Мелвилл сразу понял, почему его приняли за Лебеля. Рост и сложение у них были примерно одинаковы. Оба носили серые рединготы, а на отсутствие у Мелвилла трехцветного пояса хозяин гостиницы, очевидно, не обратил внимания. Он и видел-то обоих, прибывших уже вечером, лишь мельком в полутемном коридоре. Самой заметной приметой французского представителя была шляпа с плюмажем, которая теперь оказалась на голове у Мелвилла. К тому же по приезде Мелвилл говорил с хозяином на итальянском языке, а теперь обратился к нему по-французски. Неудивительно, что тот спутал его с французом.

Все это Мелвилл осознал в один миг, между своим неуверенным «да-да» и категорическим «конечно», и тут же стал прикидывать, каким образом лучше всего воспользоваться ошибкой хозяина. Прежде всего нельзя было допустить, чтобы тот заглянул в комнату наверху, пока Мелвилл ожидает экипаж, а самому нужно было тем временем продумать следующие шаги. Он решительно обратился к хозяину гостиницы:

– Прикажите запрягать лошадей; форейтор должен быть наготове. Мне еще нужно обсудить с англичанином кое-какие дела – наша встреча оказалась очень кстати. Прошу нас не беспокоить. Понятно?

– О, разумеется.

– Ну вот и хорошо. – Мелвилл начал подниматься по лестнице.

Тут появился слуга, доложивший хозяину, что он готов подать ужин, заказанный английским джентльменом.

– Это подождет, – отрывисто бросил Мелвилл с характерной для Лебеля безапелляционностью. – Мы распорядимся насчет ужина позже.

Вернувшись в номер, Мелвилл задумчиво обхватил рукой квадратный подбородок; широко расставленные глаза бесстрастно глядели на тело у его ног. Он уже знал, как действовать, а содержимое курьерской сумки французского представителя должно было подсказать ему оптимальный способ.

Для начала он освободил Лебеля от трехцветного пояса и повязал его себе. Затем, сняв шляпу, он рассмотрел свое отражение в высоком зеркале в золоченой раме и немного прикрыл длинными черными волосами лицо. Других попыток изменить внешность он не предпринимал и продолжал действовать быстро и с удивительным самообладанием. Он решительно обыскал карманы Лебеля, где обнаружил деньги: пачку только что отпечатанных банкнот и горсть серебряных сардинских монет. Кроме того, он нашел перочинный нож, носовой платок и прочие мелочи, а также связку из четырех ключей на шелковом шнурке и паспорт на листе бумаги с полотняной подкладкой.

Действуя так же методично, он опустошил собственные карманы. Паспорт, записную книжку, засаленные банкноты вместе с мелочью, носовой платок и серебряную табакерку с монограммой «МАВМ», соответствующей паспортным данным, он переместил в карманы Лебеля, в свои же положил вещи француза, за исключением связки ключей, которую оставил на столе, и паспорта, с которым хотел ознакомиться. Когда он развернул сложенный лист, глаза его заблестели.

Паспорт был подписан Баррасом и скреплен подписью Карно. В нем говорилось, что гражданин Камилл Лебель, член Совета пятисот, разъезжает в качестве полномочного представителя Директории Французской республики, единой и неделимой, по делу государственной важности; все подданные Французской республики должны по его просьбе оказывать ему помощь, в то время как всякий противодействующий ему рискует жизнью; все военные и гражданские должностные лица любого чина и положения обязаны предоставлять в его распоряжение все имеющиеся у них ресурсы.

Это был не просто паспорт, а выданный Директорией мандат, предоставлявший его обладателю исключительные полномочия. Он показывал, до каких высот добрался убитый мошенник. Человек с подобным мандатом вполне мог метить в директора.

Прилагалось описание внешности владельца: рост 1,75 метра (что всего лишь на два сантиметра расходилось с ростом Мелвилла), сложение стройное, осанка прямая, лицо худощавое, с правильными чертами, цвет лица бледный, рот широкий, зубы белые и крепкие, брови черные, волосы черные и густые, глаза черные. Особые приметы отсутствовали.

