Часть седьмая.
Гибель Дракона

На восточном конце Евразии, занимающей половину северного полушария, умирал Дракон.

Дракон корчился в жестоких судорогах. Его тело — изогнутое, словно в погоне за шаром, с задорно поднятым хвостом — сейчас было охвачено огнем, окутано дымом. Его крепкий хребет, между шипами которого росли густые зеленые леса, растрескался, и из этих ран, пульсируя, била горячая кровь. Из глубин Куросио, ласкавшего его с древнейших времен, выглянула смерть и с хищностью голодной акулы своими страшными зубами вгрызлась в его бок. Она отрывала кусок за куском, и живое, кровоточащее мясо исчезало в ее ненасытной утробе — в беспредельной пучине океана.

На южной стороне Центрального тектонического района южные половины Кюсю, Сикоку и полуострова Кии были уже отодраны от тела Дракона и большей частью поглощены морем. В краях Канто и Тохоку широкая полоса воды отделила полуостров Бофуса от Хонсю, его выступающая в океан часть погрузилась более чем на десять метров, а побережье Рикутю тоже нырнуло в Тихий океан, переместившись на двадцать с лишним метров. На Хоккайдо в Томакомай и Отару вошла морская вода, а полуострова Нэмуро и Сирэтоко, оторвавшись от суши, погрузились в море. Подобные же изменения происходили на островах на юго-западе Японии и на Окинаве; нескольких островов уже не стало.

За Драконом стоял невидимый гигант.

Четыре миллиона лет назад, когда на краю старого континента из посеянного семени народился Дракон-детеныш, где-то глубоко в недрах между ним и континентом появился слепой гигант, который начал выталкивать новорожденного в океан. Оторвавшись от матери-земли, плывя по бурным волнам, младенец рос и рос, все больше и больше возвышаясь над водой, и наконец превратился в могучего зрелого Дракона.

И вот сейчас слепой гигант, не перестававший все эти годы толкать Дракона, вдруг взбесился, сломал ему хребет, опрокинул и начал тянуть на дно. Всего за два-три года после начала катаклизма Японский архипелаг сдвинулся на несколько десятков километров на юго-юго-восток. Сила, толкавшая Японию со стороны Японского моря, проявлялась наиболее активно в центре Хонсю. Западная часть разлома передвинулась на тридцать километров, восточная — на двадцать к юго-юго-востоку, расстояние между устьями рек Тоекава и Ои в заливе Ацуми за какие-то несколько месяцев увеличилось больше, чем на два с половиной километра. На разодранной пополам земле целиком погрузились на дно города Тоехаси, Хамамацу и Какэ-гава, морская вода уже омывала подножия Южных и Центральных Японских Альп и, поднявшись против течения по реке Тэнрю, хлынула в котловину Ина, постепенно превращая ее в узкое, длинное озеро.

Период дождей начался не в июне, как обычно, а раньше, возможно из-за выделения огромных масс подземного тепла. В результате были почти полностью затоплены аллювиальные равнины вдоль Тихоокеанского побережья. Низменность Канто превратилась в мелкое море, теперь трехтысячетонные суда с пятиметровой осадкой могли доплыть до Такасаки, Татэбаяси и Фурукава. По низменности Ноби можно было доплыть до городов Гифу, Огаки и Тоета, по низменности Осаки — до города Киото, по низменности Тикуси — до Йосий префектуры Фукуока, а между городами Фукуока, Курумэ и Омута теперь было только водное сообщение. И в низменность Сэндая вода проникла до Хирайдзуми. На Хоккайдо воды Тихого океана, затопив низменность Кусиро, подошли к городам Обихиро и Сибэтя, и плоскогорье Консэн стало теперь морским побережьем.

Тяжко страдая, Дракон все же сопротивлялся бешеной силе, толкавшей его в спину и тянувшей на дно океана. В начале июня, четыре пятых его тела еще были над волнами и казалось, он делает все возможное, чтобы вырваться из ледяной руки смерти, протянутой к нему из тысячесаженной глубины. Каждый раз, когда Дракон с ревом бился в судорогах, изрыгая огонь, дым и раскаленную кровь, умирало бесчисленное множество живых творений, долгие годы обитавших в чешуе на его спине. Какой-то части из них удавалось оставить тело хозяина, на котором они благополучно существовали сотни тысяч лет, и бежать далеко за моря. Особенно рвались прочь двуногие существа, которые сильно размножились в четвертичном периоде кайнозойской эры, а в последнее время стали проявлять невиданную активность — скоблили Дракону спину, сосали его кровь, дырявили его тело, наносили бесчисленное множество ран на мягкой коже его живота и горла. Из их колоний на теле Дракона тучами взлетали подобия крылатых насекомых, а от его боков отталкивались и плыли по морю во все стороны битком набитые скорлупки.

