10

Близилась осень. Приближение ее ощущалось во всем: в дуновении ветра, в золотистом свете дня. Лето, казалось, промелькнуло за какие-то считанные дни. Тень Ривена ложилась по правую руку, будто кривляющийся фантом. Он направил своего коня на север, подальше от стен Рорима — туда, где вздыбленные волнами холмы переходили в густо поросшую вереском гряду голубых и лиловых вершин.

В Круге было безлюдно. Большинство жителей Дола перебрались сегодня в Рорим иди, по крайней мере, старались держаться поближе к его стенам — толпились в харчевнях, что лепились у их подножия, веселясь от души, отмечая приезд Брагада. Приезд Хью. Хью и Дженни.

О Господи!

Ему встречались отары овец и стада коров. Конь его приветствовал бодрым ржанием других лошадей, вольно разбредшихся по общинным пастбищам. Однако травы на лугах почти совсем не осталось, а та, что еще сохранилась, уже пожелтела. Домики из камня с камышовыми крышами, деревни и хутора… но были и совсем новые Поселения: хижины, наспех сложенные из дерна и крытые вереском, тренировочные площадки, где новоселов обучали искусству владеть оружием. Дальше на север селения попадались реже. Вскоре лишь длинная каменная стена отделяла Ривена от холмов.

Где-то там, в тех холмах, бродит тень Дженни, безгласная и пугливая. Здесь же, внутри стен Рорима, пребывает ее двойник — одетая в черное искусительница, как назвал ее Байклин.

Какого черта? Что происходит, вообще, с этим колдовским местом? Что здесь творится? Ответов не было — только мучительные загадки, которые он разгадать не мог. Мрачно размышлял Ривен над тем, кто же следующий из его прежней жизни появится здесь. Дуди, может быть, вот смеху-то будет! Или Энн Коухен…

Он вдруг резко натянул поводья — ему в голову пришла одна мысль. Он едва ее не упустил, пытаясь найти разгадку. Сестра Коухен…

Нет. Не то. Он яростно помотал головой и пришпорил коня.

Добравшись до Внешней стены, Ривен остановился, спешился и снял удила у коня. Переломанные его кости тут же напомнили о себе. Он издал стон раздражения и уселся в редкую желтеющую траву, привалившись спиной к изъеденному непогодой камню и подставив лицо теплу истощенного солнца. Было безветренно. Конь его принялся с довольным видом щипать траву, волоча по земле поводья. Ривен скинул с плеч мешавший ему плащ и закрыл глаза, стараясь отогнать прочь все тягостные раздумья, что не давали ему покоя.

Осень — не столь уж и безрадостное время года. Конечно, бывают сырые, холодные ветры, но только осенью папоротник окрашивает склоны гор в цвет красной меди и выдаются иной раз погожие солнечные деньки — точно обломки потерпевшего крушение лета, выброшенные прибоем на берег. Ночью разбушуется море, ветер швырнет кроншнепов вниз, к земле, в узкую поросшую лесом долину, и они полетят, словно серые камни, брошенные пращой. Осень — это такое время, когда хорошо растопить торфом камин и, глядя на языки пламени, завести разговор, и ловить в тихой симфонии ветра тему для новых историй. Осень на Скае.

— Привет тебе, Незнакомец!

Ривен открыл глаза и увидел Дженни. Она шла к нему, ведя под уздцы коня. Он улыбнулся. Лучи солнца высветили все оттенки золота в ее волосах и окрасили кожу в цвет меда. Подняв брови, она улыбнулась, но что-то не то было в этой улыбке, что-то…

Отбросив плащ, он с трудом поднялся на ноги, морщась от боли в ключице.

— Что вы тут делаете? — голос его дрожал.

Ее улыбка исчезла.

— О том же я собиралась спросить и у вас. Мне захотелось прокатиться верхом. Я видела, как вы садились в седло, и поехала следом за вами, вдвоем все-таки веселее. Но вы, я вижу, не рады.

Он смотрел на нее, кривя губы. Похоже, этот мир не оставит его в покое.

Она собралась было сесть обратно в седло, но Ривен шагнул вперед.

— Нет. Погодите.

Она остановилась, обернувшись к нему.

— Вы меня знаете?

Вопрос, казалось, ее озадачил.

— Мы с вами встречались прежде?

Его взгляд буквально впился в ее лицо. Но в глазах ее он не прочел никакого ответа. Ривен склонил голову, скрипнув зубами.

— Нет, вы не знаете меня.

Она шагнула к нему, протянув руку ладонью вниз.

— Я — Джиннет, супруга Брагада Гаррафадского…

Вообще-то, наверное, положено руку поцеловать. Но Ривен оцепенел, боясь прикоснуться к ней.

Она уронила руку и нахмурила свои черные брови.

— Откуда бы вы к нам ни прибыли, учтивость, насколько я понимаю, не входит в число добродетелей ваших, — едко вымолвила она.

— Я, видите ли, не местный, — пробормотал он.

Она внимательно на него посмотрела.

— Стало быть, вы не из Раларта, — тут она улыбнулась снова. — А кто вы? Барон… или страж? Если барон, то уж точно не Раларта… я всех их знаю. И вряд ли — страж, вы совсем не похожи на воина.

С чем вас и поздравляем.

Она непринужденно шагнула к нему. Он бы, наверное, попятился, если бы не упирался спиной в каменную стену.

— Вы не назвали себя, чужестранец.

— Майкл Ривен. — На мгновение ему показалось, что что-то мелькнуло в ее глазах… сомнение, может быть… но это длилось лишь мгновение, так что он даже не понял: а не привиделось ли ему.

— Майкл, — проговорила она, словно бы пробуя слово на вкус. У нее был необычный акцент. Совсем не похожий на тот, с каким говорит его жена. Говорила. — Странное имя. Вы с севера? Наверное, из городов?

Ривен неуверенно покачал головой. Он ощущал аромат духов, исходящий от этой женщины. Ее близость кружила ему голову.

— Нет. Вы — не моя жена, — произнес ой тихо-тихо.

Ее рука гладила его по щеке, легонько касаясь бороды. Ривен не мог пошевелиться.

— Что вы такой напряженный? Словно натянутая струна. Вы, быть может, боитесь жены такого могущественного властителя, как Брагад? Бросьте. Мы с ним прекрасно понимаем друг друга. И я к тому же весьма осмотрительна.

— Что вам нужно? — выдавил он.

— В Зале вы с меня глаз не сводили. Что вам успели уже наболтать про меня?

— Ничего. Я про вас ничего не знаю. — Не считая того, что он сам написал в своей книге. Не считая той части ее существа, которая когда-то, быть может, была Дженни.

— А чем вы здесь занимаетесь, в Раларте? — Пальцы ее коснулись его шеи, узла на перевязи, что поддерживала его руку. — Вы были ранены. Как?

— В схватке с Исполинами.

Брови ее приподнялись.

— Значит, все-таки воин. — Она осторожно прикоснулась к шраму у него на лбу. Ривен невольно вздрогнул. — У вас шрамов немало. Есть совсем еще свежие. Вы, быть может, продажный меч из Вольной Братии?

— Кто-кто? — Он едва слышал то, что она говорила. Он утонул в омуте ее карих глаз. Сердце его бешено колотилось в груди.

— Наемник. Солдат удачи.

— Был и солдатом удачи. — Лейтенант Ривен.

— А-а… — Взгляд ее вдруг стал пронзительным. — А теперь, значит, больше не служите?

— Нет, теперь нет. — В голове у него словно бы прозвенел набат, предупреждая об опасности. Эта женщина — не его жена, и сюда она пришла не в поисках интересного собеседника. Здесь задействованы какие-то непонятные ему силы… И Ривен не хотел во всем этом участвовать. — Мне пора возвращаться. Меня ждут в Рориме.

— Кто эта хмурая девочка, что стояла рядом с вами в Зале? Она же еще ребенок.

Он оттолкнул ее руку — резко, грубо. Лицо ее побледнело. Она, впрочем, не возмутилась. Ривен чувствовал, как пульсирует боль у него в ключице. Он сел на коня. Стон сорвался с его губ, и на мгновение все поплыло перед его глазами. Когда он пришел в себя, она пристально смотрела на него. Но в лице ее не было беспокойства — лишь холодное любопытство.

— Мы еще встретимся, — крикнула она ему вдогонку, но Ривен не ответил. Поворотив коня, он пустился галопом обратно в Рорим.

Вернувшись назад уже под вечер, перед самым началом торжественного обеда, он рассказал о странной встрече Байклину, Ратагану и Мертаху. Они сидели у него в комнате — ветер свистел в ставнях и карнизах Дворца — и слушали молча. Когда он закончил, Байклин подошел к окну и вперил взгляд в сумеречное небо, затянутое облаками. Средь пустынных холмов на востоке сгущалась ночная тьма.

— Теперь я понимаю, почему ты так странно вел себя в зале, — сказал Мертах, почесав за ушами Флейты. Волчица заурчала от удовольствия. — Мне очень жаль.

— Никто в этом не виноват, — отозвался Ривен. — Кроме, быть может, меня самого. Я должен был знать, что она будет здесь. В конце концов, это я ее поместил сюда. В эту историю.

— Однако, как я понимаю, она — не совсем та, какой была у тебя, — задумчиво проговорил Байклин.

— Вот именно, не совсем.

— Мне самому надо было догадаться, — продолжал Смуглолицый. — Между ней и той девушкой с Острова Туманов есть какое-то сходство. — Он отвернулся от окна. — Но сходство все же не полное. В чем-то они отличаются друг от друга. И отличаются очень существенно. Но почему? Почему это произошло? Почему их здесь двое — две тени твоей жены. Одна — своенравная дама высшего света, другая — пугливая бродяжка. Не знаю даже, что и думать.

— Я так полагаю, это из области фантазий Гвилламона, — вставил Ратаган, сжимая в громадном своем кулачище забытую флягу с пивом.