Описание подходило Мелвиллу во всем, кроме цвета глаз, но это было серьезное препятствие, и поначалу он не видел, каким образом можно переделать французское noirs («черные») в gris («серые») так, чтобы подделка была незаметной. Но он нашел выход. На столе имелись письменные принадлежности. Чернила загустели и были темнее, чем на документе. Мелвилл развел их, добавляя капля за каплей воду из графина, пока не добился нужной консистенции. Затем выбрал перо, опробовал его, очинил, снова опробовал на отдельном листе бумаги и, убедившись, что перо подходит, принялся за паспорт. Проще всего было превратить n в p, удлинив первую палочку; затем он добавил хвостик к букве о, и она стала а; над ней он поставил циркумфлекс. Так же легко было преобразовать i в l; когда он пририсовал маленький завиток к букве r, она стала выглядеть как e, а заключительное s не надо было менять. Подсушив чернила, Мелвилл изучил результат. Под увеличительным стеклом произведенные изменения были бы, конечно, заметны, но невооруженным глазом невозможно было определить, что на месте слова pâles («светлые») прежде было noirs.

Эта кропотливая работа заняла какое-то время, и Мелвилл стал действовать более энергично. Он открыл курьерскую сумку Лебеля, чтобы бегло ознакомиться с ее содержимым, и ему сразу же повезло: он наткнулся на документ, свидетельствовавший о том, что Лебель – креатура Барраса и перед ним поставлена задача наблюдать за Бонапартом, еще одной креатурой Барраса, сдерживать порывы молодого генерала, склонного превышать свои полномочия, и постоянно напоминать ему, что он должен подчиняться указаниям парижского правительства и отчитываться перед ним.

На данный момент это было все, что необходимо было знать. Мелвилл сунул бумаги в курьерскую сумку и закрыл ее. Затем он медленно обвел глазами комнату и, удовлетворенно кивнув, взял лист бумаги и перо и написал:

«Гражданин, я требую, чтобы вы прибыли без промедления в гостиницу „Белый крест“ по вопросу государственной важности».

Подписавшись именем Лебеля, он добавил внизу: «Полномочный представитель со специальным заданием».

Сложив бумагу, Мелвилл написал сверху: «Коменданту французского гарнизона в Турине». Выйдя на лестницу, он крикнул хозяина гостиницы свойственным Лебелю повелительным тоном, велел ему немедленно доставить записку по назначению и вернулся в свой номер, но дверь на этот раз запирать не стал.

Спустя полчаса внизу послышались голоса; тяжелые шаги на лестнице и лязг сабли, задевавшей за балясины перил, возвестили о прибытии коменданта.

Это был высокий сухопарый офицер лет сорока. Он чувствовал себя оскорбленным грубоватым приказным тоном записки и потому распахнул дверь и вошел без стука. На пороге он застыл при виде тела на полу и с удивлением посмотрел на человека, сидевшего за столом с карандашом в руках и разбиравшего какие-то бумаги с таким сосредоточенным и невозмутимым видом, как будто он привык работать рядом с трупами.

Свирепый взгляд коменданта натолкнулся на еще более свирепый взгляд господина с карандашом, неприязненно проскрипевшего:

– Вы заставляете себя ждать.

Комендант вздернул подбородок.

– Я не бегаю, высунув язык, по первому требованию всякого приезжего. Даже если это гражданин представитель, – добавил он со свойственной всем офицерам презрительной насмешливостью по отношению к политикам.

– Вот как? – Мелвилл нацелил на него карандаш. – Ваше имя?

Вопрос был задан так неожиданно, что комендант, у которого тоже возникло немало вопросов, автоматически ответил без промедления:

– Полковник Лескюр, комендант Туринского гарнизона.

Мелвилл записал имя и посмотрел на полковника, словно ожидая продолжения. Не дождавшись его, он продолжил:

– И вы готовы, надеюсь, выполнять мои распоряжения?

– Ваши распоряжения? Слушайте, не объясните ли вы мне сначала, что все это значит? Этот человек мертв?

– Вы же не слепой. Посмотрите сами. А значит это то, что произошел несчастный случай.

– Несчастный случай? Как просто! Всего лишь несчастный случай! – саркастически бросил комендант. Из-за его плеча выглянуло круглое, побледневшее от испуга лицо хозяина гостиницы.

– Ну, может быть, не совсем просто и не «всего лишь» несчастный случай… – уточнил Мелвилл.

