Вопреки всем мрачным предсказаниям, южноафриканская революция прошла относительно бескровно — по меркам революций, разумеется. Телевидению, которое прежде обвиняли во всех смертных грехах, принадлежала здесь немалая роль. Поколением ранее аналогичный прецедент произошел на Филиппинах: понимая, что за ними наблюдают глаза всего мира, подавляющее большинство мужчин и женщин старались вести себя достойно. Хотя и не обошлось без постыдных исключений, всевидящий глаз телекамеры зарегистрировал всего несколько расправ. Большинство африкандеров, увидев надпись на стене, уехали задолго до захвата власти. И уехали они — по горьким жалобам нового правительства — отнюдь не с пустыми руками. Миллиарды рэндов были переведены в голландские и швейцарские банки; незадолго до конца почти ежечасно совершались таинственные рейсы из Кейптауна и Иоганнесбурга в Цюрих и Амстердам. Утверждают, что когда наступил День Независимости, в бывшей Южно-Африканской Республике нельзя было отыскать ни единой тройской унции золота или карата алмазов, а шахтное оборудование умелые руки вывели из строя. Один видный эмигрант хвастал, сидя в своей роскошной гаагской квартире: "Пройдет пять лет, прежде чем кафрам удастся пустить алмазные копи в Кимберли — если удастся вообще". К его полному изумлению, прииск Де-Бирс снова начал действовать под иным именем и с другой администрацией — через пять недель, и алмазы стали самой важной составляющей в экономике молодого государства. Уже через одно поколение молодые эмигранты были поглощены — несмотря на отчаянное сопротивление их консервативных старейшин — внерасовой культурой XXI века. Они помнили — с гордостью, но без хвастовства — о бесстрашии и решимости своих предков, но в то же время осуждали совершенные ими глупости. Практически никто из них не говорил на африкаанс, даже у себя дома.

И все-таки, как это произошло с революцией в России сто лет назад, нашлось немало и тех, кто мечтал повернуть вспять часы истории — или, по крайней мере, саботировать усилия врагов, лишивших их власти и привилегий. Как правило, они направляли свою горечь и разочарование в русло пропаганды, демонстраций, бойкотов, петиций в адрес Всемирного Совета или — иногда — выражали свои чувства в произведениях искусства. Роман Вилхелма Смутса "Фортреккерс" был признан шедевром английской (какая ирония судьбы!) литературы даже теми, кто категорически не соглашался с автором. Но были и такие группы, которые считали бесполезными все политические акции; по их мнению, восстановить прежний порядок можно лишь путем насилия. И хотя искренне веривших, что им удастся заново переписать историю, было немного, находились и такие, кто считал, что, если уж нельзя одержать верх, можно найти удовлетворение в мести. Между двумя крайностями — теми, кто полностью ассимилировался, и теми, кто отказывался идти на всякие компромиссы, — располагалось множество политических — и аполитичных — партий. Бурская лига не была самой крупной, зато оставалась самой влиятельной и, уж несомненно, самой богатой, поскольку ей принадлежал контроль над основной частью вывезенных тайком богатств исчезнувшей республики, осуществляемый через разветвленную сеть корпораций и компаний — держателей акций. Большинство последних было теперь вполне респектабельным и действовало совершенно открыто.

В корпорацию "Тсунг аэроспейс" Бурская лига вложила полмиллиарда, что должным образом отразилось в ежегодном балансовом отчете. В 2059 году в корпорацию было вложено еще полмиллиарда; это весьма обрадовало сэра Лоуренса, который теперь мог ускорить строительство кораблей своего маленького флота.

Но даже великолепно организованная разведка сэра Лоуренса не обнаружила никакой связи между Бурской лигой и чартерной экспедицией "Гэлакси", одного из кораблей компании "Тсунг аэроспейс". К тому же в этот момент комета Галлея приближалась к Марсу, и сэр Лоуренс был настолько озабочен своевременной подготовкой "Юниверс" к полету, который должен был начаться точно по расписанию, что не обращал особого внимания на каждодневную эксплуатацию остальных кораблей. Правда, "Ллойдз оф Лондон" выразил сомнения относительно маршрута, выбранного для "Гэлакси", но эта проблема была легко решена. У Бурской лиги повсюду были свои люди, занимавшие ключевые посты; это не предвещало ничего хорошего для страховых компаний, зато было очень удачным для специалистов по космическому праву.

Не так просто управлять коммерческой грузо-пассажирской линией между пунктами, которые не только перемещаются на миллион километров каждые несколько дней, но и делают это со скоростями, то и дело меняющимися на десятки километров в секунду. В таких условиях и речи не было о регулярном сообщении; иногда вообще приходилось отказываться от вылетa и оставаться на орбите, — ожидая, пока Солнечная система перестроится для лучшего удовлетворения потребностей Человечества.

К счастью, такие периоды известны за много лет, поэтому ими пользовались для осуществления ремонтных работ, проверки бортовых систем и увольнения команды на поверхность планеты. А иногда при элементарном везении и настойчивых усилиях удавалось найти местные чартерные рейсы, хотя бы сугубо развлекательного характера.

Капитан Эрик Лаплас был счастлив, что его трехмесячное пребывание на орбите Ганимеда не будет совершенно убыточным. В Планетный научный фонд неожиданно поступило анонимное пожертвование, предназначенное для финансирования разведки юпитерианских (даже теперь никто не называл их люциферскими) спутников, причем особое внимание обращалось на обследование малых лун, ранее не привлекавших внимание ученых. Некоторые из этих лун не были достаточно изучены, а о высадке на них и говорить не приходилось. Услышав про экспедицию, Рольф Ван-дер-Берг тут же связался с транспортным агентом корпорации Тсунга и осторожно навел справки.

— Да, сначала корабль направится к Ио, затем совершит пролет рядом с Европой…

— Всего лишь пролет? На каком расстоянии?

— Одну минуточку — странно, в полетном плане ничего не говорится об этом. Разумеется, корабль пролетит вне пределов Запретной зоны.

— Которая уменьшилась в соответствии с последними решениями, принятыми пятнадцать лет назад,…до десяти тысяч километров. Впрочем, это не имеет значения. Обращаюсь с просьбой о включении меня в состав экспедиции в качестве планетолога. Я срочно вышлю свои… — Не нужно, доктор Ван-дер-Берг. Вас уже включили в ее состав.

