Глава 14
— Я подвезу вас к черному ходу, — объясняя шофер. — Перед парадным кишмя кишат репортеры. Потом они разойдутся, но сейчас рыщут там стаями. Мисс Клейтон думает, что вы, возможно, предпочтете с ними не встречаться.
— Спасибо, — сказал Максвелл. — Вы очень предупредительны.
Нэнси, подумал он, как обычно, все предусмотрела, присваивая себе привилегию организовывать жизнь других людей.
Ее дом стоял на невысоком обрыве над самым озером. Слева от дороги в лучах недавно взошедшей луны поблескивала вода. Фасад дома был озарен множеством огней, но задняя его сторона была погружена во мрак.
Машина свернула с подъездной аллеи и начала медленно забираться по узкой крутой дороге, окаймленной могучими дубами. Вспугнутая птица с криком стремительно пронеслась у самых фар, отчаянно взмахивая крыльями. Откуда-то навстречу машине выбежали два разъяренных пса и помчались до бокам, точно конвой.
Шофер усмехнулся.
— Если бы вы шли пешком, они сожрали бы вас заживо.
— Но с каких это пор Нэнси охраняет собачья свора? — спросил Максвелл.
— Мисс Клейтон тут ни при чем, — ответил шофер. — Они охраняют совсем не ее.
У Максвелла на языке вертелся новый вопрос, но он не стал его задавать.
Машина свернула под изящную арку и остановилась.
— Вот в эту дверь, — сказал шофер. — Стучать не надо. Пройдете прямо через холл мимо винтовой лестницы. Гости в большом зале.
Максвелл хотел было открыть дверцу машины, но в нерешительности отнял руку.
— О собаках не думайте, — сказал шофер. — Они знают эту машину. И тех, кто из нее выходит, в жизни не тронут.
Впрочем, собак вообще нигде не было видно, и Максвелл, быстро поднявшись по трем ступенькам на крыльцо, распахнул дверь.
Холл был погружен в темноту. Только на винтовую лестницу падал отблеск света — по-видимому, на втором этаже горела лампочка. Кругом же царила полная тьма. Откуда-то доносились голоса и приглушенные звуки музыки.
Максвелл постоял несколько секунд не двигаясь и, когда его глаза привыкли к темноте, различил, что холл простирается и за винтовую лестницу. Вероятно, там дверь или коридор…
Странно! Если уж Нэнси распорядилась, чтобы шофер высадил его у задней двери, то почему она не поручила кому-нибудь встретить его здесь? И во всяком случае, она могла бы сказать, чтобы свет не гасили — тогда он сам отыскал бы дорогу.
Да, странно и довольно глупо — приехать на званый вечер и ощупью отыскивать путь к остальным гостям. Не лучше ли будет просто повернуться и уйти? Вернуться к Опу… Но тут Максвелл вспомнил о собаках. Они, конечно, рыщут вокруг дома, а судя по виду, ничего хорошего от них ждать не приходится. Что-то тут не так! Это совсем не похоже на Нэнси. Она никогда не поставила бы его в подобное положение. Да, тут что-то совсем не так.
Максвелл осторожно прошел по холлу, протянутой вперед рукой нащупывая столики или стулья, которые могли оказаться на его пути. Хотя видел он теперь гораздо лучше, холл по-прежнему оставался темной пещерой, где глаз не различал подробностей. Он обогнул винтовую лестницу, и холл показался ему еще темнее теперь, когда проблески света остались у него за спиной. Внезапно кто-то спросил:
— Профессор Максвелл? Это вы, профессор?
Максвелл замер на левой ноге, потом медленно и бесшумно опустил на пол правую, уже поднятую для шага, и застыл, чувствуя, что весь покрывается гусиной кожей.
— Профессор Максвелл! — повторил голос. — Я знаю, что вы в холле.
Собственно говоря, это не был голос в прямом смысле слова. Максвелл готов был поклясться, что тишину холла не нарушал ни единый звук, и все же он ясно слышал эти слова… может быть, они раздавались у него не в ушах, а в каком-то уголке мозга.
Его охватил безотчетный ужас, и он попытался отогнать его, но ужас не исчезал — ужас затаился рядом во мраке, готовый вновь захлестнуть его черной волной.
Максвелл попробовал заговорить, но не смог.
