26. Расцвет полковника Асадо
Когда на следующее утро полковник пришел на службу и открыл дверь камеры юриста-радикала, в нос ему ударило жуткое зловоние стоялой мочи. Юрист с запекшейся кровью на губах и подбородке воплощением униженности скорчился на краешке подстилки.
– Выходи! – приказал полковник. – И попомни на будущее, кого следует уважать.
– Уважать? – Юрист поднял голову. – Как можно уважать тех, кто исповедует насилие?
– До тебя я ни разу никого не ударил, ты первый, – ответил полковник. – Я поступил как мужчина, а не как солдат.
Юрист-радикал горько рассмеялся.
– Вы хотите получить сведения о людях, которые сражаются за лучшую жизнь. Вам нужно, чтобы все оставалось, как сейчас. Ради этого вы готовы зверски избить живого человека. Вы фашист!
Полковник ничего не ответил. Вышел из камеры и запер дверь. Через несколько минут вернулся с ведром и шваброй.
– Прежде чем уйдешь, прибери-ка здесь, – сказал он.
– Я отказываюсь, – ответил юрист. – Не моя вина, что меня заперли в помещении, где нет туалета.
Полковник сунул ему в руки швабру:
– Либо уберешь, либо отсюда не выйдешь.
Он запер дверь и отправился на первое собеседование.
Сегодня оказалось гораздо легче давить и пугать и без того перепуганных людей. Одну учительницу полковник наотмашь ударил по лицу, а к вечеру в камерах сидели уже трое отказавшихся говорить, включая юриста, который в своей камере убрал, но пригрозил судом за неправомерное лишение свободы. Полковник не знал, как с этим человеком поступить, – боялся, что тот действительно подаст в суд, и все закончится расстрелом.
По дороге домой он раздумывал: «Он – червяк, насекомое, тот самый осадок, где происходит брожение, что вызывает анархию и гибель отечества». Вспомнив слова генерала Рамиреса, что подрывные элементы необходимо удалять из кровеносной системы общества «навсегда», полковник подумал: «Ну да, этот ползучий гад – самый настоящий подрывной элемент, точно». Он решил выполнить свой патриотический долг, но из-за этого всю ночь не спал.
Утром, преодолевая отвращение и дрожь в руках, полковник застрелил юриста. Когда стемнело, он вытащил обмякшее тело и затолкал во вместительный багажник «форда». Выехав за город, бросил труп на городской свалке и сверху присыпал мусором. Ночью бездомные псы раскопали останки, и поутру мусорщики обнаружили полуобглоданный труп. Местная газета дала несколько строчек о происшествии, а личность покойника установить не удалось. Тело похоронили, на могиле поставили деревянный крестик с надписью «Неизвестный».
Полковнику полегчало; к тому же его осенила блестящая идея. Просмотрев дело покойного, он удостоверился, что тот проживал один. Полковник решил обыскать квартиру юриста – может, там обнаружатся сведения о подрывных элементах.
Взломав дверь «фомкой», когда поблизости никого не было, полковник без труда проник в квартиру. Внутри оказалась натуральная помойка. Пепельницы полны окурков, по полу разбросана грязная одежда, замызганная постель не прибрана. Полковник прошел к письменному столу и, осененный еще одной блестящей идеей, вставил в пишущую машинку лист бумаги и отстучал: «Больше нет сил терпеть. Ухожу».
Он порылся на столе и взял несколько бумаг, которые вроде представляли интерес. Потом осмотрел книжные полки: «Капитал», «Психопатология повседневной жизни» Фрейда, «Массовая психология фашизма» Райха и все в таком роде. «Правильно я этого слизняка пристукнул», – решил полковник.
Он прошелся по квартире и в тумбочке у кровати обнаружил золотое кольцо с «тигриным глазом». Вынул. Подумал: «Наверное, недешевое» – и положил на место. Через минуту опять выдвинул ящик и взял кольцо.
– А почему бы и нет? – сказал он вслух. – Этому ублюдку оно уже не понадобится.
Положил в карман, но тотчас почувствовал себя очень виноватым. Достал кольцо, взглянул, намереваясь положить обратно в ящик, надел на мизинец, да там и оставил.
Уходя, полковник заметил, что сильно попортил дверь «фомкой», и решил: «Раз уж выглядит, будто грабители побывали, надо, чтобы вся квартира выглядела, будто они и впрямь побывали». Он вернулся в квартиру и прилежно раскидал по полу кое-какие шмотки; вышло неубедительно, и тогда, оставив попытки создать художественное впечатление от грабительского визита, он все перевернул вверх дном. Стало гораздо лучше.
В тот же день полковник пришел к выводу, что настало время пополнить ряды дознавателей: потребуется вечность, чтобы в одиночку разгрести дела. С разрешения генерала он взял трех приятелей из своего полка, и тех повысили в чине. Потом генерал вызвал полковника к себе.
– Полковник, – сказал он, – я прочел ваши доклады, и меня беспокоит, что дело ведется недостаточно тщательно. Кажется, вы рассылаете людям открытки? Ценю ваше стремление к экономии средств, но ведь люди, явившиеся по открытке, не могут быть подрывными элементами.