Дракон был еще жив. Но сила, тянувшая его на дно, с каждым днем увеличивалась. Холодная вода, небесная и морская, все глубже проникавшая в раны при каждом судорожном рывке Дракона, наконец встретилась с его горячей кровью, бешено вскипела и, превратившись в пар, стала разрывать его тело изнутри. Когда ледяная рука смерти нащупает раскаленное сердце Дракона, плоть его будет окончательно разодрана на куски, и клочья мяса и кожи разлетятся во все стороны. И Дракона не станет. Его труп, еще теплый, но — как все мертвое — уже не способный напрячь мускулы и оказать сопротивление, будет равнодушно проглочен мрачной, холодной морской впадиной и похоронен на самом дне, куда не доходит солнечный свет. Что этот день близок, теперь было ясно каждому. Рык, судороги и прерывистое дыхание дракона, выбрасывавшего к небу пламя и дым, уже походили на агонию.

Постаревшая мать-земля, когда-то породившая дракона — плоть от плоти своей, — казалось, смотрит полными боли глазами, как бьется в судорогах и, изрыгая яд, в муках умирает ее детище. А океан, более древний и огромный, чем твердь земная, был равнодушен и холоден, готовя умирающему могилу на своем дне. С древнейших времен, в течение миллиардов лет на этой планете суша и море всегда боролись друг с другом. Порой вода отступала, и тогда на свет являлся большой кусок суши, но потом море вновь шло в атаку и заглатывало огромный кусище тверди. Суше приходилось странствовать по поверхности планеты. Она то меняла свои очертания, то раскалывалась. По сравнению с бесчисленным множеством континентов и островов, которые возникали из моря и вновь погружались в него за головокружительно долгий период существования Земли, легендарные Атлантида и Муу — сущая чепуха. Так стоит ли страдать из-за крохотного клочка тверди, который суша вот-вот вернет морю, пусть даже на нем процветает и гордится своим «процветанием» жизнь, порожденная некогда все той же водной стихией? Так, казалось, бормотало море… А порой оно проявляло любопытство скучающего зеваки к этому умирающему твердому кусочку. И тогда равнодушная, тяжелая и холодная морская вода, преодолевая остатки барьеров, проникала в глубь суши и, ни с чем не считаясь, все уносила с собой.

Взоры всего мира сейчас были обращены к этому Дракону, умиравшему в дальневосточном уголке океана. Над агонизирующим, извергавшим огонь и дым архипелагом беспрестанно летали десятки наблюдательных самолетов с цветными видеокамерами на борту. Три крупнейшие телекомпании Америки «Си-би-эс», «Эн-би-си» и «Эй-би-си», телекомпании Западной и Восточной Европы, Азии и даже южноамериканская «Лам», используя спутники связи над Тихим океаном, раз в неделю по регулярной программе передавали репортаж о последних минутах жизни гигантского архипелага. Эти передачи на экранах семисот миллионов телевизоров смотрела почти половина четырехмиллиардного населения Земли.

Все человечество сознавало жестокость и трагизм этого зрелища, но грандиозность «спектакля» возбуждала и щекотала нервы. Гибель призрачной Атлантиды, легенды о которой передавались из поколения в поколение, вдруг обрела реальность. По меркам древних, Атлантида была процветающим государством, высокоразвитой цивилизацией, но все это не шло ни в какое сравнение с богатством и процветанием народа островной страны на Дальнем Востоке. Стодесятимиллионный народ, владеющий общественным состоянием в тысячи миллиардов долларов, который из года в год занимает второе место в капиталистическом мире по объему производимой промышленной продукции, в денежном выражении равному тремстам пятидесяти миллиардам долларов… Народ, претендовавший в двадцать первом веке на первое место… Единственная страна в Азии, которая сумела преуспеть в модернизации и превратилась в промышленную державу, сохранив своеобразную культуру, которая так и носит название «японской»… И эта островная страна со своими гигантскими богатствами, прекрасной и многообразной природой вскоре будет растерзана, расчленена, втянута в морскую пучину незримой гигантской силой, таящейся в глубинах планеты.

Средства массовой информации всего мира разжигали страсти вокруг Японии. У Японских островов плавали авианосец «Форрестол» Седьмого флота США, авианосец «Блуварк» Дальневосточного ВМФ Англии и авианосец «Мельбурн» ВМС Австралии. Они, конечно, выполняли и спасательные функции, но в то же время на них базировался всемирный информационный центр, который назвали Тихооканским пресс— и телецентром. Выпущенная в Америке семимиллионным тиражом брошюра «Атлантида и Япония», бывшая не чем иным, как сенсационной скороспелкой, разошлась за несколько часов. Настоящий бум вызвал сборник высказываний астрологов и пророков, которые, оказывается, давно уже предрекали страшные катаклизмы Земли.