Человек крепок задним умом, и глядя в прошлое (позднее у него оказалась для этого масса времени), капитан Лаплас вспомнил немало странностей, связанных с этим чартерным рейсом. Внезапно заболели два члена команды, и пришлось заменить их в последнюю минуту; он был так доволен, что быстро удалось найти замену, что с должной тщательностью не проверил документы вновь прибывших. (А если бы и проверил, то узнал бы лишь, что они в полном порядке.) Затем начались неприятности с грузом. Будучи капитаном корабля, он имел право досмотра любого груза, поступающего на борт "Гэлакси". Разумеется, проверить все подряд невозможно, но если возникали подозрения, он не колебался никогда. Экипажи космических кораблей состоят в общем-то из людей с высоким чувством ответственности; но продолжительные перелеты могут быть скучными и однообразными, и существуют химические препараты, помогающие забыть о скуке, которые — хотя они и не запрещены на Земле — не следовало допускать на корабль. Когда второй помощник Крис Флойд явился к нему и сообщил о своих подозрениях, капитан решил, что корабельный хроматографический нюхач обнаружил очередной тайник с припрятанным там опиумом, которым иногда увлекалась его команда, состоявшая в основном из китайцев. Однако на этот раз вопрос был серьезным — слишком серьезным.

— Грузовой трюм номер три, контейнер 2/456, капитан. В грузовой декларации помечено — "научные приборы". Но там находятся взрывчатые вещества.

— Что?!

— Совершенно точно, сэр. Вот электрограмма.

— Верю вам на слово, мистер Флойд. Вы осмотрели контейнер?

— Нет, сэр. Он опечатан; его размеры — полметра на метр и на пять метров. Один из самых крупных контейнеров, доставленных на борт для научной группы. На нем надпись: "Хрупкие приборы — обращаться осторожно". Но так помечены и остальные контейнеры, разумеется. Капитан Лаплас задумчиво побарабанил пальцами по пластиковой, "под дерево", поверхности своего стола. (Ему не нравился рисунок, и он собирался при случае заменить стол.) Даже столь незначительные движения тут же приподняли его над креслом, и он автоматически принял меры, заведя ногу за ножку кресла.

Хотя он ничуть не сомневался в достоверности информации, принесенной Флойдом, — его новый второй помощник оказался весьма компетентным офицером, и капитану нравилось, что он ни разу не упомянул о своем знаменитом деде, — объяснение могло оказаться вполне невинным. Нюхач мог ошибиться, приняв за взрывчатку химическое вещество с похожими молекулярными связями.

Он имел право спуститься в трюм и вскрыть контейнер. Нет — это могло оказаться опасным, и к тому же могло привести к массе юридических осложнений. Лучше поговорить с руководителем группы; так придется поступить в любом случае, рано или поздно.

— Будьте любезны, пригласите сюда доктора Андерсона — и никому пока ничего не говорите.

— Слушаюсь, сэр! — Крис Флойд с уважением, но безо всякой необходимости взял под козырек и плавно выскользнул из каюты. Руководитель научной группы не привык к невесомости, и его появление было весьма неуклюжим. Искреннее негодование, написанное на его лице, также изрядно мешало, и ученому пришлось то и дело хвататься за край стола, что отнюдь не прибавляло ему достоинства.

— Взрывчатые вещества? Нет, разумеется! Дайте-ка взглянуть на грузовую декларацию… место 2/456…

Доктор Андерсон ввел цифровое обозначение в свой карманный компьютер и прочитал вслух:

— Пенетрометры. "Марк V", количество — три. Разумеется, все в порядке.

— Простите меня, — начал капитан, — но что такое "пенетрометр"? Несмотря на тревогу, он с трудом скрывал улыбку — название прибора звучало не вполне прилично.

— Обычный прибор для взятия проб минералов, составляющих кору небесного тела. Вы сбрасываете его, и он выдает керн длиной до десяти метров — даже в твердой скале. Затем сообщает результаты полного химического анализа. Это единственный безопасный способ исследования дневной стороны Меркурия — или поверхности Ио, куда мы собираемся сбросить первый из них.

— Доктор Андерсон, — начал капитан, пытаясь сохранить самообладание, — возможно, вы блестящий геолог, но слабо разбираетесь в небесной механике. С орбиты нельзя что-нибудь просто сбросить… Обвинение в невежестве, конечно, было необоснованным, что стало ясно по реакции ученого. — Идиоты! — воскликнул он. — Конечно, вас нужно было предупредить!

— Совершенно верно. Ракеты на твердом топливе относятся к разряду опасных грузов. Мне требуется разрешение страховой компании и ваша личная гарантия, что предохранительные системы достаточно надежны; в противном случае ракеты будут выгружены. А теперь, какие у вас еще приготовлены сюрпризы? По-моему, вы собирались заниматься сейсмической разведкой? А ведь при ней обычно применяются взрывчатые вещества… Вернувшись через несколько часов, пристыженный ученый признался, что обнаружил две бутылки элементарного фтора, используемого при работе лазеров, лучи которых, касаясь пролетающих небесных тел на расстоянии тысячи километров, позволяют брать спектрографические пробы состава их коры. Поскольку чистый фтор является самым едким веществом в природе, он включен в список запрещенных материалов — но как и ракеты, направляющие пенетрометры к цели, для работы экспедиции он был необходим. После того как капитан Лаплас убедился, что приняты все меры предосторожности, он отпустил ученого, который извинился за происшедшее и заверил, что виною всему спешка при подготовке экспедиции. Капитан не сомневался, что доктор Андерсон говорит правду, но тем не менее ему показалось, что экспедиция какая-то странная. Он даже не представлял себе, насколько она странная.

До взрыва Юпитера в соревновании за наиболее яркое воплощение ада в Солнечной системе Ио уступала лишь Венере. Теперь, когда Люцифер повысил b%,/%` bc`c на ее поверхности еще на пару сотен градусов, даже Венере пришлось уступить.

Серные вулканы и гейзеры резко увеличили свою активность и за несколько лет полностью изменили облик страдающего спутника, тогда как прежде на это потребовались бы десятилетия. Планетологи отказались от попыток картографирования Ио, довольствуясь орбитальными съемками, которые проводили каждые несколько дней. Используя материал съемок и ускоренную смену кадров, они создавали внушающие ужас фильмы о неизменно активном, вечно меняющемся аде.