Голос произнес:
— Я поджидал вас здесь, профессор. Мне необходимо вступить с вами в контакт. Это столько же в ваших интересах, сколько в моих.
— Где вы? — спросил Максвелл.
— Я за дверью слева от вас.
— Я не вижу никакой двери.
Здравый смысл настойчиво твердил Максвеллу: беги, немедленно беги. Поскорее выберись отсюда! Но он не мог бежать. У него не было сил. Да и куда? Назад под арку нельзя — там ждут собаки. Вперед по темному холлу? Опрокидывая все на своем пути, поднимая оглушительный грохот, чтобы все гости сбежались сюда и обнаружили его — растрепанного, в синяках, дрожащего от страха? Он знал, что стоит ему побежать, и им сразу же овладеет паника.
Чтобы его увидели в подобном состоянии? Нет! Хватит и того, что он проник в дом украдкой, с черного хода.
Если бы это был просто голос — какой угодно, но голос, — он не нагонял бы подобного ужаса. Но он производил такое жуткое впечатление — ни намека на интонацию, монотонный, механический, словно скрежещущий! Ни один человек так говорить не может, решил Максвелл. Где-то рядом с ним в темноте прятался внеземлянин.
— Тут есть дверь, — произнес этот пустой жесткий голос. — Сделайте шаг влево и толкните ее.
Положение становится просто смешным, подумал Максвелл. Либо он войдет в эту дверь, либо опрометью бросится прочь. Конечно, можно было бы спокойно уйти, но он знал, что стоит ему повернуться спиной к невидимой двери, и он побежит — против воли, гонимый ужасом, маячащим позади.
Максвелл сделал шаг влево, нащупал дверь и толкнул ее. В комнате было темно, но в окна просачивался свет фонаря снаружи и падал на пудингообразное существо в центре комнаты — оплывший живот слабо фосфоресцировал, словно клубок светящихся обитателей морского дна копошился в круглом аквариуме.
— Да, — сказало существо, — вы совершенно правы. Я принадлежу к тем жителям вселенной, которых вы именуете «колесниками». На время моего визита здесь я обзавелся наименованием, которое легко воспринимается вашим сознанием. Вы можете называть меня «мистер Мармадьюк». Несомненно, вы понимаете, что это лишь удобства ради, так как я не ношу подобного имени. Собственно говоря, у нас нет имен. Они излишни. Наше индивидуальное различие достигается иными способами.
— Рад познакомиться с вами, мистер Мармадьюк, — сказал Максвелл, произнося слова медленно и раздельно, потому что губы у него тоже вдруг стали холодными и непослушными, как и все его тело.
— А я с вами, профессор.
— Как вы узнали, кто я такой? — спросил Максвелл. — Вы, повидимому, были абсолютно в этом уверены. Значит, вам было известно, что я пройду через холл?
— Разумеется, — сказал колесник.
Теперь Максвелл мог лучше разглядеть своего странного собеседника — пухлое тело, висящее между двумя колесами, копошащаяся масса в нижней прозрачной его части.
— Вы один из гостей Нэнси? — спросил он.
— Да, — ответил мистер Мармадьюк. — Да, разумеется. Если не ошибаюсь, почетный гость, ради которого она и устроила это собрание.
— Но в таком случае вам следовало бы быть в зале с остальными приглашенными.
— Я сослался на усталость, — объяснил мистер Мармадьюк. — Легкое уклонение от истины, признаюсь, ибо я никогда не устаю. И вот я удалился отдохнуть…
— И дождаться меня?
— Вот именно, — сказал мистер Мармадьюк.
Нэнси, подумал Максвелл. Нет! Нэнси, конечно, тут ни при чем. Она слишком легкомысленна, слишком поглощена своими бесконечными зваными вечерами и совершенно неспособна на интриги.
— Мы могли бы обсудить некую тему, — сказал мистер Мармадьюк. Ко взаимной выгоде, как я полагаю. Вы, если не ошибаюсь, ищите покупателя для некоего движимого имущества. Не исключено, что это движимое имущество может представлять некоторый интерес для меня.
Максвелл отступил на шаг, стараясь найти какой-нибудь ответ. Но ему ничего не приходило в голову. А ведь он мог бы знать! Мог бы догадаться или хотя бы заподозрить!