— И человек, которого ты знал в своем мире, — тот, который тебе помогал с историями. Здесь он — Брагад. — Байклин покачал головой. — Неудивительно, друг мой, что тебе захотелось побыть одному. Так и рехнуться можно.

— Может быть, будет лучше, если Ривен не пойдет на сегодняшний пир, — предложил Мертах.

Смуглолицый покачал головой:

— Это скорее возбудит нежелательные подозрения. Брагад уже видел его и знает, что он нездешний. Нам ни к чему давать пищу досужим домыслам.

— Нам нужно что-то придумать… измыслить какую-нибудь безобидную личину для нашего отставного наемника. — Он легонько похлопал по здоровому плечу Ривена. — Как ты смотришь на то, чтобы сыграть эту роль?

— Костюм у меня уже есть, — пробурчал Ривен недовольным тоном, и гигант от души рассмеялся. Напряжение, воцарившееся было в комнате, как рукой сняло.

Байклин улыбнулся.

— Кем бы ты желал стать, Майкл Ривен?

— Ну, она сказала, что на воина я не похож. — Он сам удивился горечи, которая сквозила в его голосе. — А когда-то я был солдатом.

Когда-то… Давным-давно… Может быть, и не в этом мире, но все равно — солдатом.

— Если б она тебя видела в ночь нападения Исполинов, она бы так не сказала, — мягко проговорил Ратаган.

— Тогда, значит, купцом, — предложил Мертах.

— Он не знает торговых обычаев этой страны, — ответил за Ривена Байклин. — И, кроме того, он носит кушак Раларта. Кем бы он ни был, он должен быть подданным нашего Дола.

— Сказителем! — проорал Ратаган, треснув кулаком по столу с такой силой, что оба волка в испуге вскочили на ноги.

— Кем?! — ужаснулся Ривен.

— Действительно, а почему бы не воспользоваться настоящим твоим ремеслом? Сказитель с запада пришел в Раларт, дабы послужить в Рориме и заодно подсобрать несколько новых историй у людей Дола. Да!

Байклин кивнул.

— Прямо в яблочко. Что скажешь, Майкл Ривен?

— Я не могу. У меня костью в горле стоят эти чертовы истории.

— А тебе и не придется ничего рассказывать. Если повезет, — осклабился Ратаган. — Просто сиди себе в уголке с таким, знаешь, задумчиво-одухотворенным видом. А если кто и попросит тебя рассказать историю, скажи, что ты порадуешь их Историей о гноме и о дровах. Такая длинная нудная басня. От тебя тут же отстанут, а то вдруг ты и вправду решишь ее рассказать.

Байклин аж фыркнул от смеха.

— Верное дело. Уж он-то знает по опыту. Да, по-моему, это сгодится. Я скажу Гвиону, пусть он предупредит наших людей. Правда, добрая половина из них почитает Ривена неким таинственным воином-магом из-за южного моря. Нужно им приказать, чтобы держали язык за зубами. Он просто Сказитель, пришел сюда в поисках новых историй.

Может быть, это не так уж далеко от истины, промелькнуло вдруг в голове Ривена.

Ратаган, очень довольный собой, вновь приник к фляге с пивом. Байклин в задумчивости тер свой нос.

— Неплохая вообще идея. А как только закончится пир. Сказитель тихонько покинет Рорим. Таким образом, он при всем желании не сумеет в другой раз напороться на леди Джиннет. Супружник ее — и это вполне очевидно — велел ей разузнать, кто он такой, что из себя представляет.

— Если его будет сопровождать кто-то из нас, это вызовет подозрения, — заметил Меняющий Облик.

— А если мы выйдем в дозор? — проговорил Смуглолицый. — Вы с Ратаганом выезжаете завтра, на несколько дней, скажем, для объезда западных селений. Можешь заехать домой, мой рыжебородый друг.

— В Ивригар? — Ратаган сделал еще один долгий глоток, и вдруг нахмурился. — Домой. Я не думаю, что…

— Аэлин будет рада, — заметил Байклин, и мрачное выражение тут же исчезло с лица Ратагана.

— Она будет рада, — повторил он. — Поначалу.

Байклин легонько похлопал его по плечу.

— Значит, договорились. Сразу же по окончании пира вы втроем вместе с отрядом дозорных покидаете Рорим на несколько дней. И, кстати, правильное решение, ведь большинство из стражей Дола теперь привязаны к крепости. Это не вызовет подозрений. Погостите пока в Ивригаре, а как только опасность минует — вернетесь.

— А как же Брагад? На переговорах без нас? — спросил Мертах.

— Ничего, переживет, — отозвался Байклин. — Это добавит ему прыти. Кроме того, вы будете не единственные. Известно, что Маллах и Лионан уезжают сразу же после пира, оставляя Маско защищать интересы свои за них — похоже, троица эта прекрасно спелась. Они сослались на острую необходимость проверить и укрепить свои северные границы. Должно быть, у них там становится жарковато. Сегодня к нам прибыл посланник из Дриоха. На севере гриффеши слишком уж обнаглели.

— Удобный предлог для Брагада двинуть домой, — буркнул Мертах.

Байклин раздраженно кивнул.

— Маско из кожи вон лезет, чтоб подчеркнуть свою роль во всем этом: в самый разгар переговоров отсылает баронов охранять свои поместья. Эффектный драматический жест.

— Но, как я понимаю, оправданный? — спросил Мертах.

Байклин пожал плечами.

— Откуда нам знать. Но это хороший предлог и для нас выставить свой дозор. Это объяснит и оправдает ваше отсутствие на Совете. Времени остается немного — до завтрашнего утра.

— Я так понимаю, что имею полное право напиться по этому поводу, как и пристало барону, — расплылся в улыбке Ратаган, но Ривену показалось, что в этой шутке был резон.

— Пей, да дело разумей. Думай, что говоришь и кому говоришь, — предупредил Смуглолицый. — К тебе это тоже относится, Майкл Ривен. Если Брагад догадается, кто ты на самом деле, у нас будут крупные неприятности кое с кем из баронов.

— Еще одна палка, чтобы поколотить Варбутта, — раздраженно бросил Мертах. — Лучше-ка предупреди домочадцев, пусть будут поосторожнее. А то есть у нас некоторые, у кого только ветер в голове, и кто слишком уж много знает.

— Но не Мадра, — Ривен вышел, наконец, из задумчивости.

— Нет, — лицо Мертаха вдруг сделалось серьезным. — Не Мадра.

Приготовления к пиру шли полным ходом. Во Дворце так все и бурлило: готовилось празднество, достойное благородных гостей, — баронов. Кухня походила-на муравейник. Кольбан только и успевал раздавать указания и сам прилагал все усилия к тому, чтоб должным образом проследить за их исполнением, сам заботился о соусах и подливках. Мясные туши жарились целиком на медленно поворачивающихся вертелах; взбудораженные поварята беспрестанно поливали жаркое капающим с мясных туш соком, в то время как из кладовых нескончаемым потоком несли в Зал приемов всевозможные яства — там водружали их на пиршественные столы. Казалось, столы просто не выдержат веса такого количества блюд. Грохот стоял невообразимый. Бочонки с пивом, извлеченные слугами из глубин погреба, громыхали на камнях, гулкое эхо неслось им вдогонку, точно урчание в утробах Исполинов после сытного обеда. С темные бутылями вина — покрытыми густым слоем пыли и паутины — обращались иначе: с большой осторожностью. В углу Зала, где царило относительное спокойствие, музыканты настраивали струны и натягивали кожу на барабанах. Во всей этой суматохе, сияя лысиной, беспокойно расхаживал Гвион, а за ним по пятам, словно стадо гусей, тянулись слуги, жадно внимая его наставлениям. Процессия эта являла собой зрелище весьма забавное. Кто-то был весь в зеленых иголках — пол устилали свежими сосновыми лапами. Кто — весь в муке. От многих пахло пряностями и травами. Встретившись с ними, те немногие из стражей, что бесшумно расхаживали по коридорам Дворца, поспешно уступали дорогу, опасаясь за начищенные до блеска доспехи. Не раз они попадали в руки игривым кухаркам, которые, веселясь от души, вымазывали их жиром и потом со смехом убегали от рассерженных воинов, бряцающих доспехами.

Пройтись сейчас по Рориму, подумал Ривен, — все равно, что попасть на какой-нибудь средневековый карнавал. Он был захвачен всем этим. Вместе с Ратаганом и Айсой слонялся по крепости, наслаждаясь атмосферой праздника, в поисках занятий поинтересней. Ратаган — с магической прямо-таки легкостью — достал для них пива, и они отхлебывали его на ходу из наполненных до краев кружек. У рыжебородого великана находилось в запасе соленое словцо для каждого, кого он встречал на пути. Молоденькие служанки краснели и прыскали со смеху. Даже Айса чуть-чуть расслабился и улыбнулся черноволосой проказливой служанке, которая игриво ущипнула его за бок.

На Ривена бросали странные взгляды. Он по-прежнему оставался предметом для пересудов, но интерес сей, похоже был вызван скорее благоговением, которое он внушал, нежели чем-то иным. Однако чем больше он пил, тем меньше задумывался над этим. Он был рад просто плыть по течению, быть таким же как все, — те, кого он описывал в своих книгах. Только в книгах его никто из героев не обладал своими индивидуальными голосом, запахом, простыми человеческими эмоциями; эти люди не были персонажами книг. Они — живые, настоящие. Ривен наблюдал за Роримом, таким, каким он и должен быть, когда ему не грозят разрушение и гибель… пусть даже завтра этим же самым людям придется затягивать пояса потуже, чтобы как-то пережить суровую зиму. Сейчас же они веселы и беззаботны, как стрижи. И Ривен понял вдруг, — безо всякого удивления, — что он не может не любить этот мир и его людей, несмотря даже на боль, которую Мингниш ему причиняет. Так и должно быть, ведь, как ни посмотри, в каком-то смысле именно он, Ривен, создал его, этот волшебный край, создал этих людей. И если бы ему предложили теперь выбирать из реальных и придуманных миров, Ривен выбрал бы Мингниш, потому что Мингниш казался ему единственным миром, который имеет право на существование. Пусть даже здесь есть эта одетая в черное соблазнительница и правят честолюбивые бароны, все равно, это — дивный мир, который стоит того, чтобы его спасти. Просто ради того, чтобы сохранить его, — таким красочным, — а не только затем, чтобы даровать Дженни покой, который она заслужила.

