Наружность Ламбы Дориа была под стать его вспыльчивому нраву. Рыжий, как лиса, бородатый, веснушчатый, с пылающей физиономией, с едва заметными бровями над блестящими, словно агаты, глазами, он не только производил впечатление пылкого, деятельного человека, но и был таким на самом деле. Лет сорока, среднего роста, крепкий и мускулистый, он был одет на солдатский манер в сталь и кожу. Мало нашлось бы людей, столь легко впадавших в гнев, и еще меньше таких, чья ярость была бы настолько неистовой.

Когда после ухода Просперо его провели в галерею героев, он пребывал в состоянии кипучего гнева и напоминал котел.

Со слов коменданта тюрьмы стало известно, что воскресший из мертвых Просперо Адорно вернулся в Геную. Вместе с этой вестью Ламба принес герцогине судебное постановление о задержании этого плута силой, если у него достанет наглости явиться во дворец.

Джанна разволновалась. Герцогиня, напротив, держалась хладнокровно.

– Зачем мне задерживать его?

– Зачем? О боже! Это вы меня спрашиваете, Перетта?

В душе его разгорался гнев, Ламба свирепел.

– Чтобы загнать его в угол! Идет охота! Все наши люди ищут его. Мы искали его дома, но тщетно. Где бы он ни прятался, мы его разыщем. И тогда этот грязный шут перестанет потешаться над нами. Поверьте, Джанна, мы воздадим за вас.

– Вы хотите совершить убийство? – спросила Джанна, осторожно подбирая слова.

– О нет! – взревел Ламба. – Казнь. И мы устроим ему пышные похороны.

Сердобольная монна Перетта смутилась.

– Я не думаю, что мой супруг одобрит такое деяние.

Ламба ощерил зубы в ухмылке.

– Его неодобрение не поднимет покойника.

– Но обрушится на головы тех, кто примет участие в этом деле. И я не желаю быть среди них. Поэтому не ждите от меня помощи.

Ламба вышел из себя. Но все было напрасно. И он в бешенстве отправился на поиски объекта своего гнева.

Даже в ярости Ламба оказался достаточно предусмотрительным, чтобы заручиться помощью другого родича, Флавио Дориа, а также четырех своих сторонников. Объединенными силами они принялись выслеживать добычу. Разумеется, они отправились на охоту ночью, и им пришлось две ночи проторчать у дворца Адорно, пока желанная жертва не попала им в руки. Вопреки их чаяниям Просперо был не один. Его сопровождал Феруччо, генуэзский мореплаватель, бывший командиром фелюги и преданным слугой Просперо. Но нападавших было шестеро, и Ламба не колебался. Секунду спустя улица наполнилась звоном стальных клинков.

То ли от сознания своего численного превосходства, то ли просто по глупости люди Дориа не приняли никаких мер предосторожности. Внезапно преградив путь, они заставили Просперо остановиться, а тусклый блеск оружия в последнем свете дня выдал их намерения.

Просперо и Феруччо были при оружии и быстро выхватили мечи, прижавшись спиной к стене, готовые отразить любое покушение на их свободу. Феруччо, этот умелый моряк, когда-то был пиратом и сохранил свою шкуру в целости лишь благодаря умению ловко орудовать клинком. К тому же он обладал отвагой и легко впадал в бойцовский азарт. В схватке он чувствовал себя как рыба в воде.

Он с самого начала действовал умело и, даже припертый к стенке, ловко доставал всех нападавших. Клинок его едва не отсек руку одному из них.

– О мадонна! Вас слишком много, – глумливо посетовал он.

Проворство помогло ему ранить одного из противников. Тот вскрикнул и отпрянул назад, а все остальные, будто подчиняясь какому-то стадному чувству, ринулись на моряка.

Просперо услышал и узнал голос Ламбы, который бранил своих товарищей, и шагнул вперед, чтобы прикрыть Феруччо. Пригнувшись, Просперо пронзил мечом бок ближайшего к нему противника. Атакующих стало одним меньше.

Теперь шестеро мужчин ожесточенно бились над телом павшего. Просперо и Феруччо только защищались, но зорко следили, не появится ли какая-то возможность для атаки. Мечи и кинжалы скрещивались с молниеносной быстротой, сталь ударялась о сталь, клинки с лязгом сталкивались друг с другом в яростной борьбе, которая вряд ли могла бы продолжаться слишком долго. Задержка бесила Ламбу. Сражение шло совсем не так, как он рассчитывал. Ламба намеревался застать Просперо врасплох и убить, прежде чем тот поймет, что случилось. Однако он не сомневался, что и с троими оставшимися подручными сумеет одолеть двоих противников, измотав их. И тем не менее стычка затягивалась. Открывались двери домов, на улице слышались голоса, в окнах стал появляться свет, и четверо нападавших забеспокоились: ведь они явно были зачинщиками и те, кто придет разнимать драчунов, в первую очередь схватят их.

