрение. Смотрите все! Вот ее глупые надежды! Вот ее наивное мягкое сердце!

А потом я увидела, как Грета берет заварочный чайник и наливает чай себе в чашку. Темная жидкость лилась аккуратной и ровной струйкой, и ни одной капли не стекло на носик. Грета поставила чайник на стол и провела пальцем по ободку крышки.

Она трогала мой чайник. Чайник, который оставил мне Финн. В это мгновение все остальное исчезло. Я смотрела на палец Греты, лежащий на фарфоровом носике, и у меня в груди закипала ярость. Мне хотелось убить Грету — по-настоящему. Она подула на чай у себя в чашке, отпила глоточек. Я смотрела на это и думала, что сейчас я ее точно убью. Я шагнула к ней, но все-таки остановилась посередине кухни. Остановилась и закричала. Во весь голос. Вложив в этот крик всю обиду и боль, которую причинила мне Грета за столько лет. Все ее злобные наскоки. Все язвительные замечания. Все издевательства, все ухмылки. Я кричала так громко, что у меня у самой заложило уши. Грета испуганно дернулась. Мне наконец-то удалось ее напугать.

— Не трогай мой чайник! Вообще не прикасайся к моим вещам! — заорала я. Мой голос шел из таких глубин, о которых я даже не подозревала. Грета медленно опустила чашку, поставила ее на стол и потрясенно уставилась на меня. Но потрясение быстро прошло. Она провела рукой по волосам и подтянула резинку, державшую их собранными в хвост.

— В общем, готовься к большим неприятностям, — проговорила она, покачав головой.

— Я тебя ненавижу!

Я бросилась на нее. Мне было уже все равно. Я вцепилась ей в волосы, а она больно пнула меня по коленке. Я отскочила, по-прежнему сжимая в руке прядь ее волос. Грета взвизгнула, схватилась за свои волосы и выдернула их у меня.

— Перестань, — проговорила она, поднимая руку. — Тише. Мама пришла.

Мы обе замерли.

Я услышала, как хлопнула дверца машины, и поняла, что Грета опять победила. Она, наверное, уже предвкушала момент, когда мама войдет в кухню и увидит все, что лежит на столе. Конечно, она сейчас здорово повеселится, наблюдая за тем, как я пытаюсь найти объяснения. Я обернулась к ней, ожидая увидеть, как она принимает невинный вид, готовясь встретить маму. Но она была напугана не меньше меня.

— Давай быстро, — сказала она.

Она метнулась к шкафчику под раковиной и достала большой черный пакет для мусора. Вернулась к столу и одним движением руки сгребла в пакет почти все, что там было. Я схватила чайник и бросилась в ванную под лестницей, на ходу проливая чай. Заперлась изнутри на задвижку, опустила крышку унитаза и села на нее, прижимая чайник к груди.

Из кухни доносились приглушенные голоса. Я прижала ухо к двери. Мне хотелось послушать, о чем говорят мама с Гретой. Вообще-то я не люблю подслушивать и подсматривать. И очень этого не одобряю. Но конкретно в тот раз я решила поступиться принципами.

— …мне, правда, лучше… вот решила прибраться в комнате… затеяла генеральную уборку, — сказала Грета.

Я представила, как она предъявляет маме пакет с мусором.

— Замечательно, — одобрила мама. — Я хочу это увидеть.

— Когда закончу, посмотришь, — ответила Грета без малейшего колебания.

Потом я услышала звук открывшейся и закрывшейся двери.

Вылив чай в раковину, я оглядела крошечную ванную в поисках места, где спрятать чайник. Такого места не было. Я осторожно приоткрыла дверь и выглянула в щелочку. Вроде все чисто.

Я со всех ног бросилась вверх по лестнице, держа чайник под мышкой. Вбежала в свою комнату, осторожно, чтобы случайно не хлопнуть, закрыла дверь и засунула чайник подальше под кровать. Потом села и сделала пару глубоких вдохов, стараясь успокоиться.