Нечего и говорить, что больше всего разволновались ученые — геологи и геофизики. Они прямо-таки головы теряли от этой обрушившейся на них проблемы. ЮНЕСКО образовала специальную комиссию — было разрешено использовать семь геодезических и метеорологических спутников Земли, запущенных США, Советским Союзом, Англией и Францией, а также все наблюдательные и исследовательские системы, которыми располагала специальная спасательная комиссия ООН. В Советском Союзе, Соединенных Штатах Америки, Китае, Индонезии, Австралии, Англии, Франции, ФРГ и Норвегии были образованы специальные исследовательские институты. Разумеется, мгновенно были исчерпаны все «запасы» специалистов, занимающихся науками о Земле, со всего мира собрали даже студентов соответствующих специальностей. Для ученых это был исключительный случай, который выпадает «раз в тысячу лет». Дело в том, что это явление с точки зрения новой, едва получившей обоснование науки — геоэнергетики было уникальным и поднимало неисчислимое множество новых проблем. Внезапное погружение океанической плиты — теоретически такая модель была уже создана — сопровождалось перемещением плиты континентальной, и этот процесс произошел с поразительной скоростью, всего за несколько лет. Под земной корой произошло внезапное нарушение равновесия из-за крупномасштабных перемещений вещества в мантии, и это нарушение сопровождалось взрывным высвобождением энергии… Было ли это повторением некогда происходивших на Земле бурных горообразовательных процессов, отголоски которых еще не совсем заглохли в недрах массивов суши, или это было явлением, неведомым до сих пор для нашей планеты и свидетельствовавшим о вступлении ее в какой-то новый этап своего эволюционного развития?

На эти вопросы предстояло ответить. Пока очевидно было одно: наблюдаемое явление носило совершенно уникальный характер.

В свете происходившего внезапное разрушение и погружение в океан легендарной Атлантиды, считавшееся всего лишь фантазией или мифом древних, вдруг стало объектом серьезного изучения. Гибель Японии стала как бы моделью гибели Атлантиды. Сейчас никто уже не говорил о невероятности подобного явления, как с развитием палеомагнетизма не отрицали уже теории дрейфа материков Вегенера, которую когда-то похоронили в основном из-за того, что автором ее был синоптик, дилетант в геологии. Среди ученых Индии и Австралии изменилось и отношение к «мифу о материке Муу» Черчвальда, считавшемуся до сей поры совершенно несостоятельным.

Мир следил за приближающейся с каждой минутой катастрофой с двойственным чувством. Казалось бы, гибель его означала потерю всего лишь третьей доли процента от общей площади суши на планете. Но когда об этом клочке начинали думать как о «земле людей», то это не могло не волновать, больше того, это не могло не стать ощутимым для всего мира. На этой земле жило два и шесть десятых процента всего населения планеты. Здесь ежегодно производилось около семи процентов мировой промышленной продукции, на долю этого архипелага приходилось четырнадцать процентов в международной торговле. Для развивающихся стран Япония — в качестве «фабрики Азии» — была прекрасным рынком сбыта нефти, каменного угля, железной и медной руды, бокситов, урана, кварца, хлопка-сырца, шерсти, кормов, продуктов питания и фруктов. Одновременно она являлась поставщиком на мировой рынок стали, техники, судов, автомобилей, электронной аппаратуры, бытовых электроприборов, текстиля, галантереи и фабрично-заводского оборудования. Короче говоря, она была серьезным поставщиком промышленных товаров. А в последние годы Япония начинала приобретать вес в качестве члена мирового инвестиционного рынка, особенно в развивающихся странах, предоставляя им долгосрочные кредиты. Роль Японии в мировой экономике была огромной Теперь ее гигантские накопления погибнут, ее организационная структура разрушится, а жизнь ее населения ляжет огромным бременем на плечи населения других стран… Мало того, катаклизм грозил затронуть довольно обширный район в Японском море.

Люди впивались взглядом в экраны телевизоров, в кадры кинохроники, в газетные фотографии, наблюдая, как тонет, изрыгая дым и пламя, Дракон.

По всему миру развернулась кампания под лозунгом «Спасите Японию!», проводимая международными и общественными организациями, а также правительствами всех государств. Проходили митинги, начался сбор средств в пользу японских беженцев. Однако большинство людей проявляло лишь любопытство стороннего наблюдателя к трагическому спектаклю, происходившему в каком-то далеком уголке Дальнего Востока. В глубине души они испытывали сложные и противоречивые чувства: удовлетворение от того, что «это» произошло не на их земле, некоторое злорадство, что гибнет преуспевающая и процветающая страна, тревогу и неприятное предчувствие, что придется принять на постоянное жительство большое количество своеобразного энергичного и какого-то непонятного народа.

