Фрай Луис был потрясен своим открытием, и ему потребовалось время, чтобы оправиться от шока и продумать, как он будет бороться с Сатаной за обреченную на погибель душу дона Педро де Мендосы-и-Луны. Благочестивый монах долго и горячо молил Господа, чтоб Он наставил его и дал ему сил. Поскольку фрай Луис искренне считал мир и его славу ничтожной тщетой, через которую надо пройти по пути в вечность, он не благоговел перед сильными мира сего, не признавал превосходства знати, не отличавшейся рвением в борьбе за веру. Он не стал бы служить королю, не почитавшему себя слугой Господа, он даже не признал бы его королем. Мирская власть, которую он отверг, надев сутану доминиканца, по его мнению, заслуживала презрения и насмешки, если ее нельзя было обратить на службу вере. Из этого следовало, что, не чуждый высокомерия, фрай Луис, невольно впав в смертный грех гордыни, не чтил ни мирских заслуг, ни званий. И все же, презирая мирскую знать, он должен был с ней считаться. Это было необходимо, ибо она могла творить зло. Поскольку своекорыстные люди заискивали перед знатью, часто требовалась большая твердость, чтобы противостоять ей и разрушать ее пагубные нечестивые замыслы.

Фрай Луис молил Господа дать ему эту твердость, и лишь на следующее утро он почувствовал боговдохновение и готовность к борьбе с дьяволом.

Дон Педро вышел подышать на корму; было довольно свежо, несмотря на солнце. Дон Педро был в дурном расположении духа, когда к нему подошел монах, но, поскольку тот не сразу обнаружил свои намерения, дон Педро не прерывал его, не выказывал недовольства.

Монах же повел речь издалека. Он не давал понять, к чему клонит, желая высказать все, что должно отложиться в душе дона Педро: ведь тот, разгадав замысел, поддался бы искушению положить конец его витийству. Фрай Луис произнес целую проповедь.

Сначала он рассуждал об Испании, ее славе, ее трудностях. Ее славу он расценил как знак Божьей благодати. Господь показал всем, что сейчас испанцы – избранный народ, и горе Испании, если она когда-нибудь позабудет о величайшей милости, которой была удостоена.

Дон Педро позволил себе усомниться, что разгром Непобедимой армады был проявлением Божьей милости.

Это сомнение воспламенило фрая Луиса. Не силы Неба, а силы тьмы содействовали поражению. И Господь позволил этому свершиться в наказание за смертный грех гордыни – одну из ловушек Сатаны, – ибо люди возомнили, что их слава – результат их собственных ничтожных деяний. Нужно было напомнить людям, пока они не погибли, что на земле ничего нельзя достичь без благословения Неба.

Логический ум дона Педро, впервые познавшего сомнение в то злополучное утро, когда он очнулся в бухте под поместьем Тревеньон, подсказывал ему с дюжину других ответов. Но он не поделился с монахом ни одним из них, зная, как тот их встретит.

Тем временем фрай Луис перешел к трудностям державы: завистливые враги за ее пределами, коварные враги внутри страны; первые подстрекают и поддерживают вторых. И поскольку Испания Божьей милостью и под Его защитой непобедима в прямой и честной борьбе, Сатана решил подорвать единство веры, делавшее ее неуязвимой, разжигая сектантские беспорядки внутри страны. Подорвать веру – значит подорвать силу. Евреи, эти враги христианства, воинство тьмы, изгнаны за ее пределы. Но остались новые христиане, часто впадающие в ересь иудаизма. Изгнаны и другие посланцы ада, последователи Мухаммеда. Но остались мавры, частенько впадающие в исламскую мерзость, и они продолжают развращать народ. К тому же среди испанцев много породнившихся с евреями и маврами лиц. Не у всякого испанского аристократа прослеживается в роду такая чистота крови, как у дона Педро де Мендосы-и-Луны. Но и чистота крови ныне не гарантия спокойствия, ибо она не спасает от яда ереси – яда, который, попав в тело, действует, пока не разрушит его полностью. И тому уже есть примеры, очень яркие примеры в самой Испании. Вальядолид стал рассадником лютеранства. Фрай Луис помрачнел. Саламанка превратилась чуть ли не в академию для еретиков. Ученики Лютера и Эразма наглеют день ото дня. Сам примас Испании Карранса, архиепископ Толедо, не избежал лютеранской ереси в своем катехизисе.