— Вы ничего не отвечаете, — сказал мистер Мармадьюк. — Но я не мог ошибиться. Вы действительно посредник по этой продаже, и здесь нет никакого недоразумения?
— Да, — сказал Максвелл. — Да, я посредник.
Он знал, что запираться нет смысла. Каким-то образом это существо на колесах проведало про хрустальную планету и про сокровищницу накопленных там знаний. И возможно, ему известна назначенная цена. Уж не этот ли колесник пытается купить Артефакт?
— В таком случае, — сказал мистер Мармадьюк, — нам следует немедленно приступить к переговорам и обсудить условия. Не забыв при этом упомянуть и причитающиеся вам комиссионные.
— Боюсь, в настоящее время это невозможно, — сказал Максвелл. — Я не знаю условий продажи. Видите ли, сначала я должен был найти потенциального покупателя, а уж потом…
— Это не составит ни малейшего затруднения, — объявил колесник. Ибо у меня есть сведения, которыми не располагаете вы. Мне известны условия продажи.
— И вы готовы заплатить требуемую цену?
— О, безусловно, — сказал колесник. — На это просто потребуется некоторое время — весьма незначительное. Необходимо завершить некую коммерческую операцию. По ее заключении мы с вами сможем довести наше дело до конца без хлопот и шума. Единственное, что еще следовало бы установить, как мне представляется, — это размеры комиссионных, которые вы заслужили столь безмерно.
— Я полагаю, — растерянно произнес Максвелл, — они должны быть неплохими.
— Мы намерены, — заявил мистер Мармадьюк, — назначить вас… не сказать ли «библиотекарем»?.. при том движимом имуществе, которое мы приобретаем, Предстоит большая работа по разбору и каталогизации указанного имущества. Для этого нам необходимо существо, подобное вам, и мне представляется, что ваши обязанности будут для вас весьма интересными. А что до жалованья… Профессор Максвелл, мы покорно просим вас самого назвать его цифру, а также и остальные условия, на которых вы согласитесь занять эту должность.
— Мне нужно все это обдумать.
— О, разумеется, разумеется! — произнес мистер Мармадьюк. — В делах такого рода небольшое размышление бывает полезным. Вы найдете нас склонными к самой неограниченной щедрости.
— Вы меня не поняли, — сказал Максвелл. — Мне нужно будет подумать о самой продаже. Сочту ли я возможным ее устроить.
— Быть может, вы сомневаетесь в том, достойны ли мы приобрести указанное движимое имущество?
— И это тоже, — сказал Максвелл.
— Профессор Максвелл, — заявил колесник, — для вас будет несравненно лучше, если вы отбросите свои сомнения. Поверьте, вам не следует испытывать по отношению к нам какие-либо сомнения, ибо мы полны решимости получить то, что вы можете предложить. А потому вы должны охотно а добровольно вести переговоры с нами.
— Хочу я того или нет? — осведомился Максвелл.
— Я, — сказал мистер Мармадьюк, — не стал бы выражаться столь прямолинейно. Но вы описали ситуацию весьма исчерпывающим образом.
— Ваше положение не дает вам оснований разговаривать подобным тоном! — заметил Максвелл.
— Вы не имеете представления о том, какое положение мы занимаем, — сказал колесник. — Ваши сведения ограничиваются известными вам пределами космоса. И вы не можете знать, что лежит за этими пределами.
В этих словах, в том, как они были произнесены, было что-то такое, от чего по спине Максвелла пробежала холодная дрожь, словно в комнату ворвался ледяной вихрь, примчавшийся из неведомых глубин вселенной.
Ваши сведения ограничиваются известными вам пределами космоса, сказал мистер Мармадьюк… Но что лежит за этими пределами? Никто ничего не знал — известно было только, что в некоторых областях по ту сторону зыбкой границы, за которую еще не проникли разведчики человечества, колесники создали империю. И из-за этой границы до освоенной части вселенной доходили жуткие истории, какие всегда рождаются на дальних границах, питаемые воображением человека, стремящегося разгадать то неизвестное, что таится чуть дальше впереди.
Контакты с колесниками были редкими и мимолетными, и о них не было известно почти ничего, а это само по себе уже не обещало ничего хорошего. Никто не протягивал дружеских рук, никто не делал жестов благожелательности и доброй воли — ни колесники, ни люди, ни друзья и союзники людей. В огромном секторе космического пространства пролегла безмолвная угрюмая граница, которую не пересекала ни та, ни другая сторона.
