Сентябрь явился последним пиком.

Граничившие с безумием спасательные работы, продолжавшиеся между тайфунами, были полностью прекращены в конце сентября, когда при взрыве сразу погибли четыре отряда спасателей, а десантное судно, с трудом сумевшее взять на борт около ста человек, едва выйдя в море, попало под прямой удар тайфуна и затонуло.

Сикоку, почти на сто километров переместившись на юг, уже полностью был под водой. От Кюсю оторвалась южная его часть и, переместившись на несколько десятков километров к юго-западу, затонула; гряды Асо и Ундзэн на северном Кюсю, едва высовывавшиеся из воды, продолжали взрываться. Западная Япония, отделившись от Хонсю у озера Бивако, закружилась, словно отсеченная голова Дракона, повернулась восточной стороной к югу и, продолжая погружаться в море, рассыпалась на мелкие куски. В крае Тохоку гористый район Китаками нырнул под воду на сотни метров, а горная гряда Оу, расколовшись, продолжала извергать огонь и дым. Считали, что от Хоккайдо, возможно, останется над водой пик Асахи.

Заключительный акт трагедии разыгрался в Центральном горном массиве гряды Канто, к которому уже никто не мог приблизиться. Здесь, не прекращаясь, происходили сильные взрывы — энергия, вызвавшая перемещения, рождала все новые и новые тепловые потоки, а морская вода проникала в растрескавшиеся и расколовшиеся скальные массивы. Горы разрушались и рассыпались, взлетали на воздух, а весь массив целиком продолжал перемещаться вдоль шельфа в морские глубины. Одно время береговая линия чуть поднялась. Но это было не более чем всплеск — то же происходит с тонущим судном: перед окончательным погружением оно заваливается на бок и один борт поднимается выше другого. А здесь сила слепого гиганта тянула остатки архипелага в бездонную пучину.

В кают-компании «Харуны», где располагался штаб Д-1, Наката по-прежнему был занят обработкой поступающих данных. И вот в какой-то момент он обнаружил, что делать больше нечего. Совсем нечего. Конечно, ему еще предстояло «переварить» целую гору самых различных материалов, чтобы написать отчет и завершить его короткой фразой «конец операции», но никаких новых данных уже ниоткуда не поступало.

Вдруг он заметил на панели горящие буквы сообщения, переданного через спутник связи: «КОНЕЦ — Х, X — 09.30.0000 J».

Он провел ладонью по лицу, потрогал отросшую до груди бороду. Потом взял из пепельницы чей-то окурок, хотел прикурить, но нигде не мог найти спичек.

Вошел Юкинага — землисто-серое лицо, запавшие щеки, тусклые глаза.

— Ты все еще работаешь?! — почти с возмущением воскликнул он. — Операция была прекращена еще в полночь. Сколько раз тебе это повторять?..

— Дай, пожалуйста, спички… — попросил Наката. — И что же, Япония утонула?

— Передавали по телевизору съемки с самолета. Тридцать минут назад произошел последний гигантский взрыв Центрального массива… — сказал Юкинага, протягивая Накате горящую зажигалку. — Еще над водой, но опускание и сползание продолжаются, так что не долго уже…

— «Не затонул еще „Тэйэн“…» — продекламировал Наката и с ожесточением затянулся. — Так, говоришь, операция закончилась…

— Уже восемь часов прошло… — прислонившись спиной к стене, Юкинага сложил на груди руки. — Ты совсем уж того…

— В конечном итоге сколько же человек вывезли?

— Не известно. Данных на конец августа еще нет… — Юкинага устало зевнул. — Сейчас по телевидению начнется передача обращения генерального секретаря ООН к народам мира и речь японского премьера. Посмотрим?

— А на кой… Какой толк речи слушать?..

Загасив сигарету о пепельницу, Наката быстро встал.

— Конец… Конец, вот как… Операция закончена… Выйдем на палубу?

Насвистывая мелодию «Ни дыма, ни облаков», Наката крупными шагами направился к коридору. Юкинага начал злиться, но последовал за ним.

Палуба была освещена яркими лучами солнца. На воде не было видно ни пемзы, ни пепла, которые последнее время в изобилии плавали вокруг корабля. Море казалось черным, свистел ветер, «Харуна» шла со скоростью около двадцати восьми узлов.

Небо пока было голубым. Но казалось, что в глубине этой голубизны уже начинает оседать белесая муть.