По большому счету, только сами действующие лица этой трагедии не жалея живота своего старались поелику возможно уменьшить потери. Спасательная служба Японии без сна и отдыха продолжала работы, словно в условиях катаклизма хотела сотворить новое «японское чудо». С приближением конца все больше становилось жертв среди сотрудников самой спасательной службы. Коммодор Гэрланд, командовавший американской морской пехотой, которая сотрудничала с ней, заявил с глубоким удивлением в телеинтервью:

— Все спасательные службы Японии — и государственные, и военные, и гражданские — проявляют поразительную храбрость. Их команды бросаются туда, куда не решаются ступить даже наши морские пехотинцы, побывавшие не в одном бою. Возможно, это естественно, когда речь идет о спасении жизней своих соотечественников. И все же порой отвага японцев граничит с безрассудством. Мы иногда говорим между собой, что, быть может, это от горя…

Потом коммодор добавил еще несколько слов, которые во время передачи были вырезаны:

— Я думаю, что все японцы — народ «камикадзе». Все без исключения — отважные воины… Даже молодое поколение, которое считается мягкотелым, внутри системы действует, ни в чем не отставая от старшего…

Идя навстречу приближающемуся с каждой минутой концу, Япония, казалось, бросала вызов самой природе, пытаясь сотворить «чудо». В каком-то смысле это чудо уже было сотворено. К началу июля в условиях непрекращающихся землетрясений, извержений и цунами было вывезено за пределы страны шестьдесят пять миллионов человек. По шестнадцать миллионов человек в месяц! Тому послужили и признанные во всем мире организаторские способности японцев, и оперативность объединения японских торговых фирм, сумевшего сделать практические выводы сразу, как только ими была получена от правительства секретная информация о катаклизме. Однако по мере роста разрушений и опускания почвы эффективность спасательных работ стала заметно падать. Пути сообщения, порты и аэродромы выходили из строя один за другим, сосредоточивать в определенных пунктах большое количество эвакуируемых и вывозить их в крупных масштабах практически сделалось невозможным. Приходилось собирать отдельные, маленькие группки отрезанных от всего мира людей.

К началу июля пригодным для эксплуатации остался только один аэропорт Титосе на Хоккайдо, но и его закрытие было лишь вопросом времени. Можно было еще как-то использовать аэродромы внутренних линий, расположенные сравнительно высоко над уровнем моря, как в Аомори, и гладкие, еще не затопленные степи.

Теперь главная роль в спасательных работах переходила к вертолетам и военным самолетам, способным совершать посадку и взлет с короткой пробежкой на неровной местности, и к десантным судам. В этой ситуации возможности советских транспортных авиагигантов оказались просто поразительными. Их посадочно-взлетная система была настолько мощной, что при полной загрузке горючего с расчетом на обратный полет они с легкостью совершали посадку в глубоких, с неровностями котловинах.

Комитет спасения Японии с помощью международных спасательных отрядов вел отчаянную борьбу, чтобы до конца июля эвакуировать до семидесяти миллионов человек. Число погибших и пропавших без вести после начала катаклизма уже превысило двенадцать миллионов человек. Сюда входили и те, кто погиб уже после посадки на самолет или судно. Количество жертв среди членов спасательных отрядов подходило к пяти тысячам. А на беспрестанно трясущихся раскалывающихся и тонущих островах оставалось еще более тридцати миллионов человек. Эти люди в ловушках глубоких котловин и окруженных водой прибрежных холмов, дрожа от ужаса, ждали своей очереди на спасение. Пытаясь спасти всех до последнего, национальные силы спасения, в которые входило три миллиона человек, начали последний смертельный бой с природой.

Но и в июле, и в августе число спасенных с каждым днем падало, а число жертв и среди спасателей, и среди оставшегося населения катастрофически увеличивалось. Членов спасательных отрядов валило с ног переутомление. С неба все время сыпался вулканический пепел, он покрывал города, поля, горы, проникал в дома, попадал в пищу, на постели, забивал носоглотку… А под мрачным, постоянно затянутым дымом извержения небом, среди серной вони, по дрожащей и гудящей земле метались спасатели. Они крутили рации, ругались между собой, выслушивали мольбы, просьбы, брань и проклятия людей, узнавали о все увеличивающемся числе жертв, получали противоречивые указания, что-то предпринимали на собственный страх и риск, не мылись, не брились, зачастую не успевали ни поесть, ни попить, спали по два-три часа в сутки, пристроившись в уголке трясущегося грузовика, на неудобном стуле или на усеянной камнями земле. Переутомление дошло до предела, нервы начинали сдавать. Спасателям стало казаться, что они бросают вызов чему-то абсолютно немыслимому, что среди разгула взбесившихся стихий все их усилия пропадут даром и в конце концов они, как и отрезанные от мира пострадавшие, окажутся погребенными под пеплом или погибнут в пучине все ближе подступающего моря… Их охватывало щемяще-тоскливое отчаяние…