Он улыбнулся своим мыслям.

Быть может, когда-нибудь я опишу их. Потом.

Они едва не налетели на Мадру, чуть не выбив у нее из рук кувшины с пивом. Ратаган, понятное дело, не мог упустить такую возможность и присвоил один из кувшинов, пока девушка не успела прийти в себя.

— За твое и наше здоровье, — пояснил он, наполняя кружки. — Ночка нам предстоит длинная. Разговор — долгий. И мы должны подкрепиться заранее. Как можно лучше… — Он подмигнул ей, и Мадра застенчиво улыбнулась.

— Вы будете на пиру? — спросил ее Ривен.

— Я буду прислуживать вам за столом.

— Ты уж не забывай его, не обноси, — наставлял ее Ратаган с притворной суровостью. Но она не сводила глаз с Ривена.

— Не обнесу, — на губах ее промелькнула печальная улыбка. Она потребовала назад свой кувшин — изрядно, надо сказать, опустевший — и, с укоризной взглянув на рыжебородого весельчака, отправилась восвояси.

На мгновение умолкнув, они проводили ее глазами.

— Ее не было в твоей книге, да? — спросил Ратаган.

— Нет… — начал было Ривен, но тут вновь у него появилось странное ощущение, что когда-то они встречались.

Ратаган на секунду сжал здоровое плечо Ривена, а потом легким небрежным движением опрокинул свою кружку.

— А-ах, — выдохнул он, вытирая пену с верхней губы. — В общем, скажу я вам, жизнь не так уж плоха.

Айса помог Ривену одеться для торжественного обеда, вовсе не смущаясь тем, что ему — телохранителю, воину — приходится выполнять и обязанности слуги. Когда Ривен вернулся к себе, он обнаружил, что кто-то — должно быть, Мадра — уже приготовил ему праздничное одеяние. Туника без рукавов пошита была вроде из замши, только мягкой, словно ткань. На груди слева алой и желтой нитью вышит символ огня. Он спросил миркана, что это за знак такой, и тот пояснил: это эмблема Сказителя. Отсутствие иных геральдических знаков говорило о том, что Ривен — Сказитель — не был подданным ни одного из баронов, хотя синий его кушак ясно давал понять, что сейчас ему покровительствует двор Раларта.

Туника эта одевалась поверх просторной льняной рубахи и туго подпоясывалась синим кушаком Раларта, который Ривен уже начал считать своим. Он не одел меча, ибо никто не носил оружия на пиру. Впрочем, однажды Ратаган рассказал ему одну кровавую историю о торжественном пиршестве, во время которого какой-то спор разрешен был посредством столовых ножей, причем победители, ничтоже сумняшеся, продолжили трапезу, даже не поменяв их.

Наверное, ползала отделяло места Ривена от высокого стола, где восседала местная знать и благородные гости, где собрались бароны и блистала подле своего супруга леди Джиннет. Ратаган и Мертах сидели напротив него. Айса — подле него, как обычно. Ривен перехватил взгляд Байклина, и тот грустно усмехнулся. В течение всего праздничного обеда ему предстоит изображать радушного хозяина и учтиво отвечать на расспросы баронов Раларта. Как ни прискорбно, но это, в частности, подразумевало, что он вынужден оставаться относительно трезвым. Ратаган торжественно пообещал, что выпьет за Байклина его долю зля, дабы доброе пойло не пропало зря в это тяжкое для него время.

Джиннет не сводила с Ривена взгляда. Глаза ее — карие, точно мокрые камушки янтаря на морском берегу, — захватили его. Ее волосы, распущенные по плечам, ниспадали черной волной, оттеняя серебряный венец на ее голове. Платье имело глубокий вырез, выставляющий на всеобщее обозрение ее кремовые плечи и ложбинку меж грудей. На шее — тоненькая цепочка с единственным кулоном, сверкающим, словно звезда. Ривен вдруг воспылал желанием — оно жгло раскаленным углем, и он вспомнил ту пору, когда он держал это тело в своих объятиях, прикасаясь к самым сокровенным его изгибам.

Но та женщина, которую он обнимал когда-то, теперь стала прахом в могиле над суровым морем, и любовь его умерла вместе с ней. Он спокойно встретил взгляд Джиннет. Улыбка ее дрогнула. Она отвернулась и принялась нашептывать что-то на ухо своему мужу. Тот слушал внимательно, даже, можно сказать, почтительно, и Ривену вдруг вспомнился Хью в те моменты, когда он встречался с Дженни, и ему пришло в голову, что, вероятно, и в этом мире существуют какие-то логические законы. Пусть искаженная, странная, но все-таки логика.

Грянула музыка. Забил маленький барабан. Заунывно заныла волынка. Зал наводнили слуги с громадными блюдами, заставленными всякой снедью и кувшинами с элем. Ривен потряс головой, отгоняя наваждение, — до него вдруг дошло, что он уже довольно долго тупо пялится невидящим взором в пространство. Ратаган, перегнувшись через стол, наливал ему темное, пахнущее солодом пиво, не переставая говорить, но Ривен никак не улавливал смысла слов. Пиво, которое он уже выпил сегодня в изрядных количествах, затуманило ему мозги. Свет факелов и высоких свечей резал глаза. У него закружилась голова. Но тут Ривен почувствовал у себя на плече чью-то руку, и Мадра склонилась над ним, опуская на стол поднос. Ее волосы коснулись его руки. Ему хотелось зарыться лицом в эти мягкие волосы, погрузиться в желанную тьму, но холодные пальцы ее прикоснулись к его затылку, и голова Ривена остыла. Мадра ушла, одарив его быстрым взглядом своих проницательных глаз — блестящих и черных, как шкурка выдры. И улыбка ее тоже была как дар.

Холодный влажней нос ткнулся ему в колено, — он протянул Флейте под стол кусок оленины. Или, может быть. Барабану. Волк взял мясо с руки осторожно и нежно, будто котенок, и лизнул его в ладонь. Ривен поймал на себе взгляд Мертаха. Изменяющий Облик загадочно ухмыльнулся, как какой-нибудь гном.

— Ты мне его не балуй. И так половина тех, кто сидит в зале, будут сегодня подкармливать эту парочку. — Он поднял кружку, блестящую капельками влаги. — Здоровья вам, полной жизни и счастья. И времени, чтобы всем этим насладиться.

Собравшиеся за их частью стола — в основном, стражи — подняли свои кружки. Грянул ответный тост, в котором выделялся голос Ратагана. Ривен сделал добрый глоток холодного пива и ощутил, как оно охладило горло и тут же согрело его нутро. В голове прояснилось.

В зале стало жарко и шумно. Пиво и вино развязали языки. Пирующие терзали куски говядины, баранины и оленины, не забывая зажаренных куропаток и фазанов, хрустели яблоками, грушами, сладким луком, вгрызались в сыр и ржаной хлеб, запивая все это вином или пивом. Немногочисленным дамам, присутствующим на пиру, дана была привилегия пить из хрустальных или серебряных кубков. Бутыли вина загромождали стол, точно этакие молчаливые стражи. Кости бросали прямо на пол, борзые ссорились из-за них, но всегда уступали волкам Мертаха, если Флейта или Барабан проявляли вдруг интерес к какому-нибудь кусочку. Перекрикивая друг друга, стражи хвастались подвигами в былых стычках и на охоте, бароны — фамильной историей и тем, чей род древнее. Причем чем больше они выпивали эля, тем менее правдоподобными становились их доводы. Ривен наблюдал за тем, как Брагад, размахивая руками, что-то доказывает Байклину, задумчиво потягивающему вино. Холодный пристальный взгляд Маско остановился на Ривене, а затем вернулся к Джиннет. Она склонилась к нему, чтобы что-то сказать. В суете, царившей за столом, никто не обращал на них внимания. Лионан, местный щеголь, прикрывшись рукой, вел разговор с мрачным Маллахом, который угрюмо вливал, в себя пиво, пялился на девиц, прислуживающих за столом, когда те проходили мимо него, и задумчиво посасывал свой черный ус. Глаза Гвилламона горели, словно зеленые огоньки в тумане. Он улыбнулся, поймав блуждающий взгляд Ривена, и поднял свой кубок в приветствии. Ривен тоже поднял свой бокал, хотя и без улыбки. Он вспомнил колдуна с серо-стальными очами из своей второй книги. Быть может, Гвилламон и есть тот колдун. Теперь, когда все они восседали в нескольких ярдах от него, Ривену было трудно вспомнить, о ком из этих людей он писал в своих книгах.

Он тряхнул головой и глотнул еще крепкого пива. Ему не хотелось есть, а алкоголь разбудил его воображение — оно воспарило куда-то ввысь, к черным от печной копоти балкам крыши, и Ривен потерял нить истории, которую рассказывал ему Ратаган. Ту самую, про гнома и дрова. Мысли его обратились к Дженни. Дженни, притихшей в его объятиях. Но как-то незаметно мысли эти сменились мыслями о другой. О Мадре. Когда она наклонилась, чтобы подлить ему пива, ее груди качнулись под тканью платья, и Ривен смог различить тугие соски. Ему вдруг захотелось коснуться их, взять ее груди в ладони, но, с остервенением опрокинув свою кружку пива, он — не без усилия — отвел взгляд.

Еще ребенок. Боже мой! Кроме того, у меня есть жена.

Жена. Здесь, в этом мире, где ее не было никогда. Среди людей, которых не было в моем мире. Здесь, где двойник ее бродит пугливой тенью среди холмов или флиртует в пиршественных залах. Он склонил голову.

Она умерла. Ее похоронили в Портри. Но где это — Портри?

