13 июля

Сильное сотрясение земли разбудило Фреда рано утром. С колотящимся сердцем и выпученными глазами он лежал в своей постели и смотрел, как дрожит фото в рамочке на бревенчатой стене у изножья его лежанки. На черно-белом снимке отец Сюзанны стоял перед срубом хижины, голый до пояса. Небрежно закинув на плечо топор. Если бы Фред не знал, что там точно топор, сейчас бы он не смог его разглядеть, потому что снимок расплывался перед глазами. Было слышно, как на кухне дребезжат и брякают в комоде чашки.

Землетрясение сотрясало хижину уже несколько минут, и Фреду стало ясно, что причина сотрясения — другая. Он вскочил, быстро оделся и вышел из дома.

Шум напомнил ему о Берлине. Но очень скоро он понял: это работает тяжелая техника, восстанавливая лесную дорогу. Фред прошелся до того места, где дорогу смыло в пропасть. И увидел большие строительные машины, названий которых не знал. Предположительно все экскаваторы. За исключением грузовиков, конечно.

Какой-то человек направился к нему по временной насыпи. Явно руководитель работ, потому что не работал только он один.

Он пожал Фреду руку и спросил, не он ли тот малый, что живет в хижине старого Принца.

Принц — это была девичья фамилия Сюзанны. Бекманом звали профессионального анархиста и маргинала, с которым она познакомилась в университете и после ночной попойки в Гамбурге вышла за него замуж — только ради шутки и, разумеется, чтобы позлить родителей. Когда она приехала в Берлин и основала издательство, ей показалось разумным с ним развестись, чтобы обезопасить себя от непредвиденного. Бекман к этому времени и без того интересовался только мужчинами. При разводе, включая сопутствующую вечеринку, они веселились так же, как при женитьбе. Сюзанна была родом из Ландсхута в Нижней Баварии. Ее мать была дочерью крупного, а в восприятии маленькой девочки — знаменитого на весь мир фабриканта сухариков. Отец Сюзанны, Хельмут Принц, старательный парень из Штутгарта, вошел в семью компаньоном предприятия. Хотя в семье больше были бы рады настоящему принцу, Принц проявил себя как необыкновенно толковый бизнесмен. Он вступил во владение фабрикой хлебобулочных изделий и расширил ее.

Сюзанна (называть себя «Сюзи» она запретила с раннего детства) и ее брат Хельмут (его называли Хелли или Хельмут Второй) выросли практически без отца. Тот был либо в офисе, либо в деловой поездке, либо в хижине. Он в то время взял в аренду всю охоту в этих краях, такого не найдешь во всей Баварии, так он всегда говорил. От него осталось собрание зловещих трофеев на стенах их родового имения в Ландсхуте — и эта хижина.

— А как дела у Хелли? У младшего Принца? — осведомился прораб у Альфреда.

Фред рассказал, что знал. Что брат Сюзанны вступил во владение фирмой, что после болезни он стал буддистом, что теперь он главным образом медитирует, а работает уже только между делом. То есть как отец, только вместо охоты у него — йога. К сожалению, фирма, по слухам, нельзя сказать чтоб процветала.

— Трагедия, — сделал вывод прораб.

И то, что хижина так мало используется, хотя Хельмут Принц-старший потратил много денег, чтобы получить разрешение на ее строительство, и еще больше ушло, по австрийским обычаям, на взятки некоторым политикам и чиновникам — ради финансирования строительства дороги.

— Вплоть до министерства в Вене, — уважительно добавил прораб. — Будучи при этом немцем! Но я вам ничего не говорил.

До недавнего времени сюда каждый год приезжала из столицы министерша, чтобы подстрелить серну или оленя. Старый Принц очень трогательно ее опекал. А министерша была… «Ну, не знаю, насколько она была толковая… но если видели женщину, которая пыталась застежку-липучку на своем башмаке завязать на узел, то это точно была министерша. Но я вам ничего не говорил».

Фреду хотелось назад, в хижину, потому что все это не особо его интересовало. Но словоохотливый прораб не уставал повторять: как жаль, что старого Принца больше нет. Ведь у него по сей день все еще есть друзья, друзья на самом верху, потому что иначе ничем не объяснить, что сейчас силами пяти строительных машин и двадцати рабочих за счет средств программы защиты от горных потоков снова восстанавливается эта дорога, которая в принципе не нужна ни одному человеку.

— Но я вам ничего не говорил.

Прораб еще далеко не закончил ничего не говорить, а Фред уже быстро с ним распрощался.

— Управимся еще сегодня! — крикнул тот ему вдогонку. — Тогда сможете отсюда уехать. Если захотите.

Фред обернулся и ответил:

— Но я вам ничего не говорил.

Вернувшись к хижине, он первым делом нашел ключ от своей машины. Он должен был прямо сейчас убедиться, что его «бенц» заводится. Мотор заработал сразу. Через пару часов Фред мог уже уезжать.

Он сел на мостки. Солнце благосклонно согревало его. Перед ним в полном покое лежало озеро. Камыш тихо покачивался туда-сюда, Фред тоже покачивался туда-сюда, тепло струилось сквозь его сердце, и сладкая печаль поднималась в душе. Здесь было так хорошо!

Внезапно ему снова вспомнилось: он ведь не обязан уезжать. Он охотно воображал себе какие-нибудь чувства, в первую очередь болезненные. Вот только почему? В какой момент своей жизни он выстроил разделительную стену между собой, миром и своими чувствами? Когда ушел отец?

Сколько Фред себя помнил, он ощущал себя как «дитя развода».

В то время как он завидовал тем одноклассникам, чьи отцы могли позволить себе автомобиль, его пубертатные товарищи завидовали, что у него нет отца, с которым постоянно приходится ругаться. Ругаться действительно не приходилось, потому что его отец был в Берлине, делал там какой-то гешефт с шарикоподшипниками и в Вену заглядывал лишь на Рождество.

Правда, он исправно платил алименты, так что мать могла работать только на полставки на какой-то конторской должности в «Фиате». Она отлично говорила по-итальянски и всякий раз, когда Фред давал ей повод для раздражения, а это случалось часто, она говорила: «Если бы у меня не было тебя, я бы сейчас была в Риме». Однако и когда Альфред вырос и без особого рвения и без особой цели стал учиться (изучал философию, психологию, театроведение), а потом без особого рвения и цели подрабатывать (газетными статьями, кельнером, помощником садовника), мать не уехала в Рим, а вышла на пенсию, а вскоре после этого переехала в городское общежитие для пенсионеров, где Фред навещал ее два раза в год. Чаще двух раз в год он не готов был выслушивать, что она давно бы уже была в Риме, если бы этому не препятствовало его существование. Правда, в детстве, когда он в ней нуждался, мать всегда была под рукой. А вот отец уклонялся. Только когда старик заболел, вскоре после Поворота, Фред несколько раз навещал его в Берлине. Их отношения никогда не приближались к сердечности, но Фреду хотя бы удалось преодолеть неприязнь, которую он испытывал к отцу раньше. Когда отец умер, Фред унаследовал огромную квартиру в скучном квартале вилл на бывшем Западе. Фред ее продал и купил квартирку в Кройцберге. На разницу он смог прожить два года.

Но все это было в прошлом. История.

— Одна из многих миллиардов историй, — сказал Фред вполголоса.

Потом разделся и прыгнул в озеро. Вода обняла его. Потом он лежал на теплых лиственничных мостках и обсыхал на солнце. Да, на пару дней еще можно было бы и задержаться.

Позднее он немного поел.