И Катаоку мучили те же мысли, и его душу леденил тоскливый сквозняк, когда он вместе с двумя-тремя десятками людей ожидал спасательного судна в местечке со странным названием Ахокке, находившемся у восточного подножия горы Асафуса в четверти километра к северу от города Мито префектуры Ибараги. Город Мито уже полностью исчез под водой, море вплотную подступило к Ахокке, некогда возвышавшемуся над его уровнем на сто метров. Гребни холмов превратились теперь в мысы, под ними свинцовые волны лизали вершины деревьев. Жители центра города Мито, не погибшие во время землетрясения и хлынувшего вслед за ним цунами, бежали в окрестные горы. Кое-кто из них заблудился, отстал и не был во время вывезен; с группой таких людей сейчас и встретился Катаока. В районе Итикай море соединило верховья рек Нака и Кину, превратив гористую местность Цукуба в настоящий остров.

Группа Катаоки, состоявшая из трех человек, прибыла сюда не для спасательных работ. Дело в том, что над атомной электростанцией и исследовательским институтом ядерного топлива в местечке Токай, которые давно уже погрузились в море на несколько десятков метров, а предварительно были экранированы десятками тысяч тонн бетона, обнаружилась повышенная радиоактивность. Возникла опасность загрязнения океана отходами ядерного топлива, и группа Катаоки на гидроплане сил самообороны прибыли в этот район, чтобы уточнить положение. Катаока, умевший нырять с аквалангом, принял участие в обследовании. Тревога оказалась напрасной: очевидно, просто произошла некоторая уточка радиоактивных веществ при погружении. Когда проверка была окончена и все вернулись в надувную лодку, налетело цунами.

Гидроплан при приближении цунами попытался взлететь, но сразу не завелся левый двигатель, и хлынувшая волна опрокинула машину. Надувную лодку, в которой находились Катаока с товарищами, цунами понесло на своем хребте далеко во внутренние районы бывшей суши. В конце концов она зацепилась за торчавшие из воды верхушки затонувшего леса. При этом одного члена экспедиции унесло отступающей волной. Оставшиеся в живых, совершенно измученные люди наконец добрались до твердой земли и увидели, что находятся у подножия горы Асафуса.

Беженцы, нашедшие временный приют в Ахокке, завидев группу, бросились ей навстречу с криками радости, приняв потерпевших за спасательный отряд. Но когда выяснилось истинное положение вещей, люди еще больше пали духом.

— У вас этой самой… рации нету? — спросил Катаоку человек лет за шестьдесят с простым открытым лицом и полными мольбы глазами. — Мы все время тут жжем костер, вроде сигнал подаем… Но небо-то все в пепле, ничего не видать, самолеты нас не замечают.

— Рация-то у нас есть, но очень слабенькая, да и в воду не раз падала, так что… — Катаока бессильно опустился на скалу. — В общем, конечно, попытаемся связаться…

— Мы просим вас!.. Очень просим, умоляем!.. — быстро заговорила морщинистая старуха, молитвенно сложив руки. — Мы уже больше десяти дней блуждаем по горе. А одному из младенцев худо… Вы хоть их спасите! Пожалуйста! Нам-то, старым, все едино, а вот молодых, детей, женщин… постарайтесь уж, спасите…

— Ты не очень-то приставай, нехорошо, — сказал старик, видно, он был здесь за старшего. — Ведь они сами попали в цунами, измучились…

— Попробуем связаться, — Катаока повернулся к коллеге. — Ну что, работает?

— Не пойму еще… Ведь она с утра у нас включена, батареи, небось, совсем сели, — ответил тот, кладя рацию на колени. — А поблизости в море тут есть суда?

— Кто знает… Утром, когда мы еще летели, я видел два-три, а сейчас… — сказал третий из их группы. Если даже и примут наш SOS, не они же сами к нам поспешат. Пока дойдет очередь, то да се… К тому же этот участок уже дней пять или шесть как закрыт, считается, что отсюда все уже вывезены.

— Тогда, может, лучше перебраться через вершину на другую сторону горы? — спросил тот, что крутил рацию. — На той стороне больше шансов на появление судов или вертолетов.