– Да, господин генерал, – ответил полковник. – Но я стараюсь все делать основательно. Я полагал, лучший способ скрыть принадлежность к подрывным элементам – притворяться, что ты не из них. Думаю, лучше все-таки удостовериться.
– Понимаю, – сказал генерал.
– К тому же один подрывной элемент я уже выявил, – продолжил полковник. – И этот случай… э-э… ликвидирован, господин генерал.
– Прелестно, полковник. Но, по-моему, лучше сосредоточиться на тех, кто вообще не является по вашему вызову. И еще одно…
– Слушаю, господин генерал?
– Если требуется, как вы это называете, «ликвидация», нежелательно, чтобы оставались ваши открытки. Их потом могут обнаружить родственники. Улавливаете мою мысль?
– Так точно, господин генерал.
– Полагаю, будет лучше, если вы в гражданской одежде прибудете к ним домой и. препроводите в училище. Думаю, следует завязывать им глаза, чтобы не знали, куда их доставляют. – Генерал добавил голосу отеческой мудрости и доверительности. – Между нами, полковник, с точки зрения психологии, это весьма действенный способ добиться результата. Слегка напуганный собеседник быстрее сообщит необходимую информацию. Как ни противно, полковник, выполняя служебный долг, приходится людей иногда и попугать.
– Так точно, господин генерал.
– И вот еще что. Следует несколько расширить работу. Сформируйте оперативную группу. О расходах не беспокойтесь. – Генерал небрежно махнул рукой. – Присылайте мне счета, я их проведу через Армейский благотворительный фонд и Программу пенсионного обеспечения солдатских вдов.
Полковник поручил трем своим приятелям отобрать еще по четыре идеологически выдержанных человека, и вскоре центр собеседований заработал на всю катушку. Обычно с наступлением темноты двенадцать наймитов отправлялись за подрывными элементами и привозили их группами по четыре человека, а полковник и его друзья вели допросы. Полковник отмечал, что подозреваемых нередко доставляют сильно избитыми, в шоковом состоянии, но оперативники объясняли, что задержанные яростно сопротивлялись, и не оставалось другого выхода.
– Прелестно, – отвечал полковник, переняв от генерала Рамиреса манерность и некоторые словечки.
Дело осложнялось тем, что избитых людей домой не вернешь – они пожалуются на арест и насилие тайной полиции. Полковник держал их в училище, где вскоре возникло невероятное перенаселение. Все это уже действовало ему на нервы: приходилось составлять расписание кормежки, расписание умываний, расписание посещения уборной, да еще составлять счета, вызывать на собеседования, безрезультатно допрашивать и. что хуже всего, целыми днями слушать, как задержанные колотят в двери, вопят о своих правах и рыдают. Порой, когда уже не было сил все это выносить, полковник ходил по камерам и бил крикунов, пока не затыкались.
Однажды к нему доставили молодую женщину, прекрасно одетую, с умело наложенным макияжем и державшуюся весьма уверенно. Она доверительно улыбнулась и, опустившись на стул, поинтересовалась:
– Так чем же я могу быть вам полезна?
Под ее взглядом полковник отчего-то занервничал. Он спрашивал о подрывной деятельности, а женщина все так же пристально смотрела и доверительно улыбалась.
– Что я должна сделать, чтобы отсюда выбраться? – спросила она. – Пожалуй, я готова на все.
Она говорила, с чувственным придыханием растягивая слова, а «все» произнесла так многообещающе, что полковник вздрогнул.
– На все? – переспросил он.
– О да, на все.
Мгновенье они смотрели друг на друга, потом женщина встала, подошла к двери и повернула ключ. Затем вплотную подошла к полковнику и жарко прошептала ему на ухо:
– Ты только скажи, что тебе сделать, а потом отпусти меня.
Она отстранилась и радостно улыбнулась. Потом стала перебирать пуговицы на рубашке полковника, и тот возбудился. Такая жаркая, мускусная. Она отвернулась, глянула через плечо. Сбросила туфли на каблуке и очень медленно, дразняще, разделась. Смешавшийся, напуганный полковник зачарованно за ней следил. Сердце колотилось, слегка подгибались колени. Голая женщина повернулась к нему, вскинула руки и, рисуясь, сделала пируэт.
– Нравится? – спросила она.
– Мадам, попрошу вас одеться, – придушенно проговорил полковник.
– Ну, не будь таким бякой. – Она надула губки, подошла совсем близко и принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.
– Мадам, должен вас предупредить…
– Ш-ш, – не прекращая своего занятия, она приложила пальчик к его губам. Потом расстегнула ему ширинку и скользнула туда изящной прохладной ручкой. Полковник почувствовал, как набухает и твердеет против воли; он прерывисто задышал. Женщина улеглась на столе среди бумаг и протянула к нему руки.
– Мадам, я…
– Ну, иди же. – Она снова надула губки. – Пошали в кои-то веки!
Полковник взгромоздился на нее, но чувствовал себя так неловко и глупо, что эрекция его покинула. Он мысленно приказывал ей вернуться, но вскоре в омерзении и унижении сполз.