Полковник подошел к камину и наклонился над телом.

– Ах, не совсем просто и не «всего лишь»? – проговорил он и, выпрямившись, добавил: – Похоже, этим должна заниматься полиция. Этот человек убит. Может быть, вы объясните мне все-таки, что здесь произошло?

– Ну а зачем я, по-вашему, вызвал вас? Но не повышайте на меня голос, мне это не нравится. Этого человека я встретил здесь сегодня вечером случайно. Его внешний вид и манера держаться показались мне подозрительными. Ну, для начала, он был англичанином, а Бог свидетель, ни один француз сегодня не имеет оснований хорошо относиться к представителям этой вероломной расы. Англичанин в Турине или где бы то ни было в Италии не вызовет подозрения разве что у безнадежного простофили. Я имел неосторожность высказать свое намерение послать за вами, чтобы потребовать у него полного отчета. Англичанин вытащил пистолет – вон он, на полу, – и мне пришлось ударить его. Он упал и, по воле Провидения, проломил голову о каминную решетку. На ней остались следы крови. Теперь вам известно все, что здесь произошло.

– Ах, мне уже все известно? Ну как же, как же… – иронизировал комендант. – А кто может подтвердить эту вашу историю?

– Если бы вы были сообразительнее, то могли бы убедиться в ее достоверности сами. Кровь на решетке, характер раны, положение трупа. Никто не прикасался к нему после того, как он упал. Согласно имеющимся у него документам, он англичанин по имени Марк Мелвилл. Он показывал их по моему требованию. Вы найдете документы в его кармане – не мешало бы вам взглянуть на них, а заодно и на мои. Это могло бы избавить нас от ненужного препирательства. – С этими словами он протянул коменданту паспорт на полотняной подкладке.

Побагровевший полковник с трудом удержался от гневной отповеди и схватил паспорт. Глаза его по мере чтения становились все круглее, а когда он прочитал, что должен предоставить его владельцу все имеющиеся в его распоряжении ресурсы, краска на его лице уступила место смертельной бледности.

– Н-но… гражданин представитель, почему же… почему вы сразу не сказали мне?

– Вы же не спрашивали. Вы предпочитаете делать выводы, не соблюдя элементарных формальностей. Знаете, полковник Лескюр, вы оставляете у меня не слишком хорошее впечатление о себе. Придется доложить об этом при случае генералу Бонапарту.

Полковник был в смятении:

– Но господи боже мой!.. Я же не знал, кто вы… С обычным проезжим я, естественно…

– Помолчите! С вами оглохнуть можно. – Мелвилл вытащил паспорт из онемевшей руки коменданта и поднялся. – Вы и так уже отняли у меня слишком много времени. Вы забыли, что я полчаса ждал здесь вашего прибытия?

– Я же не сознавал всей срочности… – оправдывался вспотевший полковник.

– Это было указано в записке. Я даже написал, что это вопрос государственной важности. Для ревностного военнослужащего этого более чем достаточно. – Он уложил бумаги в сумку и продолжил холодным, жестким и непререкаемым тоном: – Теперь вам известны все факты, касающиеся этого происшествия. Срочность моего дела не позволяет мне задерживаться здесь для того, чтобы помочь местным властям разобраться в причинах смерти этого человека. Я и так уже опаздываю в Главный штаб в Милане. Поэтому я оставляю все в ваших руках.

– Конечно-конечно, гражданин представитель! С какой стати вам тратить время на это дело?

– Да, действительно, с какой стати? – Все с тем же свирепым и непреклонным видом он закрыл сумку и повернулся к трепещущему хозяину гостиницы. – Экипаж готов?

– Ждет вас уже полчаса, господин.

– Тогда будьте любезны, проводите меня к нему. Доброй ночи, гражданин полковник.

Но комендант остановил его на пороге:

– Гражданин полномочный представитель! Вы не будете слишком строги по отношению к честному солдату, который всего лишь пытался исполнить свой долг, пребывая в потемках? Если генерал Бонапарт…

Его полоснул суровый взгляд светлых и жестких, как агаты, глаз. Но затем на лице гражданина представителя промелькнула холодная снисходительная улыбка. Он пожал плечами.

– Если я больше ничего не услышу об этом деле, вы не услышите о нем тоже, – ответил он и, кивнув, вышел.