2

Все внутри палеолитического домика, казалось, было сгруппировано вокруг допотопного очага или камина. Несмотря на то что солнце Аризоны палило нещадно, в камине горел огонь и метались длинные языки голубоватого пламени. Впрочем, это было лишь одно из новшеств цивилизации, превращавшей естественный порядок вещей в его противоположность. В данном случае огонь в очаге работал на холодильную установку для кондиционирования воздуха. Установка действовала по принципу старых газохолодильных шкафов, равномерно согревая воздух зимой, а летом столь же равномерно его охлаждая.

Перед очагом, освещенный чуть призрачным пламенем, стоял, задумчиво склонив голову высокий мужчина и пристально глядел на огонь. Когда ботинки доктора Ли застучали по древним каменным жерновам, которыми был вымощен пол, человек резко обернулся. Раскинув руки, как бы для объятия, доктор Скривен шагнул навстречу вошедшему.

Доктору Ли редко приходилось встречать людей столь аристократической внешности. В безупречно белом костюме для тропиков, осанистый, с гордой львиной головой, он казался не представителем мира науки, а скорее дипломатом далекого прошлого, хранителем утраченных традиций. Ширина плеч и упругая эластичность движений свидетельствовали о большой физической силе. Только руки — маленькие, узкие — казались почти женскими.

Мягкость и какая-то нерешительность рукопожатия явно противоречили сердечности приветствия, и доктор Ли сначала испытал чувство, будто его отталкивают, но потом сообразил, что особая чувствительность пальцев — необходимая особенность больших хирургов, помогающая им при сложных операциях.

— Доктор Ли, сказать не могу, как вы меня обрадовали своим приходом! — Голос Скривена звучал негромко, но очень ясно и твердо. — Усаживайтесь, пожалуйста, вот там, у огня…

Языки голубого пламени рождали освежающую прохладу, словно это был морской ветерок. Кресла, обтянутые недубленой кожей, могли бы стоять в вигваме какого-нибудь индейского вождя, но оказались удивительно удобными. Полусвет, абсолютная тишина, суровость нетесаного камня придавали помещению сходство с пещерой. Доктор Ли по достоинству оценил парадоксальность и фантастичность этой обстановки и стал спокойно ждать объяснений доктора Скривена.

— Вас, быть может, удивляет эта обстановка, — Скривен провел рукой вокруг себя, — но я давно пришел к выводу, что в наше сумасшедшее время человеку прежде всего нужна уединенная келья, пещера, куда можно спрятаться, чтобы сохранить рассудок. Эта келья звуконепроницаема; здесь я укрыт от дневного света, изолирован от телефона, словом, моя пещера — призыв к первобытному, исконному, здоровому началу. Просто, не правда ли?

— Вы находите, что это в самом деле просто? — недоуменно спросил доктор Ли. Скривен ухмыльнулся.

— Что ж, вы правы. Все это, конечно, сознательная защита от некоторых мешающих комплексов, защита искусственная и, пожалуй, даже несколько извращенная. Но ведь не каждому дана возможность, выпавшая вам, — пожить на лоне нетронутой природы. Откровенно говоря, я завидую вам. В ваших научных трудах отражены мысли, какие рождаются лишь вдали от суетного мира. Поэтому-то я и послал за вами. И твердо убежден, что вы меня поймете.

Он умолк. Гость подметил у Скривена особенность, видимо давно ставшую у него привычкой. Великий хирург не глядел на собеседника. Слегка отвернув голову, устремив взгляд на пламя очага и поглаживая подбородок, человек этот будто говорил сам с собой, напоминая средневекового алхимика.

