ДАНИЯ

— Умные и трудолюбивые стальные муравьи, — воодушевлённо говорил профессор Макгатри, — вот что они такое! Когда их станет много, никому не взять над ними верх ни в войне, ни в работе. Потому я и назвал пробный образец «Муравьём». От него произойдут миллионы точно таких же, как он, они расползутся по всей земле на благо человека! Нынешние горы они превратят в плодородные долины, будут добывать уголь, орошать пустыни, побеждать в войнах, осваивать для людей далёкие планеты. Они, мой друг, будут творить настоящие чудеса!

Макгатри, профессор кибернетики Эдинбургского университета, расхаживал взад-вперёд по гостиной; его круглое брюшко покачивалось в такт шагам.

Жена профессора Урсула сидела в кресле и следила за мужем кротким, слегка встревоженным взглядом.

— Но, Малькольм…

Голос её немного дрожал, однако свести мужа с небес на землю было необходимо — кроме своих машин, он уже ни о чём не хотел знать!

— …не могут ли они стать опасными для людей? — договорила она. — Я хочу сказать только, что… вид у этих тварей — ну, тех, что у тебя в подвале, — не очень привлекательный.

— Не очень привлекательный? — Возмущённый, он потёр лысину. Глаза его засверкали. — О, эти женщины! «Муравей» ни красивый, ни безобразный, ни добрый, ни злой — внешний вид его не говорит ни о чём вообще! Это всего-навсего машина — самоуправляемый, самовоспроизводящийся и самовосстанавливающийся робот!

— Да, дорогой, — ласково сказала Урсула, понявшая не более половины сказанного, и страдальчески улыбнулась.

Однако профессор остыл. Шаркая, он подошёл к окну и устремил задумчивый взгляд на безрадостный ландшафт Шотландии, освещённый красноватыми лучами заходящего солнца — на унылые болота и тоскливые, покрытые вереском пустоши между гранитными стробами хребта Бен-Аттоу и морским побержьем у Моурей-Ферса. Это мир, которого чурались люди, если не считать неграмотных старых пастухов, сухих и жилистых; им чудеса молодого третьего тысячелетия были столь глубоко безразличны, что они едва поднимали голову, когда по небу в сгущающихся сумерках, проносились, оставляя огненный след, пассажирские ракеты, летящие откуда-нибудь с Тихого океана в лондонский аэропорт Хитроу.

Но профессора Макгатри безлюдье этих мест очень устраивало. Два года назад по его желанию сюда перевезли при помощи летающего воздушного крана его дом. Вместе с домом, похожим на огромную пластиковую слезу, перекочевала и оснащённая всем необходимым лаборатория. С тех пор он и Урсула спокойно жили здесь вместе со своими детьми, одиннадцатилетними близнецами Робертом и Лилиан. И каждый день, уйдя с головой в какой-нибудь из своих хитроумных кибернетических проектов, он что-то рассчитывал и мастерил у себя в подвале.

По тихому дому рассыпался звонкий детский смех, Мать и отец прислушались, потом оба заулыбались.

— Что они делают?

— Смотрят по телевизору «Робинзона Крузо», — сказала Урсула, уже позабывшая о «Муравье». — Ведь им интересно и смешно! Даже сейчас, в 2011 году, дети без ума от этих историй про Робинзона Крузо и Пятницу, про Белоснежку и семь гномов! Помнишь, какой был скандал, когда год назад детское телевидение попыталось заменить приключенческие программы занятиями по сборке машин и документальными передачами о Марсе? Все дети Шотландии потребовали, чтобы им вернули приключения!

— Ребёнок есть ребёнок, — профессор кашлянул, поглощённый своими мыслями. — Знаешь что? К вечеру на вересковой пустоши я хочу его испытать!

— Его?.. Да, конечно! — и она кивнула с таким видом, будто это очень её обрадовало. — Но что эта… штука будет делать на вересковой пустоши?

— Видишь ли, — и рука его обвела в воздухе что-то невидимое. — «Муравей» может путём электролиза добывать прямо из грунта алюминий. Алюминий я выбрал из-за его необычайной распространённости — он составляет не меньше семи процентов всей земной массы!

