Вечные
Гроту
Он нас очень забавлял. Щупленький и хрупкий, он едва доходил нам до пояса. Зато неиссякаемый запас энергии! Он мог часами следовать за кем-либо из нас, перебегать дорогу, заглядывать в глаза и беспрерывно говорить о Земле.
Уже тогда, когда, тыча себя пальцем в грудь, он впервые произнес «Человек», Букет назвал его «человечком». Букету страшно хотелось погладить его, но «человечек» показался ему слишком нежным и тонким. Мы недоумевали, каким чудом это тщедушное тело смогло столько перенести! Никто не выказывал нетерпения, когда человечек, подпрыгивая, бегал за ним нога в ногу по всему кораблю и тараторил, тараторил о том единственном, что без остатка заполняло его головку.
Мы подобрали его ракетку где-то между Атрацом и Генахом, и в первый момент никто не подозревал, что внутри нее есть живое существо. Пока расстояние было велико, а это НЕЧТО, обнаруженное нашим телетактором, напоминало капельку, перемещавшуюся по звездному фону, мы считали его обычным обломком мертвой материи, возможно частью какой-то конструкции. Лишь позже увеличенные снимки показали, что перед нами обтекаемое, веретенообразное, не лишенное примитивной целесообразности, герметически закрытое тело. Корабль? Скорее- экипаж… Но эти его миниатюрные размеры!
Было решено принять его на борт. Маневры, изменение курса, торможение. Приходилось сдерживать любопытство.
Однако наступил момент, когда скорлупка легла на захваты в центральной лаборатории, а мы стояли вокруг, еще не зная, что найдем внутри. Кто-то из самых нетерпеливых заметил, что было бы неплохо разрезать кораблик магнитомом. К счастью, остальные воспротивились этому. Мы чувствовали, что имеем дело с чем-то совершенно незнакомым. Начали с просвечиваний и послойных анализов, которые почти немедленно выявили наличие неподвижного организма.
Мы извлекли его, точнее, вылущили, словно насекомое из кокона, но наши знания о его происхождении не продвинулись от этого ни на шаг. Он показался нам мертвым и холодным. Возвращением к жизни он обязан Хексу, который обнаружил, что это не физическая смерть, и сумел ликвидировать летаргическое состояние.
Еще долгое время мы заходили в зал, где неподвижное голокожее существо постепенно сменяло свою серо-зеленую окраску на кроваво-красный цвет жизни. Потом краснота уступила место более бледному оттенку. В организме восстановились нормальные функции обмена и окисления. Тогда-то и началось пробуждение сознания, и человечек впервые шевельнул губами. Вначале звуки были неразборчивыми, однако автоматы их записали. Наконец задолго до того, как он впервые открыл глаза, из его рта полился поток слов. Подвергнутые несложному анализу, они позволили нам понять почти все еще до того, как он сам осознал, что вообще существует.
Потом же, потом он ходил за нами, приставал ко всем и принуждал слушать себя. Он даже не спрашивал, каким образом мы спасли его, не удивлялся нашему внешнему виду, ему не было дела до приборов, которых он не мог знать. Его ничто не интересовало. Только Земля… Напрасно Букет, стремясь оторвать человечка от вечной темы, пытался его чему-нибудь научить. Все было бесполезно. Человечек на секунду замолкал, хмурился, набирал воздух и начинал свое неизменное: «А у нас на Земле…»
Он добился своего: мы его слушали.
Чего только не разводили на кораблях в то время! Теперь и у. нас был свой человечек. Он щебетал о каких-то доходящих до колен травах, о чем-то, что он называл потоками, в которых можно увидеть блеск форели. Он бежал за кем-нибудь из нас по бесконечному коридору шестой палубы, не поспевая на своих коротеньких ножках, и кричал о неизвестной нам радуге и о том, как поля перед рассветом покрывает туман. Но это было только начало, фон, на котором он рисовал картину из железа, бетона и стекла. Руки подъемных кранов вздымались к небу, оковы кессонов опоясывали моря, сверкающие купола покрывали города…
— Хекс, — спрашивал я врача, — у него все в порядке? Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.
— Конечно, — рассмеялся Хеке. — Он здоров и нормален. Видимо, такие уж они.
А вообще-то мы по-настоящему любили его и он даже стал чем-то вроде талисмана. Все радовались его радости, когда Руководитель сообщил, что мы меняем курс и летим к Земле. Человечек побледнел, веки у него затрепетали, он снова покраснел и исполнил какой-то безумный танец. А ведь мы сошли с прежнего курса не из-за него. Это была исследовательская экспедиция, и нас интересовали любые существа независимо оттого, где они обнаружены. Уровень их развития не имел значения. Хотя, судя по разглагольствованиям человечка, именно его высокоразвитые соотечественники должны были нас «просветить».