— Это длинная история, Ли, — продолжал хирург, — и началась она с некоего письма, которое я в 1946 году послал президенту США. Я писал об огромной опасности, грозящей миру в случае атомной войны, одной из тех опасностей, в отношении которых военные как будто совершенно слепы. Я имел в виду ненадежность человеческого мозга в смысле слишком легкой его подверженности эмоциональным и интеллектуальным шокам. Я указывал далее, что наука и техника в течение многих столетий успешно развивались благодаря коллективным усилиям избранных умов человечества, но при этом мозг индивидуума, даже индивидуума выше среднего уровня, в своем развитии все более отставал от головокружительных темпов научно-технического прогресса. Вы сами, Ли, все это, конечно, понимаете прекрасно, но такому профану в науке, как президент Штатов, надо было разъяснить во всех подробностях, что столкновение с чудовищными орудиями современной войны может сокрушить человеческую нервную систему. Я доказывал, что даже коллективный ум офицеров Генерального штаба окажется неспособным принимать надежные решения. Как бы эти штабные офицеры ни были защищены физически, они неизбежно в той или иной степени станут жертвами нервного шока и будут совершать ошибку за ошибкой. Можно ли ожидать от простых смертных, хотя бы, от рабочий на производстве или на транспорте, что они сохранят работоспособность перед лицом апокалипсических ужасов войны?..

Сосредоточенный до предела, доктор Ли сощурился и кивнул. Он и сам не осознал этого движения, но Скривен, скосив глаза на собеседника, заметил его жест и заговорил быстрее:

— Такова была первая часть письма. А далее я без околичностей предложил президенту свой проект, который с тех пор и стал главным содержанием моей жизни. Я высказал свои соображения о том, что при таких обстоятельствах главной мерой для обороны нашей страны должно явиться создание гигантского искусственного мозга, некой центральной нервной системы государства, более совершенной, чем ее биологический прообраз, и невосприимчивой ни к каким шокам. Эту центральную нервную систему надлежало бы создать в самом сердце Американской Крепости, чтобы помочь мозговой работе Генерального штаба и контролировать ее.

Я разработал подробный проект с пояснениями, как можно создать такую штуку. В сущности, в проекте не было ничего принципиально нового. Я давно придерживаюсь убеждения, что по самой своей природе человек не способен что-либо «изобрести». Этого не бывает. Как составной элемент природы, как часть ее, человек всегда лишь что-то «открывает», открывает то, что сама природа по-своему давно «изобрела». Искусственный мозг? Бог ты мой, да разве на протяжении последних ста тысяч лет мы уже не встречались с ним, по крайней мере в зачаточной форме! Календарь. Да любая книга. Простейшая машина. Все это варианты коллективного механического мозга. А уж с тех пор, как затикали первые механические часы, человечество пошло по этому пути гигантскими шагами. Достаточно упомянуть счетно-вычислительную технику, автоматически управляемые снаряды и ракеты и тому подобные устройства…

В самом деле, существует ли такой акт или процесс сознательной человеческой деятельности, который не имитировался бы каким-либо уже известным механическим устройством? Пожалуй, такого акта или процесса мы не нашли бы даже в прошлом, задолго до того, как мне удалось построить первую «кладовую памяти» на электронных лампах. Эта моя конструкция была простой имитацией пирамидальных клеток человеческого мозга. С тех пор важнейшей задачей стало достичь координации всех отраслей науки и техники.

Я разъяснил президенту, что необходимо добиваться широчайшего взаимодействия таких наук, как физика, электрохимия, биология, биохимия и неврология. Результаты миллионов опытов и исследований, ведущихся во всех странах, выводы и наблюдения институтов и отдельных ученых — все это нам предстоит собрать и обобщить. Это потребует времени и денег, больших денег. Но разве коллективные усилия, которые привели к созданию атомной бомбы, не показали миру, что все эти проблемы практически разрешимы?..

— И президент одобрил ваш проект? — спросил Ли.

— Нет! — Скривен нахмурился. — Сам он проекта не одобрил. Но у него хватило здравого смысла передать его в Генеральный штаб. Разумеется, там проект столкнулся с отчаянной оппозицией. Консерватизм военного мышления порой граничит со слабоумием. Горделиво почивая на лаврах прошлой войны, господа генералы даже возможности не допускали, что какой-то мозг способен с ними соперничать. Тем не менее генералам пришлось передать мой проект на экспертизу в «Союз американских ученых». Союз полностью согласился с моей оценкой опасности, грозящей стране в случае войны, и поддержал мои предложения.

Скривен умолк, вынул носовой платок и стер со лба легкую испарину.

— Это было как раз в год очередных президентских выборов. Решение по поводу моего проекта все еще висело в воздухе, и мне не оставалось ничего, как ждать. Ждать, понимая, что нет другой защиты от атомной бомбы, что на карту поставлена судьба нашей страны. В тот год я поседел, мои нервы совсем расшатались… Но потом… — тут все его тело напряглось, и он с силой ударил по подлокотникам кресла, — потом мы все же создали мозг-гигант!