И профессор торжествующе посмотрел на жену.

— Да, мой друг, — сказала она таким тоном, каким все жёны говорят обычно эти слова своим нетрезвым или рассерженным супругам.

— …Так что «Муравей» может добывать алюминий в горах и в пустынях, и из любой породы — полевого шпата, каолина, глинозёма! А алюминиевые сплавы могут быть прочными как сталь, но втрое легче её!

— Да, мой друг.

Ей уже столько раз доводилось слышать эти малопонятые для неё речи! И через минуту, когда он заверил жену, что его изобретение не опасно для людей, она успокоилась и стала думать об ужине. Не слетать ли на вертолёте в Килданан за бифштексами? И, может, стоит прихватить бутылку вина, чтобы отпраздновать удачу Малькольма? Всего семьдесят километров — она обернётся за какой-нибудь час…

Тихо жужжа, дом, как подсолнечник, поворачивался вслед за солнцем. Небо над тёмными вершинами пылало. Между тем Малькольм всё говорил:

— …в электронный мозг вводятся элементарные приказы, и реле этого мозга смогут создавать из них всё новые и новые сочетания, практически бесконечное количество сочетаний! В результате получатся миллионы разных линий поведения! И, кроме того, у «Муравья» много органов чувств; радиолокаторы, фотоэлементы, искусственные органы обоняния, и многое другое. А питания ториевых батарей, которые дают ему энергию, хватает на десять лет. Торий, кстати, тоже есть на всех континентах!

— Да, дорогой.

Металлическая рука выдвинулась из стены и подобрала пепел, просыпавшийся с сигареты Малькольма. Как хорошо, подумала Урсула, что не надо самой следить за порядком. Но что сегодня с Малькольмом? Таким возбуждённым она ещё его не видела!

— …Его металлические мускулы не устают никогда! — уже почти кричал профессор. — Его мозгу не нужен сон! Его реакции мгновенны! Его производительность не укладывается в воображении! Ему нужно два часа, чтобы создать точную копию самого себя, и он совершает для этого сорок тысяч операций! А два «Муравья» тут же начинают делать ещё двух! Четыре — ещё четырёх! Знаешь, сколько их станет после двадцати четырёх часов удвоения?

— М-мм… сто?

Готовясь отправиться за покупками, она подкрашивала губы.

— Четыре тысячи девяносто шесть! — торжествующе воскликнул он. — А через тридцать шесть часов — двести шестьдесят две тысячи сто сорок четыре! А через двое суток — много миллионов! Мой «Муравей» — это ком снега, с которого начнётся лавина!

— Не… не чересчур ли это много? — слегка испуганно спросила она и, оторвав взгляд от зеркала, посмотрела на мужа.

— В любой момент, отдав приказ, можно остановить самовоспроизводство, — весело успокоил он жену. — Именно это я и сделаю, как только «Муравей» пройдёт испытания. Ты только представь себе, как быстро и дёшево могут мои «Муравьи» сровнять с землёй Гималаи или перенести Великобританию на Северный полюс!

Она рассмеялась.

— Что ты говоришь, Малькольм! Ведь мы там замёрзнем.

— Это просто пример, — ответил он, не обращая внимания на её смех. — Ну, а каково это оружие… Ты ведь слышала все эти бесконечные сетования на огромные военные расходы? «Муравей» может создать армию из кучи камней! Конечно, с одним «Муравьём» при всей его прочности легко управится противотанковая пушка, но миллиону, который через два часа станет двумя миллионами, сопротивляться бесполезно! Стальные челюсти сжуют даже танки, дивизии танков и опустошат территорию неприятеля так же основательно, как полчища настоящих муравьёв. Только представь себе, что будет, если двадцать моих «Муравьёв» перебросить по воздуху в пустыню Гоби. За сутки их станет там больше восьмидесяти одной тысячи! А если ввести в них инстинкт миграции, они вскоре расползутся по всей Азии!

— Нет, только не война! — и она вздохнула: ох уж эти мужчины! — Неужели нам мало тех войн, которые были?