— Жара… — щурясь от солнца, проговорил Наката. — А солнце-то как высоко. Сейчас ведь утро?

— По японскому времени, — сказал Юкинага. — Вот уже четырнадцать часов, как мы повернули к Гавайям…

— Значит, не видно уже дыма Японии?

Из-под ладони Наката посмотрел на северо-западный горизонт. Над ним висели серые тучи. Не зная местонахождения «Харуны», Наката не мог определить, что это — облака или дым извержения.

— «Не затонул еще „Тэйэн“…» — опять сказал Наката шутовским тоном.

— Отдохнул бы, а? — хмурясь от его развязности, предложил Юкинага. — Никак, ты слегка тронулся…

— Итак, конец… — Наката облокотился о бортовые перила. — Кончился Японский архипелаг… Бай-бай, в общем… Дай сигарету!

— Да, конец… — Юкинага протянул ему пачку. — И нашей работе тоже…

Зажав в губах сигарету, Наката смотрел на стремительно убегавшие волны. На этот раз он что-то долго не требовал спичек.

— Да, работа… — медленно пробормотал Юкинага. — Мне вчера Онодэра приснился. У меня все время такое ощущение, что он жив… А ты как считаешь?

Ответа не было. Потом Наката невнятно, сдавленным голосом пробормотал:

— Что-то… ужасно я устал…

Отведя взгляд от горизонта, Юкинага обернулся. Огромное тело товарища, переломившись, бессильно висело на перилах, так и не закуренная сигарета, выпав изо рта, застряла в бороде.

— Послушай, Наката…

Когда испуганный Юкинага коснулся плеча товарища, тело сползло с перил и с шумом рухнуло на палубу.

Наката храпел, раскинув руки. Его широко открытый рот до самого горла освещало солнце,

Онодэре показалось, что он крикнул: «Жара! Здесь слишком жарко… Включите кондиционер… Нет, лучше сначала холодного пива…»

Он приоткрыл глаза и увидел круглое маленькое лицо девочки. Ее большие глаза озабоченно смотрели на него.

— Болит? — спросила девочка.

— Нет, просто жарко, — Онодэра едва разомкнул губы — мешали бинты, покрывавшие все лицо. — Уже скоро ведь субтропики начнутся…

— Да, ну да… — сказала девочка, и ее глаза вдруг стали печальными.

— Связались с Накатой и Юкинагой?

— Пока нет…

— Нет еще… Ничего, наверное, скоро свяжемся… — сказал Онодэра. — Ведь все равно встретимся, как только прибудем на Таити… А знаешь, как хорошо на Таити!.. Правда, там еще жарче…

Лицо девочки исчезло из поля зрения Онодэры. Опять задремав, он вдруг почувствовал на лбу что-то холодное.

— Ох, как хорошо стало… — пробормотал он. — Стало прохладно…

Онодэра снова увидел ее лицо. Большие глаза были полны слез.

Неожиданно прояснилась память. Вулканы… извержения… вертолеты… Рэйко… (Рэйко?)… Снег… землетрясение… рассыпающиеся горы… раскаленный пепел, вулканические бомбы… а сверху течет лава, багровая тяжелая лава…

Да, ведь… — спохватился Онодэра и спросил:

— Япония уже затонула?

— Право, не знаю, но…

— Все равно… затонет… — пробормотал Онодэра. — Нет, уже затонула, наверное…

Он закрыл глаза, что-то горькое подступило к горлу, веки стали влажными от слез.

— Спи… — сказала девочка, вытирая слезы прохладным и нежным пальцем. — Тебе надо много спать…

— Да, буду спать… — кротко, как ребенок, сказал Онодэра. — Но мне жарко… Все тело жжет. А ты кто?

— Забыл, да? — она грустно улыбнулась. — Я же твоя жена…

Жена? — подумал Онодэра, вновь ощущая нестерпимый жар. Странно… Какая-то тут ошибка. Моя жена… ведь погибла… под вулканическим пеплом… Жена, ладно уж…

— Не можешь заснуть?

— Расскажи мне что-нибудь, — просительно произнес Онодэра. — Да, расскажи… лучше сказку, чем песню… я всегда… давно еще засыпал под сказку…

— Рассказать… — она озабоченно склонила голову. — Что же рассказать?