Эти слова он почти выкрикнул, как триумфальный клич.

— И он действительно существует? — с сомнением спросил гость. — Я имею в виду его работу. Действительно ли он способен не только к анализу математических проблем, но и к формированию мыслей, как человеческий мозг?

— Понимаю ваши сомнения, доктор Ли, — продолжал Скривен; он уже вполне овладел собой. — Все это не так-то легко себе представить. Ведь сама идея для вас совершенно нова и к тому же я изложил ее довольно бессвязно и недостаточно подробно. Если мы с вами договоримся, — а я на это весьма надеюсь! — то в ближайшем будущем вы своими глазами увидите вещи, которые убедительнее всяких слов. Тем временем, чтобы дать вам общее представление о наших масштабах и показать, что речь идет не о пустяках, я позволю себе привести несколько цифр: первое ассигнование на «мозг», — разумеется, как на неспецифицированную часть общих вложений в военную промышленность — было произведено в начале 50-х годов. Размеры его равнялись одному миллиарду долларов. С тех пор нам еще дважды утверждали ассигнования, и оба раза на ту же сумму.

Гость сидел молча, но слушал с напряженным вниманием.

— Однако этих сумм хватило лишь на финансирование первых стадий в конструировании «мозга», — продолжал Скривен. — Нам удалось изготовить искусственную кору «мозга», состоящую из 90 миллиардов электронных клеток. Если принять во внимание, что кора головного мозга человека содержит 9 миллиардов клеток, то покажется, что сделано немного. Правда, наши синтетические или механические клетки лучше органических, но ненамного лучше. Таким образом, количество клеток «мозга» по сравнению с его человеческим прообразом обеспечивает нашему «мозгу» лишь десятикратное превосходство над обычным, средним человеческим. Будь это единственным результатом нашей деятельности, его следовало бы признать ничтожным: ведь мы всего вдвое превзошли возможности, скажем, одного гения. Даже удвоенная мыслительная способность гения не оправдала бы затрат в три миллиарда долларов!

И все же нам удалось существенно повысить коэффициент полезного действия нашей искусственной коры «мозга». Прежде всего мы полностью контролируем все внешние импульсы. Мы можем изолировать «мозг» от нежелательных раздражителей, которые оказывают столь отрицательное, отвлекающее влияние на работу человеческого мозга. Во-вторых, — и это главное — мы пользуемся большим числом волн различной длины, чтобы подводить к «мозгу» импульсы, поступающие из самых различных сфер восприятия. Даже человеческий мозг обладает способностью одновременно сосредоточиваться на разных мыслях, формирующихся как бы на различных глубинах сознания. Однако возможности человеческого мозга в этом смысле крайне ограниченны, тогда как искусственный мозг работает в диапазоне двух тысяч волн различной длины. Это значит, что «мозг» способен обрабатывать одновременно 2000 различных проблем. И, наконец, неутомляемость искусственного мозга позволяет нам успешно эксплуатировать его по 20 часов в сутки. Лишь остальные 4 часа мы тратим на текущий ремонт и уход.

Скривен, как бы в нерешительности, отвернулся от голубого пламени в очаге. Он готовился подвести гостя к окончательному выводу. Темные глаза ученого прощупывали собеседника, как хирургические зонды.

— Короче говоря, Ли, в настоящее время мыслительная способность нашего «мозга» соответствует умственной энергии 25 000 первоклассных человеческих интеллектов. Как ученый, обладающий фантазией, вы можете представить себе, что это значит…

Ли поднял голову. Напряженная работа мысли придала его худому лицу что-то сомнамбулическое, почти выражение экстаза. Он медленно произнес:

— Мыслительная сила 25 000 первоклассных человеческих интеллектов? Этот умственный потенциал, пожалуй, равен мыслительным способностям Ньютона и Эйнштейна вкупе со всеми гениями, жившими на земле за все время, отделяющее первого от второго!.. Это почти абсолютное интеллектуальное всемогущество, его можно сравнить только с божественным всемогуществом!..

Скривен вскочил со стула и забегал по каменным плитам перед камином. Он с такой силой делал повороты, такими резкими были броски его атлетического тела, будто он ожидал нападения врага с тыла.