— Разумеется, — пробормотал он немного растерянно. — Но ведь… любое достижение науки можно использовать как для блага человека, так и во зло ему. Всё зависит от того, в чьи руки оно попадёт. Но всё равно нужно изучать, пробовать…

— Нужно ли? — Она опять услышала детский смех, но теперь не улыбнулась. — Ведь у нас есть всё — достаток, досуг. Зачем тебе этим заниматься, Малькольм? Чего ещё может желать человек?

— Многого — например, удовлетворения своей любознательности, — и он пожал плечами. — К тому же мои «Муравьи» принесут людям пользу. Благодаря им человек сможет менять облик других планет, превратить их в цветущий сад!

— Или в пустыню! — Она уже закончила сборы и была готова лететь в город. — Ты меня отпускаешь, Малькольм?

Конечно, он её отпустил. Но в городке, делая покупки, она всё время думала о том, что мужчины, даже гениальные, — это всего лишь восторженные, любопытные, неосмотрительные дети…

Когда вечером из-за тяжёлых вершин Бен-Аттоу выскользнула луна, в её неярком свете, упавшем на вересковые пустоши, сверкнула полусфера из светлого металла, легко и быстро находившая себе дорогу между скал и небольших озёрец. Следом за ней, стараясь не отставать и тяжело дыша, бежал вприпрыжку немного грузный человек, явно чем-то взволнованный…

«Муравей» был запущен. На полусфере, в восьми футах над землёй, вращались антенны локаторов и мигающий зелёный индикатор. Малькольм поздравил себя с тем, какие у его машины ловкие, удивительно точные движения. Ничто не может остановить её: ни темнота, ни туман, ни холод, ни неровности рельефа. Ничего более совершенного кибернетика не создавала ещё никогда.

Однако реле, управляющие теплоуловителями, он предусмотрительно заблокировал. Ему не нужно, чтобы этот робот воевал, — его «Муравей» должен стать родоначальником миллиардов себе подобных, которые рассеются по земле, чтобы служить человечеству. Сердце профессора переполняла радость.

Между тем полусфера, словно живая, ползла вперёд. Её чёрная тень плясала на поросших вереском пригорках и на гранитных валунах. Её органы чувств нюхали, слушали и смотрели… Она тихо гудела и мигала зелёным глазом. Вдалеке, где-то под серебристо-серым силуэтом Бен-Аттоу, безнадёжно и насмешливо залаяла лиса, и эхо её голоса долго умирало в ущельях. Шотландское плоскогорье тянулось вдаль и исчезало, бесконечное и тёмное, в прохладной ночи. Но Малькольм не слышал охотничьего клича лисы, не видел пустынного плато. Он смотрел только на своё создание, смотрел, будто на собственное дитя.

Наконец, пробродив с добрую милю, полусфера остановилась у осыпи гравия, протянувшейся между топями от ближайшего горного отрога. Гравий лежал здесь со времён последнего оледенения, когда могучие естественные силы дробили острые вершины гор и сбрасывали обломки вниз.

Довольный, он улыбался в темноте. Да, эта штуковина знает, что ей нужно, и без колебаний и сомнений идёт к цели.

Тихое гудение «Муравья» превратилось в многоголосый вой. Вращающиеся с немыслимой скоростью лопасти вошли в грунт и выбрасывали в воздух измельчённую породу. За несколько минут «Муравей» выкопал яму в половину своей высоты, опустился туда и начал заглатывать гравий. Над полусферой поднялись маленькие облачка пара. Потом клешни на концах многосуставчатых металлических конечностей стали складывать штабелями серебристо-серые болванки алюминия.

По существу, «Муравей» выполнял работу большого завода-автомата, только намного быстрей. Один производственный процесс сменял другой. Вот уже готов полусферический верхний щит. В фотоэлементах, служивших «Муравью» глазами, мерцал бледный свет. Чувствительные антенны дрожали и вытягивались, как хоботки мух.

Профессор сидел на камне. Ему было холодно, к тому же в погоне за «Муравьём» он натёр правую ногу. Но что значат эти мелкие неприятности, когда он видит перед собой свою претворённую в жизнь мечту?

