В июне 1979 года шесть экспедиций компании „Служба технологии использования земных ресурсов“ были заняты исследованиями урановых месторождений в Боливии, залежей медных руд в Пакистане, методов использования сельскохозяйственных угодий в Кашмире, динамики ледников в Исландии, лесных ресурсов Малайзии и месторождений алмазов в Конго. Для СТИЗР в этом не было ничего необычного; в любое время года на компанию работало, как правило, от шести до восьми экспедиций.

Поскольку экспедициям часто приходилось работать в опасных или политически нестабильных регионах, компания бдительно следила за малейшими признаками „сигнатуры помех“. (При дистанционном изучении удаленных объектов „сигнатурой“ называют характерное изображение объекта или геологической формации на фотографии или видеопленке.) Большинство сигнатур помех имело политическую основу. Так, в 1977 году компании пришлось прибегнуть к помощи авиации, чтобы срочно эвакуировать экспедицию, работавшую на Борнео, когда именно в том районе подняли мятеж коммунисты. Аналогичным образом в 1978 году во время военного переворота была спасена нигерийская экспедиция. Иногда сигнатуры помех имели геологическую природу: в 1976 году гватемальская экспедиция была эвакуирована после сильного землетрясения.

По мнению Р. Б. Трейвиза, которого разбудили в последние минуты 13 июня 1979 года, видеотрансляция из Конго была „самой ужасной на его памяти сигнатурой помех“, однако их природа оставалась загадкой. В сущности компании был доподлинно известен только один факт: лагерь в Вирунге был разрушен всего за шесть минут. Именно столько времени прошло с момента запуска сигнала из Хьюстона до его приема в Конго. Ошеломляющая скорость уничтожения лагеря пугала. Первым делом Трейвиз приказал разобраться, „что за чертовщина там произошла“.

Трейвиз, плотный мужчина сорока восьми лет, привык иметь дело с кризисными ситуациями. По образованию он был инженером и специализировался в создании спутников сначала для Американской радиовещательной корпорации, а потом для компании „Рокуэлл“. В тридцать с небольшим он перешел на управленческую деятельность, став одним из тех, кого в аэрокосмической промышленности называли „заклинателями дождя“. Компании, производившие спутники, в соответствии с заключенными контрактами брали на себя обязательство через определенный срок, обычно от 18 до 24 месяцев, доставить спутник к ракете, которая должна была вывести его на орбиту.

После подписания контракта приходилось только надеяться, что спутник, состоящий из полумиллиона деталей, будет готов к назначенному дню. Если же по каким-то причинам спутник не был готов, то оставалось лишь молить Бога, чтобы тот даровал плохую погоду, которая заставила бы отложить запуск ракеты, то есть заклинаниями вызывать дождь.

Даже после десяти лет работы в сложнейшей отрасли промышленности Трейвизу удалось сохранить чувство юмора. Его философию руководителя выражал большой плакат, висевший на стене за письменным столом. На плакате было написано: „ВИКЕВЛКВЧ“, что значило: „Всегда из-за какой-нибудь ерунды все летит ко всем чертям“.

Но ночью 13 июня 1979 года Трейвизу было не до шуток. Пошла прахом вся экспедиция СТИЗР, погибли все восемь человек компании и еще черт знает сколько носильщиков. Восемь человек! Это была самая крупная катастрофа в истории СТИЗР, даже хуже, чем несчастье, постигшее нигерийскую экспедицию в 1978 году. Вспомнив о всех предстоящих телефонных разговорах, Трейвиз ощутил страшную усталость, полную опустошенность. Его тревожили не те переговоры, которые будут вестись по его инициативе, а звонки, на которые придется отвечать. Успеет ли такой-то к выпускному балу дочери или к финальному матчу с участием его сына? На подобные звонки всегда отвечал сам Трейвиз. Теперь ему снова придется выслушивать голоса, полные надежд и оптимизма, и собственные осторожные ответы: он не уверен, он понимает и сочувствует, он сделает все, что от него зависит, да, конечно, конечно…

Необходимость изворачиваться и врать изматывала его уже заранее.