Он не был на Земле три тысячи лет. Он знал об этом: мы не скрывали результатов исследований его ракетки. Он принял это спокойно, даже безразлично. Но его слишком возбуждала надежда на возвращение, чтобы он мог думать о переменах, которые, несомненно, произошли на Земле. Он настолько был уверен, что застанет все лишь немного измененным, но знакомым и близким, что никто из нас не решался предостеречь его от разочарования. Он радовался тому изумлению, которое вызовет его неожиданное возвращение. Его считали погибшим. По его утверждению, он стал жертвой пробного — можно посочувствовать! — полета. Он был в состоянии летаргии. Его управляемую с Земли ракетку должны были автоматически посадить на ракетодром. «Видимо, — говорил он нам, — что-то испортилось и корабль умчался в пространство. Поймать его не удалось».
Слушая его, мы согласно кивали головами и лишь изредка обменивались между собой понимающими взглядами. Уже сам его рейд в скорлупе через половину Галактики казался истинным чудом.
Отыскать Землю было несложно. Только в первый момент мы испытали некоторое смущение, когда человечек принялся перечислять звезды, видимые с его планеты, и сообщать их координаты. Увы, нам их названия ни о чем не говорили. Но после того как он начертил, как мог, Галактику, и поместил на рисунке Солнце, а потом все те немногочисленные туманности, облака материи, шаровые скопления, цепочки звезд, какие помнил, Акст сравнил эскиз с нашими картами, и все стало ясно. С того момента мы шли, как по нитке. Человечек не давал нам покоя, а с той минуты, когда телетактор впервые поймал свет его Солнца, он стал просто невменяем.
— Перед посадкой мы тебя свяжем! — шутили мы, а он тут же задавал нам какой-нибудь вопрос вроде:
— Как вы думаете, уже ликвидировали льды на полюсах?
Несмотря на горячие уговоры человечка совершить посадку на Землю всем кораблем с полным экипажем, что, по его уверениям, должно было вызвать у землян величайшую радость, мы остановились поодаль. Было решено, что на планету отправится разведка. Кроме человечка, должны были лететь Букет и Соукс, но Соукс не мог прервать каких-то там своих опытов, и жребий пал на меня.
В момент старта на корабле царило некоторое напряжение: не было полной уверенности в хорошем приеме. Связи с Землей установить не удалось, и мы считали, что там не понимают наших сигналов. Однако люди могли занять и выжидательную позицию. Что-то от нашего настроения передалось и человечку, он был немного бледен, когда забирался в кабину. Букет взял его за спину и посадил на предварительно выложенное антигравитатором место.
Человечек молчал, и когда мы отрывались от корабля, и во время полета. Впрочем, ускорение было колоссальным, несмотря на то что мы регулировали его, учитывая возможности человечка. Он лежал, вдавленный в кресло, временами теряя сознание. Сесть следовало как можно скорее, не облетая планеты. Изображение ее поверхности с молниеносной быстротой вырастало на экранах, заполняя их яркими красками.
У открытого люка мы с Букетом подождали, пока человечек спустится по крутым ступенькам трапа — он должен был первым ступить на свою планету. Это было наградой за то, что он скрасил наше однообразное путешествие.
Он отстегнул застежки шлема, отбросил его в сторону, сорвал с себя комбинезон, сделал несколько шагов, споткнулся, а может, у него подкосились ноги, во всяком случае он упал на колени, а потом ничком лег в траву.
Трава была действительно высокой. При каждом движении из нее взлетали фонтаны стрекочущих существ. Ветер легко колыхал стебли, и тогда человечек, все время бежавший впереди, останавливался и всей грудью вдыхал воздух, полный запахов, о которых мы, заключенные в скафандры, не имели ни малейшего представления. Приятно было смотреть, как он оживал, оказавшись в привычной для себя обстановке. Увы, даже в исключительных условиях питомника он никогда бы не мог так себя чувствовать.
— За этим холмом, — кричал он, — мы увидим дома! Слово даю! Мы в Европе, а здесь живет чертовски много народа!..
Мы с Букетом, поправив рукоятки оружия — всякое могло случиться, — последовали за человечком к вершине холма, с которого открылся широкий вид… на все те же разогретые травы, отдаленные холмы, небольшие купы деревьев и так до самого горизонта. Человечек остановился, по характерному движению ноздрей и тяжело вздымавшейся груди мы видели, как он устал.
— Тут кое-что изменилось, — сказал он. — Может, мы немного подъедем? Я не силен в ходьбе, последнее время я мало двигался…
Мы летели на небольшой высоте, готовые опуститься, как только появится город. От нашего внимания не скрылась ни одна подробность. Но под нами по-прежнему зеленели травы, заросли кустарника, леса, прорезанные извилинами скалистые выступы гор. Под нами проносилась белизна снегов и голубизна ледовых озер. А человечек все не подавал знака идти на посадку. Прижавшись к визиру, он то и дело называл реки и озера. Мы не сомневались, что он знает этот район, как свои пять пальцев, но всюду, где, по его словам, должен был быть город, плотина или дорога, мы не могли обнаружить ничего, кроме созданий самой природы.