— Мне было бы легче принять решение, — сказал Максвелл, — если бы мои сведения были более подробными, если бы мы могли узнать о вас больше…
— Вы знаете, что мы — таракашки, — заявил мистер Мармадьюк, и слова эти буквально брызгали желчью. — Ваша нетерпимость…
— Вовсе нет, — негодующе перебил Максвелл. — И мы не считаем вас таракашками. Мы знаем, что вы — ульевые конгломераты. Мы знаем, что каждый из вас является колонией существ, сходных с теми, которых мы здесь на Земле называем насекомыми, и это, разумеется, составляет значительное различие между нами, и все же вы отличаетесь от нас не больше, чем многие другие существа с иных звезд. Слово «нетерпимость» мне не нравится, мистер Мармадьюк, так как оно подразумевает «терпимость», а это оскорбительно и для вас, и для меня, и для любого другого существа во вселенной.
Он заметил, что трясется от гнева, и удивился, почему одно какоето слово могло его так взбесить. Его не вывела из себя даже мысль о том, что знания хрустальной планеты вот-вот достанутся колесникам, и вдруг он пришел в ярость от одного слова, Возможно, подумал он, потому, что там, где множество самых разных рас должно жить в мире и согласии друг с другом, и «нетерпимость» и «терпимость» одинаково стали грязными ругательствами.
— Вы ведете спор убедительно и любезно, — сказал мистер Мармадьюк. — И возможно, вы не нетерпимы…
— Если бы нетерпимость и существовала, — не дал ему докончить Максвелл, — не понимаю, почему вы приходите в такое негодование. Ведь проявление подобного чувства бросает тень не на того, против кого оно направлено, а на того, кто его испытывает, поскольку он демонстрирует не только невоспитанность, но и глубокое невежество. Нет ничего глупее нетерпимости.
— В таком случае, что же вызывает у вас колебания? — спросил колесник.
— Мне необходимо узнать, как вы думаете распорядиться своим приобретением. Я хотел бы выяснить, какова ваша цель. Я еще очень многое должен был бы о вас узнать.
— Чтобы получить право судить?
— Но как можно судить в подобных ситуациях? — с горечью сказал Максвелл.
— Мы слишком много говорим, — объявил мистер Мармадьюк. — И без всякого смысла. Я вижу, что у вас нет намерения устроить нам это приобретение.
— Вот именно, — ответил Максвелл. — По крайней мере в настоящий момент.
— В таком случае, — сказал мистер Мармадьюк, — нам придется искать иной путь. Своим отказом вы причините нам значительные хлопоты и потерю времени, и мы будем вам весьма неблагодарны.
— Мне почему-то кажется, — сообщил ему Максвелл, — что я как-нибудь стерплю вашу неблагодарность.
— Быть на стороне победителя, милостивый государь, — угрожающе произнес мистер Мармадьюк, — это немалое преимущество.
Мимо Максвелла промелькнуло что-то большое и быстрое. Уголком глаза он уловил блеск оскаленных зубов и стремительный взлет песочно-коричневого тела.
— Сильвестр, не надо! — вскрикнул Максвелл. — Не трогай его, Сильвестр!
Мистер Мармадьюк не растерялся. Его колеса бешено закрутились, и, ловко обогнув прыгнувшего Сильвестра, он ринулся к двери. Когти Сильвестра царапнули о половицы, и он извернулся спиралью. Максвелл кинулся в сторону от мчавшегося прямо на него колесника, но колесо всетаки задело его плечо, и он отлетел к стене. Мистер Мармадьюк молнией выскочил за дверь. За ним метнулось длинное гибкое тело — казалось, Сильвестр летит по воздуху, не касаясь земли.
— Сильвестр, не надо! — вопил Максвелл, бросаясь вслед за тигренком. В холле он резко повернул и отчаянно засеменил ногами, стараясь сохранить равновесие. Впереди по холлу быстро катил колесник, но Сильвестр настигал его. Максвелл не стал больше расходовать силы и время на бесполезные крики и поспешил за ними.