Он сделал еще несколько глотков пива.

А где я?

Стало душно. На лбу у Мадры поблескивали капельки пота. Она хмурила брови, словно бы полностью сосредоточившись на том, как бы не расплескать вино. Пятна от пролитого вина растеклись по ее переднику.

Ривен сорвал свою повязку и отшвырнул прочь. Айса поднял ее, бросив на Ривена странный взгляд. Проявление сочувствия? — подумал тот, но тут же мысленно рассмеялся. Жди от миркана сочувствия. Как от козла молока.

Есть давно уже перестали — пошла настоящая пьянка. Все происходящее очень напоминало Ривену сцену пьяного разгула из какой-нибудь древней саги. Даже Байклин, похоже, забыв о своей осмотрительности, скалил зубы не хуже других. Кто-то отплясывал дикий танец прямо на столе, опрокидывая деревянные тарелки на пол. Судя по синему кушаку, то был страж. Лицо его раскраснелось от духоты и выпитого вина. Смехом и хлопками встречали зрители его ужимки. Наблюдая за ним, Ривен почувствовал, что к нему возвратилось былое спокойствие, и решил дотронуться до волос Мадры, когда она в следующий раз подойдет к нему. Ключица болела, он принялся растирать ее здоровой рукой, чтоб разогнать ощущение онемелости. Ривену хотелось попросить об этом Мадру, но она была занята на другой половине зала. Он встретился с ней взглядом. Она робко улыбнулась ему. Ривен был уже пьян, и улыбка ее показалась ему призывной. Он вспомнил сестру Коухен, поддерживавшую его, вспомнил, как Дженни тихонько постанывала в темноте. Вспомнил ее тело.

Черт, надо пойти проветриться.

Но он уже не был уверен в том, что сумеет встать на ноги. Айса поможет ему, — хороший солдат. Тут Ривену на мгновение представилось, что Айса — это его капрал в Дерри, и он улыбнулся ему; но ведь капрал давно уже мертв. Разорванный в клочья, как тот страж у него в комнате. Как Дженни у подножия Сгарр Дига, Алой горы. Повсюду в его воспоминаниях была кровь, и теперь Ривен пил ее. Кровь этого мира, который он создал и теперь медленно убивал. Сказитель. Солдат. Муж. Инвалид. Плакальщик на похоронах.

Он встал, опершись рукой о стол, — больной рукой. Выругался и отшатнулся от стола, привлекая к себе вопрошающие взгляды Ратагана, Мертаха, седовласого Гвилламона и смуглолицего Байклина.

— Я должен выйти на воздух, — он повернулся к Айсе и повис у него на плече. — Уведи меня отсюда.

Пол ушел у него из-под ног, лица пирующих расплылись смутными пятнами. Он различал только острые глазки Брагада, который пристально наблюдал за ним. Ноги Ривена заплетались, он бы, наверное, упал, если бы Айса не поддержал его. Прочь из зала. Шатаясь и расстегивая здоровой рукой ворот, чувствуя подступающую тошноту и сжимая зубы. А потом — темнота двора, благословенная темнота и холодный ночной воздух, что, словно лед, охладил его голову, разогнал туман, позволил уверенно встать на ноги и разбередил боль в плече.

Настоящую боль. Его боль.

Ривен сделал глубокий вдох и согнулся пополам. Ощутил чью-то руку у себя на спине, услышал тихий голос, говорящий Айсе, что за ним присмотрят.

Со мной все будет в порядке. Только оставьте меня.

— Оставьте меня.

Но рука — такая легкая и теплая — теперь легла ему на затылок; и рука направляла его… он вновь пошатнулся, шагнув вперед. Ему помогли подняться по темным лестницам и скользнуть через качающиеся дверные проемы.

Его комната. Серебряный лунный свет из окна.

Он встал, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Испарина, покрывавшая его тело в душном зале, сменилась холодным потом, вызывающим дрожь. Дыхание, наконец, успокоилось. Он открыл глаза навстречу успокоительной тьме, лунному свету, ветерку из окна, которое распахнула та, что привела его сюда. Она стояла встревоженная, сдвинув брови. Черные ее волосы разметались по плечам, слиплись на вспотевшем лбу славными прядками. Ривен взял ее за руку и притянул к себе. Черные глаза, непроницаемые, как бездонный колодец. Он крепко прижал ее к себе, ощущая ее тепло, ее гибкое тело, упругие бедра, податливые под его руками, прикоснулся губами к нежной, словно атлас, коже шеи. Он поцеловал ее — нежно и бережно. Она повернула голову, подставляя губы. Он прижался к ним ртом, но язык ее — ласковый, ищущий — встретил лишь сжатые зубы. Он целовал ее лоб, подбородок, гладил руками лицо и целовал закрытые глаза. И из глаз его текли слезы. Про себя он произнес имя другой, — той, что давным-давно умерла, — и попросил ее, чтобы она простила.

Он проспал до полудня, а когда проснулся, в стропилах уже во всю завывал ветер. Он не сразу поднялся с постели, а полежал еще в теплой кровати с чувством какого-то странного удовлетворения. Потом нахмурился. Резко вскочил и, сорвав простыни, тщательно их осмотрел. Вот оно — подсохшее пятно крови. Он продолжал искать. Длинные волосы на подушке. Но комната была пуста. Он закрыл глаза — стон сорвался с его губ. Значит, то был не сон.

Подонок.

Он выпил воды из кувшина, шатаясь, подошел к тазу, что стоял на столе, и опустил в него лицо. Вода была так холодна, что у Ривена перехватило дыхание. Он потряс головой, разбрызгивая капли по всей комнате, на одежду, разбросанную на полу. Протер глаза.

Она же еще ребенок.

— О Боже! — простонал он, потом вытерся насухо, оделся и глянул в отполированное зеркало. Оттуда на него уставилась припухшая бородатая рожа, покрытая шрамами.

В дверь постучали. Он не успел даже ответить, как дверь распахнулась и к нему вошла Мадра с завтраком на подносе. Она поставила поднос на стол, избегая встречаться глазами с Ривеном, и собралась уже уходить, но остановилась у двери и посмотрела ему в глаза. Ему только почудилось или глаза ее стали старше?

— Ты хочешь, чтобы я осталась? — спросила она просто, и он понял, что она сейчас спрашивает не только о том, уйти ли ей из комнаты или нет. Он смотрел на нее не отрываясь. Теперь, видя свет в ее волосах, ее длинные, стройные ноги под платьем, он хотел ее. Ему было так хорошо с ней.

Она же еще ребенок.

Лучше бы ему воткнуть цветы в ее волосы и сделать так, чтобы она рассмеялась; но теперь он уже никогда не сможет сделать это.

— Увидимся как-нибудь. Позже, — сказал, он, борясь с собой. Слова прозвучали как-то грубо, и он возненавидел себя за это. Она ушла.

— Ну, что ж, — произнес Ратаган, — сдается мне, что в течение дня, а то и двух, мне вряд ли выдастся случай как следует промочить горло. Стало быть, правильно я поступил, не отказав себе в удовольствии выпить несколько хороших кружек на вчерашнем пиру; — Он шел, едва волоча ноги, но лишь изредка опираясь о рукоять топора. Ривен промолчал. Они шли к конюшням, что располагались на задах Дворца. Он вновь одел свою перевязь. Утром Айса без слов вернул ее. Миркан шел позади. Они уже приближались к конюшням. Запахло навозом и овсом.

— По крайней мере, теперь я избавлен от необходимости сидеть на этом дурацком Совете, — продолжал Ратаган. — Все эти совещания так же приятны, как чирий на заднице… хотя именно этот Совет обещает быть занимательнее остальных. Раларт не намерен объединяться с кем бы то ни было, что явно придется не по нутру нашему Маско. Его Рингилл сейчас оказался в весьма щекотливом положении. Деликатное дело. Хорошо еще, что не мне, а Байклину предстоит маяться на этом Совете.

— Мы едем к тебе домой, — с воодушевлением произнес Ривен. Ивригар. В его книгах — тихий сельский уголок. Домашнее счастье и все такое…

Но Ратаган вдруг нахмурился.

— А? Ну, да.

Они подошли к конюшням, где их уже ждал Мертах. Меч за спиной и колчан со стрелами на боку. В руках он сжимал поводья. Гнедой его конь с белой отметиной на лбу обнюхивал камни мостовой. У его ног примостились оба волка.

— Опять опоздали, господин Ратаган. И нету у вас теперь оправдания — хромота ваша почти прошла. — У него за спиной толпились люди и кони. Стражи, закованные в броню с головы до ног, — их дыхание клубилось паром в морозном воздухе утра. Рядом с ними — мирканы. Эти не обращали внимания на холод. Они приветственно закивали Айсе, когда тот подошел. Неподалеку — пара нагруженных мулов, пытающихся куснуть друг друга за холку.

— На этот раз оправданием служит моя голова, — признался Ратаган. К нему вернулась прежняя веселость. — Это она поквиталась со мной за то, как я дурно с; ней обошелся вчера на пиру.

— А наш Рыцарь, вернее, Сказитель? Как у него голова — не болит?

Ривен искал в глазах Мертаха скрытый намек, но голубые глаза его оставались непроницаемыми. Он ничего не ответил, и Мертах удивленно приподнял брови, но от каких бы то ни было комментариев воздержался.

Для Ривена был оседлан покладистый гнедой мерин, и он забрался в седло вместе со всеми. Стражи аж закряхтели, поднимая с собою вес своих могучих доспехов. Рука на перевязи мешала Ривену, он раздраженно сорвал повязку и, засунув ее за пазуху куртки, подвигал рукой. Ключица словно бы воспротивилась, тут же отозвавшись болью, но болью вполне терпимой. Его уже тошнило от повязок.

— Ты уверен, что сможешь доехать? — спросил Ратаган, взбираясь в седло.

Ривен кивнул.

— Это мне только на пользу пойдет. Мне нужен свежий воздух.

Ратаган усмехнулся.