Ламба отскочил назад, чтобы напасть с другого фланга, и тут же сообразил, что продолжать драку опасно. Поклявшись не дать маху в следующий раз, он приказал отходить, и сторонники Дориа, включая и раненого, пятясь, отступили в темноту под натиском собравшейся толпы. Они скрылись в узком проулке и исчезли из виду. Тот из них, которого свалил Просперо, так и остался лежать на месте. При свете факелов Просперо узнал Флавио Дориа. Тот валялся в луже крови без чувств и, казалось, был при смерти. Но никто в толпе не испытывал сочувствия к нему.

– Поделом ему, – сердито сказал какой-то старик, выражая всеобщее мнение.

Просперо и Феруччо, спрятав оружие, перевели дух, смахнули пот со лба и, поблагодарив своих спасителей, вырвались из их дружеских объятий. Они бросились бежать.

Под назойливые излияния Феруччо Просперо спустился вместе с ним в порт и пошел вдоль борта «Гатты», его фелюги, пришвартованной за Коровьими воротами.

– Сегодня вечером я был как никогда близок к смерти, – возмущался Феруччо. – Так же как и вы, мой господин. Если мы допустим, чтобы синьор Ламба снова напал на нас, удача может нам изменить. Вы слышали, как он угрожал нам, убегая. Он жаждет крови, а смерть синьора Флавио еще больше ожесточит его. Остерегайтесь, мой господин, не лезьте на рожон.

В эту ночь Просперо из осторожности остался спать на борту фелюги. Утром, уже собираясь уходить, он узнал от одного из матросов, побывавшего на берегу, что в порту только и говорят о некоторых событиях, явно имеющих отношение к нему. Ночью в его дом вломились вооруженные люди во главе с Ламбой; не найдя Просперо там, Дориа атаковал вход во дворец кардинала. Потерпев неудачу и тут, Ламба ретировался. Его преосвященство пригрозил ему тяжелыми последствиями такого поведения, но Ламба громогласно заявил, что, где бы ни прятался Просперо, он его отовсюду выкурит.

Просперо сел и задумался. Он пришел к выводу, что нет смысла рисковать жизнью (ведь в Генуе его ничто не держит), затягивая приготовление к отплытию. Он понимал, что вызывать на дуэль такого человека, как Ламба Дориа, бессмысленно: он никогда не примет честный вызов. А еще одной стычки с шайкой наемных убийц Просперо вовсе не хотел.

Однако, приняв решение, Просперо почувствовал, что необходимость сойти на берег стала еще острее. Надо готовиться к плаванию, и если продовольствие можно поручить Феруччо, то о золоте придется позаботиться самому. Просперо ступил на берег в жаркий полдень, во время послеобеденного отдыха. В эти часы порт пустует, если не считать тех, кто там спит. Он шел, закутавшись в плащ, прикрыв лицо широкополой шляпой. Его сопровождали двое слуг. Шатаясь, они тащили тяжелый сундук из банка Святого Георгия. Однако, несмотря на все предосторожности, Просперо выследили на берегу: Ламба пообещал пятьдесят дукатов любому, кто сообщит ему сведения о Просперо Адорно, и нищие зеваки смотрели во все глаза.

Негодяй, который шпионил за ним, не мешкал. Он быстро принес весть о местонахождении Просперо, но Ламбы не было дома. Он вышел на охоту и, по словам челяди, отправился в сторону Кариньяно. Встревоженный этим, шпион неблагоразумно выдал себя, надеясь таким образом вынудить людей Ламбы признаться, где их хозяин. Те, в свою очередь, не смогли удержать языки за зубами, и еще до захода солнца четверть населения Генуи знала, что господин Просперо Адорно, за которым так неистово охотился Ламба Дориа, укрылся на борту своей фелюги. Но никто не знал, что фелюга, спешно снаряженная для плавания, уже поднимала паруса.

Эта весть наконец дошла до Ламбы, когда он вернулся домой, устав от бесплодных поисков и опоздав к обеду. Примерно в то же время эти слухи дошли и до дворца Фассуоло, так взволновав герцогиню, что она уже была готова отправить посланника на фелюгу. Ее племянница, встревоженная еще больше, чем монна Перетта, но внешне сохранявшая самообладание, решила, что отправится туда сама.

– Это я не могу доверить никому, – ответила она на протесты тетушки. – Дело не только в предупреждении об угрозах этих драчунов. Надо уговорить его покинуть Геную. Тут он в опасности.

Монна Перетта задумчиво посмотрела на нее:

– Я понимаю, моя дорогая. Бог желает скорейшей развязки этого запутанного дела. Ну что ж, иди, Джанна, и добейся, чтобы он уехал, по крайней мере, до возвращения моего мужа. Тогда, я надеюсь, мир наконец восторжествует.