А изворачиваться придется, потому что Трейвиз не мог сказать правду никому на свете еще по меньшей мере недели две, а то и месяц, и лишь потом он будет звонить сам, наносить визиты, выражать соболезнования, присутствовать на отпеваниях, на которых не будет гробов, а лишь мертвая пустота, пытаться отвечать на вопросы, на которые вообще нельзя найти ответ, а родственники и друзья погибших будут настороженно всматриваться в его лицо, пытаясь уловить и понять малейший жест, колебание, вздох.

Что он им скажет?

Трейвиз мог утешаться лишь тем, что через две-три недели, быть может, он скажет им больше. Пока что он был уверен в одном: если бы пришлось вести эти ужасные, изматывающие разговоры сегодня, он не смог бы сказать семьям ровным счетом ничего, потому что сегодня никто в компании понятия не имел, что же именно случилось в Конго и почему. Такая неопределенность лишь усиливала чувство опустошенности. Плюс ко всему пришел страховой инспектор Моррис и сказал:

— Что мы будем делать с договорами страхования?

Компания СТИЗР страховала жизни всех участников экспедиций и всех нанимавшихся на месте носильщиков. В случае гибели африканских носильщиков их семьи получали по пятнадцать тысяч американских долларов. Эта сумма казалась вполне приемлемой до тех пор, пока кто-то не узнал, что в Африке средний годовой доход на душу населения составляет сто восемьдесят долларов США. Но Трейвиз всегда говорил, что носильщики рискуют точно так же, как и все другие участники экспедиции, а поэтому должны получать точно такую же страховую премию даже в случае, если эта сумма составляла для семьи — по местным масштабам — достаточно большое состояние и даже несмотря на то, что компании страхование обходилось достаточно дорого.

— Подождите, — сказал Трейвиз.

— Но полисы стОят нам каждый день…

— Подождите, — сказал Трейвиз.

— Как долго?

— Тридцать дней, — ответил Трейвиз.

— Еще тридцать дней?

— Верно.

— Но мы же знаем, что владельцев страховых полисов уже нет в живых.

Моррис никак не мог смириться с бессмысленным, с его точки зрения, разбазариванием средств. Все существо страхового инспектора восставало против такого безумия.

— Верно, — повторил Трейвиз. — Но лучше перечислите семьям носильщиков небольшие суммы. Чтобы их успокоить.

— Господи! Какие суммы вы имеете в виду?

— Пятьсот долларов каждой.

— Как мы оформим эти расходы?

— Как плату за юридические услуги, — сказал Трейвиз. — Отнесите расходы к оплате юридических услуг на месте.

— А как с погибшими американцами?

— У них есть „Мастеркард“, — сказал Трейвиз. — Перестаньте попусту суетиться.

В кабинет вошел Робертс, уроженец Великобритании, чиновник СТИЗР, отвечавший за связь с прессой.

— Вы хотите выпустить джинна из бутылки?

— Нет, — сказал Трейвиз, — я хочу упрятать его покрепче.

— На сколько?

— На тридцать дней.

— Черт возьми! За это время обязательно проболтаются ваши же сотрудники, — горячо проговорил Робертс. — Уверяю вас.

— Если кто-то проболтайся, то вы сделаете так, чтобы слухи далеко не пошли, — ответил Трейвиз. — Для выполнения всего контракта мне нужно еще тридцать дней.

— Известно, что именно там произошло?

— Нет, — сказал Трейвиз. — Но мы узнаем.

— Каким образом?

— По видеозаписям.

— Но видеозаписи в ужасном состоянии.

— Пока в ужасном, — согласился Трейвиз.

Он вызвал специальные бригады программистов. Трейвиз давно убедился, что, хотя СТИЗР могла воспользоваться советами и услугами политических советников в любом уголке земного шара, информацию лучше всего получать непосредственно в здании компании.

— Все, что нам известно о конголезской экспедиции, — сказал он, записано на той видеоленте. Мне нужно полное восстановление видео-и аудиоданных. Нужно сейчас. Потому что та лента — это все, чем мы располагаем.

Программисты приступили к работе.