— Сегодня нам всем нужен воздух. После вчерашнего возлияния.

Их было четырнадцать. Ривен, Ратаган, Мертах, Айса и еще двое мирканов: Льюб, чьи волосы уже тронула седина, и Белиг. Плюс еще восемь стражей, семеро из которых были в полном боевом облачении. Восьмой — их проводник — чернобородый детина с загорелым лицом по имени Таган. У всех, кроме Ривена и мирканов, помимо личного оружия, были еще небольшие луки, спрятанные в чехлы, и колчаны, полные стрел. У каждого в переметных сумках — запас провизии на два дня. А вьючные мулы везли зерно для лошадей. Среди холмов, по которым пойдет дозор первые пару дней, теперь не много найдется того, что могло бы сгодиться на корм лошадям, но они рассчитывали пополнить запасы свои в Ивригаре — родном доме Ратагана — и вернуться в Рорим на третий или четвертый день. К тому времени страсти в Совете должны уже поулечься. А то, может быть, он и вовсе закончится.

Ветер дул им в лицо, воины то и дело с тревогой поглядывали на небо. Осень следовала по пятам за умершим летом, и наступила она с непривычной быстротой. Почти сразу же после того, как он встретился с Джиннет, подумал Ривен и нахмурился, стараясь выкинуть эту мысль из головы, как если б она могла принести несчастье. Ему и так было о чем подумать сегодня утром. Может быть, где-нибудь среди этих холмов и вересковых пустошей, кишащих диким зверьем, бродит Дженни, в душе которой не осталось теперь никаких воспоминаний о нем. А за спиной у него, во Дворце, осталась девушка, — совсем ребенок, — которой он овладел прошлой ночью в припадке беспамятства и неудержимой похоти. На душе у Ривена было тяжело. Настоящий герой из того мира, ничего не скажешь.

Но ему… было так хорошо. С ней он забыл обо всем, и она отдалась ему с радостью. А потом он лежал в ее объятиях, как это было в том, другом, мире, где за стенами их дома волны бились о берег, и — пусть ненадолго — обрел покой.

Тогда, но не теперь. Теперь было серое утро, и мелкий дождь окутывал мерцающей вуалью холмы. И Ривен с нетерпением ждал, когда они выедут за пределы Рорима. Он затосковал в тесном городе по дикой природе. На природе все терзающие его проблемы всегда казались ему не такими уж неразрешимыми. Там все было естественнее и проще. Так же естественно и просто, как развести костер или найти сухое место для ночлега. Никакие кошмары не преследовали его. Мир его воображения растворялся там, в мире природы.

Таган вел отряд. Капли дождя блестели в его бороде и в волосах, ниспадавших на лоб. Они медленно продвигались вперед. Флейта и Барабан уже промокли насквозь и, брезгливо ступая лапами по сырой увядшей траве, явно не выражали восторга по поводу этой прогулки.

— Каковы наши планы? — спросил Ратаган, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Сначала на запад, к Скрайагу, посмотрим, что там на границе, — ответил ему Мертах. — Потом на север, поглядим, что творится у Свардала и Корри. Если вдруг встретим Маллаха с Лионаном, немного проводим их. Ну, а к ночи второго дня будем уже в Ивригаре.

Ратаган только хмыкнул.

Они покинули окрестности Рорима и направили лошадей к холмам. Как только отряд их выехал из Дола, Таган повернул к возвышенности, поднимавшейся перед ними. Мертах не отставал от него ни на шаг. Казалось, это он возглавляет отряд. Следом за ним — Ратаган, Ривен, Айса и еще семь стражей с мулами. Льюб и Белиг замыкали цепочку всадников. Двое волков трусили чуть поодаль. Чем выше поднимался отряд, тем труднее становилось ехать; потревоженные копытами лошадей, камни с грохотом осыпались вниз по склону. Таган, впрочем, успевал смотреть и вперед, и под ноги. Отряд направлялся на запад — туда, где холмы, становясь все круче, переходили во вздыбленный вал серых гранитных пиков.

Дождь превратился в легкую морось, едва угадывающуюся во влажном воздухе, но всадники, тем не менее, поплотнее запахнули плащи под сырым студеным ветром. Лица их раскраснелись. От лошадей валил пар. От лета уже ничего не осталось.

Они остановились на каменистой гряде, где между расселин проглядывал вереск, и оглянулись на лоскуты полей Рорима, зеленеющие далеко внизу. С непривычки у Ривена разболелись ноги. От ветра слезились глаза. Он плотнее запахнул свой плащ и пожалел, что не надел свое туристское снаряжение. Впрочем, рядом с остальными он выглядел бы просто нелепо в таком облачении. Ривен про себя улыбнулся. Суета сует. Всяческая суета.

— А вот и Скрайаг, — Мертах привстал на стременах и поглядел на запад поверх вершин холмов на горную гряду. — Можно сказать: граница. Дальше, за этим хребтом, не живет никто. Даже охотники стараются без нужды не пересекать этот кряж. За ним нет ничего, кроме пустынных гор… и там обитают свирепые звери…

— Наверняка — Ледовые Черви, — пробормотал Ривен, глядя на горную гряду. Рука сама легла на рукоять меча.

— Мы здесь как на ладони, — проговорил Таган. — Нас видно за несколько миль.

Мертах кивнул.

— Дальше пойдем по восточному склону, — он указал направление рукой, затянутой в перчатку, щелкнул языком и пришпорил коня. Отряд двинулся дальше. В тишине слышен был только свист ветра да топот лошадиных копыт.

Хребет протянулся с юга на север на многие мили, и лишь в одном месте его прорезало ущелье, в котором шумела и пенилась река. Местность эта напоминала Ривену о Скае. Суровый край — не сравнить с Ралартом. Из живых существ всадникам на глаза попались лишь несколько кроншнепов да орел, круживший в поднебесье далеко к западу. Они ехали целый день. Ближе к вечеру серые тучи затянули все небо. Похоже, отряду предстояло провести ночь под проливным дождем. На горной тропе они не встретили никаких следов, никаких знаков пребывания человека. Долина под ними была пустынна. Что странно, заметил Ратаган, здесь должны встречаться олени, лисы и зайцы. Теперь же им не попалась даже какая-нибудь полевая мышь.

Стемнело. Они разбили походный лагерь. Костер разожгли у основания утеса, и все расселись вокруг огня. Один из стражей остался в карауле. Землю окутала тьма. Тело Ривена, не привыкшего к поездкам верхом, ныло; казалось, он и лежать-то не сможет. Но после того, как они расседлали, обтерли и стреножили лошадей, он расстелил на жесткой земле плащ и принялся вместе со всеми за ужин. Сковородку с толстыми кусками поджаренного бекона поставили у костра, и каждый выманивал жир кусками грубого пшеничного хлеба, запивая еду ключевой водой.

Тоненькими струйками капли дождя стекали по расселинам утеса, влага блестела на шкурах коней, но огонь костра, преодолевая морось, давал сильный жар. Вереск ярко пылал, сыпля искрами. Им по очереди приходилось вставать и собирать хворост, чтобы поддерживать огонь. После ужина распределили, кому когда заступать в караул. Ривену досталось дежурить перед Мертахом, который как предводитель отряда должен был встать на стражу последним — перед самым рассветом. Они еще посидели, болтая о всяких пустяках, глядя на огонь и чувствуя, как по телу разливается усталость, потом завернулись в свои плащи и уснули.

Позевывающий страж растолкал Ривена среди ночи.

— Все тихо, — шепотом доложил он. — Вставай. Мертах после тебя. Можешь разжечь посильнее огонь.

Дрожа от холода и ощущая ломоту во всем теле, Ривен встал и пристегнул к поясу меч. От костра осталась лишь кучка тлеющих угольков, шипящих под дождем. Он пошарил вокруг, набрал вереска и принялся подбрасывать ветки в костер до тех пор, пока пламя не разгорелось как следует и не согрело его. Ривен подышал на руки и протянул их к пламени костра. Пока он спал, дождь насквозь промочил его плащ, и он висел теперь тяжелыми сырыми складками на его плечах. Ривен с тоской вспомнил своею теплую постель в Рориме. Потом представил в ней Мадру. Ее теплое, упругое тело, ее руки у него на плечах. Ее волосы у него на губах.

Он проверил, как там лошади. Они мирно дремали, опустив головы и прикрыв глаза. Ветер стих. Невидимый моросящий дождь шуршал в траве и кустах вереска. Тихая славная ночь.

Стук камня о камень заставил его обернуться. Он уставился в мокрую темень и снова услышал его — этот звук. Ему очень хотелось кого-нибудь разбудить, но то мог быть просто заяц или лиса. Ривен замер, и тут до слуха его донесся шорох камешков под ногами. И не одной пары ног — судя по шуму осыпающегося щебня. Он вынул меч и поднял его перед собой. Кровь стучала в висках, однако Ривен был еще не настолько напуган, чтобы будить остальных.

Потом он увидел, как они вышли в круг света, льющегося от костра, — волки. Дрожащие отблески пламени зажгли в их глазах зеленые огоньки. Три волка. Два — зимние, серые, словно призраки во тьме ночи. Но третий был седым, с короткой шерстью. Гораздо крупнее своих товарищей. Приоткрыв пасть, он как будто смеялся над Ривеном.

Два серых волка подошли и легли рядом с костром, удовлетворенно вздохнув, не обращая на Ривена никакого внимания.

Флейта и Барабан.

Третий волчище уселся на задние лапы на самой границе круга света — там, где отблески пламени переходили в синюю тьму, что окутывала утес и вересковую пустошь. Ривен, широко распахнув глаза, стал всматриваться в волка. И буквально у него на глазах очертания зверя стали меняться. Огоньки в его глазах погасли, уши, стоящие торчком, опустились. Волк тихонько заскулил, как будто от боли. Тело его изменило цвет, стало темнее. Шерсть постепенно исчезла совсем. Передние лапы его стали толще, задние — длиннее, все тело — шире. Во тьме ночи перед пораженным Ривеном появился сидящий на корточках Мертах. Ривен опустил меч. У него дрожали руки. Мертах поднялся и подошел к костру.