Хорошо хоть, что Грета не добралась до «Книги дней», которая лежала у меня в рюкзаке. Но как только я об этом подумала, мне опять стало дурно. Мой рюкзак так и остался на кухне, где я его бросила, когда пришла. Я сорвалась в места и помчалась вниз, перепрыгивая через три ступеньки.

Мама поставила на стол свой портфель и задумчиво смотрела на мокрую дорожку пролитого чая, ведущую из кухни в коридор. Мой рюкзак лежал там же, где я его бросила. Я побыстрей схватила его и закинула на плечо.

— А, Джуни. Я думала, ты еще в школе. У меня получилось прийти пораньше. Все-таки я беспокоилась, как тут Грета. Утром ей было плохо. Но сейчас вроде получше. Ты, кстати, не знаешь, что это такое… — Она указала на чайную дорожку на полу.

— Это я пролила. Сейчас уберу. — Я оторвала от рулона сразу несколько бумажных полотенец и принялась вытирать пролитый чай.

У двери в ванную я обернулась. Мама тоже вышла в коридор наблюдала за мной. Покачала головой и вернулась обратно в кухню.

Грета заставила меня делать уборку в ее комнате, чтобы не получилось, что она соврала маме. Я разбирала горы ее одежды, сваленной на полу и на кресле, а она сама наводила порядок в бумагах на столе. Мне хотелось спросить, почему она мне помогла. Зачем было так напрягаться, изображать осведомленность, вытаскивать вещи из моего тайника — лишь для того, чтобы в самом конце спасти меня от разоблачения? Но я не стала ничего спрашивать. Знала, что Грета мне не ответит. Плюс к тому она слушала музыку в плеере. Даже мне было слышно, как у нее в наушниках надрываются «Бон Джови», выкрикивая во весь голос «Живем молитвами».

Позже, уже совсем вечером, когда родители сели смотреть новости по телевизору, Грета постучалась ко мне. Вошла, не дожидаясь ответа, закрыла за собой дверь и встала, прислонившись к ней спиной. Посмотрела на меня, потом обвела взглядом всю комнату.

— Чего тебе? — спросила я.

— Просто хочу, чтобы ты знала, с кем ты встречаешься. С закоренелым преступником.

Я лежала в кровати и прижимала к себе Селию, моего старого плюшевого тюленя. Я давно не играю в мягкие игрушки, но до сих пор сплю с Селией. Это единственный плюшевый зверь, с которым я не хочу расставаться. Я положила руку на шею Селии, на то место, где набивка истерлась и голова свешивалась набок.

— Ты о чем?

Я заметила, как она улыбнулась. Грета наслаждалась своей победой и не торопилась отвечать. Она еще раз медленно осмотрела всю комнату, задержав взгляд на дверце шкафа.

— О Тоби. О твоем лучшем друге. Он сидел в тюрьме. Он бывший зэк. — Сейчас у нее было почти такое же лицо, как на портрете, написанном Финном. Лицо человека, довольного тем, что он выдал чей-то большой секрет.

— Я… — Меня бросило в жар. Я лежала и гладила Селию большим пальцем. Папа говорил мне, что у Тоби были какие-то крупные неприятности, но мне даже в голову не приходило, что это могут быть неприятности такого рода.

— И не надо ничего говорить, Джун. Это правда. Он познакомился с Финном в тюрьме.

— Финн никогда не сидел в тюрьме. Так что они не могли…

— Да нет, дебилоид. Финн вел изостудию для заключенных. А Тоби там занимался. Так они и познакомились. — Грета взяла с полки книгу и принялась неторопливо ее перелистывать, как будто собиралась стоять так всю ночь. Как будто она заглянула сюда, чтобы почитать книжку.

— Откуда ты знаешь?

Она не ответила. Молча положила книгу на стол и обернулась ко мне, подняв брови. Потом цокнула языком и покачала головой.