— Так, так, превосходно! — восклицал он, не отрывая взгляда от «Муравья». — Ещё, дружище, ещё!

Робот не отвечал. Он действовал с фанатичной сосредоточенностью, все его движения были невероятно быстрыми и точными. Вот он уже монтирует в своём будущем отпрыске основную электронную систему. А вот уже чуть заметными, до смешного осторожными движениями впаивает ячейки памяти, которые все вместе станут электронным мозгом «новорождённого». Робот помнил все операции, он даже обладал способностью совершенствовать заданную программу. Ещё час с небольшим — и два совершенно одинаковых «Муравья» начнут изготовлять ещё двух точно таких же. И к утру в горе будет уже огромная пещера, а в ней — больше сотни «Муравьёв». Вскоре их станет двести, потом четыреста…

«А что если завтра сюда забредёт какой-нибудь пастух? — подумал профессор и улыбнулся. — Глазам своим не поверит! Но, вероятнее всего, здесь никто не появится. В этом главное преимущество здешних мест.

Через несколько дней он вылетит в Лондон и пригласит сюда правительственных экспертов. И конечно, лучше всего ошарашить их, показав им целый муравейник этих трудолюбивых созданий, которые удваивают своё число без малейших денежных затрат с вашей стороны. Все промышленные проблемы решаются раз и навсегда: создай прототип машины, и больше тебе не нужно думать ни о чём. Уже к завтрашнему вечеру по общей производительности «Муравьи» превзойдут промышленный центр средней величины…

Никогда ещё не испытывал он такого удовлетворения — даже когда изобрёл автомобиль без двигателя или когда создал электронные глаза для слепых.

Но в какое-то мгновение — он не мог бы точно сказать, когда именно, — что-то нарушило спокойное течение его мыслей, Какое-от смутное беспокойство… а-а, вот оно что! Занятый работой, «Муравей» вдруг повернул к нему бледные диски своих глаз. Многосуставчатое щупальце, монтировавшее гусеницы нового «Муравья», замерло в воздухе. Это длилось всего несколько секунд. Потом действующая программа вернула поведение робота в нужную колею.

Профессор поплотнее запахнул пальто. Ага, вот в чём дело: очевидно, слаба электронная блокировка между рабочей и боевой программами. Обнаружилось это только теперь, когда электронные схемы перегрелись. Но это только предположение. Уж он-то знает, как чувствителен сложный электронный мозг. Почти как нервная система человека… Этот мозг долго «просыпается», и у него могут быть «нервные срывы». К тому же «Муравей» — первый экспериментальный образец. Он бы много дал за то, чтобы точно знать, что происходит сейчас под этой сверкающей скорлупой…

Профессор сидел в нерешительности, раздираемый сомнениями. С одной стороны, ему хотелось увидеть первое дитя «Муравья» законченным, но, с другой — смутная тревога подталкивала его остановить это чудовище. Чудовище? Что за ерунда! Ведь это всего-навсего машина, робот, лишённый собственной воли!

Между тем «Муравей» с бешеной скоростью завершал своего первенца. Несколько минут он безукоризненно следовал программе, но вот бледные, похожие на две луны глаза снова обратили взгляд на своего создателя. Многосуставчатые металлические руки оставили работу, и машина передвинулась метра на два к нему. Испуганный, он вскочил на ноги. Разумеется, программа и на этот раз вернула машину к исполнению её обязанностей, и опять всё как будто было в порядке.

Но если «боевой инстинкт» проявится в третий раз, блокировка может не выдержать, и тогда…

Его прошиб пот. Могучие щупальца с клешнями, воющий туман лопастей… Если теплоуловители его почувствуют, если машина двинется за ним и схватит его, он будет как мышь в когтях у кошки!

Выключить её? Но для этого к ней надо подойти вплотную. Он стёр с лица пот. Запах пота, который сейчас исходит от него, как и чувство страха, её электронные чувствилища наверняка уловят и усилят, а потом…

Луна висела высоко над серебристо-серыми вершинами. Вересковые пустоши были залиты её неярким перламутровым светом. Растерянный, он глядел в безмолвную ночь, впервые осознав, как он сейчас беспомощен. Да и кто мог бы оказать ему помощь? Чтобы остановить «Муравья», нужна по крайней мере пушка!