И вот, на закате солнца, запряженная мулом крытая повозка выехала из Коровьих ворот и прогромыхала по гальке мола. Она проехала мимо стоявшей под разгрузкой триремы, пришвартованной к пирсу, миновала рыбацкую лодку, команда которой с песней вытягивала сети, и остановилась у широкой фелюги, которая выделялась золоченой кошачьей головой на носу. Один из лакеев, сопровождавших Джанну, подал ей руку и помог сойти на причал. Над городом уже сгустились сумерки, небо почернело, и на востоке слышались отдаленные раскаты грома. Вскоре на камни упали первые капли дождя, оставляя мокрые пятна размером с дукат. Дождь заставил Джанну поспешить. Она быстро зашагала по сходням, в конце которых ее ждал матрос. Как только она раздраженно ответила на его вопрос: «Кто идет?» – из шатра на палубе выглянул сам Просперо. Он помог ей спуститься на палубу и увлек в кормовую надстройку, оберегая от усиливающегося дождя.

У обоих захватило дух от волнения.

– Какое чудо привело тебя сюда, Джанна?

Причиной был страх за него, и она почти бессознательно бросилась в его объятия. Они ничего не сказали друг другу. Он ни словом не выразил обиды, она же не произнесла ни слова в свое оправдание. Как будто ничто и никогда не омрачало их отношений. Джанна сдержанно высказала свою просьбу. Он должен немедленно уехать. Он должен исчезнуть из Генуи.

Он улыбнулся, заметив ее страх.

– Ваша тревога так льстит мне, что я почти готов благодарить синьора Ламбу, ставшего ее причиной.

Просперо подвел ее к дивану. Он смотрел на Джанну и, судя по блеску темных глаз, меньше всего думал сейчас о грозящей ему опасности. Его волнение еще больше оттеняло внешнее спокойствие Джанны, которое, как он знал, всегда было ей присуще.

– Позвольте мне вновь увидеть вас спокойной, – сказал он. – Такой же спокойной, как моя чудесная Дама из сада.

– Могу ли я быть спокойной, Просперо, когда вам угрожает гибель? Если вы не думаете о себе, то хотя бы обо мне подумайте.

Он сел рядом с ней и пробормотал:

– Любовь моя.

– Вы уедете? – спросила Джанна. – Если вы любите меня, то не станете мучить, заставляя переживать за вас.

Он немного поколебался, прежде чем ответить. Его глаза, заглядывавшие в бездну ее глаз, выражали нежность и затаенное желание.

– Я думал об этом, – признался он и услышал, как она облегченно вздохнула. – Я действительно подготовился к отъезду и планирую отплыть в Испанию, где у меня не будет недостатка в друзьях.

Он указал на обитый железом ящик, стоящий за диваном.

– У меня уже достаточно золота…

– Тогда что задерживает вас? – перебила его Джанна.

– Я должен был отплыть несколько часов назад. Но в последний момент почувствовал страшное нежелание уезжать. Вы понимаете, о чем я говорю? Разве я должен опять расстаться с вами после всего случившегося?

– А что, лучше остаться и быть убитым? Неужели это поможет мне или успокоит меня? Уезжайте и позвольте мне примирить вас с синьором Андреа, когда он вернется домой. Тогда все будет хорошо.

Но Просперо покачал головой. Он слишком хорошо знал Андреа и остальных Дориа, чтобы надеяться, что когда-нибудь они согласятся на союз.

– А их согласия и не требуется. Я не Дориа, меня просто приняли в дом как дочь. Я взяла имя по настоянию тетушки Перетты. И теперь я думаю, что мне не следовало этого делать. Отсюда и пошли все беды. Но я все равно остаюсь Джованной Марией Мональди. Я хозяйка скромного наследства отца и принадлежу себе. И собой, и наследством я могу распоряжаться по собственному усмотрению. Если вы не сможете вернуться за мной в Геную, никто не в силах помешать мне поехать к вам, где бы вы ни находились.

Он поймал ее на слове.

– Значит, никто не помешает вам теперь же отплыть со мной.

У Джанны захватило дух. Она с тревогой смотрела на Просперо округлившимися глазами.

– Это просто мечта, – ответил он на ее вопрошающий взгляд. – А ваш приход, Джанна, словно воплощение сна. Почему мы должны страдать, расставаясь вновь? Молю Бога не обрекать меня на это! – воскликнул он. – Уеду я или нет, зависит от вас. Потому что без вас я никуда не поплыву.

– Вы сошли с ума, Просперо! О чем вы просите? – резко спросила она сдавленным голосом.

– Вы станете моей женой, и мы тотчас уедем. Кардинал свяжет нас узами брака. Он любит меня и обелит в глазах Дориа. А уж потом вы помиритесь с синьором Андреа. Или не станете этого делать. Как вам будет угодно.