— Добрая встреча, Майкл Ривен, — слова его прозвучали как-то коряво, словно бы рот его не обрел еще нужную форму, подходящую для произнесения слов. Мертах весь дрожал. Порывшись в скатке, он извлек плащ, накинул его на плечи и сел на корточки у огня. Флейта и Барабан провожали его глазами, не выказывая ни малейшего удивления.

— Боже ты мой, — наконец произнес Ривен, уселся на камень и потряс головой.

Мертах ухмыльнулся, обнажив зубы — все еще длинные волчьи клыки.

— Ну что, дружище, теперь-то ты веришь в магию?

Оборотни. Мать твою.

— А куда ты ходил? — спросил Ривен, хотя отнюдь не был уверен, что ему действительно хочется это знать. Мертах пожал плечами и невидящим взором уставился в пламя. Кожу его рук и ног покрывали мурашки.

— В этих краях волк пробирается быстрее, чем всадник. Быстрее и без лишнего шума. Я решил, что неплохо было бы пройтись по округе — просто удостовериться, что нас не поджидают какие-нибудь сюрпризы. К тому же, в последнее время я как-то забросил свои прогулки на четырех ногах. Давно уже не бродил со своими детьми.

Значит, с твоими детьми. — Об этом стоило бы написать, подумалось Ривену. Оборотни. Может быть, и он — оборотень?

— Мы видели кое-что интересное, — продолжал Мертах. Он в упор посмотрел на Ривена. — В нескольких милях отсюда мы встретили черноволосую девушку, судя по вашему с Байклином описанию, — ту самую, с Острова Туманов. Она бродила среди скал. Когда мы приблизились, она повернула в горы, и мы потеряли ее. — Он опять вперил взгляд в огонь. — Волки испытывали страх. А она не была напугана. Но они поняли и другое: она умирает, Ривен.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду именно это — она умирает. Она потеряла много крови, и не ела уже много дней. Она очень ослабла, хотя еще держится на ногах. Не пойму, как она вообще выжила… — Он умолк на мгновение. — Она и вправду твоя жена?

— Я не знаю. — Он вспомнил ее темные глаза — пустые глаза, в которых не было и намека на узнавание. Но Байклин видел ее в Гленбриттле. И она приходила в хижину на берегу. Она пыталась вернуться домой.

— Я не знаю. Я не знаю, кто она, — он едва сдерживал слезы. — Она меня не узнает. Мне трудно даже поверить в то, что она существует. Я не знаю, что это такое.

Мертах неплотнее запахнул плащ. Дождь уже намочил его, и ткань потемнела от сырости.

— Завтра я собираюсь за ней проследить. Быть может, если мы настигнем ее, мы сумеем разгадать все эти загадки. Но я не уверен, что нам удастся поймать ее. Скорее всего, ничего у нас не получится. Она не простая девушка. — Он помедлил. — Быть может, судьба ее — это судьба Мингниша, — произнес он туманную фразу, потом быстро встал. — Теперь мой черед караулить. Рассвет уже скоро. Я только оденусь, и ты можешь ложиться спать.

Но Ривен не знал, сможет ли он теперь заснуть.

К рассвету небо прояснилось — тучи разошлись, открыв бледную луну над холмами. Путники с трудом пробудились, развели огонь и принялись готовить завтрак. При этом стражи проклинали, на чем свет стоит, заиндевевшее под утро железо своих лат и скакали на месте, чтоб разогнать кровь в жилах. Завтракали стоя. Ривен с тоской вспомнил о горячем кофе. Но Ратаган, подмигнув, передал ему видавшую виды серебряную фляжку. Ривен глотнул чистого ячменного спирта, который буквально ожег нутро, прогоняя озноб. Забросав кострище землей, растерев и оседлав лошадей, всадники снова пустились в дорогу по горной тропе. Туда, где в зеленой долине раскинулись города и деревни Раларта, объятые тишиной под робкими лучами только что взошедшего солнца. Капли росы светились на траве и ветвях, точно алмазы.

Путь их лежал на северо-восток. Солнце светило прямо в глаза, а тени их падали им за спину — в сторону Скрайага, западной границы Раларта. Теперь, если как следует присмотреться, можно было уже различить на севере дома и фермы Свардала, лепящиеся друг к другу. Тоненькие струйки дыма уже вились над крышами, отощавшие стада уныло бродили по пастбищам на равнине.

День прошел почти без разговоров. Похоже, молчание пустынных осенних холмов заразительно. Всадники направлялись в долину, и вот уже голый камень под копытами их лошадей сменился травой. В распадках между холмами журчали ручьи и речушки, по берегам которых рос ивняк. Тяжелые дождевые тучи вновь затянули небо, но теперь уже путники не боялись промокнуть — ведь еще засветло они доберутся до Ивригара и эту ночь проведут в тепле, под гостеприимной крышей.

Ривен пришпорил коня и поравнялся с Мертахом, который, скакал впереди отряда. Флейта с Барабаном трусили тут же. Как это ни странно, но лошади не обращали на них никакого внимания. Наверное, волки давно уже жили в Рориме, и животные успели привыкнуть друг к другу.

— Расскажи мне о том, как меняют облик. Расскажи мне про магию.

Мертах поглядел на него, приподняв бровь.

— О том достаточно сказано в твоих книгах.

— Расскажи.

Мертах задумчиво закусил губу.

— Магия. Такая хитрая штука. Странная штука. Знаешь, Майкл Ривен, нам с отцом крупно повезло. Лет тридцать назад или, может, чуть больше, тут устроили большую охоту на ведьм. Ретиво так взялись за тех, кто был… непохож на других, и изгнали их всех из Мингниша. Люди не любят и боятся того, что недоступно их пониманию.

Оборотень у кресла-каталки. Ривен кивнул.

— Варбутт с моим отцом были друзьями. Он-то и спас его от озверевшей толпы. Но не сумел спасти мою мать. — Голос Мертаха дрогнул. — Прошло время, страсти поулеглись. Гвилламон стал советником и в конце концов занял свой теперешний пост. Но для этого ему пришлось отказаться… от своих необычных способностей. Он практически не использовал их с тех пор. А теперь, может быть, и совсем их утратил. Впрочем, это уже неважно. Теперь мы уже можем шутить. Просим его превратить кого-нибудь в жабу. Я же… я не забыл. Скольких людей принудили покинуть эти места и уйти высоко в горы, чтобы уже никогда не вернуться назад. И почему?! Потому лишь, что другие люди боялись тех, кто не такой, как они. Отец мне рассказывал… В Мингнише были когда-то феи, которые исцеляли больных детей и скотину, были волшебники… деяния их сослужили хорошую службу баронам. Их всех прогнали. И страна оскудела. В ней стало бедно и скучно. — Он невесело улыбнулся.

— Вероятно, будь среди нас побольше волшебников, мы бы не оказались в столь плачевном положении. — Улыбка исчезла с его лица. — Но есть у нас и такие, кто говорит, что все нынешние беды Мингниша, — это ваша расплата за прошлое мягкосердечие. Они утверждают, что чародеи и колдуньи не умерли там, в горах, и теперь — в отместку — насылают, несчастья на нашу землю. Некоторые люди, вроде Брагада, искренне в это верят. И будут только рады провести очередную чистку и избавиться от подозрительных личностей вроде меня. И это — одна из причин, почему ты сейчас здесь, мой друг. Я имею в виду эту вылазку. Чтобы Брагад не углядел в тебе еще одного колдуна. Это может развязать ему руки, чего он страстно желает. А дать ему волю — и по всему Долу запылают погребальные костры, и он сам станет их зажигать во искупление людских грехов. И ведь люди ему поверят. В такие темные времена, как сейчас, они так напуганы, что готовы поверить во-что угодно. — Мертах словно собака втянул носом воздух. — Год пошел на убыль. Дело идет к зиме, хотя вообще-то сейчас должен быть самый разгар лета. Этот край действительно заколдован. Быть может, магия в тебе. Может, в той смуглой деве, которая похожа на твою умершую жену. Не знаю. Иной раз у меня возникает такое чувство, что ты, Ривен, носишь нашу погибель в себе, но я не знаю, как это вообще может быть. И сам Мингниш, мне кажется, тоже как-то замешан в этом. В твоих книгах — не вся история. Впрочем, один человек никогда не сможет досказать такую историю до конца.

— А откуда вообще появилась магия? — спросил Ривен.

— Ты же знаешь историю… ты сам ее написал. Магию принесли сюда гномы, — те, кто обитает в глубинах Гресхорна, — самый древний народ на земле. Они подарили магию одному калеке по имени Беркинлиг, а он принес волшебство в Долы и раздал друзьям и своим домашним. Люди со всех концов земли приходили подивиться на чудеса, которые творили узнавшие магию, и постепенно — как и мирканы — кое-кто из волшебников согласился служить баронам Мингниша. Другие пошли своею дорогой, посвятив себя проникновению в тайны магии, которые были открыты им. Они поселились в дремучих лесах среди гор. К ним туда приходили люди, которым нужна была помощь. — И стали их называть Горним народом. А теперь их больше нет.

— А почему именно волк? — полюбопытствовал Ривен.

— Я могу превращаться во что угодно и в кого угодно. Я нашел Флейту и Барабана, когда они были совсем щенками. Отца их убили охотники. Волчица-мать умирала. Пришлось мне стать их отцом и матерью… я их выходил, выкормил. Так они стали моими детьми. Это тебя не беспокоит, Майкл Ривен?

— Есть немного.

Мертах ухмыльнулся.

— Во всяком случае, этого нет в твоей книге. Я там у тебя — этакий мрачный, зловещий тип, которого все избегают. Человек, в котором слишком много от волка… верно я говорю?

— В книгах не все так, как в жизни. И ты это знаешь.