Он не отрываясь смотрел на эту насекомоподобную машину, которую создали его собственные руки, его не знающий покоя мозг. Скоро их будет две, а через двое суток, если он не прервёт их размножения, — миллионы. И тогда вся английская армия будет бессильна перед ними.

Как же это он упустил из виду, что в мозг первого пробного образца нужно обязательно ввести приказ, автоматически останавливающий робота при первых признаках неподчинения программе? Как могло случивьея, что эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?

Пока эта машина одна, её ещё можно остановить. И он — единственный, кто способен это сделать. А… что если он будет убит? Тогда… тогда, проснувшись послезавтра утром, англичане обнаружат, что их страну захватили несметные полчища тварей из блестящего металла и эти твари остервенело превращают в руины города и, как зайцев, загоняют их обитателей. Море сверкающих полусфер затопит остров. А через неделю, через месяц? Десять миллиардов, сто миллиардов этих тварей расползутся по всей планете, спустятся на дно океана, заполнят джунгли, сроют под корень континенты!

Озарение пришло как молния: вот к чему привела его работа! Собственными руками он открыл ящик Пандоры, породил чудовище, у которого на месте отрубленных голов мгновенно вырастают новые!

До тех пор пока «Муравьи» не выделят из земной коры весь алюминии, металлическое воинство будет непрерывно расти! А когда следы человека уже давно будут стёрты с лица земли, полчища блестящих чудовищ закроют собой всю поверхность опустошённой планеты; не знающие, зачем они существуют, не поддающиеся износу, самовосстанавливающиеся, они обратят взгляд своих бледных глаз-фотоэлементов в небо, к звёздам, где ещё есть место, ещё есть алюминий…

Его била дрожь. Эти кошмарные видения лишали его последних сил. Перед каким мрачным будущим распахнул он двери, какие семена гибели посеял, ведомый слепой страстью исследователя! Во всём виноват он, только он. А ведь Урсула с её женской рассудительностью не раз предостерегала его — о, если бы он только внял её предостережениям! Но куда там! «Муравей», видите ли, новое достижение техники, а разве можно становиться на пути технического прогресса?

И он, твёрдо решив остановить грядущий кошмар, побежал к роботу. Он должен, если надо, пожертвовать собственной жизнью!

Пробежал он совсем немного. Бледные глаза-луны «Муравья» обратили на него взгляд в третий раз. И тут же машина оставила своего почти законченного первенца и покатилась навстречу. Профессор услышал вой вращающихся стальных ножей. Теперь речь шла о жизни и смерти — электронная блокировка рухнула! Только когда остановится его гулко бьющееся сердце, а тело станет холодным и бездыханным, машина вернётся снова к своей работе.

Охваченный ужасом, он повернулся и бросился бежать, совсем безотчётно, по направлению к дому. Спрятаться! Нужно, обязательно нужно, чтобы между ним и этой не знающей жалости металлической тварью встали запертые двери его дома!

Но хотя профессор мчался, как насмерть перепуганный заяц, «Муравей» догонял его. Поющая фреза неумолимо приближалась. Всё громче чмокали присоски гусениц. В лунно-сером сумраке вокруг него уже трепетал зеленоватый луч прожектора.

Когда поток воздуха от воющих стальных ножей уже обдувал ему затылок, профессор метнулся в сторону, за выступ скалы. Радиолокатор и теплоуловитель «Муравья» потеряли след — гранит прикрыл его. Профессор вжался в скалу и попытался не дышать. Совсем близко светилось тёплым золотым светом окно его дома — звезда надежды. Только триста метров — и он дома!

«Муравей», завывая, закружился на одном месте. Порывы ночного ветерка мешали ему обнаружить источник тепла, однако он слышал стук бешено бьющегося сердца. «Муравей» искал свою жертву.

Но теперь профессор смог отдышаться. Он лихорадочно перебирал в уме возможности. Нужно противопоставить холодной, молниеносно быстрой электронной логике свои, человеческие фантазию и смекалку! Ещё есть надежда, что он доберётся до дома живым. Там и сям из вереска поднимаются замшелые валуны. Они станут этапами его спасения. Может, он всё-таки перехитрит робота?