Это был уже верх преувеличения, и дон Педро прервал монаха:

– Обвинение было снято с архиепископа.

Глаза доминиканца вспыхнули священным гневом.

– Отступникам Божьим еще воздастся в аду за его оправдание. Семнадцать лет Карранса избегал застенков святой инквизиции, прикрываясь по наущению дьявола разными софизмами. Уж лучше бы он приберег их для костра. В таких делах не до споров и казуистики: пока люди болтают, зло растет, сами по себе споры порождают зло. Надо вскрыть чумные бубоны ереси, выжечь их очищающим пламенем навсегда. В огонь всю эту гниль! И аминь! – Монах выбросил вперед правую руку, будто для проклятия. Его беспощадная ненависть производила устрашающее впечатление.

– Аминь, – отозвался дон Педро.

Костлявая рука доминиканца вцепилась в черный бархатный рукав аристократа. Глаза горели фанатическим огнем.

– Такого ответа я и ждал, это достойный ответ благородного человека чистой крови, отпрыска великого рода Мендоса, всегда трудившегося во славу Божью, приумножая славу Испании.

– Разве я мог ответить иначе? Уповаю на то, что я верный сын матери-церкви.

– Не только верный, но и деятельный член воинства Христа. Разве вы не брат мне в некотором роде, не мой духовный брат в великом братстве святого Доминика? Вы – член третьего мирского ордена доминиканцев, посвященный в его таинства, обязанный хранить чистоту веры, уничтожать ересь, где бы она ни обнаружилась!

– Почему вы учиняете мне допрос, фрай Луис? – Дон Педро нахмурился. – К чему такая страсть?

– Я хотел испытать вас, ведь вы стоите на краю пропасти. Я хотел удостовериться, что вы крепки духом, что у вас не закружится голова и вы не падете в бездну.

– Я на краю пропасти? Я? Вы сообщаете мне нечто новое, брат. – Дон Педро расхохотался, сверкнув белыми зубами.

– Вам угрожает опасность утратить чистоту крови, которая до сих пор была безупречна. Вы сообщили мне, что матерью ваших детей станет еретичка.

Дон Педро все понял и, по правде говоря, удивился. Он не решился признаться фанатику, но в порыве страсти он и впрямь не думал об этой стороне дела.

На какое-то мгновение он растерялся. Дон Педро действительно был преданным сыном церкви и пришел в ужас, обнаружив собственное безрассудство в деле первостепенной важности. Но это быстро прошло. Если раньше он твердо уверовал в то, что леди Маргарет по своей воле станет его невестой, то теперь убедил себя, что для него не составит особого труда обратить ее в истинную веру. Так он и сказал, и его непоколебимая убежденность совершенно изменила ход мыслей монаха. Фрай Луис воспрянул духом, как человек, вдруг увидевший свет в кромешной тьме.

– Благословение Богу! – воскликнул он в благочестивом экстазе. – Поделом мне за слабость в моей собственной вере! Мне не дано было понять, брат мой, что Господь подвиг вас спасти ее душу.

И монах полностью переключился на эту тему. С его точки зрения, все действия дона Педро были оправданы, даже само насильственное похищение. Здесь не может быть сомнений: дон Педро поддался не плотскому вожделению – при одной мысли об этом монах содрогнулся в душе, – дон Педро спас девушку от грозившей ей страшной опасности. И спас он не столько прекрасное тело, созданное Сатаной для совращения мужчин, сколько ее душу, обреченную на вечное проклятие. Отныне он, фрай Луис, станет помощником дона Педро в благородном деле обращения ее на путь истинный. Он принесет девице, которой сама судьба предназначила столь высокое положение, свет истинной веры. Он возьмется за святое дело освобождения ее из еретических тенет, в коих она пребывала на своей мерзкой еретической родине, и, обратив ее в истинную веру, сделает достойной невестой графа Маркоса, достойной матерью его будущих детей.