— Вы правы! Правы! — почти закричал он. — Мы обладаем могуществом, почти равным божественному… Но… попробуйте только представить себе, — тут он понизил голос, и в тоне его появился оттенок горечи, — попробуйте только вообразить, как злоупотребляют этим могуществом! Это поистине метание бисера перед свиньями! Скажу вам прямо, Ли, с ума можно сойти от всего этого, поверьте!

— Что вы хотите сказать? — Гость удивленно поднял брови. — Если такая сила существует, то как можно злоупотреблять ею? Она должна служить созидательным целям!.. Развитию науки, делу помощи человечеству… С таким интеллектуальным могуществом можно создать на земле новый, лучший мир!

Скривен резко остановился, словно застыл. Жестокая, саркастическая улыбка раздвинула его губы. Он указал пальцем на собеседника, словно обвиняя его в преступлении.

— Ага, вы — идеалист, не так ли? Себя я лет десять назад тоже считал идеалистом. Такие же мечты жили и во мне, когда я только начинал работу над «мозгом». Я мечтал создать могучее интеллектуальное орудие на благо человечества. Вам я могу сознаться: все эти оборонные проблемы я просто притянул за волосы, чтобы заинтересовать моей идеей влиятельные круги и добыть нужные средства. Ведь на чисто научные цели мне таких денег никто бы не дал… И вот, увы, наш искусственный «мозг», построенный на средства американских налогоплательщиков, стал пленником государства!

Лет десять назад я полагал по наивности, что армия потребует, ну, скажем, максимум половину мощи «мозга». Вторую половину я надеялся посвятить задачам научного прогресса во всех областях знания. Какое там! Наш «мозг» был сразу же целиком оккупирован всевозможными государственными ведомствами — армейским командованием, флотом, авиацией, десятком правительственных учреждений, вроде штаба президента, и гак далее и тому подобное. Они используют «мозг» только для разработки своих проблем, в том числе таких преступных и разрушительных, как бактериологическая война; или же эти проблемы убийственно мизерны по значению, вроде предполагаемого исхода каких-нибудь провинциальных выборов. А бывает, что дядюшка Сэм использует интеллектуальную мощь нашего «мозга» в интересах союзных иностранных правительств, разумеется умалчивая о том, каким образом получен соответствующий политический прогноз или вывод.

Словом, дай черту мизинец — он отхватит всю руку! До последнего времени правительство использовало «мозг» на все сто процентов только для собственных нужд. Я употребил все свое влияние, чтобы убедить армию в жизненной необходимости оставить хотя бы несколько волн определенной длины для усовершенствования самого «мозга». Эти господа не могут взять в толк, что наш «мозг» не простой механизм, не заведенная машина, раз навсегда построенная и законченная, но что он сам бесконечно развивается, обогащает свои ассоциации тем материалом, какой мы накапливаем в его памяти. Короче говоря, наш «мозг» учится! А раз так, то его и надо учить, давать ему материал, полезный для самоусовершенствования…

Скривен нетерпеливо прошелся из угла в угол и остановился перед гостем.

— Вот это и должно стать вашей задачей, доктор Ли!

— Моей задачей! — испуганно воскликнул Ли. — Судя по тому, что вы рассказали, мне понадобятся недели, чтобы лишь войти в курс здешних дел. Пока я еще не усматриваю ни малейшей связи между моей работой и вашими…

Скривен мягко и успокоительно похлопал собеседника по плечу — так оглаживают испуганную лошадь.

— Вы все поймете… И очень скоро… Простите, одну минутку! — С этими словами он нажал кнопку. В дверях показалась фигурка Уны Дальборг.

— Что вам угодно?

— Пожалуйста, Уна!..

Видимо, она отлично усвоила код своего шефа. С приветливой улыбкой направилась она к одной из опорных колонн, открыла потайной шкафчик и извлекла оттуда глиняный египетский поднос с двумя бутылками — виски и содовой. Точными движениями искусного хирурга Скривен налил гостю побольше, себе — чуть-чуть.

— Уна, побудь, пожалуйста, немного с нами, — попросил Скривен. — Ведь я тебе еще ничего не говорил о том, почему решил пригласить к нам доктора Ли. Это будет и тебе интересно.