В дальнем конце холла мистер Мармадьюк круто свернул влево, а Сильвестр, совсем уже было схвативший его, не сумел проделать поворот столь же быстро и ловко и потерял несколько драгоценных секунд. Максвелл, успев оценить обстановку, обогнул угол на полном ходу и увидел перед собой освещенный коридор и мраморные ступени, ведущие вниз, в зал, где множество людей стояло, разбившись на небольшие группы, с бокалами в руках.
Мистер Мармадьюк стремительно приближался к лестнице. Сильвестр опережал Максвелла на один прыжок, отставая от колесника прыжка на три.
Максвелл хотел было крикнуть, но у него перехватило дыхание, да и в любом случае его вопль вряд ли что-нибудь изменил бы, так как события развивались с неимоверной быстротой.
Колесник соскочил на первую ступеньку, и Максвелл прыгнул, протягивая вперед руки. Он упал на спину тигренка и крепко обнял его за шею. Они вместе растянулись на полу, и краем глаза Максвелл увидел, что колесник на второй ступеньке подскочил высоко в воздух и начал угрожающе крениться набок.
Тут раздался, испуганный женский визг, растерянные крики мужчин и звон бьющихся бокалов.
На этот раз, угрюмо подумал Максвелл, Нэнси получила сенсацию, на которую, наверное, не рассчитывала. Он лежал у стены под лестницей. Сильвестр, уютно устроившись у него на груди, примеривался нежно облизать ему лицо.
— Сильвестр, — сказал Максвелл. — Вот ты и добился своего. Ты подложил нам колоссальную свинью.
Сильвестр лизнул его и хрипло замурлыкал.
Максвелл спихнул тигренка на пол и сел, прислонившись к стене. Мистер Мармадьюк валялся на боку у нижней ступеньки лестницы. Оба его колеса вертелись как бешеные, и он неуклюже вращался вокруг своей оси.
По лестнице взбежала Кэрол и, уперев руки в бока, уставилась на Максвелла и тигренка.
— Хорошая парочка, нечего сказать! — вскричала она и задохнулась от гнева.
— Мы не нарочно, — сказал Максвелл.
— Почетный гость! — она чуть не плакала от злости. — Почетный гость, а вы двое гоняетесь за ним по коридорам, словно он мышь какая-нибудь!
— По-видимому, мы не причинили ему большого вреда, — заметил Максвелл. — Я вижу, он цел и невредим. Хотя меня не удивило бы, если бы его брюхо лопнуло и эти милые жучки разлетелись по всему полу.
— Что подумает Нэнси? — негодующе спросила Кэрол.
— Думаю, она будет в восторге, — ответил Максвелл. — На ее званых вечерах не случалось ничего интересного с тех пор, как огнедышащая амфибия из системы Крапивы подожгла новогоднюю елку.
— Вы это придумали! — заявила Кэрол, — Этого не было.
— Чтоб мне провалиться! Я сам был тогда здесь. Видел все своими глазами и помогал гасить пожар.
Тем временем мистера Мармадьюка окружили гости и принялись поднимать его. По залу засновали маленькие роботы, собирая осколки и вытирая лужицы коктейлей.
Максвелл встал на ноги, а Сильвестр, подобравшись к нему, начал тереться головой о его колени.
Откуда-то появилась Нэнси и заговорила с мистером Мармадьюком. Гости, окружив их кольцом, внимательно слушали.
— На вашем месте, — посоветовала Кэрол, — я бы испарилась отсюда как можно незаметнее. Не думаю, чтобы вас тут теперь встретили с распростертыми объятиями.
Он начал спускаться по лестнице, а Сильвестр с царственным видом шагал рядом с ним, Нэнси обернулась, увидела Максвелла и поспешила к нему навстречу.
— Пит! — воскликнула она. — Так значит, это все-таки правда! Ты действительно вернулся.
— Да, конечно, — растерянно согласился Максвелл.
— Я читала в газетах, но не могла поверить. Я думала, что это какой-нибудь трюк или розыгрыш.
— Но ты же меня пригласила… — сказал Максвелл.
— Пригласила? Тебя?
Она не шутила. Это было ясно.
— Значит, ты не посылала Краба…
— Какого краба?
— Ну, существо, которое больше всего похоже на краба-переростка.
Нэнси покачала головой, и, вглядываясь в ее лицо, Максвелл вдруг почти со страхом обнаружил, что она начинает стареть. В уголках глаз и рта лучились морщинки, которых не могла спрятать никакая косметика.