Даже если бы у дона Педро возникло желание возразить фраю Луису, он бы не отважился. Но он и сам желал того же. Теперь, по зрелом размышлении, он понял, что Маргарет должна быть обращена прежде, чем он возьмет ее в жены.

Так фрай Луис получил разрешение заняться духовным перевоспитанием Маргарет.

Он приступил к делу с превеликой осторожностью, тщанием и рвением и в течение трех дней старательно подрывал бастионы, воздвигнутые, по его мнению, вокруг Маргарет Сатаной. Но чем больше он проявлял усердия, тем выше возводил свой вал Сатана, и смелые атаки фрая Луиса были безуспешны.

Поначалу его рассуждения заинтересовали леди Маргарет. Возможно, почувствовав интерес к самому предмету разговора, она стала прерывать фрая Луиса вопросами. Откуда он почерпнул эти сведения? Какими располагает доказательствами? И когда монах отвечал ей, Маргарет тут же обескураживала его каким-нибудь стихом из Библии, требуя согласовать его высказывания с этой цитатой из Священного Писания.

Для нее это была занимательная игра, ниспосланное Небом развлечение, помогающее как-то разнообразить тоскливые дни плавания, отвлечь внимание от ужаса настоящего и неопределенности будущего. Но для монаха это была мука. Простота Маргарет обезоруживала его, а непосредственность, с которой она задавала вопросы, и ее откровенные высказывания порой доводили его до отчаяния.

Фрай Луис никогда еще не встречал такой женщины, что, впрочем, было неудивительно. Его инквизиторская деятельность была связана с иудеями и впавшими в ересь обращенными маврами. Знание английского сталкивало его с английскими и другими моряками, заключенными за ересь в тюрьмы святой инквизиции. Но все они были людьми невежественными в вопросах религии, даже капитаны и владельцы судов. Они упрямо цеплялись за догматы еретической веры, в которой их воспитали, но неспособны были привести какие-то аргументы или ответить на его вопросы в ходе дознания.

Леди Маргарет Тревеньон была им полной противоположностью. Эта женщина читала и перечитывала Священное Писание – в основном за неимением другого чтения, – пока многое не заучила наизусть, сама того не сознавая. Добавьте к этому ясный восприимчивый ум, природную смелость и свободное воспитание, привившее манеру высказываться с предельной откровенностью. О том, что так старательно втолковывал ей фрай Луис, она никогда в прошлом не задумывалась. Отец Маргарет был человек не религиозный, склонявшийся душой к старому доброму католицизму. Он уделял мало внимания религиозному воспитанию дочери и предоставил ей самой воспитывать себя. Но если Маргарет никогда раньше активно не использовала свои познания в теологии, то теперь была готова проявить их, тем более что ей бросили своего рода вызов. Она удивлялась самой себе – с какой легкостью вела полемику, как быстро приходили ей на ум библейские стихи.

Фрай Луис был просто потрясен. Он пребывал в злобном отчаянии. Теперь он убедился на собственном опыте в правоте Отцов Церкви, выступавших против переводов и распространения Священного Писания. Какой сатанинский соблазн – отдать книги Священного Писания в руки тех, кто, ничего не понимая в них, обязательно извратит их содержание. Так коварство дьявола обратит средство спасения в орудие совращения.

И когда он высказал свое гневное обличение, Маргарет рассмеялась, как Далила или Иезавель, выставляя напоказ свою белоснежную красоту; фраю Луису показалось, что она соблазняет его, как соблазнила дона Педро. Он прикрыл лицо руками.

– Vade retro, Sathanas! – выкрикнул он, и Маргарет рассмеялась еще громче.