"Ллойдз оф Лондон" потребовал повышенный страховой взнос за этот участок полета, но Ио не представляла серьезной опасности для корабля: он пролетал на расстоянии десяти тысяч километров — и к тому же над относительно спокойной ночной стороной.

Наблюдая за приближающимся желто-оранжевым шаром — самым неправдоподобно красочным небесным телом во всей Солнечной системе, второй помощник Крис Флойд не мог не вспомнить о том, что полвека назад здесь пролетал его дед. Именно здесь произошла встреча "Леонова" с покинутым "Дискавери" и доктор Чандра оживил дремлющий компьютер ЭАЛ. Затем оба корабля полетели дальше, для осмотра и изучения гигантского черного монолита, парящего возле Л-1, Внутренней точки Лагранжа между Ио и Юпитером.

Теперь монолит исчез — и Юпитер тоже. Мини-солнце, подобно сказочной птице Феникс, возникшее в результате имплозии гигантской планеты, превратило свои спутники в некое подобие планет, создав своего рода новую Солнечную систему, хотя лишь на Ганимеде и Европе образовались области, где температура приближалась к земной. Никто не знал, сколько времени это будет продолжаться. По различным оценкам, жизнь Люцифера могла продлиться от тысячи до миллиона лет. Научная группа "Гэлакси" с сожалением смотрела на точку Л-1, но теперь приближаться к ней было слишком опасно. Здесь всегда протекала река электрической энергии — "электрический канал" Ио между Юпитером и его внутренним спутником, но после возникновения Люцифера мощность этого потока увеличилась в сотни раз. Иногда электрическую реку было видно даже невооруженным глазом — по характерному желтому свечению ионизированного натрия. Кое-кто из инженеров на Ганимеде поговаривал о полезном использовании бесчисленных гигаватт, бессмысленно расточаемых совсем рядом, но ни один из них так и не придумал, как можно было бы подключиться к этому неистощимому источнику энергии. Сопровождаемый солеными шутками, был запущен первый пенетрометр, и через два часа он словно игла шприца вонзился в спутник, покрытый нарывами кратеров. Приборы на пенетрометре действовали почти пять секунд — в десять раз дольше расчетного времени — и успели передать на корабль тысячи химических, физических и реологических измерений, прежде чем Ио заставила их замолчать.

Восторгу ученых не было пределов; Ван-дер-Берг остался всего лишь довольным. Он и не сомневался, что запуск будет успешным — Ио была до абсурда легкой целью. Но если его предположения относительно Европы оправдаются, второй пенетрометр потерпит неудачу. Это, впрочем, еще ничего не докажет; неудачу можно объяснить десятком разумных причин. А когда пенетрометр не сработает, не останется иного выхода, кроме посадки.

Что, разумеется, было категорически запрещено — и не только законами человека.

АСТРОПОЛ, который, несмотря на столь претенциозное название, играл разочаровывающе малую роль за пределами Земли, отказывался признать существование Чаки. Соединенные Штаты Южной Африки придерживались аналогичной точки зрения, и дипломаты этой страны либо смущенно улыбались, либо приходили в негодование, когда кто-либо бестактно упоминал это имя. Однако третий закон Ньютона применим не только к политике. У Бурской лиги были свои экстремисты — хотя она и пыталась, иногда и не слишком рьяно, отречься от них, — которые постоянно оказывались вовлеченными в борьбy против СШЮА. Как правило, дело ограничивалось экономическим саботажем, хотя время от времени происходили взрывы, исчезновения и даже убийства.

Вряд ли нужно говорить, насколько серьезно Соединенные Штаты Южной Африки принимали подобного рода деятельность. Они реагировали на нее созданием контрразведывательных служб, прибегающих к самым разнообразным средствам, но и там утверждали, что им ничего не известно о Чаке. Возможно, они пользовались удачным изобретением ЦРУ — тактикой "правдоподобного отрицания". Впрочем, не исключено, что они действительно говорили правду.

Кое-кто утверждал, что само имя "Чака" впервые возникло как зашифрованное название и лишь затем, подобно "поручику Киже" у Прокофьева, превратилось в нечто реальное, ожило, поскольку приносило пользу некоторым секретным службам.

Но существовало и другое, возможно притянутое за уши, объяснение, принадлежащее тем, кто искренне верил в существование Чаки. Оно сводилось к тому, что агенты Чаки в случае опасности захвата в плен и последующего допроса кончали с собой.

Как бы то ни было, никто не ожидал, что два века спустя легенда о великом вожде зулусских племен оживет и бросит зловещую тень на совершенно неведомый ему мир.

На протяжении десяти лет после вспышки Юпитера и начала Эры Великого Таяния на всех его спутниках Европу не трогали. Затем китайцы осуществили быстрый пролет, зондируя радиолокатором ее поверхность, затянутую пеленой облаков, в надежде отыскать обломки своего космического корабля "Цянь". Они потерпели неудачу, однако составленные ими карты Дневной стороны впервые фиксировали появление новых континентов, возникающих по мере таяния ледяного покрова. Кроме того, они обнаружили какую-то идеально прямую двухкилометровую плиту явно не природного происхождения, которую окрестили Великой Стеной. Ее форма и размеры позволили предположить, что это тот самый монолит — или один из монолитов, поскольку миллионы таких монолитов возникли за несколько часов до рождения Люцифера. Несмотря на это, Европа не подавала никаких признаков разумной жизни; окутанная пеленой все более сгущающихся облаков, она хранила молчание. Вот почему спустя несколько лет на постоянные орбиты вокруг Европы были выведены исследовательские спутники, а в атмосферу сброшены высотные шары-зонды с целью изучения направления и силы ветров. Это оказалось исключительно интересным для земных метеорологов, потому что Европа — с ее центральным океаном и никогда не заходящим солнцем — представляла собой идеально упрошенную модель для их исследований. Так началась игра в "европейскую рулетку", как называли ее чиновники всякий раз, когда ученые предлагали спуститься поближе к поверхности спутника. По истечении пятидесяти лет во время которых ничего не случилось — это стало даже скучным. Капитан Лаплас надеялся, что так будет продолжаться и дальше, и доктору Андерсону пришлось долго его уговаривать.