— Существо, похожее на краба, — повторил он. — Оно сказало, что работает у тебя посыльным и что ты приглашаешь меня на этот вечер. Оно сказало, что за мной будет прислан автомобиль. Оно даже принесло мне костюм, сказав, что…
— Пит, — перебила Нэнси. — Пожалуйста, поверь мне. Я ничего этого не делала. Я тебя не приглашала. Но я очень рада, что ты пришел.
Придвинувшись, к нему почти вплотную, она взяла его под руку и сказала, еле сдерживая смех:
— И мне было бы очень интересно узнать, что у тебя произошло с мистером Мармадьюком.
— Мне очень жаль… — начал Максвелл.
— И напрасно. Разумеется, он мой гость, а с гостями следует обходиться любезно, но, в сущности, он ужасен, Пит. Скучный педант, сноб и…
— Тсс! — предостерег ее Максвелл.
Мистер Мармадьюк, высвободившись из кольца гостей, катил к ним через зал. Нэнси повернулась навстречу колеснику.
— Вы, правда, не пострадали? — спросила она. — Нет, правда?
— Я отнюдь не пострадал, — сказал мистер Мармадьюк.
Он подкатил к Максвеллу, и из верхушки его округлого туловища возникла рука — гибкая, пружинообразная, больше напоминавшая щупальце, чем руку, — с клешней из трех пальцев. Мистер Мармадьюк обвил этой рукой плечи Максвелла, и тот почувствовал инстинктивное желание сбросить ее, отодвинуться, но подавил этот импульс и заставил себя остаться на месте.
— Благодарю вас, сэр, — сказал мистер Мармадьюк. — Я весьма вам благодарен. Возможно, вы спасли мою жизнь. В момент моего падения я увидел, как вы прыгнули на этого зверя. Весьма героичный поступок.
Сильвестр крепче прижался к боку Максвелла, поднял голову и обнажил клыки в беззвучном рычании.
— Он не причинил бы вам вреда, сэр, — вмешалась Кэрол. — Он ласков, как котенок. Если бы вы не побежали, он не стал бы за вами гнаться. Он по глупости вообразил, что вы с ним играете. Сильвестр очень любит играть.
Сильвестр зевнул, продемонстрировав все свои зубы.
— Эта игра, — сказал мистер Мармадьюк, — не доставляет мне удовольствия.
— Когда я увидел, что вы упали, — переменил тему Максвелл, — я испугался за вас. Мне показалось, что вы вот-вот разорветесь.
— О, это был напрасный испуг, — заявил мистер Мармадьюк. — Я чрезвычайно упруг. Это тело сотворено из превосходного материала, весьма крепкого и обладающего исключительной эластичностью.
Он снял руку с плеча Максвелла, и она взвилась в воздух, точно промасленный канат, изогнулась и втянулась в тело, на поверхности которого Максвелл не сумел различить ничего, что указывало бы, где именно она скрылась.
— Очень прошу вас извинить меня, — сказал мистер Мармадьюк. — Мне нужно кое-кого увидеть, и, повернув, он быстро покатил прочь.
Нэнси вздрогнула.
— У меня от него мурашки бегают! — пожаловалась она. — Хотя нельзя отрицать, что он — настоящее украшение вечера. Далеко не всякой хозяйке салона удается заполучить колесника. Тебе я могу признаться, Пит, что пустила в ход все свои связи, чтобы он остановился у меня. А теперь я жалею — в нем есть что-то слизистое.
— А ты не знаешь, зачем он здесь? То есть здесь, на Земле?
— Нет. У меня сложилось впечатление, что он обыкновенный турист. Хотя я как-то не могу вообразить, чтобы подобные существа путешествовали для удовольствия.
— Согласен.
— Пит, ну расскажи же мне о себе! Газеты утверждают…
Максвелл ухмыльнулся.
— Как же, знаю! Что я воскрес из мертвых!
— Но на самом деле ты ведь не воскресал? Я понимаю, что это невозможно. Так кого же мы похоронили? Все, слышишь ли, все были на похоронах, и никто из нас не усомнился, что это ты. Но ведь это не мог быть ты. Так что же…
— Нэнси, — перебил Максвелл. — Я вернулся только вчера. Я узнал, что я скончался, что мою комнату сдали, что мое место на факультете занято и…
— Но это же невозможно! — повторила Нэнси. — Подобные вещи в действительности не случаются. И я не понимаю, что, собственно, произошло.