– Итак, сэр монах, – насмешничала она, – я – Сатана и должна сгинуть. Галантностью вы не отличаетесь. Это простительно священнику, но непростительно мужчине. Я никуда не пойду. Я готова состязаться с вами, сэр, пока один из нас не падет в битве.

Монах открыл лицо и с ужасом взглянул на Маргарет. Он понял ее насмешку буквально.

– Пока один из нас не падет в битве, – повторил он и вскричал: – Пока не восторжествует Сатана, вы хотите сказать! О горе мне! – И с этими словами он выскочил из главной каюты, где атмосфера для него стала невыносимой. Фрай Луис надеялся, что соленый морской воздух на палубе поднимет его дух.

Вот уже третий день фрай Луис пытался наставить Маргарет на путь истинный, и этот день оказался роковым. Его преследовали сказанные ею слова: «Я готова состязаться с вами, пока один из нас не падет в битве». Это была угроза, прелестными лживыми губами угрозу изрек сам Сатана. Теперь монах понял все. Здесь, под сводом Господнего неба, ему пришло в голову, что он подвергается страшной опасности. Он, охотник, стал гонимым. Теперь он сознавал, что были моменты, когда его собственная вера на миг пошатнулась под влиянием правдоподобных доводов, бойких ответов, коими она уязвляла его, моменты, когда он начал подвергать сомнению учение церкви, смущенный предъявленной ему цитатой из Священного Писания, опровергавшей его слова. И он, ученый, поднаторевший в теологии, терпел это от женщины, девчонки-недоучки! Это было немыслимо, нелепо, она не могла дойти до всего своим умом. Откуда же она брала силу? Откуда? Конечно, она была одержима, одержима бесами.

В нем росло убеждение в правоте своей догадки, и убеждение подкреплялось не только полемическими способностями Маргарет.

Он зримо представил ее себе – хрупкая фигурка на покрытом подушками рундучке на фоне кормового иллюминатора; она смеется, откинув назад голову, словно распутница, золотисто-рыжие волосы будто вспыхивают от солнца, голубые глаза излучают завлекающую фальшивую искренность, бесстыдно низкий корсаж открывает белую шею, изгиб округлой груди. И он скользил по ней грешным взглядом. Фрай Луис и теперь не мог избавиться от навязчивого образа, хоть и прижимал ладони к глазам, будто желая выдавить их, сопротивляясь наваждению, с ужасом обнаружив, что Маргарет возбуждает его истощенную плоть.

– Изыди, Сатана! – прошептал он снова и жалобно, всей душой взмолился о помощи в борьбе со страшным соблазном плоти, так долго и яростно подавляемым, а теперь снова возникшим на его пагубу.

– Изыди, Сатана!

Чья-то рука легла ему на плечо. Монах вздрогнул, словно его прижгли каленым железом. Возле решетки люка, на которую он опустился, стоял стройный элегантный дон Педро, глядя на него с полуулыбкой.

– С каким дьяволом вы сражаетесь, фрай Луис?

Монах ответил ему затравленным взглядом.

– Я и сам хотел бы это знать, – пробормотал он. – Присядьте, – пригласил фрай Луис, и важный аристократ повиновался.

Наступила пауза, которую наконец прервал доминиканец. Он, все больше распаляясь, повел речь о колдовстве и демонологии, подчеркивая, что темные силы способны сделать греховным то, что изначально вовсе греховным не было. Подробно остановился на происхождении и природе дьявола, намекнул на множество средств и ловушек дьявола и опасности, вытекающие из их умелой маскировки. Антихрист, уверял он, был зачат от злого духа, точно так же как и проклятый ересиарх Лютер.

Проповедь продолжалась. Она была исполнена иносказаний и наскучила дону Педро.

– Какое все это имеет отношение ко мне? – справился он.

Монах наклонился к дону Педро и придавил его плечо рукой.

– Готовы ли вы поступиться вечным блаженством в обещанном вам Царствии Небесном ради эфемерного плотского удовольствия? – мрачно спросил доминиканец.