– Пошла вон отсюда! – рявкнул он.
– Не надо сердиться, – проворковала женщина голосом мамочки, успокаивающей ребенка, который ушиб ножку. – Я только хотела тебя порадовать.
Она деловито одевалась, но при мысли о том, какой случай он упускает, к полковнику вернулась эрекция. Подойдя к женщине сзади, он рывком ее развернул, сорвал трусики и усадил на край стола. Она обхватила его руками за шею и сцепила ноги у него на спине, и он кончил после нескольких толчков.
Когда она ушла, полковник заглянул в ее дело. «Проститутка по вызову; замечена в профессиональных связях с профсоюзными чиновниками».
Стало быть, его только что бесплатно угостила потаскуха. Взбешенный полковник чувствовал себя глубоко уязвленным. Какая гнусность.
Но с тех пор он иначе относился к арестованным женщинам. На допросах он чувствовал свою власть; член напрягался, по ногам бежали мурашки. Он видел себя богом, а женщин – доступным одноразовым товаром – их можно прихлопнуть, как мух. Но больше ни одна себя не предлагала, и полковник начал терять терпение. Однажды он не выдержал.
Она была девятнадцатилетней студенткой факультета социологии, симпатичной кудрявой шатенкой с ярко-голубыми глазами. Она говорила, что ей ничего неизвестно, и он вышел из себя, что с ним теперь случалось нередко. Он хлестнул девушку по лицу, и та с грохотом повалилась на пол. Заплакала, поскуливая от беспомощности, а полковник вытащил брючный ремень и принялся ее стегать; студентка пронзительно кричала, извиваясь на ковре.
– Говори, черт бы тебя побрал! – вопил полковник. – Говори!
– Но я… ничего… не знаю, – выдавила девушка между рыданиями.
Полковник нагнулся и перевернул ее на спину. Заплаканное девчоночье лицо в разводах туши. Он разорвал на ней рубашку и вздернул лифчик.
– Лучше скажи! – Он мял ей грудь.
– Господи! – в отчаянии простонала девушка, беспомощно всхлипывая; полковник расстегнул ей джинсы и стянул их, потом стащил трусики. Пока он насиловал девушку, она лежала неподвижно и только плакала.
С тех пор полковник насиловал почти всех женщин, проходивших через его кабинет, – особенно тех, кто помоложе и покрасивее, – а потом запирал в камеры. Самых симпатичных он использовал несколько раз, а потом отдавал оперативникам, у которых выработались такие же привычки. Теперь полковнику было на все наплевать. Он получил абсолютную власть. Он мог делать все что угодно.
Избивать заключенных стало для него обычным делом. Сначала они лгали, чтобы сказать ему хоть что-то, но он не обращал на это внимания. Арестовывал оболганных и избивал их тоже. Полковник обнаружил, что многие, особенно девушки, ужасно боятся, как бы им не изуродовали лицо, и завел в кабинете кочергу, всегда лежавшую на газовой горелке. Он прознал, что заключенные зовут его «Асадо», что по-испански значит «злой» и еще «мясо на вертеле». Полковник воспринял имя с мрачным удовлетворением и не возражал, когда его так называли коллеги. В устах заключенных прозвище звучало признанием его власти, в устах соратников – фамильярно и непринужденно. Трое его приятелей тоже получили клички: того, кто любил допрашивать с электробичом для скота, прозвали «Электрик», другого, применявшего дыбу, – «Изверг», а третьего, любителя топить, – «Банщик».
После такого обращения выпускать арестованных невозможно, и тех, кто не умирал под пытками, обычно убивали выстрелом в шею, перебивая позвонки, – от этого поменьше грязи. На спортивных площадках Военного училища инженеров электромеханики тела уже не помещались, и полковник стал изыскивать другие возможности. Он выстроил крематорий, а часть трупов распихал по кладбищам, где их закопали с табличками «Неизвестный». Конфисковав самолет транспортной авиации, полковник приказал разбросать тела над джунглями – эта операция называлась «свободное падение», – а вину за гибель людей возложили на террористов. Часть трупов выбросили в море, но когда прилив вынес их на курортное побережье в ошеломляющем количестве, от такого метода пришлось отказаться.
Очень скоро газеты запестрели публикациями о вооруженных головорезах, разъезжающих в «фордах» и похищающих граждан, – историями о пропавших без вести людях. Родственники исчезнувших засыпали полицейские участки прошениями о передаче дела в суд, что совершенно сбивало правоохранительные органы с толку. «Мы не можем удовлетворить вашу просьбу, – отвечали они, – поскольку нет данных, что арест имел место». Полковник Асадо положил этому конец, арестовав всех журналистов, кто писал о похищениях, и всех родственников, поднявших шум. Вскоре все всё поняли – особенно когда в игру вступили военно-морские и воздушные силы. Тихий ужас охватил столицу государства.
Полковник Асадо открыл еще четыре центра, под его началом трудились шестьдесят человек. Поняв, что генерал Рамирес не утруждает себя проверкой счетов, полковник стал сбывать имущество задержанных и весьма на этом разбогател; еще он принимав деньги от тех, кто пытался купить свободу, а уж затем убивал.