Молча опустилась она в кресло и стала ждать его пояснений.

— Ты уже знакома с доктором Ли, Уна. Но знаешь ли ты, кто он? Едва ли он согласится с моей оценкой, но я глубоко убежден, что это самый удачливый миротворец на всей нашей планете. Он положил конец одной из древнейших войн на земле — войне между двумя почтенными, доныне существующими земными цивилизациями. Дело в том, что между государствами муравьев и термитов в течение миллионов лет велась необычайно жестокая, яростная война. Велась вплоть до того момента, пока доктор Ли не нашел изумительное средство покончить с этим вечным спором. Что же он сделал? Ему удалось осуществить скрещивание обеих враждующих рас, и теперь создан новый вид «объединенных наций», мирный вид насекомых, именуемый «ант-термес пасификус Ли». Это делает вам честь, доктор Ли! Просто, не правда ли?

— Настолько просто, — иронически отозвалась девушка, — что так называемые миротворцы на международных конференциях сочли бы ниже своего достоинства рекомендовать подобный способ решения проблемы. Но как же вам практически удалось произвести такое скрещивание?

После некоторых колебаний гость ответил:

— Главные трудности исходили не от царицы термитов и не от маленького пугливого самца из муравьиного племени. Основная проблема заключалась в том, чтобы эта парочка соединилась вопреки яростному сопротивлению дворцовой стражи из отборных гвардейцев. Ведь насилие полностью исключалось. Пришлось обмануть бдительность стражи, контрабандой протащить муравьиного самца в спальню и спрятать его под царственным телом супруги.

Уна засмеялась.

— Совсем как у Шекспира. Ромео и Джульетта, а вы — в роли кормилицы.

— Совершенно верно, — подтвердил гость. — Играя свою роль в этом браке, я тоже поневоле вспоминал персонажей Шекспира. Однако задача состояла в том, чтобы не допустить трагической развязки.

— Как же вам удалось избежать ее?

— Действуя по способу самых отчаянных заговорщиков, мисс Дальборг. Сначала я напоил стражу-с термитами это нетрудно. Потом вскрыл ячейку, где они держат замурованную царицу. Я убил ее законного супруга и заменил своим кандидатом, обработав его мазью с подлинным термитным запахом. В термитной постройке королевскую чету кормят через крошечные отверстия. Чета никогда не соприкасается со своими телохранителями. Поэтому опыт удался.

— «И коль они не умерли, так здравствуют я ныне», — весело процитировала девушка.

— Боюсь, что нет, мисс Дальборг, — возразил Ли. — Такая штука, как счастье, вряд ли существует в вечном мраке термитных построек. Испытали ли супруги счастье — остается неизвестным, но связь эта была благословенной: спустя положенное время я стал крестным отцом 30000 маленьких «ант-термес», а теперь их у меня около миллиарда, на разных стадиях скрещивания. Однако, получив самое беглое представление о том, что делается здесь, у вас, я не решаюсь даже упоминать о своих работах. Они совершенно ничтожны, и я все еще не вижу ни малейшей связи между ними и вашей работой.

Но девушка, решительно покачав головой, отвергла это возражение.

— Нет, нет, — воскликнула она, — ваша работа отнюдь не ничтожна; она имеет большое значение и таит в себе самые захватывающие возможности!

— Вот именно! — вмешался Скривен. — Такой оценки я и ждал. Я был уверен, что Уна по достоинству оценит значение ваших работ для нас. У нее удивительная способность координировать результаты исследований в самых, казалось бы, несходных областях. Так позвольте же мне, доктор Ли, начиная, так сказать, от печки, объяснить, какова связь ваших работ с проблемами развития нашего «мозга».

Он сел, отпил крошечный глоток виски и продолжал:

— Коллективная жизнь высших видов насекомых — пчел, муравьев, термитов — привела к созданию наиболее древних и устойчивых цивилизаций на нашей планете. В отличие от них человечество создало самую молодую и самую неустойчивую цивилизацию. История на каждом шагу показывает нам гибель человеческих цивилизаций, одну за другой. Вполне возможно, что в доисторические времена существовали даже более высокие цивилизации, чем наша нынешняя. Вы ведь тоже так полагаете?

Ли кивнул.