— Я понимаю, хороших друзей найти трудно, Джун. Но бывший зэк, больной СПИДом, — это явно не лучший выбор. Тем более тот, кто был причиной смерти твоего дяди.

— Ты все врешь. — Но я знала, что она не врет. Грета хрупкая и невысокая, но, когда она знает что-то, чего не знают другие, она кажется просто огромной. Раза в полтора больше своих реальных размеров. И она не врала. Даже сама ее поза — Грета вновь встала, прислонившись спиной к двери, и скрестила руки на груди — буквально дышала правдой.

— Пожалуйста. Можешь не верить, — сказала она.

Я думала, она сразу уйдет, но она не ушла. Она смотрела себе под ноги, как будто о чем-то задумавшись. А когда она наконец заговорила, ее голос звучал уже не так уверенно.

— Знаешь, Джун… знаешь… если ты пообещаешь, что перестанешь с ним видеться, я от тебя отстану.

Я убрала Селию под одеяло. Мне было слышно, как внизу выключился телевизор. Потом из кухни донеслись голоса родителей и звон посуды, которую складывают в раковину.

Я посмотрела на Грету, и на миг мне показалось, что она сейчас заплачет. Но она не отвернулась. Она смотрела на меня широко раскрытыми плазами, словно хотела, чтобы я увидела, что она еле сдерживает слезы. Словно ждала от меня ответа. Я ничего не сказала. Я не могла дать обещание, которое не смогу выполнить. Грета вся как-то сникла, как будто вдруг поняла, что ее хитрый план не сработал. Как будто она использовала все козыри, и ей больше нечем играть. Но быстро взяла себя в руки. Расправила плечи, подняла голову и посмотрела на меня.

— Знаешь… я думала, что теперь, когда Финна не стало… думала, мы с тобой…

— Что ты думала? Что сможешь терзать меня круглые сутки?

— Нет, я… — Она и вправду расплакалась. И разочарованно проговорила сквозь слезы: — Он сидел, Джун. В тюрьме.

Потом распахнула дверь и шагнула за порог.

— Мне все равно, — проговорила я, глядя ей в спину.

Совсем поздно вечером, когда все отправились спать, я потихоньку выбралась во двор к мусорным бакам. Я надеялась, что Грета положила пакет с моими вещами сверху. Но она поступила иначе: высыпала все из пакета и запихала поглубже. Она наверняка вымазалась по уши, пока перерывала мусор, скопившийся за неделю. Но зато поработала на совесть. Мне удалось спасти только елизаветинскую фотографию. Но и она оказалась испорченной. На стороне Тоби все было залито кетчупом. Смотрелось, надо сказать, жутковато: вот я сижу, вся такая красивая и нарядная, рядом с расплывшимся красным пятном. И хотя я говорила, что в жизни не сделаю ничего подобного, в итоге все же пришлось Тоби отрезать.

Вернувшись к себе, я проверила шкаф. Грета выгребла все. Все мои тайные сокровища. Я перебрала вещи на полке в надежде, что Грета хоть что-нибудь пропустила. Но нет. Ничего не осталось.

Ничего, кроме черных резиновых браслетов. Тех, которые Грета купила, когда ездила в город на распродажу. Которые, как она говорила, были куплены для меня. Которые она аккуратно повесила на металлический крючок на задней стенке шкафа.

Правда, осталась еще «Книга дней» и заварочный чайник. И деньги, которые мне давал Тоби. Я хранила их в ящике с нижним бельем, завернув в белую «малышовую» майку, которую никогда не носила. Я достала из-под кровати чайник и прижала к себе. Все-таки он у меня остался. Самый лучший заварочный чайник в мире. Я провела пальцем по изображению танцующих медведей. Они плясали на задних лапах, раскинув передние в стороны, и как будто цеплялись когтями за воздух. Я смотрела на них долго-долго, а потом вдруг поняла, что они не танцуют. Они просто куда-то идут, спотыкаясь. Неуклюжие большие создания, которые силятся удержать равновесие, но вот-вот упадут.