А человечек недоумевающе смотрел на нас своими странными глазами с мигающими кусочками кожи, которые всегда так нас смешили. Он опять погрустнел, Погрузившись в молчание. Мы боялись, что будут хлопоты с его кормлением. Было видно, что он ничего не понимает и что для него имеют значение не столько сами изменения или их причина, сколько невозможность доказать нам, чужакам, что действительность превзошла все, что он успел поведать о здешней цивилизации. Мне казалось, он физически ощущал наши якобы полные внимания и напряженного ожидания взгляды, в которых сквозила насмешка.
В конце концов, что для нас значила вся эта история! Мы тут же могли лететь куда угодно.
— Понимаю, — с облегчением произнес он. — Они покинули некоторые области и переместились в другие, с лучшим климатом! — Он улыбнулся, чтобы дать понять, что все в порядке и нам не избежать удивления, когда мы увидим, что они успели создать.
— Эта часть континента, — добавил он спустя минуту, — вероятно, является заповедником, местом, где природа может действовать в полную силу.
Он опять был самим собой. Мы горячо поддакивали. Я дал ему пожевать что-то сладкое — мы всегда старались иметь что-либо в карманах. Он очень это любил. Проходил час за часом, мы облетели почти всю планету- огромнейшие континенты, экваториальные и полярные районы, урожайные низменности, солнечные плоскогорья, — но нигде не обнаружили и следа жителей. Становилось ясно, что если здесь когда-либо и существовали цивилизация и организованное общество, создавшее ракету человечка, то теперь от всего этого не осталось и следа…
Впрочем, нет, след был! Мы опустились там, где человечек ожидал найти огромный город. И на этот раз он выскочил первым, с надеждой, запасы которой были у него воистину неисчерпаемы. Однако это уже не был тот человечек, какого мы знали. Что-то в нем надломилось, и если он минутами оживал, то это был только слабый огонек по сравнению с прежним костром энергии и энтузиазма, который он разжигал в себе при первой же возможности.
Под слоем почвы, корней и перегноя мы обнаружили слой сыпкой ржавчины, а под ней остатки бетона. Это уже было кое-что и могло сойти за то, что когда-то было огромным городом. Букет погладил человечка по спине и сказал:
— Порядок, ты был прав, тут должен был лежать чертовски большой город…
— Чертовски большой, представляю себе… — повторил я следом.
— Ничего ты себе не представляешь! — прервал человечек. Он передернул плечами, словно смахивая с себя прикосновение Букета. Топая ногами, сжав кулаки, он хрипел с бешеной ненавистью:
— Нет! И вы оба, и я сам ошиблись, ха-ха-ха… Я обманул вас, и дайте мне покой, черт побери! Тут не было ничего, кроме песочных куличей: эти домики из морской пены, эти мосты из соломы… Я врал, что тут была какая-то цивилизация…
Бессмысленно бормоча, он опустился на землю. Я заметил, что Букет держит палец на спусковом крючке баллона с усыпляющим газом.
Я был рядом, когда человечек открыл глаза. Казалось, он должен был все забыть, но тут же, словно двадцатичасовой сон ничего не значил, схватив меня за комбинезон, тревожно спросил:
— Взрыв?
Я непроизвольно погладил его, но он даже не обратил на это внимания.
— Нет! — ответил я: мы уже знали результаты исследований Букета. Они покинули эту планету, улетев неизвестно куда. — Никакого взрыва не было. Однако, — добавил я, — три тысячи лет — это достаточный срок, чтобы разрушить…..
Он опустил кусочки кожи, за которыми скрывал глаза, и я замолчал. Тогда он попросил, чтобы мы еще раз попытались поискать
Мы были в воздухе, когда динамики заговорили голосом Варкса.
— У меня для вас кое-что есть, — сказал он как-то странно. — Чертовски глупая история. У меня была связь с базой: это и есть планета, которую мы покинули, перебираясь к Аль-Тарфу… И… и, — он заикался, — очень прошу вас, ребята, перестаньте гладить его по голове, потому что… потому что, может, вы гладите собственного пра-пра-прадедушку…
Солнце выглянуло из-за горизонта, утренний ветер шевелил кроны деревьев. Раздвинув ветви, мы вышли из кустарника. Он шел впереди, глядя на его огромные уши и шерсть на голове, я начинал понимать его злость. Он еще ничего не знал. Но теперь найти что-нибудь стало нашей обязанностью.
А потом мы увидели их. Ничем не заслоняемые острия граней резали небо, и все мы были перед ними такими маленькими… Сначала в лучах солнца они были красными, а потом — по мере того, как оно поднималось выше, — разгорелись до белизны. Ветер овевал их сорванными с пустыни вуалями сыпучей пыли. И тут мы поняли, что время не властно над ними, что все здесь пережили только они одни!
— Теперь вы видите! — крикнул наш предок. — Посмотрите на эти пирамиды. Я уверен, что подобное вам никогда даже и не снилось.