— Лично мне, — сказал капитан ученому, — представляется не слишком дружелюбным, когда на меня сбрасывают тысячекилограммовую бронебойную ракету, устремляющуюся вниз со скоростью тысяча километров в час. Удивляюсь, как вам удалось получить разрешение Всемирного совета. Доктор Андерсон был удивлен не меньше, хотя изменил бы свою точку зрения, знай, что этот вопрос стоял последним в длинной повестке дня Подкомитета по вопросам науки и обсуждение закончилось поздно вечером в пятницу. Порой такие пустяки делают Историю.

— Я с вами согласен, капитан. Но мы действуем в весьма ограниченных координатах и никак не можем нанести вред этим… европейцам, кем бы они ни были. Наша цель — в пяти километрах над уровнем моря.

— Да, я знаю. А почему вас так интересует гора Зевс?

— Видите ли, она представляет собой совершеннейшую тайну. Всего несколько лет назад ее вообще не было! Эта загадка сводит геологов с ума. — Значит, прибор, запущенный вами, проникнет в ее толщу и передаст сведения, которые помогут разгадать эту тайну.

— Совершенно верно. И еще — вообще-то я не имею права говорить об этом — мне поручено сохранить в секрете полученные сведения и передать их на Землю в зашифрованном виде. Судя по всему, кто-то находится на пороге важного открытия, и не хочет, чтобы его опередили. Представляете, насколько мелочными бывают ученые?

Капитан Лаплас отлично представлял это, но ему не хотелось разочаровывать доктора Андерсона. Ученый был так трогательно наивен; как бы ни развивались события — а капитан был теперь совершенно уверен, что экспедиция вовсе не та, какой кажется с первого взгляда, — Андерсон оставался в полном неведении. — Надеюсь, доктор, европейцы не занимаются альпинизмом. Представляете, что произойдет, если именно в этот момент они попытаются водрузить флаг на своем местном Эвересте?

При запуске пенетрометра на борту "Гэлакси" царило необычное волнение — даже неизбежные шутки звучали вполголоса. За те два часа, что зонд летел к поверхности Европы, чуть ли не каждый, кто был на корабле, сумел побывать на мостике и поинтересоваться, как проходит наведение зонда, — и всякий раз объяснение такого любопытства звучало вполне правдоподобно. Когда осталось пятнадцать минут, капитан Лаплас запретил вход на мостик всем посторонним, исключение составляла новая стюардесса Рози: без множества пластмассовых шариков с великолепно приготовленным кофе, который приходилось — в условиях невесомости — выжимать прямо в рот, операция просто не могла продолжаться. Все шло как нельзя лучше. Вскоре после вхождения в атмосферу привели в действие воздушные тормоза, которые снизили скорость полета зонда до нужной величины. На экране радиолокатора непрерывно росла цель — совершенно невыразительная, без осязаемого масштаба. За секунду до удара все записывающие устройства автоматически переключились на моментальную регистрацию…

Однако записывать было нечего.

— Теперь мне понятно, — печально пробормотал доктор Андерсон, — какие чувства испытывали в Лаборатории реактивного движения, когда, первые "Рейнджеры" врезались в поверхность Луны… с неработающими камерами.

Всеобщим является только время; день и ночь — это всего лишь забавные местные обычаи, существующие на тех планетах, где приливные силы еще окончательно не покончили с их вращением. Но как далеко от родного мира ни залетали бы люди, они не могли освободиться от суточного ритма жизни, возникшего много веков назад в результате поочередного наступления света и темноты.

Поэтому в 01.05 всеобщего времени второй помощник Чанг находился на мостике совсем один, охраняя спокойствие мирно спящего корабля. Строго говоря, его бдение было тоже излишним — электронные датчики "Гэлакси" сумеют обнаружить любую неисправность намного быстрее. Однако сто лет исследований в области кибернетики показали, что человеческие существа все еще несколько лучше машин реагируют на неожиданности, а они, рано или поздно, обязательно случаются.

Где мой кофе? — раздраженно думал Чанг. Рози запаздывает — это на нее непохоже. Уж не испытывает ли и она то же недомогание, что охватило ученых и команду после неудач последних двадцати четырех часов? После катастрофы с первым пенетрометром началось поспешное обсуждение дальнейших шагов. Оставался еще один аппарат; он был предназначен для Каллисто, но его вполне можно было использовать и здесь.

— К тому же, — доказывал доктор Андерсон, — мы уже совершали посадки на Каллисто — ничего, кроме всякого рода битого льда, там нет. Возражений не было. После двенадцати часов, необходимых для проверки пенетрометра и приведения его в готовность, аппарат номер три был запущен в затянутую облаками атмосферу Европы по невидимой траектории его предшественника.

На этот раз записывающие устройства корабля включились — на половину мощнocти. Акселерометр, установленный на зонде и рассчитанный на перегрузки до 20 тысяч g, зашкалило сразу после этого. Все приборы, установленные на пенетрометре, вышли из строя в сотую долю секунды.

После нового, еще более грустного анализа ситуации было решено сообщить о происшедшем на Землю и ждать указаний на высокой орбите вокруг Европы, задержав пока полет к Каллисто и внешним лунам.

— Извините за опоздание, сэр, — раздался голос Розы Мак-Магон (по ее имени никогда не догадаться, что девушка темнее того кофе, что она принесла в пластмассовых шариках). — Я, наверно, забыла поставить будильник.

— Нам здорово повезло, — засмеялся вахтенный офицер, — что тебе не приходится управлять кораблем.

— Я вообще не понимаю, как можно им управлять, — ответила Роза. — Все так сложно.

— О, это кажется лишь с первого взгляда, — заметил Чанг. — Разве при обучении у вас не было курса по основам астронавтики?

— Не помню — вроде был. Но для меня все это так непонятно — разные там орбиты и все остальное.

Второму помощнику Чангу было скучно. Он решил, что, просветив свою невежественную посетительницу, совершит акт добродетели. И хотя Роза не принадлежала к тем девушкам, которые ему нравились, она была, без сомнения, привлекательна; немного усилий, потраченных сегодня, могут окупиться в будущем. Ему и в голову не пришло, что девушка, исполнив свой долг и снабдив его кофе, хочет снова отправиться спать. Заканчивая свой двадцатиминутный монолог, второй помощник Чанг указал на панель управления и заключил с широкой улыбкой:

— Как видишь, все делается почти автоматически. Стоит ввести несколько цифр в бортовой компьютер, и корабль сделает остальное. Казалось, Роза устала — она то и дело поглядывала на часы.