— Да. Но там есть кое-что интересное. И теперь вот еще оказалось, что те люди, которые в последнее время доставляют больше всего хлопот Долам, — люди из твоего мира. Брагад и Джиннет. Может быть, среди нас есть еще кто-нибудь, о ком нам бы следовало знать?

Ривен устало мотнул головой. Хотя, быть может, и есть. Еще кто-нибудь. Ривен поворотил коня и вернулся к Ратагану, в хвост цепочки. Иной раз разговор с Мертахом больше всего походил на дуэль.

Дженни сейчас далеко. В горах, среди суровых вершин, куда были изгнаны маги и чародеи этого мира.

Он вроде бы начал улавливать проблески смысла. Потихонечку понимать логику, правящую этим миром.

Навстречу им уже начали попадаться люди. Всадники выехали на усыпанную гравием дорогу, которую здесь проложили по указанию одного из правителей Раларта несколько десятилетий, а то и веков назад — колеса фургонов и пешеходы уплотнили гравий. Встречные приветствовали стражей и мирканов дружелюбно и как будто даже с облегчением: купцы в крытых повозках, крестьяне и пастухи с отарами овец и стадами коров, женщины, гнущиеся под тяжестью вязанок дров или коромысел с ведрами, и их детишки, что с любопытством глазели на одетых в воинские доспехи всадников. На Флейту и Барабана они пялились в изумлении, широко распахнув глаза. Но, похоже, большинство людей узнавали волков и их хозяина. К Мертаху не раз обращались по имени, а один из стражей получил даже букетик жимолости от темноглазой девушки, не сводившей с него восхищенного взора.

В каждой деревне, которую они проезжали, Мертах останавливал отряд и задерживался ненадолго, чтобы переговорить со старостой. Ривен не слышал, о чем они говорили, но разговоры всегда сопровождались сокрушенным качанием головой и почесыванием в затылке. К дверям домов в некоторых деревнях были прибиты свежеснятые волчьи шкуры. А в одном поселении красовалась голова Снежного Исполина, водруженная на колу во дворе дома старосты. Глаза ее запали внутрь. Сквозь поредевшие пряди волос на макушке проглядывал череп. Когда всадники проезжали мимо, на мертвую голову взгромоздилась ворона и с надеждой ткнула клювом в глазницу.

Всадники гнали коней; им еще предстояло проделать немалый путь, чтобы до ночи попасть в Ивригар. Мертаху рассказали о большой стае волков, которую видели у западного склона Скрайага, — на нее наткнулись охотники, отчаявшиеся найти добычу в пределах Раларта и решившиеся пройти дальше на запад в надежде подстрелить оленя на горных склонах. Стая, как говорили, была огромной, что твое войско, и еще при волках видели Снежных Исполинов, которые ходили со стаей, как пастухи при отаре овец. Они направлялись к востоку. Появились у границы Раларта и гриффеши — свирепые крысы-вепри. Они рыскали по ночным лесам, а в безлунные ночи забредали в поселки и воровали детей. Где же при этом были стражи? Где были люди Лионана, наемники, обязавшиеся защищать Свардал? Ни слуху о них, ни духу. И так уже несколько дней. И ворота Свардала закрыты.

Всадники продвигались вперед. В одной из деревень местные убили трех человек с дальнего севера, которые пытались украсть съестное, — тела их болтались, задираемые ветром, на сколоченной наспех виселице. Увидев их, Мертах побелел от ярости и приказал снять немедленно. И предупредил, что если подобное повторится снова, зачинщики будут повешены рядом. Есть закон о неприкосновенности личности, и никто не смеет творить бесчинства, словно идет война с неприятелем. Его слушали с каменными выражениями лиц — дюжина мужчин, ослабевших от голода, женщины, сбившиеся в тесную стайку за спинами мужей, и дети, которые хныкали, цепляясь за материнские юбки. Всадники отдали им все, что у них оставалось еще из еды, и поехали дальше.

Чем дальше они продвигались на запад, тем картина становилась мрачнее. Они миновали две зажиточные когда-то усадьбы, теперь — совсем заброшенные. Во дворе одной из усадеб валялись останки волков и гриффеша. От них поднимался невыносимый смрад. Настроение у всех испортилось. Даже Ратаган, похоже, забыл, как улыбаться. Угрюмые мирканы стали еще мрачнее.

Наконец, они повернули на юг, и направили лошадей к дому Ратагана. Тени всадников удлинились — день близился к вечеру, второй день дозора. Путники спешили, никому не хотелось снова остаться в открытом поле после того, как на землю опустится тьма. С востока ветер пригнал мрачные тучи. Пошел дождь, шумно Обрушившись на каменистые склоны западных холмов. Стражи ежились — вода проникала им за доспехи. Все они, как один, выдернули с лук седла и надели накидки из промасленной кожи. А вот мирканы как будто даже и не замечали дождя, хлещущего в лицо.

Вдруг Таган попридержал коня и, привстав на стременах, вскинул голову и сощурил глаза. Мертах присоединился к нему. Волки навострили уши и зарычали — тихо и глухо. Таган указал на темнеющие холмы. Ривен последовал взглядом за направлением его руки. Что-то двигалось там, под громоздящимися скалами, превратившимися в сумерках в лабиринт теней.

До них донеслись какие-то едва различимые звуки. Ратаган достал из чехла свой боевой топор и смахнул с топорища капли дождя. Вода стекала со лба гиганта, минуя брови, в его глубоко посаженные глаза. Борода его намокла.

— Кажется, нам желают составить компанию, друг мой.

Всадники все, как один, достали мечи из промасленных ножен. Мул, почуяв опасность, принялся кричать со страху, и кто-то из мирканов огрел его посохом.

— Гриффеши! — воскликнул Мертах. Они надвигались серой волной, повторяющей изгибы подножий холмов. Ривен не мог различить их по отдельности — лишь колышущиеся очертания стаи.

— Сколько? — спросил он.

— Десятков этак шесть, если не восемь, — ответил Айса у него из-за спины. Голос его звучал тревожно. Ривен попытался припомнить образы их врагов по своим книгам, но реальность дождя, темноты и приближающейся стаи… времени на раздумья уже не осталось.

Мертах резко поворотил коня — ну, вылитый кентавр!

— Их слишком много. Мы должны поспешить… поспешить в Ивригар. Льюб, отвяжи мулов. Брось их. Таган, веди!

Пришпорив коней, всадники понеслись прочь. Бешеным галопом от подступающих сумерек. Гриффеши увидели их и подняли жуткий визг. Из-под копыт лошадей летели камни и комья глины. Дождь заливал глаза. Неровный склон ходил ходуном и грозил падением. Всадников то и дело подбрасывало в седле, хотя они изо всех сил сжимали коленями бока лошадей. У Ривена от страха засосало под ложечкой, а легкие как будто заполнила ледяная вода. Единственное, что он был еще в состоянии делать, — это погонять своего объятого ужасом коня вслед за Мертахом и кое-как держаться в седле, рискуя упасть, когда конь его на всем скаку огибал кусты и камни, перепрыгивая расселины. Топот копыт отдавался в его ушах. Холодный дождь хлестал по лицу, не давая открыть глаза.

Позади раздались пронзительные крики брошенных мулов, и лошади припустили еще быстрее. Волки Мертаха, точно серые призраки, неслись впереди с невообразимой скоростью. Они скатились с холма, словно преследуя врага. Но враг был у них за спиной. Сквозь топот копыт всадники уже различали пронзительный визг их преследователей. С лошадей клочьями слетала пена, глаза бешено пылали. Но силы их были уже на исходе.

Мертах выкрикнул что-то и сбавил ход. В широкой ложбине блестел ручей; брызги воды, превратившиеся в сумерках в серебристые султаны, обдали всадников с головы до ног. А за ручьем на фоне ночного неба чернело какое-то строение. В окружающей мгле желтые огоньки в его окнах казались особенно яркими.

Всадники сбились в кучу и спешились. Два миркана бегом вернулись к ручью, чтобы остановить погоню. Ривен увидел, как из ручья поднялось что-то похожее на серую вздыбленную волну. В этой движущейся лавине засверкали зеленые огоньки — глаза. Посохи мирканов с треском опускались вниз, ломая кости и кроша черепа зверей. Все пространство наполнилось пронзительным визгом, к которому присоединилось испуганное ржание лошадей. Ривен повис на узде своего коня, который взвился на дыбы и попятился в отчаянной попытке ускакать прочь. Теплая слюна мерина брызнула ему в лицо. Он слышал крики Мертаха. Кто-то со всего размаху врезался в бревна стены. Закованные в доспехи мирканы что-то бессвязно кричали и, размахивая мечами, спешили на выручку своим товарищам. Ривен видел, как сверкнул топор Ратагана и вонзился в волосатую морду зверя, разбрызгивая черную кровь.

Гриффеши. Существа из ночного кошмара. Твари с мордами крыс — крыс пяти футов длиной. Из разверстых пастей торчали поблескивающие кабаньи клыки. От макушки вниз по спине сбегала топорщащаяся во все стороны грива жестких волос. Сильные и короткие ноги. Лапы гриффешей оканчивались когтями, а сзади, точно змеи, извивались голые хвосты. Гриффеши то визжали, то глухо рычали. Ривен видел, как упал один из стражей, поддетый клыками. На упавшего тут же налетели еще три гриффеша. Его закованные в железо руки пытались разбросать мерзких тварей, но безуспешно. Льюб влетел в это месиво, круша боевым посохом направо и налево, раскидал разъяренных зверей и извлек из свалки своего изрядно помятого товарища.

Раздались грохот и скрежет, и свет факелов залил все вокруг — это распахнулись ворота Ивригара. Бойцы рванулись туда, волоча за собой обезумевших лошадей. Половина воинов из отряда еще отбивалась от гриффешей, что наседали на ворота, пытаясь прорваться внутрь.

Дождь припустил еще сильнее — земля уже чавкала под ногами. Ривен вынул свой меч из ножен. Лошади в страхе разбежались по двору, и теперь слуги носились за ними, пытаясь поймать. Другие пытались закрыть ворота, что трещали под напирающей массой кровожадных тварей.