— Ну, если даже и переберемся, все равно много времени пройдет… — Катаока оглядел сидевших на земле женщин и детей, совершенно обессилевших, онемевших от усталости. Слышался только слабый плач младенца. — Мы и одни нескоро туда дойдем. Попробуйте все же дать позывные на волне SOS.

С северо-запада доносился беспрерывный грохот, склон горы содрогался. Наверное, это извержение Нантай и пика Сяка-гатакэ вулканического пояса Насу, подумал Катаока.

— Дорогу-то завалило, обвал был. Пошли мы, значит, в обход, а детишки и женщины из нашей деревни заплутались, забрели в горы… — сморщив загорелое лицо, тихо, словно про себя, заговорил старик. — Переполошились все. Не знаю, куда только глядели, забрели на гору Кэйсоку. Ну, пока искали да бродили туда-сюда, сборный пункт, где мы должны были сесть на корабль, взял да и потоп… Мы, конечно, походили поблизости, подождали, но никого уже не нашли. Хорошо еще, что еда везде осталась, в домах-то, и ночевали под крышей — люди ведь все бросили, бежали кто в чем был… Вот вода нас беспокоит, прибывает вода-то… Видать, всю гору уже окружила.

Старик указал пальцем на бурлящую морскую воду с плывущими по ней пемзой и пеплом.

— Видите, и на эту сторону цунами воду нагнало… Ох, и цунами утром было, страсть! Оно во-он оттудова пошло. Да и без цунами вода прибывает. Мы здесь всего два дня, а вода уже на два метра поднялась…

— Не вода поднимается, а весь этот район постепенно тонет, — сказал ему Катаока. — А кроме того, весь горный массив Ямидзо уже передвинулся к востоку километров на восемнадцать — двадцать…

— Что же это выходит?.. Гора Цукуба прямиком суется в море Касима?

Да… — про себя ответил Катаока. А потом и в Японскую впадину…

— Ничего не получается! — досадливо щелкнул языком тот, что крутил тихо попискивавшую рацию. — Батареи совсем сели, а запасные унесло…

— Если вам сухие батареи нужны, есть несколько штук в карманном фонаре… — сказал за их спиной изможденный мужчина средних лет. — Не пригодятся?

— Попробуем, — кивнул Катаока. — А если не поможет, поищем в какой-нибудь лавке.

— Зачем искать-то, в двух километрах отсюда стоит брошенный грузовик сил самообороны, может, его приспособить можно? — спросил старик.

— Да, как сказать, может, у него аккумулятор уже сел?

— Во всяком случае, попытаться стоит… — Катаока с трудом поднял свое налитое свинцовой тяжестью тело. — Где, примерно?

— Погодите, я вам проводника дам, — старик обернулся к людям, сидевшим на корточках в некотором отдалении. — А то как бы вы не заблудились, ведь темнеет уже. Грузовик-то прямо в долине бросили, в стороне от дороги. Сами вы не найдете.

Не было еще и семи вечера, а сумерки сгущались раньше обычного: небо на западе было затянуто плотной пеленой дыма и пепла. Над головой черной тушью проносился дым, лишь над восточным горизонтом виднелась узкая рыжеватая полоса, похожая на настоящее небо. С наступлением полной темноты на западе появилось багровое зарево извержения. В скалах свистел холодный ветер. В этом году люди так и не видели настоящего летнего солнца, в рыжевато-сером небе плавал мутный, кровавого цвета диск. Иногда показывалась какая-то необычная коричневая луна, а звезд вообще не было. Выброшенные высоко в стратосферу десятки тысяч тонн пепла, начинали кружить над северным полушарием, обещая через два-три года всему миру холодное лето и страшный неурожай.

Старик решительно поднялся на ноги — видно, решил, что в таком деле ни на кого нельзя положиться.

— Корабль! — вдруг крикнул кто-то, находившийся чуть выше на горе.

Усталости как не бывало. Люди вскочили, встали на цыпочки, вытянули шеи. И наконец увидели: на фоне быстро угасающего заката, совсем близко проплыли черный корпус и мачта судна. Почему-то оно шло без единого огонька, даже без бортовых огней.

— Эге-гей!.. — люди закричали, замахали руками. — Сюда, сюда, помогите!..

— Костер, быстро! — крикнул Катаока. — И давайте сюда все карманные фонари кроме двух, самых мощных.

Старик громко распорядился, и средних лет мужчина побежал в сторону. Раздался треск ломаемых веток, куча быстро росла.

— Используем все батареи, — сказал Катаока, проверяя карманные фонарики и бросая лучшие батареи радисту — Передашь SOS. Все будет в порядке, расстояние всего четыре-пять километров.