– Спаси меня Бог, конечно нет.

– Тогда остерегитесь, брат мой!

– Чего?

– Бог создал женщину, чтобы подвергнуть мужчину испытанию, – уклончиво ответил монах. – Горе тому, кто его не выдержит!

– Произнеси вы это по-китайски, я, возможно, понял бы вас лучше, – раздраженно сказал дон Педро.

– Эта женщина… – начал монах.

– Если вы имеете в виду леди Маргарет Тревеньон, извольте либо выражаться иначе, либо вообще молчите.

Дон Педро поднялся, еле сдерживая негодование. Но фрай Луис не утратил самообладания.

– Слова ничего не значат. Важен тот факт, который они выражают. Эта леди, милорд, не поддается обращению.

Дон Педро посмотрел на него, теребя бородку.

– Хотите сказать, что вы как проповедник не можете воздействовать на нее?

– Никто не сможет на нее воздействовать. Она одержима.

– Одержима?

– Да, она одержима дьяволом. Она прибегает к помощи нечистой силы. Она…

Склонившись к нему, дон Педро процедил сквозь стиснутые зубы:

– Замолчите, безумец! Вас обуяло тщеславие, вопиющая гордыня подсказывает вам: раз у вас не хватило ума убедить леди Маргарет, значит ее языком глаголет дьявол. Жалкая выдумка, частенько служившая оправданием бездарным служителям культа!

Монах, однако, пропустил обидное замечание мимо ушей.

– Все не так просто. Милостью Божьей мне было открыто такое, что следовало понять раньше своим человеческим умишком. У меня есть доказательство. Доказательство, вы слышите? Оно было бы и у вас, не околдуй она вас, не опутай своей дьявольской паутиной.

– Ни слова больше! – Дон Педро пришел в ярость. – Вы делаете слишком далеко идущие выводы, господин монах. Не испытывайте моего терпения, не то я могу и позабыть про ваше монашеское облачение.

Поднялся и монах. Он был на полголовы выше дона Педро, суров и непреклонен в своем инквизиторском рвении.

– Никакие угрозы не заставят замолчать человека, который, подобно мне, сознает свое право говорить правду.

– Так у вас есть такое право? – Дон Педро внешне не выказывал гнева. К нему вернулась присущая ему насмешливость, но сейчас в ней было что-то зловещее. – Запомните, у меня тоже есть кое-какие права на этом корабле, и среди них – право выкинуть вас за борт, если вы будете особенно докучать.

Фрай Луис отпрянул в ужасе, но не от угрозы, а от чувства, под влиянием которого дон Педро ее высказал.

– И вы это говорите мне? Угрожаете святотатством – не более не менее? Вы уже настолько заблудший, что поднимете руку на священника?

– Убирайтесь! – приказал дон Педро. – Ступайте, пугайте адом бедолаг на полубаке.

Фрай Луис сложил руки под накидкой, приняв прежний безучастный вид.

– Я пытался предостеречь вас. Но вы не слушаете предостережений. Содом и Гоморра тоже не слышали предостережений. Берегитесь и помните об их судьбе!

– Я не Содом и не Гоморра, – последовал горький ответ. – Я дон Педро де Мендоса-и-Луна, граф Маркос, гранд Испании, и мое слово – главное на этом корабле, а мое желание – единственный закон. Не забывайте об этом, если не собираетесь вернуться на родину, как Иона.

Какое-то время фрай Луис стоял, глядя на него непроницаемым гипнотическим взором. Потом поднял руки и накинул на голову капюшон. В этом жесте было что-то символическое, словно он хотел подчеркнуть окончательность своего ухода.

Но монах не затаил злобы в сердце, сердце у него было очень жалостливое. Фрай Луис пошел молиться, чтобы Божья благодать снизошла на дона Педро де Мендосу-и-Луну и выручила из ловушки колдуньи, по наущенью Сатаны замыслившей погубить его душу. Теперь фрай Луис Сальседо был абсолютно в этом уверен. Как он сказал, у него было доказательство.