Они хотят достать меня.

Эта мысль возникла в сознании Ривена, пока он стоял, раздумывая, вступать ему в битву или попытаться успокоить коней. Гриффеши топтали трупы своих же товарищей, стараясь прорваться в ворота, а мечи, посохи и топор Ратагана сбирали свою кровавую жатву. Но почему такое упорство?

И тут Ратаган упал под тяжестью гриффеша, неожиданно вцепившегося ему в горло. Ривен оставил свои сомнения и ринулся вперед, размахивая мечом. Удар отдался болью в руке — он почти обезглавил животное. Он рубил еще и еще, не в силах остановиться. С каждым ударом в плече и ребрах нарастала волна пронзительной боли. Мир померк у него перед глазами. Он помог Ратагану подняться, и гигант повис у него на плече, проклиная, на чем свет стоит, свою хромоту.

Вдруг все кончилось. Ворота с грохотом закрылись. Последние из оставшихся во дворе гриффешей были убиты. Струи дождя заливали лицо Ривена, текли по спине. Стекали с доспехов стражей, которые никак не могли отдышаться после такой свалки. Было слышно, как там, снаружи, оставшиеся гриффеши бросаются на бревна частокола и на запертые ворота. В визге зверюг явственно слышались злоба и бешенство. Ривену стало не по себе.

— Неслабая драка, Сказитель, — прохрипел Ратаган. — Это становится доброй традицией: спасать жизнь друг другу. — Он умолк, переводя дух. — Вот именно, доброй традицией. Да продлится хорошее начинание — пусть так оно будет и впредь. — Он улыбнулся, и зубы его сверкнули в отблесках факелов.

— Ратаган, муж мой, — раздался вдруг женский голос из толпы воинов и слуг, и вперед вышла хрупкая стройная женщина, закутанная в плащ. Толпа расступилась, давая ей дорогу. Она отбросила капюшон за спину, открыв золотистые волосы, вспыхнувшие мягким сиянием под дождем.

— Скорее в дом. Ты ранен. Рада видеть тебя снова дома.

Улыбка стерлась с лица Ратагана.

В комнате не было света — только отблески огня в очаге. Очаг поражал своими громадными размерами. Плита над ним располагалась на высоте плеч Ратагана и по длине не уступала кровати. Языки огня лизали поленья толщиной с бедро крепкого мужчины. Железная подставка для дров сияла отраженным оранжевым светом пламени. По комнате разливалось красновато-желтое свечение, и только в самых дальних ее углах скопился сумрак. В дрожащих отсветах можно было разглядеть высокий потолок, который поддерживали потемневшие деревянные балки. Пол просторной комнаты выложен каменными плитами. Посередине стоял длинный дубовый стол с незажженными свечами, который приезжие завалили своей промокшей одеждой и оружием. У очага на двух деревянных скамьях с высокими спинками сидели Ратаган и Ривен. Гигант сжимал в кулаке фляжку и время от времени припадал к ее горлышку. На лице его явственно читалось напряжение. Утолив жажду, оба они переоделись в сухое. Ратаган склонил голову набок и прислушался к вою ветра, который стучал ставнями.

Дверь отворилась, и к ним вошел Лиса с подносом, уставленным яствами. Следом за ним в комнату проскользнула женщина. Скрипнула крышка оловянного сундучка — женщина достала тоненькую свечу и наклонилась к огню, чтобы зажечь ее. Ратаган молча взял свечку у нее из рук и поднес к огню. Фитилек вспыхнул. Женщина улыбнулась ему, но Ратаган угрюмо уткнулся носом в свое пиво.

Зажгли свечи. В комнате стало светлее. Теперь, когда были видны высокие стены, комната стала какой-то пустой.

— Какие новости? — спросил Ратаган, нагнувшись к подставке для дров.

— Отогнали гриффешей. — У нее был высокий голос, у этой женщины. И он чуть дрожал от обиды. — Мертах и остальные обходят сейчас соседние фермы, чтобы удостовериться, что там ничего не случилось плохого.

— Жаркая была драка, — проговорил Айса, и глаза его блеснули в свете свечей.

Ратаган хмыкнул.

— А была б еще лучше, если бы бедных калек-инвалидов не прогнали с поля брани. Я на этот счет поговорю с Мертахом, когда он вернется.

— Да под конец там и не драка была, а так… погоня за отступающим в панике противником, — утешил его Айса. — Твоя нога… и болезненное состояние Сказителя… куда вам теперь еще бегать.

— Миркан правильно говорит, Ратаган, — откликнулась женщина, положив руку ему на плечо. — И чего ты все рвешься куда-то, только ради того, чтобы еще раз окрасить свой клинок кровью. — Она была маленькая, худенькая, с голубыми глазами и светлыми золотистыми волосами, заплетенными в длинные косы. Аэлин. Жена Ратагана.

— Ибо это — одно из немногих деяний, в которых я превосхожу многих, — ответил ей Ратаган. — Другой мой талант — способность, к питию. — Он опорожнил свою флягу. После минутного колебания Аэлин взяла ее и подошла к столу, чтобы наполнить снова.

Ривен нервно заерзал. Аэлин увела их в дом, когда схватка еще продолжалась, когда Мертах и мирканы все еще бились с гриффешами. Но теперь все закончилось. Айса и еще трое стражей — раненых — присоединились к Ратагану с Ривеном в доме. Эти трое расположились в нижнем зале, где с них сняли доспехи и обработали раны. А Мертах с отрядом отправился в погоню за разбитой сворой гриффешей, чтобы окончательно их добить, а потом обойти окрестные фермы — поглядеть, все ли в порядке.

Ратаган после этого не сказал ни единого доброго слова жене, хотя та то и дело бросала в сторону мужа едва ли не умоляющие взгляды. Ривен с лицом, искаженным от душевной боли, не отрываясь глядел на нее, — но только тогда, когда она отворачивалась и не могла его видеть. Ривен даже и не догадывался об этой стороне жизни Ратагана, да и не был уверен в том, что хочет знать причину. Он уже убедился на собственном опыте, каково это бывает, когда чужие люди суют нос свой в твои дела и бередят твои раны.

Аэлин поднесла им деревянные тарелки с едой. Ржаной хлеб, сыр, яблоки и мясо. Однако яблоки уже сморщились, — видно, хранились долго, — а мясо было крепко засолено, чтоб не испортилось.

— Как тут дела? — тихо спросил ее Ратаган, нарезая сыр.

Она подсела к нему.

— Неплохо, для таких-то времен. У нас были потери, но сравнительно небольшие. Вооруженные дозоры навещают нас регулярно. Как всегда. Раза два к нам заезжали люди от Лионана. Кое-кто был ранен. Они говорили, на севере — еще хуже. И надо что-то делать. — Она бросила быстрый взгляд на Ривена, обратив внимание на его покрытый шрамами лоб и знак Сказителя на груди, нити которого блестели в свете огня.

— Ходят слухи о людях с гор…

— Каких таких людях? — насторожился Ратаган.

— О Горнем народе. Говорят, это они виноваты в том, что наступили такие ужасные времена. А люди Лионана говорят, что давно уже пора очистить Долы от этой заразы. Что мы должны объединиться. Они говорят, что зло бродит среди холмов — и личины его многочисленны. И что с гор поодиночке спускаются ведьмы и колдуны и ищут расположения людей. — Она опять покосилась на Ривена.

Ратаган вдруг отшвырнул кусок хлеба, который поджаривал на огне.

— Вот черт! — Он тяжело поднялся на ноги и повернулся спиной к очагу. — Так это, выходит, люди Лионана болтают, а Лионан теперь якшается с Брагадом. Эти россказни — то, что меньше всего нужно Гаррафаду и Карнаху. И так все идет паршиво. А тут еще их пугают какими-то страшилками про Горний народ.

— Но кто же тогда виноват? — спросила она, вскинув голову. Свет очага высветил изящную линию ее шеи.

— Я… — он вдруг запнулся. — Я не знаю. Никто не знает, даже Гвилламон.

— А уж он-то как раз должен знать, будучи тем, кто он есть. — В ее голосе промелькнуло что-то похожее на иронию. Ратаган нахмурился.

— Я приехал не для того, чтобы препираться с тобой.

— Тогда зачем ты приехал — после того, как шесть месяцев тебя не было тут ни разу?

— Клянусь луной и звездами, женщина, ты думаешь, что мне доставляет какое-то удовольствие торчать здесь? — Он закрыл глаза. Она встала и быстро вышла.

— Аэлин… нет. Постой!

Она даже не обернулась. Затворила за собой дверь, не проронив ни звука. Айса принялся обтирать оружие, сваленное на столе, хотя оно и так уже было сухим. Ривен продолжал жевать хлеб, но впечатление было такое, что жует он песок.

Ратаган сел.

— Не я затеял все это, ведь так?

Ривен передал ему фляжку.

— Ты.

— Сколько раз Байклин с Мертахом пытались меня сюда затащить… и так вот каждый раз. — Ратаган покачал головой и горько улыбнулся, но глаза его как-то странно блестели. Он потер их костяшками пальцев и вновь обратился к пиву. Айса сгреб в охапку воинское снаряжение и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Ратаган… — начал было Ривен.

— Я взял ее с ребенком, — заговорил вдруг Ратаган. — Да она и сама-то была ребенком. Ребенок тот умер, и у нее больше не было детей. Как хорошо нам было вместе, когда мы только-только поженились. Такая ласковая, красивая… Она и сейчас еще хороша. Но теперь между нами это… Драки. Вино. И тут уж ничем не помочь. — Он сделал несколько жадных глотков. — Погоня за ретирующимся противником! Я огрею Мертаха дубиной, как только сюда приползет. — Он наполнил флягу Ривена. — Я расскажу тебе сказочку. Хорошую и смешную к тому же, если у тебя хватит терпения выслушать…

На улице завывал ветер, спустившийся с вершин гор. Ветер, несущий зиму.