— Отлично! Из всего этого следует, — что человечество могло бы узнать много полезного, изучая общественную жизнь высших насекомых. Их гениальные законы и методы, их «железный дух солидарности», их невероятная способность к самоотречению в смысле полнейшего отказа от личных выгод и личной жизни, их несокрушимая готовность всецело отдавать себя интересам расы-все это надо пристально изучать, если мы хотим добиться хотя бы относительной стабильности в нашем собственном обществе.

Нам следовало бы строить нашу цивилизацию по их образцу, тем более что создан новый вид, «ант-термес пасификус», отказавшийся от войны как способа решения споров. В основе же человеческих цивилизаций всегда заложено нечто в корне порочное — люди непрерывно пожирают друг друга. Без сомнения, вы, как и я, видите чудовищную угрозу третьей мировой войны. Цивилизация стомильными шагами идет вперед, но куда? В пропасть самоубийства! Меня тоска берет, когда я думаю об этом. Разве вы со мной не согласны?

Гость и — в Австралии машинально встал и тоже принялся расхаживать по комнате. Гораздо увереннее, чем в начале беседы, начал, он излагать свою точку зрения:

— С вашей отрицательной оценкой человеческих цивилизаций нельзя не согласиться; тот курс, который сейчас взяла наша цивилизация, представляется мне столь же пагубным, как и вам. Но я не могу считать желательным формирование человеческого общества по образцу сообществ высокоразвитых насекомых. Как бы ни была незыблема и гениальна их система, она все же является величайшей тиранией, какую может представить себе человеческий ум. Подумайте только: представители всех высших видов насекомых в буквальном смысле доводятся работой до смерти. Насекомых, уже неспособных к труду, либо убивают, либо заживо превращают в пищевой запас для роя, то есть в конечном итоге в экскременты.

Термиты слепы, они прозябают во мраке, и чем выше вид, тем чаще его особи подвергают себя добровольной кастрации. Их добродетели, которыми вы так восхищаетесь, на мой взгляд, попросту граничат с преступлением: «социальное обеспечение» достигается путем каннибализма, «социальная стабильность» — путем самокалечения. Свою царицу они обрекают на голодную смерть, как только снижается количество откладываемых ею яиц. В слепом стремлении к сохранению вида рабочие термиты откусывают собственные конечности и даже мускулы грудной клетки, насколько достают их челюсти, — и все лишь затем, чтобы кормить потомство. А ведь никто как будто не выигрывает от столь свирепого, самопожертвования; ни солдаты, которые должны биться на смерть; ни цари и царицы, которые служат только для воспроизводства вида, — их короткое существование обрывается актом цареубийства… Во имя чего же? Единственно из стремления сохранить вид на миллионы лет. Нет, такая система не может быть человеческим идеалом! Отказаться от собственного «я», подчиниться таинственной воле неведомого божества — разве стрит для этого жить на свете? Разве это — достойная цель для нас, людей?

— Нет, нет! — Скривен покачал своей львиной головой. — Нет, Ли, поймите меня, пожалуйста, правильно. Коллективизм высших насекомых — крайность, несовместимая с человеческой природой, это мне вполне ясно. Однако человечеству свойственно впадать в другую крайность — безответственного индивидуализма, отказа от какого бы то ни было подчинения авторитету более высокому, чем человеческий, скажем по-вашему — воле некоего божества. Ваша жизненная цель-изучение муравьев и термитов. Вы гораздо лучше меня знаете недостатки и ограниченность их коллективного мозга. Я же всю жизнь изучал человеческий мозг, который тоже не свободен от существенных недостатков. Подумайте: потенциал коры человеческого головного мозга со времен неандертальца до наших дней примерно удвоился. А цивилизация, построенная коллективными усилиями всего современного человечества, стала настолько многообразной и богатой по содержанию, что мозг современного человека вынужден обрабатывать неизмеримо большее количество впечатлений по сравнению с неандертальцем. Иными словами: мозг современного человека получает стимулирующих импульсов примерно раз в пятьдесят больше, чем он способен переработать, и клетки мозга реагируют на такую перегрузку точно так же, как нервы желудка: они восстают! Они отказываются принимать излишки. Они пытаются защитить организм от пищевых ядов, от избытка подводимой пищи.