Но тут он оцепенел от ужаса. Домой? Как такое могло прийти ему в голову? Ведь там Урсула и дети. «Муравей», едва почуяв их тёплые, беззащитные тела, разнесёт дом в щепы. Чтобы он отдал их на растерзание чудовищу, которое сам пустил гулять по свету?! Нет, любыми средствами он должен увести «Муравья» прочь от дома, хотя бы в горы. Может, заманить машину в пропасть? Или разбить, сбросив на неё каменную глыбу? Любым способом, но он должен обезвредить её!

Bсe ещё не зная, как поступить, он оторвал взгляд от тёплого света в окне и посмотрел в сторону хребта Бен-Аттоу, темневшего в нескольких милях от него. Удастся ли ему избавиться от этой неумолимой ищейки, которая не знает усталости и никогда не бросает след? Да, не только его семья, все семьи Шотландии вправе требовать, чтобы он вступил в борьбу с плодом своих изобретательских дерзаний. Мало просто увести проклятую тварь по тёмным вересковым пустошам куда-нибудь в сторону, он должен одолеть её. Он не имеет права потерпеть поражение в этой неравной борьбе. Ибо что будет потом? Уж он-то хорошо знает! Не он ли сам заложил в электронный мозг робота программу, определяющую его поступки?

Едва только он, Малькольм Макгатри, умрёт и остынет, как это одержимое жаждой деятельности исчадье ада вернётся к своему незаконченному детищу и доведёт работу до конца. У второго «Муравья» будут те же «чувства» и «инстинкты» и та же нарушенная блокировка.

Потом повторится всё сначала. Через два часа будет четыре «Муравье». Будет негромкое гудение, мигание прожекторов, лихорадочная работа — электромеханический завод среди вереска, где так редко появляются люди.

А завтра вечером, повинуясь вложенному в них инстинкту миграции, первые тысячи поползут во все стороны. Они найдут его дом, уничтожат его обитателей и поползут дальше, искать новые жертвы. Послезавтра утром четверть миллиона сверкающих металлических тварей разрушат до основания ближайшие шотландские городки — Килданан, Аллапул, Дорнох. А к полудню этот всеразрастающийся поток хлынет в ничего не подозревающую Англию…

Он оторвался от валуна и как безумный кинулся в сторону предгорий. Поблёскивая в лунном свете, «Муравей» повернул и понёсся вслед за профессором.

Часом позже между тёмных скал Бен-Аттоу пробирался человек, он всхлипывал и задыхался, а за ним, не отставая, ползла чмокающая присосками и мигающая зелёным прожектором машина.

Силы профессора были на исходе. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Лишь огромным усилием воли он заставлял себя двигаться. И, однако, он делал больше, чем можно было от него ожидать. Он сбрасывал с высоты каменные глыбы на своего страшного преследователя, когда тот с тихим гудением полз по отвесному склону вверх. Но каждый раз стальная клешня парировала удар.

Колени профессора подгибались от усталости, а он брёл по самому краю обрыва, прыгая, рискуя жизнью, через темнеющие бездны в надежде на то, что робот, гонясь за ним, свалится вниз и разобьётся. Наивный! Разве не сам он наделил эту машину электронными чувствами, не сам оснастил её гусеницами с сильными, как у осьминога, присосками? А теперь только и оставалось что бежать зигзагами, продираться сквозь терновник. Но куда бы он ни прятался, угрожающий вой и чмоканье быстро настигали его.

Больше он не мог ни о чём думать, ни на что не мог надеяться. Всё труднее было отрывать ноги от земли, всё медленнее брёл он по вереску и между скал. И снова надвигался сзади, всё ближе и ближе, беспощадный вой, и снова становились ярче зелёные блики.