— Извини, Рози, — с искренним раскаянием произнес Чанг. — Тебе, наверно, хочется спать.

— Нет-нет, все так интересно. Продолжайте, пожалуйста.

— Ни в коем случае. В следующий раз. Спокойной ночи, Рози, — и спасибо за кофе.

— Спокойной ночи, сэр.

Стюардесса третьего класса Роза Мак-Магон скользнула (не очень искусно) по направлению ко все еще открытой двери. Когда дверь захлопнулась, Чанг даже не обернулся.

Поэтому, когда через несколько секунд на мостике раздался совершенно незнакомый женский голос, он был потрясен.

— Мистер Чанг, не нажимайте на кнопку тревоги — она выключена. Вот посадочные координаты. Сажайте корабль.

Медленно, не веря своим ушам — не иначе задремал, и приснился страшный сон, — Чанг повернулся в кресле.

Девушка, называвшая себя Розой Мак-Магон, висела в пространстве рядом с овальным люком, держась за рукоятку затвора. Все в ней, казалось, переменилось; в одно мгновение они поменялись ролями. Застенчивая стюардесса, которая никогда раньше не осмеливалась посмотреть ему в лицо, теперь уставилась на Чанга холодным, безжалостным взглядом; он понял, как чувствует себя кролик, на которого, не отрываясь, гипнотизирующе смотрит змея. В свободной руке она сжимала небольшой, вороненой стали пистолет; впрочем, это смертоносное оружие казалось излишним — Чанг не сомневался, что ей ничего не стоит прикончить его голыми руками.

Тем не менее чувство собственного достоинства и профессиональная гордость не позволяли Чангу сдаться без борьбы. И уж по крайней мере, нужно было выиграть время.

— Рози, — произнес он, и губы едва выговорили имя, которое звучало сейчас так неуместно, — это просто глупо. Неужели ты поверила тому, что я тебе говорил? Это неправда. Я не могу посадить корабль в одиночку. Нужно несколько часов, чтобы рассчитать параметры орбиты, и мне понадобится помощь при посадке. По крайней мере, второй пилот. — Дуло пистолета не шелохнулось.

— Не морочьте мне голову, мистер Чанг. Этот корабль не ограничен скоростью, как старые ракеты на химическом топливе. Космическая скорость на Европе всего три километра в секунду. Ваша подготовка включает аварийную посадку при неисправном бортовом компьютере. А теперь постарайтесь применить это на практике: окно для оптимальной посадки в указанных мной координатах открывается через пять минут.

— При аварийной посадке такого типа, — сказал Чанг, мокрый от пота, процент риска равен двадцати пяти. — Вообще-то истинный процент риска был десять, но Чанг решил, что сейчас можно и преувеличить угрожающую опасность. — К тому же прошло уже несколько лет, и я изрядно подзабыл, как это делается.

— В этом случае, — ответила Роза Мак-Магон, — мне придется устранить вас и потребовать, чтобы капитан прислал более надежного офицера. Но тогда мы упустим это окно, а следующего придется ждать два часа. У вас еще четыре минуты.

Второй помощник Чанг понял, что проиграл; во всяком случае, он сделал все от него зависящее.

— Давай свои координаты, — сказал он.

Как только раздались первые негромкие хлопки включенных двигателей контроля ориентации, напоминающие отдаленный стук дятла, капитан Лаплас мгновенно проснулся. Сначала ему показалось, что это сон; нет, корабль действительно разворачивался в пространстве. Может быть, один борт перегрелся и система термического контроля слегка развернула корабль. Такое иногда случалось, и всегда по недосмотру вахтенного офицера, не заметившего повышения температуры. Он протянул руку, чтобы нажать на кнопку интеркома, связывающего капитанскую каюту с мостиком, и вызвать кто там сейчас на вахте? — да, мистера Чанга, но рука остановилась на полпути. После многих дней в невесомости даже одна десятая силы тяжести застает врасплох. Капитану показалось, что понадобились минуты — хотя прошло, должно быть, всего несколько секунд, — чтобы расстегнуть привязные ремни и выбраться из койки. На этот раз он нажал кнопку изо всех сил. Никто не отвечал.

Капитан старался не обращать внимания на стук падающих вокруг незакрепленных предметов, которые срывало с мест появление силы тяжести. Все падало и стучало, казалось, довольно долго; наконец единственным звуком, нарушающим тишину, стал отдаленный приглушенный рев двигателя, включенного на полную мощность.

Он рванул занавеску на иллюминаторе и взглянул на звезды. Капитан примерно представлял, куда должна быть направлена продольная ось корабля; здесь не требовалась точность; даже если ему удастся установить направление с ошибкой в тридцать или сорок градусов, это позволит сделать выбор между двумя возможностями.

"Гэлакси" можно направить так, что он будет либо терять, либо увеличивать орбитальную скорость. Корабль терял скорость — значит, он готовился спускаться к Европе.

Кто-то настойчиво стучал в дверь, и капитан понял, что прошло всего лишь чуть больше минуты. В дверном проеме стояли второй помощник Флойд и еще два члена экипажа.

— Дверь на мостик заперта, сэр, — произнес Флойд, тяжело дыша. — Мы не можем войти — и Чанг не отвечает на вызов. Нам не понятно, что случилось.

— Боюсь, мне это вполне понятно, — ответил капитан Лаплас, натягивая брюки. — Рано или поздно какой-нибудь сумасшедший должен был додуматься до этого. Мостик захвачен, и я догадываюсь, куда мы летим. Вот только не могу понять — почему.

Он взглянул на часы и быстро подсчитал в уме.

— При таком уровне тяги мы сойдем с орбиты через пятнадцать минут ну, скажем, через десять — скинем пять минут на всякий случай. Как отключить двигатель, не подвергая опасности корабль? Второй механик Ю уныло покачал головой и ответил довольно неохотно:

— Можно отключить на щите сеть питания насосов, и прекратится подача топлива.

— К нему можно добраться?

— Да, он на третьей палубе.

— Пошли.

— Э-э… тогда автоматически включится резервная система питания. В целях безопасности она размещена за бронированной переборкой на пятой палубе — придется действовать лазерным резаком — нет, не успеем. Капитан Лаплас именно этого и боялся. Гениальные инженеры, проектируя "Гэлакси", постарались защитить корабль от любых случайностей. Но они оказались бессильны против человеческой злобы.