При свете карманного фонарика радист соединил проводником батареи, не вынимая их из фонарей. Включив рацию, он закричал:

— Везет, они как раз переговариваются!

— А ты вклинься в их разговор, — посоветовал Катаока. — Судно сил самообороны?

— Нет, кажется, американское.

В рации раздались звуки более мощные, чем сигналы с судна.

— Послушай, — сказал радист, глядя на Катаоку. — Очень сильные сигналы поступают с очень близкого расстояния… Где-то совсем рядом…

— Ты хочешь сказать, что поблизости, рядом, есть еще кто-то, кроме нас? — Катаока огляделся кругом. Уже совсем стемнело. — А что говорят?

— Не понимаю. Иногда попадаются английские слова, но весь разговор ведется шифром на основе английского…

— Все равно, давай, вклинивайся…

— Ты думаешь, я этого не делаю? Да они никак пока не отвечают!

Высоко в небо взвилось яркое пламя костра. Все, и млад и стар, стоя спиной к огню, замахали руками и закричали.

— Не отвечают, — сказал тот, который посылал световые сигналы. — А почему на этом корабле соблюдается затемнение?..

— Катаока… — сказал радист. — Между сушей и кораблем есть еще одно место, откуда исходят радиосигналы, ведутся трехсторонние переговоры.

Катаока пристально вгляделся в темную поверхность моря. Между расплывчатым силуэтом судна и берегом виднелся едва приметный белый след от вспенившихся волн. Этот след постепенно приближался к берегу, оставляя хвост в открытом море. Откуда-то издалека вдруг донесся шум двигателя, и пожалуй, не одного, а нескольких. Это было, конечно, эхо, прокатившееся по склонам гор. За поворотом дороги кое-где замелькали отсветы, видно, блики от автомобильных фар.

— Друзья! — крикнул Катаока. — Поторопитесь! Сейчас к берегу причалит десантное судно!

— Они прекратили переговоры, а наши сигналы игнорировали! — сказал радист, оставляя рацию.

Люди долго прислушивались и вглядывались в темноту, пока не поняли, где причалило десантное судно. Ориентиром служили автомобильные фары, светившие у кромки воды на расстоянии около километра. Падая и поднимаясь, карабкаясь по скалам, люди наконец добрались до места, куда причалило судно. Это был крохотный огород, разбитый на склоне горы и огороженный камнями. Морская вода достигала почти самого верхнего края этой каменной ограды. С борта причалившего судна на берег перекинули трап. Тяжелые американские военные грузовики подъехали задом к судну. По спущенным помостам с них стали сгружать большие, обшитые брезентом, ящики. С помощью катков их стали грузить на судно.

— Стой! — раздался крик из темноты. На измученных, едва добредших сюда людей были направлены два автомата.

— Возьмите нас на борт! Здесь женщины и дети! — крикнул по-английски Катаока.

К нему приблизился высокий молодой офицер с детским лицом. Казалось, он был в замешательстве.

— Вы гражданские?

— Кроме нас троих. Мы-то из наблюдательной бригады спасательного отряда. Но все остальные гражданские лица…

— Но в данном районе спасательные операции закончились, и район закрыт… Во всяком случае, я получил такую информацию.

— Они заблудились и не успели бежать.

— Сколько всех?

— Человек двадцать, тридцать, должно быть…

— Живее! — крикнул офицер, обернувшись к солдатам, которые, замедлив погрузку, прислушивались к разговору. Потом он сдвинул каску немного назад и сказал с сожалением, но твердо:

— Весьма сожалею, но мы прибыли сюда для выполнения особого задания по указанию высшего командования. Прибыли сюда, несмотря на большую опасность. Спасение не входит в наши функции.

— Вы хотите оставить умирать этих матерей, младенцев и стариков? Они уже больше десяти дней блуждают по горам.

— Сожалею, по ничем не могу помочь. Если бы даже я и захотел взять вас на борт, судно слишком мало, после принятия груза мы и сами-то едва сможем разместиться.

— Не знаю, какой такой у вас груз, но жизнь людей дороже!

— Весьма сожалею. Но я военный, получая это задание, я одновременно получил особое указание выполнить его с максимальной точностью. Откровенно говоря, разговаривая с вами, я уже нарушаю приказ…

— В таком случае, хотя бы свяжитесь с головным кораблем и попросите немедленно вызвать спасательное судно! — умоляюще произнес Катаока. — Здесь почва опускается под воду со скоростью трех метров в день. Да еще с ежедневным ускорением. До самого высокого пункта осталось всего сто метров. А если нагрянет цунами…

— Я и этого не могу вам обещать, пока не переговорю с командиром. До выхода в безопасную морскую зону связь у нас заблокирована…

— Мерзавцы! — заорал по-японски один из коллег Катаоки, слушавший их разговор. — Вы, вы, разве вы после этого люди…

— Постойте, лейтенант Скотт… — произнес по-английски с сильным акцентом небольшого роста человек, появившийся из-за грузовика. — Сколько человек можно взять на борт взамен одного ящика?