Дождь молотил по крыше надстройки. Над головой слышались раскаты грома. Под навесом стало так темно, что Просперо и Джанна едва видели друг друга. Он ждал ответа, держа ее за руку, и чувствовал, что эта рука дрожит.

Вдруг они услышали снаружи грубый голос:

– Живее, увальни! Пройдите вперед и поставьте парус.

Быстро сообразив, что корабль уже на свободной волне, Просперо метнулся к выходу и увидел, что фелюга отдала швартовы и держится у причала только на кормовом канате.

Орудовавший длинным веслом Феруччо не стал дожидаться расспросов. Заросший волосами гигант сразу же дал Просперо понять, к чему вся эта лихорадочная спешка. Так вышло, что он укрывался от дождя в кабачке, когда туда ворвался Ламба, прочесывавший округу с бандой головорезов. Он желал знать, где ошвартована фелюга под названием «Гатта». Феруччо не стал ждать, пока ему ответят. Он выскользнул из кабачка и опрометью бросился на судно. И черт побери, успел как раз вовремя, потому что следом за ним прибежали и эти убийцы.

Просперо посмотрел туда, куда указывал его товарищ, и увидел сквозь пелену дождя дюжину мужчин, которые быстро приближались к фелюге по набережной.

– Эй, стойте! – резко скомандовал он. – Разве мы побежим от этих собак?

– А что, прикажете остаться, чтобы они сожрали нас? Слава богу, я уже кое-что знаю об их нравах, и к тому же их слишком много, как бывает всегда, если предводителем у них Ламба. – Он отшвырнул весло, схватил топор и полез через каюту на корму, чтобы обрубить канат. – Иногда надо драться, но иногда полезно и бежать. И я знаю, когда чем заниматься!

Фелюга уже свободно раскачивалась на волнах, когда Ламба со своими людьми подбежал к ней. На мгновение показалось, что он готов прыгнуть, но растущий просвет между причалом и бортом испугал его. Стоя на пристани, он посылал Просперо угрозы и проклятия.

– Не думай убежать от меня, собачья твоя душа, Адорно! Я найду тебя, даже если придется спуститься в ад!

Потом он вместе с подручными полез на рыбацкую шхуну и стал рубить швартовы, явно намереваясь пуститься в погоню.

– Подожди, подожди! Прекрати паниковать, Феруччо! – кричал Просперо. – Постой! Черт тебя побери! У нас на борту женщина, которая должна сойти на берег.

– Женщина? О черт! – Но моряк смутился лишь на мгновение. – Перво-наперво надо стряхнуть этих ищеек с пяток. Потом мы пристанем к берегу у Портофино или где вам будет угодно. Прочь с дороги! – взревел он.

Просперо рассвирепел.

– Постой, я говорю!

Он уже выходил из каюты, когда рука Джанны легла ему на плечо.

– Пускай, Просперо. Пускай. Твой моряк прав. Смотри! – Она заставила его повернуться и взглянуть за корму. – Лодка Ламбы преследует нас. Даже сейчас мы можем не успеть оторваться от них.

– Бегство не входило в мои планы, – с жаром возразил Просперо.

– Тогда я благодарю Бога за то, что твой матрос проявил больше мудрости.

Поднятый парус наполнился свежим бризом с берега, и фелюга заскользила по журчащей воде к выходу из гавани. На рыбацкой шхуне все еще возились с оснасткой, но было ясно, что под парусом она не сможет тягаться с фелюгой.

Просперо смирил свой гнев и покорился судьбе. Усмехнувшись, он вновь увел Джанну в каюту, потому что дождь все усиливался.

– Мне плевать, если какой-нибудь головорез станет хвалиться, что я убежал от него. Черт! Дело сделано. А все вы с Феруччо. Теперь остается лишь высадить вас в Сан-Пьер-д’Арене и придумать, как доставить вас обратно в Фассуоло.

Однако судьба распорядилась по-другому. Как только они поравнялись со старым молом, внезапно разразилась всесокрушающая буря. При первом порыве неожиданно задувшего мистраля фелюга накренилась и чуть не опрокинулась. Только проворство Феруччо спасло их: он наотмашь рубанул фал. Парус рухнул вниз и, влекомый ветром, полетел на нос. Он хлопал и полоскался; судно сотрясалось всем корпусом. Наконец матросы закрепили его на нок-рее. Больше ничего нельзя было сделать, и судно с голой мачтой оказалось во власти урагана в открытом море, где никто не осмелился преследовать его.

Фелюга была судном широким и остойчивым, и, пока шла на веслах против ветра, бури можно было не бояться. Однако Просперо мало думал о том, чем кончится плавание. Он жалел лишь, что не остался и не вступил в бой с Ламбой, несмотря на численное превосходство последнего.