— Мне самому это не вполне понятно, — признался Максвелл. — Позже мне, возможно, удастся выяснить подробности.
— Но как бы то ни было, ты теперь тут, и все в порядке, — сказала Нэнси. — А если ты не хочешь говорить об этом, я скажу всем, чтобы они тебя не расспрашивали.
— Я очень благодарен тебе за такую предусмотрительность, — сказал Максвелл, — но из этого ничего не выйдет.
— Репортеров можешь не опасаться, — продолжала Нэнси. Репортеров тут нет. Прежде я их приглашала — специально отобранных, тех, кому, мне казалось, я могу доверять. Но репортерам доверять невозможно, как я убедилась на горьком опыте. Так что тебе они не грозят.
— Насколько я понял, у тебя есть картина…
— А, так ты знаешь про картину! Пойдем посмотрим на нее. — Это жемчужина моей коллекции. Только подумай — подлинный Ламберт! И к тому же никому прежде не известный. Потом я расскажу тебе, как была найдена эта картина, но во что она мне обошлась, я тебе не скажу. Ни тебе и никому другому. Мне стыдно об этом даже думать.
— Так много или так мало?
— Так много, — ответила Нэнси. — И ведь необходима величайшая осторожность. Очень легко попасть впросак! Я начала вести переговоры о покупке только после того, как ее увидел эксперт. Вернее, два эксперта. Один проверил заключение другого, хотя, возможно, тут я несколько перегнула палку.
— Но в том, что это Ламберт, сомнений нет?
— Ни малейших. Даже мне было ясно с самого начала. Ни один другой художник не писал так, как Ламберт. Но ведь его все-таки можно скопировать, и я хотела удостовериться.
— Что тебе известно о Ламберте? — спросил Максвелл. — Больше, чем нам всем? Что-то, чего нет в справочниках?
— Ничего. То есть не очень много. И не о нем самом. А почему ты так подумал?
— Потому что ты в таком ажиотаже.
— Ну вот! Как будто мало найти неизвестного Ламберта! У меня есть две другие его картины, но эта — особенная, потому что она была потеряна. Собственно говоря, я не знаю, насколько тут подходит слово «потеряна». Вернее сказать, она никогда не значилась ни в одном каталоге. Не существует никаких упоминаний, что он ее писал — во всяком случае, сохранившихся упоминаний. А ведь она принадлежит к его так называемым гротескам! Как-то трудно вообразить, чтобы хоть один из них пропал бесследно, или был совершенно забыт, или… ну, что еще могло с ним произойти? Другое дело, если бы речь шла о картине раннего периода.
Они прошли через зал, лавируя между кучками гостей.
— Вот она, — сказала Нэнси, когда они проложили путь через толпу, собравшуюся у стены, на которой висела картина.
Максвелл откинул голову и взглянул на стену. Картина несколько отличалась от цветных репродукций, которые он видел утром в библиотеке. Это, сказал он себе, объясняется тем, что она больше, а краски ярче и чище… и тут же обнаружил, что этим все не исчерпывается. Иным был ландшафт и населявшие его существа. Ландшафт казался более земным — гряда серых холмов, бурый кустарник, разлапистые, похожие на папоротники деревья. По склону дальнего холма спускалась группа созданий, которые могли быть гномами; под деревом, прислонившись к стволу, сидело существо, похожее на гоблина, — оно, по-видимому, спало, нахлобучив на глаза подобие шляпы. А на переднем плане — жуткие ухмыляющиеся твари с безобразными телами и мордами, при взгляде на которые кровь стыла в жилах.
На плоской вершине дальнего холма, у подножия которого толпилось множество разнообразных существ, лежало что-то маленькое и черное, четко выделяясь на фоне серого неба.
Максвелл ахнул, быстро шагнул вперед и замер, боясь выдать свое волнение. Неужели никто еще этого не заметил? Впрочем, возможно, кто-то и заметил, но не придал своему открытию никакой важности или решил, что ошибся.
Но Максвелл знал, что он не ошибается. Никаких сомнений у него не возникло. Маленькое черное пятно на дальней вершине было Артефактом!