И вдруг, к величайшему своему ужасу, он увидел, что вдалеке, среди вереска, движется маленький белый огонёк. Карманный фонарик! Урсула вышла его искать! Встревожилась, что его так долго нет. Но через считанные минуты «Муравей» наверняка убьёт его. И тогда теплоуловители робота переключатся на этот новый источник инфракрасных лучей…

Но тут внезапно его озарила мысль: болота! Топкие болота, где пузырится чёрная трясина… Как ему сразу не пришло это в голову?

Надежда придала ему сил. Он не бежал, а летел, как птица, вниз по склону, перепрыгивая через кучи камней, автоматически ища укрытия за валунами и скалами каждый раз, когда зелёные блики касались его плеча. Огонёк в вереске приближался. Решали минуты. Он благодарил небо за громкие удары своего сердца и свистящее дыхание — то и другое по силе намного превосходило сигналы, поступавшие в органы чувств «Муравья» от Урсулы.

Вереск, бугры, камни, снова вереск. Потом земля у него под ногами запружинила. И вот он уже ступает по вязкой, чавкающей трясине. Ею пахло из заполненных водой ям, где, как в чёрных зрачках, отражались звёзды. Глаза профессора ничего не видели, о себе он не думал, однако некое шестое чувство вело его именно по тем поросшим осокой и тростником кочкам, которые могли выдержать вес человека, но не машину весом в целую тонну. Создавая робот-вездеход, профессор как-то не подумал о его проходимости в болотах, и именно на этом упущении и был основан возникший теперь у него план.

«Муравей» между тем неутомимо полз за ним. Минуту или две гусеницы чмокали по пружинящему грунту. Потом трясина заколыхалась, и «Муравей» начал, погружаться в болото. Чёрные глубины громко хлюпнули, и трясина сомкнулась над «Муравьём». Судорожно дёрнулась над поверхностью металлическая клешня, и чудесное изобретение Малькольма Макгатри навсегда скрылось от глаз своего создателя.

На твёрдую землю профессор выбирался довольно долго. Урсула ждала его на краю болота. Но он только посмотрел на неё невидящими глазами.

— Малькольм! Что случилось? Где твоя машина?

— Там! — Дрожащей рукой он показал туда, где, повинуясь какой-то мощной, снизу идущей силе, вздымалась и опускалась топь. «Муравей» был ещё жив, он ещё боролся. Глаза-фотоэлементы вглядывались в чёрную грязь. Гусеницы крутились. Но вязкая топь крепко держала его в объятиях.

— Ой, так, значит, вся твоя работа пропала зря? — огорчённо сказала Урсула.

Он открыл было рот, чтобы ответить, но вместо этого вдруг схватил её и повалил на землю. На мгновение над болотами вспыхнуло небольшое голубое солнце. Из глубины поднялся чёрный гейзер, похожий на огромную поганку, и снова исчез. Послышался глухой грохот. Земля задрожала.

— Взорвалась ториевая батарея — жижа затекла внутрь, — с глубоким облегчением сказал он. — Теперь со всем этим… покончено!

— Не расстраивайся! — и она сжала его локоть, не совсем понимая, что происходит, но, как всегда, готовая утешить. — Ты ведь наверняка сможешь сделать новую! Ещё лучше, правда?

— Ох, Урсула!

Он с улыбкой посмотрел на неё и стал беспомощно стирать с лица брызги грязи. И вдруг над болотами и безмолвствующим вереском раздался его громкий смех.

— Урсула, — с трудом переводя дыхание, сказал он, — дорогая! Я создал лишённого жизни и в то же время живого демона! Алюминий и электронные вихри, магнитные поля и вечный танец нейтронов должны были стать величайшим благом для человечества. Годы я работал без отдыха, использовал в работе, всо свои знания; к тому же всё это стоило мне кучи денег. И однако…

Он задохнулся. Хотя он продолжал смеяться, глаза его по-прежнему были полны страха.

— …и, однако, я благодарю небо за то, что моё детище погибло! Всё, Урсула, с этим покончено. Знаешь, чем я теперь займусь?

— Нет, дорогой, — и она с любопытством посмотрела на него.

— Куплю ферму и начну выращивать спаржу!

— С…спаржу? — растерянно пролепетала она. — Но почему именно спаржу?

— А потому, — медленно проговорил профессор, — что спаржа так удивительно безобидна!