— Этого… этого я сделать не могу, — упрямо ответил лейтенант, заливаясь краской. — Это нарушение приказа!

— А как вы думаете, откуда исходит приказ? В конечном итоге за эту операцию ответственность несу я. Отвечайте, сколько человек сможете взять на борт.

— Человек пять-шесть…

— А если только женщин и детей?

— Человек восемь-девять, не больше.

— Значит, десять человек возьмете. Я остаюсь здесь…

— Я… я не могу этого допустить!

— А я сделаю так, чтобы вы могли это допустить. Дайте мне бумагу и перо…

Получив требуемое, человек что-то быстро написал и расписался.

— Сколько у вас женщин и детей? — обратился он к Катаоке все еще по-английски.

— Шесть женщин и трое детей…

— Пусть их сопровождает кто-нибудь из мужчин, говорящий хотя бы на ломаном английском.

— А как вы собираетесь поступить с остающимся грузом?

— Всю ответственность за него я беру на себя, так что об этом не беспокойтесь! Вот этот ящик, предпоследний, останется на берегу… Да, этот. Ведь я лучше всех знаю их содержимое…

— Быстро! — крикнул лейтенант солдатам. — Вас тоже прошу поторопиться. Мы и так уже выходим из графика.

Женщины замешкались, прощаясь с мужьями, начался плач, но их, подгоняя чуть ли не толчками, быстро посадили на судно.

— Все будет хорошо! Вы все непременно встретитесь! — вдруг по-японски закричал невысокий человек. — Садитесь, садитесь, а за всех остающихся отвечаю я!

Катаока удивленно обернулся, но не смог разглядеть лица этого человека.

— Не хочу, я лучше останусь! — закричала, ступив на трап, молодая женщина с младенцем на руках. — Чтобы я моего мужа одного оставила, нет, нет! Если уж он умрет, то и я с ним вместе, со всеми!

— Томоко! — прозвучал с берега почти рыдающий мужской голос. — Томоко, Томоко!..

Невысокий человек остановил выскочившего вперед, надрывавшегося от крика мужчину.

— Все будет хорошо. Встретитесь в Америке. Я сделаю так, что вы встретитесь…

Подняли трап. Сквозь рев двигателя с борта донеслись плач и крики. Оставшиеся на берегу мужчины тоже выкрикивали имена жен и детей. Судно быстро исчезло за полосой света, отбрасываемого фарами грузовиков.

Когда все смолкло, уши вдруг наполнил свист ветра, проносившегося по дну ночи. Действительно, все свершилось в одно мгновение. Оставшиеся мужчины ошеломленно застыли на огороде.

Невысокий человек, стоявший рядом с брошенным ящиком, медленно снял каску и обернулся.

— Как, это вы?! — изумленно воскликнул Катаока, увидев его лицо.

— Н-да, при странных обстоятельствах мы встретились… — сказал, смущенно улыбаясь, Куниэда. — Государственному служащему порой приходится бывать бессердечным… Но в данном случае я оказался несостоятельным. Дело в том, что человек, занимавшийся этим делом, погиб при землетрясении, вот я и заменяю его уже целый месяц… И как видишь…

— Вы все время сопровождали этот груз?

— Да, из Цукуба перевез в Мито, а перед тем, как Мито погрузился в воду, перевез в эти горы… — Куниэда устало зевнул. — Странная была работа… А я-то думал, приеду в Америку, увижусь с женой…

— А что в этих ящиках?

— Пока не могу сказать… — вертя в руках каску, сказал Куниэда. — Да, пожалуй, и никогда в жизни не смогу сказать… Такие уж они, эти чиновники…

Потом он, щурясь, словно от солнца, оглядел мужчин, столпившихся вокруг ящика.

Знаете, мне очень хотелось выкинуть ящики и посадить всех вас. Но на это меня не хватило. Поймите меня, пожалуйста, правильно. Это не значит, что я о вас не подумал. Дело в том, что я оказался в таком положении, когда на мои плечи легла ответственность за будущее десятков миллионов наших соотечественников, которые уже эвакуировались за границу. Эти ящики имеют прямое отношение к их будущему. Да к тому же… — Куниэда медленно взобрался на водительское сидение грузовика. — К тому же у нас еще есть надежда. Я тут украдкой попросил водителя оставить мощную рацию…

Огород опять загудел и затрясся. Измученные и опустошенные люди полезли в кузов. Куниэда завел мотор.