Разумеется, мозговой механизм во много раз сложнее. Не хочу вдаваться в подробности, но вкратце дело можно представить так.

Мозжечок — в эволюционном смысле древнейшая и самая примитивная часть головного мозга — выполняет, в частности, защитные функции по отношению к переднему, или большому, мозгу. Он образует как бы щит против натиска импульсов, перехватывает стрелы раздражений-восприятий, не пуская их за порог сознания, отсеивает, трансформирует в ощущения и отбрасывает во внешний мир, как рикошетирующие снаряды. Но эта защита осуществляется инстинктивно, без разбора. Таким образом, здоровые импульсы, которые могли бы оказаться для мышления полезными, творчески ценными, сплошь и рядом отвергаются и разрушаются просто потому, что они зачастую слабее тех интенсивных внешних впечатлений, которые рассчитаны на то, чтобы вторгнуться, проникнуть в сознание.

Так, в современной цивилизации самой тяжелой артиллерией, атакующей наше сознание, является торговая реклама. Средствами радио, кино, печати, уличных вывесок и объявлений она проникает в сознание людей, воздействует на него. Задача рекламы — отнюдь не стимулировать нашу мысль, а как раз наоборот — оглушить, сломить наше сопротивление, преодолеть, скажем, недоверие к некоторым товарам и заставить нас купить их. Другими словами: реклама пользуется сильными, в большинстве своем вредными внешними раздражителями. Они служат для мозга опиумом, приучают его к наркозу. А здоровая пища для ума, нежное «молоко мудрости», по старинному выражению, до нас не доходит, не воспринимается, не усваивается сознанием, как раздражитель более слабый.

Но это еще не главное зло. Наше мозговое вещество способно формировать новые мысли только на основе уже имеющихся представлений, накопленных в мозговых клетках. Вот вам пример: желая усовершенствовать машину, мы должны представлять себе ее общий вид, взаимодействие частей, ее элементы, их функции. Однако сознание наше так наводнено и оглушено внешними впечатлениями, а орудия нашей цивилизации столь сложны и неисчислимы, что мы уже не в силах проникнуть в их суть.

Само мышление наше хромает и коснеет. Идеи мельчают, становятся поверхностными, потому что растут не от корня. Оторванные от своих первооснов, новые понятия заключают в себе разное содержание для разных людей, ибо уже нет общей платформы.

А результат? Сегодня мы с вами опять живем под гнетом древнего проклятия — вавилонского смешения языков. Все увеличивается импотенция мышления. Душевные расстройства и психоневрозы принимают эпидемический характер… Перенапряжение эмоций приводит к отказу от логического мышления: оно, мол, требует слишком больших усилий… Наш мозг, эта высшая форма развития материи, создал цивилизацию. А теперь наше духовное детище, эта самая цивилизация, обратилась с чудовищной силой против органа, ее создавшего, и грозит его разрушить. Это ли не верх иронии?

Все это — сущая правда, Ли, и вы сами это знаете. Вас тревожат такие же выводы и опасения, я это понял, читая ваши труды. Наша страна в опасности, вся цивилизация под угрозой, и, быть может, вы понимаете это даже лучше, чем я. Мне удалось растормошить правительство, поколебать самодовольство господ военных. Теперь у нас есть «мозг-гигант», этот поистине уникальный инструмент, с умственным потенциалом, в 25 000 раз превосходящим человеческий. И наша задача — передать этому гиганту на аналитическую обработку все данные о коллективной жизни на земле, то есть о царстве насекомых, царстве животных, о человеке и его государствах… Надо исследовать и сравнить их положительные и отрицательные свойства. «Мозг» должен отобрать и объединить все полезные элементы, а на такой основе можно будет создать образец будущей новой цивилизации, устойчивой и в то же время всецело отвечающей особенностям человеческой природы. «Мозг» выработает оптимальные законы этой цивилизации, и мы должны будем им подчиниться, как, например, наш Генеральный штаб уже сейчас подчиняется решениям «мозга»…

Мне нужна ваша помощь, Ли. Своими работами вы уже внесли немалый вклад в дело мира на земле. Ведь вы вывели «ант-термес пасификус»!.. Тем самым вы создали огромный шанс для успеха всего нашего замысла. Оставайтесь же у нас, станьте одним из наших!