— Еще есть варианты?

— Боюсь, за это время — никаких.

— Тогда идем на мостик и попытаемся поговорить с Чангом или с тем, кто там с ним.

Кто это может быть? — думал капитан. Ему не хотелось верить, что негодяем оказался кто-то из его постоянной команды. Значит… — ну конечно! Маньяк — это ученый, старающийся подтвердить справедливость своей теории; эксперименты терпят неудачу, и он решает, что интересы науки и стремление к знаниям прежде всего… Все это неприятно походило на дешевую мелодраму о безумном ученом, но факты, факты… Неужели доктор Андерсон решил, что это единственный путь к Нобелевской премии?

Теория рухнула, когда растрепанный и запыхавшийся геолог подбежал к капитану.

— Боже мой, что происходит? Включена максимальная тяга! Мы опускаемся или поднимаемся?

— Опускаемся, — ответил капитан Лаплас. — Минут через десять выйдем на орбиту сближения с Европой. Будем надеяться, что человек, управляющий полетом корабля, знает что делает.

Они стояли перед закрытой дверью на мостик. Изнутри не доносилось ни единого звука.

Лаплас изо всех сил постучал в дверь, едва не разбив в кровь костяшки пальцев. — С вами говорит капитан! Откройте!

Глупо, подумал он, давать команду, которую никто не собирается исполнять. Он надеялся, однако, что последует какая-то реакция. К его изумлению, так и произошло.

В динамике над головой что-то зашипело и раздался голос:

— Не делайте глупостей, капитан. У меня пистолет, и мистер Чанг исполняет мои приказы.

— Кто это? — удивленно прошептал один из офицеров. — Похоже на женщину!

— Совершенно верно, — мрачно согласился капитан.

Число версий резко сократилось, но легче от этого не стало.

— На что вы надеетесь? Вы знаете, что не сможете избежать наказания! — закричал он как можно более властным голосом.

— Мы садимся на Европу. И если вам хочется когда-нибудь улететь отсюда, не пытайтесь мешать.

— В каюте ничего подозрительного, — сообщил спустя тридцать минут второй помощник Крис Флойд. К этому моменту двигатели были уже выключены и "Гэлакси" снижался по эллиптической орбите, готовясь вот-вот скользнуть в атмосферу Европы. Пути назад уже не было; сейчас можно было вывести из строя двигатели, но это было равноценно самоубийству. Двигатели понадобятся при посадке — хотя это всего лишь отдалит неизбежный конец. — Роза Мак-Магон! Кто бы мог в это поверить? Может, она наркоманка?

— Нет, — ответил Флойд. — Это тщательно продуманная и отлично выполненная операция. У нее на корабле спрятано радио. Нужно взяться за поиски.

— Ты рассуждаешь как полицейский.

— Сейчас же прекратите, господа, — вмешался капитан. Все были взвинчены до предела — и в первую очередь из-за невозможности предпринять что-нибудь или хотя бы установить связь с мостиком, где забаррикадировалась преступница. Он посмотрел на часы.

— До входа в атмосферу — по крайней мере в то, что здесь называется атмосферoй — осталось меньше двух часов. Я буду у себя в каюте — вдруг им захочется поговорить со мной. Мистер Ю, прошу вас остаться у входа на мостик и сообщать мне о происходящем.

Еще ни разу в жизни капитан не чувствовал себя таким беспомощным, но бывает время, когда не остается ничего иного, кроме ожидания. Выходя из офицерской кают-компании, он слышал, как кто-то грустно заметил:

— Сейчас бы шарик кофе. Рози умела готовить такой кофе, какого я нигде больше не пробовал.

Да, мрачно подумал капитан, она действительно знает свое дело. За что ни возьмется, доводит до конца решительно и без колебаний.

Лишь один человек на борту "Гэлакси" не считал происходящее полной катастрофой. Пусть я погибну, говорил себе Рольф Ван-дер-Берг, но, по крайней мере, у меня остается надежда обессмертить свое имя в анналах науки. Это, конечно, слабое утешение, но никто на борту не мог рассчитывать на большее.

"Гэлакси" направлялся к горе Зевс — в этом у него не было ни малейших сомнений; на Европе нет больше ничего интересного. Более того, ни на одной планете ничто даже отдаленно нельзя сравнить с горой Зевс. Значит, его теория — а он честно признавался, что это все еще оставалось теорией, перестала быть тайной. Как могли это разнюхать? Он полностью доверял дяде Паулю — правда, старик мог проявить неосторожность. Более вероятно другое — кто-то постоянно следил за его компьютерами. Если дело обстоит именно так, жизни старого ученого угрожает опасность. Может быть, следует предостеречь его, подумал Рольф. Он знал, что радист пытается установить связь с Ганимедом, воспользовавшись запасным передатчиком; уже сработал автоматический маяк, и сигнал тревоги вот-вот будет принят на Земле, ведь прошел почти час.

— Войдите, — отозвался Рольф, услышав деликатный стук в дверь. — А, это ты, Крис. Что тебя привело сюда?

Рольф с удивлением смотрел на Криса Флойда, которого знал ничуть не лучше остальных офицеров корабля. Если посадка на Европу окажется удачной, мелькнула у него мрачная мысль, у них у всех будет достаточно времени, чтобы познакомиться куда лучше.

— Привет, доктор. Вы — единственный, у кого каюта в этой части корабля. Решил вот обратиться к вам за помощью.

— Не уверен, что сейчас кто-нибудь на это способен. С мостика нет новостей?

— Нет. Когда я уходил, Ю и Гиллингс пытались прикрепить микрофон к двери. Впрочем, внутри все тихо. И неудивительно — у Чанга сейчас хлопот полон рот.

— А он сумеет совершить посадку на Европе?

— Он блестящий пилот; если вообще возможно посадить корабль, он посадит его. Меня куда больше беспокоит, как взлететь потом.

— Мне и в голову не приходило заглядывать так далеко. Я считал, что уж с этим-то не будет проблем.

— Нет, это окажется рискованным предприятием. Не забывайте, наш корабль рассчитан только на орбитальные полеты. Мы не собирались совершать посадку на одной из крупных лун — правда, рассчитывали сесть на Ананке и Карме. Поэтому не исключено, что мы застрянем на Европе, — особенно если Чанг израсходует слишком много топлива в поисках места для посадки.