— Все равно… можно и печальное что-нибудь…

— Даже не знаю… — сказала девочка, ложась с ним рядом, но стараясь не касаться его целиком забинтованного тела. — Вот моя бабушка… Она была родом с острова Хатидзе, с островов Идзу… Она вышла замуж и приехала в Токио… Но моя родина с материнской стороны на острове Хатидзе… Бабушка была большой мастерицей — ткачихой, знаешь хатидзесские ткани? Так вот, она убежала из дому с молодым человеком… Но бабушка всю жизнь тосковала по Хатидзе, и, когда она умерла, ее прах погребли на Хатидзе. А я, когда была маленькой, несколько раз ездила на Хатидзе, на ее могилу… Не интересно?

— Нет, нет, продолжай… — сказал Онодэра.

— На острове Хатидзе есть одна легенда — «Сказ про Танабу», страшная, грустная и печальная история… В стародавние времена случилось на Хатидзе землетрясение, а потом цунами. Все жители погибли… Спаслась только одна женщина, Танаба. Она ухватилась за весло, и ее прибило волной к берегу, прямо к пещере. Это было очень давно, видно, в те времена суда еще не ходили на Хатидзе… И пришлось Танабе жить совсем одной в пещере на вымершем острове… Но эта женщина, Танаба, тогда была беременной… Она все больше полнела и вскоре в муках родила младенца. А младенец был мальчик… Танаба сама привела себя в порядок после родов, дала младенцу грудь и начала его растить… Я думаю, ей стало гораздо тяжелее жить, когда у нее появился ребенок… Но все равно Танаба его вырастила… Мальчик вырос и превратился в прекрасного юношу. Однажды вечером Танаба позвала сына и рассказала ему, как погибли все островитяне и как она осталась совсем одна с ребенком во чреве. Потом она сказала: «Нам с тобой придется сделать так, чтобы на этом острове вновь были люди. Ты подаришь мне ребенка, и я тебе рожу сестру, потом ты на ней женишься и народишь детей…» И она родила девочку… А сын ее женился на сестре, и их потомки размножились… Говорят, они и есть нынешние островитяне…

Пылая в жару, Онодэра раскручивал клубок воспоминаний. Танаба… остров Хатидзе… острова Бонин… холодное, мрачное морское дно…

— Какая-то жуткая, страшная история, правда? Когда я ее в первый раз услышала, маленькой еще, мне стало нехорошо… И очень грустно. Могила Танабы и сейчас… нет, совсем еще недавно ее могила была на Хатидзе у обочины дороги… Это груда крупной гальки с побережья острова, вся заросшая мхом… Кажется, никакой надписи нет… Маленькая такая могилка… и солнце играет на гальке… И ничего страшного нет, и посидеть у этой могилы даже приятно… Но там, в глубине… грустное, грустное… и страшное…

Девочка вздохнула, склонила голову.

— Знаешь, я ведь в детстве еще слышала эту легенду и давно ее не вспоминала. А теперь, после этого, вдруг вспомнила. С тех пор только и думаю про Танабу… Поразительная женщина… А история — грустная, страшная и даже противная… Но сейчас Танаба словно дает мне новые силы. Ведь во мне тоже течет кровь островитян, пусть даже все погибнут, и я останусь одна, я все равно буду жить. Рожу ребенка, безразлично от кого, и выращу его. А если этот ребенок будет мальчиком, а муж мой куда-нибудь исчезнет, рожу от мальчика ребенка…

Онодэра тихо дышал во сне. Девочка осторожно, чтобы не разбудить его, спустилась на пол с качающегося спального места. Онодэра вдруг открыл глаза.

— Качка какая…

— Да?.. — испуганно оглянулась девочка. — Болит?

— Ага… мы сейчас пересекаем Куросио южнее мыса Носима. Вот и качка… — невнятно сказал Онодэра. — Да, до Гавайев еще долго… Гавайи, потом Таити…

— Да, — сказала девочка дрогнувшим от слез голосом. — Ты уже потерпи и постарайся уснуть…

На некоторое время Онодэра затих, но потом вдруг страшно ясно и напряженно произнес:

— Япония уже затонула?

— Не знаю…

— Посмотри в иллюминатор. Еще должно быть видно.

Девочка как-то неохотно подошла к окну.

— Видно Японию?

— Нет…

— Неужели уже затонула… Даже дыма не видно?

— Ничего не видно…

Вскоре Онодэра мучительно задышал во сне.

Девушка — Масуко — забинтованной культей правой кисти вытерла слезы.

Поезд стремительно несся на запад по холодным, скованным ранним морозом просторам Сибири. За окном была глухая, беззвездная ночь.