Наступила глубокая тишина. Мужчины стояли молча, казалось читая мысли в глазах друг друга. Слух девушки улавливал их тяжелое дыхание. Она инстинктивно стиснула на коленях руки. Кажется, Скривен никогда еще так безудержно не откровенничал, не раскрывался перед другим человеком, тем более перед незнакомым, посторонним. Ее уважение к этому гостю из Австралии стремительно росло. Должно быть, он в самом деле великий человек, думала она; либо они станут лучшими друзьями, либо между ними вспыхнет смертельная вражда.

Наконец прозвучал голос гостя, охрипший от волнения:

— Представить себе искусственный интеллект сверхчеловеческой мощи я могу. Но вообразить, будто можно принудить человечество быть счастливым с помощью думающей машины, я не в силах. Впрочем, это неважно… Так или иначе, проект грандиозен. Его поддерживает правительство… Вы говорите, что я нужен «мозгу»? Как американец, я знаю свой долг. Стало быть, буду работать с вами.

Он протянул руку и ощутил легкое пожатие чувствительных пальцев хирурга. Скривен сиял.

— Превосходно! — воскликнул он. — Я знал, что вы согласитесь… Уна! Будь милой девочкой, налей нам и себе тоже… Нужен хороший тост!

Девушка поднялась и стала между мужчинами. Подавая рюмку гостю, она произнесла:

— Сегодня вы следуете только голосу долга. Завтра это станет вашей душевной потребностью. Я еще не видела человека, который не влюбился бы в свою работу для «мозга».

— Вероятно, вы окажетесь правы, мисс Дальборг, — ответил он тихо.

Они осушили свои рюмки. Потом Скривен обратился к девушке:

— Центр восприятий 36… Да, пожалуй, именно 36-й подойдет лучше всего. Уна, свяжись с операторской, вели освободить 36-й, передать его в полное распоряжение доктору Ли… Позвони в Экспериментальную, пусть весь груз «ант-термес пасификус» перебросят в 36-й еще до завтрашнего утра… И не забудь машину для доктора Ли… Впрочем, нет, сегодня он устал, ему нужен отдых, но завтра с утра автомобиль понадобится: доктор должен ознакомиться с «мозгом». Вас это устроит, доктор?

— Разумеется. Но зачем машина? Эти несколько шагов… — Он умолк, смущенный смехом собеседников.

— До «мозга» — великое множество шагов, доктор Ли! — сказала Уна. — Вы устали бы смертельно. Да и вообще едва ли выдержали бы подобную прогулку.

— Как, разве это не Дворец Мозгового треста? — недоумевал гость.

— Он самый, — пояснил Скривен. — Но тут находится только часть управления, а не «мозг». Неужели вы думали, что столь важный стратегический объект помещается в небоскребе, на открытой местности? Он стал бы путеводным знаком для любого врагам

— Нет, конечно, нет, — смутился Ли. — Но куда же все-таки мне идти, раз мы договорились? Где это?

Скривен нахмурился.

— Вопрос, как говорится, прост и ясен. А вот ответить нелегко. Сам я, в частности, не в силах на него ответить. Нет, нет, я не шучу! Я спроектировал «мозг», разработал его до деталей, руководил монтажом в течение последних десяти лет, да и вообще именно я главный руководитель всего, что связано с деятельностью «мозга». А вот… где он находится, я не знаю. Это чистая правда.

Он подвел онемевшего от изумления гостя к западной стороне своей «пещеры». Оттуда, в промежутке между опорными колоннами, открывался далекий ландшафт. За сочно-зеленым оазисом Цефалона простирались пески пустыни, а на самом горизонте, за песками, виднелись в голубой дымке очертания далекого горного массива Сиерры. Солнце припаливало эти скалистые отроги.

Рука хирурга описала в воздухе широкий полукруг.

— Вот там, — сказал он, — где-то в глубине этих гор, находится «мозг». Но где именно, вы вольны гадать, как и я. Выберите мысленно любую из этих вершин, как-нибудь назовите ее… Я поступил именно так. Одна из них и есть «Краниум», то есть черепная коробка нашего «мозга», но которая… в том-то и вопрос! Конечно, есть люди, посвященные в эту тайну: контрразведка. Генеральный штаб… Однако, — он пожал плечами, — это уж не моя забота!