— А ты не знаешь, где он собирается сесть? — Рольф постарался, чтобы его голос звучал как можно равнодушнее. По-видимому, это ему не удалось, потому что Крис взглянул на Рольфа с интересом.

— Пока не знаю. Все прояснится, когда Чанг начнет торможение. Но вы ведь хорошо знакомы с этими лунами; где, по вашему мнению, мы совершим посадку?

— На Европе лишь одно интересное место. Гора Зевс.

— А почему кому-то нужно садиться именно там?

Рольф пожал плечами:

— Именно это нам и хотелось узнать. Обошлось нам в два дорогих пенетрометра.

— Похоже, обойдется куда дороже. Неужели у вас нет никаких подозрений?

— Ты рассуждаешь как полицейский, — с улыбкой заметил Ван-дер-Берг, совершенно не думая, что его слова могут быть восприняты серьезно.

— Странно — за последний час мне только об этом и говорят.

Мгновенно атмосфера в каюте изменилась — будто что-то сработало в системе жизнеобеспечения.

— Не обращай внимания — я просто пошутил, или это правда?

— Если и правда, то я не признаюсь в этом — верно?

Он так и не ответил на мой вопрос, подумал Ван-дер-Берг; с другой стороны, вдруг это и было ответом.

Он внимательно посмотрел на молодого офицера, отметив — не в первый раз — поразительное сходство со знаменитым дедом. Кто-то говорил, что Крис Флойд был включен в состав команды "Гэлакси" незадолго до полета; раньше он служил на другом корабле космического флота Тсунга. "И тут не обошлось без связей", — скептически заметил про себя ученый. Однако в способностях Флойда не приходилось сомневаться — он был превосходным офицером. Впрочем, эти способности могли пригодиться и при выполнении побочных обязанностей; к примеру. Роза Мак-Магон — она ведь тоже, между прочим, была включена в состав экипажа "Гэлакси" перед самым вылетом. Рольф Ван-дер-Берг чувствовал, будто его втягивают в какую-то огромную, липкую паутину межпланетных интриг; как ученый, привыкший всегда — почти всегда получать прямые и недвусмысленные ответы на вопросы, задаваемые им природе, он чувствовал себя не в своей тарелке. Впрочем, у него вряд ли есть основания считать себя невинной жертвой. Он пытался скрыть правду или, по крайней мере, то, что он считал правдой. И теперь последствия обмана начали множиться подобно нейтронам при цепной реакции, причем результаты могут оказаться такими же разрушительными.

На чьей стороне Крис Флойд? И вообще, сколько здесь сторон? Бурская лига, несомненно, как-то замешана, раз уж сведения о горе Зевс просочились и стали достоянием многих. Но ведь и внутри лиги множество фракций и немало групп, находящихся в оппозиции к ним; все это походило на зал, где — куда ни глянь — видишь свое отражение в зеркалах. И все-таки Рольф был уверен в одном: Крису Флойду можно доверять — хотя бы из-за его связей. Готов побиться об заклад, подумал Рольф, что на время этой экспедиции, он работает по заданию АСТРОПОЛа — каким ни окажется этот период — коротким или длинным.

— Я готов помочь, Крис, — произнес он задумчиво. — Ты, наверно, подозреваешь, что у меня есть кое-какие мысли. Не исключено, впрочем, что они могут оказаться совершенно необоснованными… Меньше чем через полчаса все станет ясно. А пока мне хотелось бы сохранить их в секрете. И это не просто врожденное бурское упрямство, подумал Рольф. Если он ошибся, ему не хотелось бы умирать среди тех, кто знает, что трагедия произошла из-за его глупости.

Этот вопрос мучил второго помощника Чанга с того момента, когда "Гэлакси" успешно — к его удивлению и облегчению — перешел на орбиту снижения. В течение следующих двух часов корабль находился в руках всевышнего или, по крайней мере. в руках сэра Исаака Ньютона; оставалось лишь ждать, когда наступит время окончательного торможения и спуска. На мгновение ему в голову пришла мысль — а не попробовать ли обмануть Розу и в момент, когда "Гэлакси" приблизится к Европе на кратчайшее расстояние, дать ему обратный вектор, повернуть корабль и направить его снова в космос. Тогда "Гэлакси" окажется на устойчивой орбите и со временем их может спасти экспедиция с Ганимеда. У этого плана был, однако, крупный недостаток: уж его-то, Чанга, спасать не придется. И хотя он не был трусом, ему совсем не улыбалась мысль, что он станет посмертным героем космических трасс. В любом случае надежда пережить следующий час была мaлa. Ему приказали посадить космический корабль в три тысячи тонн, одному, без всякой помощи, на совершенно незнакомую поверхность. Даже на Луне, которую Чанг знал как свои пять пальцев, он не решился бы на такой подвиг. — Сколько минут до начала торможения? — спросила Роза. Это не было вопросом — скорее, напоминало приказ. Несомненно, она разбиралась в основах астронавтики, и Чанг отказался от последней отчаянной надежды перехитрить ее.

— Пять, — ответил он с неохотой. — Можно, я предупрежу экипаж, чтобы они готовились к посадке?

— Нет, я сама. Где микрофон?.. ВНИМАНИЕ, СООБЩЕНИЕ С МОСТИКА. ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ НАЧИНАЕМ ТОРМОЖЕНИЕ. ПОВТОРЯЮ, ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ. КОНЕЦ. Ученые и офицеры, собравшиеся в кают-компании, ждали этого объявления. В одном им повезло: наружные видеомониторы остались включенными. Возможно, Роза забыла о них; скорее всего, это ее не интересовало. И вот теперь беспомощные зрители — в буквальном смысле плененная аудитория — наблюдали развертывающуюся перед ними картину. Серп Европы, затянутый облаками, заполнил весь экран камеры заднего обзора. Нигде в сплошной пелене водяных паров, конденсирующихся на обратном пути к ночной стороне, не было ни единого просвета. Само по себе это не имело никакого значения, потому что до последнего момента спуск будет контролироваться радиолокатором. Однако для наблюдателей, вынужденных полагаться на свое зрение, тревожное ожидание лишь усиливало агонию.

Никто не смотрел на приближающийся мир с таким вниманием, как человек, который изучал его в течение почти десяти лет с чувством бессильной неудовлетворенности. Рольф Ван-дер-Берг сидел в хрупком, рассчитанном на малую силу тяжести кресле, пристегнувшись тонкими ремнями, и едва не пропустил момента, когда началось торможение и невесомость исчезла.

Через пять секунд тормозная тяга стала максимальной. Офицеры что-то вычисляли на своих карманных компьютерах; лишенные доступа к главному навигационному компьютеру, они во многом гадали, и капитан ждал, когда сформируется общая точка зрения.

— Одиннадцать минут, — объявил он наконец, — при условии, что он не снизит тягу, — сейчас двигатели на максимуме. И при условии, что корабль зависнет над облаками на высоте десяти километров — и потом начнет спуск прямо вниз. На это уйдет еще пять минут.

Капитан счел излишним упоминать, что из этих пяти минут самой критической будет последняя секунда.

Казалось, Европа решила хранить свои тайны до самого конца. Когда "Гэлакси" неподвижно повис над покровом облаков, внизу по-прежнему не было видно никаких следов суши или воды. Затем, на несколько мучительных секунд, экраны заволокло серой пеленой — видимость исчезла, за исключением появившихся на мгновение посадочных опор, выдвинутых теперь, но почти никогда ранее не применявшихся. Несколько минут назад шум сервомоторов, выдвигающих посадочное устройство, вызвал тревогу среди пассажиров; теперь оставалось лишь надеяться, что хрупкие опоры, не рассчитанные на подобную нагрузку, не подломятся под тяжестью корабля. Какова толщина слоя облаков? — задал себе вопрос Ван-дер-Берг. Неужели они простираются до самой… Нет, облака редеют, расходятся в стороны — и вот перед ними Новая Европа, раскинувшаяся, казалось, всего в нескольких тысячах метров под кораблем.

Она действительно новая; не обязательно быть геологом, чтобы убедиться в этом. Наверно, четыре миллиарда лет тому назад только что родившаяся Земля выглядела точно так же, в то время как суша и море готовились начать свой вечный спор.

Здесь всего пятьдесят лет назад не было ни суши, ни моря — один лед. Теперь на полушарии, обращенном к пылающему Люциферу, лед растаял, появилась вода и тут же испарилась — водяные пары перенеслись на ледяное полушарие Ночной стороны. Перенос миллиардов тонн жидкости с одного полушария на другое обнажил древнее морское дно, на которое никогда не падал даже свет далекого Солнца.

Когда-нибудь, возможно, этот искореженный ландшафт будет смягчен и укрощен пышным растительным одеялом; сейчас же он представлял собой голые потoки лавы и грязевые поля с поднимающимися над ними струйками пара. Местами, тут и там, вздымались массы скальных пород со странными, наклонными слоями. Несомненно, это был район колоссальных тектонических возмущений; впрочем, это было и неудивительно, поскольку в результате одного из них недавно появилась гора размером с Эверест. Да вот и она возвышается над неестественно близким горизонтом. Рольф Ван-дер-Берг почувствовал, как у него стиснуло грудь и по спине побежали мурашки. Перед ним возвышалась гора его мечты, которую он видел собственными глазами, а не через равнодушные объективы приборов. Как он и ожидал, ее форма напоминала тетраэдр, причем наклоненный таким образом, что одна из сторон была почти вертикальной (какой вызов для альпинистов, даже при здешней силе тяжести — особенно если учесть, что вогнать скальные крючья невозможно). Вершина горы была затянута облаками, и большую часть пологого склона, обращенного к наблюдателям, покрывал снег. — Это из-за нее столько шума? — пробормотал кто-то презрительно. — По-моему, самая обычная гора. Ничем не отличается от… — На него сердито зашикали, и снова наступила тишина. "Гэлакси" медленно смещался теперь в направлении горы — Чанг искал хорошую посадочную площадку. Корабль с трудом контролировал боковой снос, так как девяносто процентов тяги требовалось для того, чтобы просто поддерживать "Гэлакси" в полете. Топлива было достаточно примерно на пять минут таких маневров; после этого совершить посадку, возможно, и удастся но уже никогда не удастся оторваться от поверхности. Почти сто лет тому назад такая же дилемма стояла перед Нилом Армстронгом. Но он не управлял кораблем под пистолетом, направленным ему в затылок.

И все-таки последние несколько минут Чанг совершенно забыл и про пистолет, и про Розу. Все его внимание было поглощено работой; он стал частью гигантской машины, которой управлял. Чанг испытывал сейчас лишь одно человеческое чувство; это не было чувство страха, он испытывал ликующий восторг. Он выполнял любимую работу, составляющую цель его жизни. Посадка на Европу станет вершиной его профессиональной карьеры — даже если это будет последняя вершина.

Казалось, все шло именно к этому. Подножие горы было сейчас на расстоянии менее километра — а Чангу все еще не удалось отыскать посадочную площадку. Местность была исключительно неровной, изрезанной каньонами и усеянной огромными валунами. Он не заметил пока ни единого более или менее горизонтального участка, превышающего по размерам теннисный корт, — а до красной черты на указателе запаса топлива оставалось всего тридцать секунд. Но вот наконец Чанг заметил ровный участок — самый ровный из всех.

Да, это был единственный шанс в оставшееся время. Легкими точными движениями он начал смещать огромный неустойчивый цилиндр по направлению к выбранной площадке, казалось, покрытой снегом; да, совершенно верно, раскаленные газы из дюз корабля сдували его — но что под снегом? — похоже на лед — видимо, замерзшее озеро — какова толщина — КАКОВА ТОЛЩИНА… Мощный поток газов из главных дюз корабля ударил по предательски ровной поверхности с силой пятисоттонного молота. Мгновенно по льду разбежались в стороны глубокие трещины, затем начали переворачиваться огромные льдины. Неистовый поток раскаленной плазмы устремился на внезапно обнажившееся озеро, и концентрические волны кипящей воды побежали от центра.

Последующие действия Чанга, как и любого хорошо подготовленного космонавта, были чисто автоматическими. Не теряя ни единого мгновения на колебания, угрожающие гибелью, он сорвал левой рукой предохранительный стержень с опечатанной дверцы; его правая рука тут же схватила красный рычаг, скрытый за ней, и рванула его на себя. Программа "АВАРИЙНЫЙ ВЗЛЕТ", мирно дремавшая с завершения постройки корабля, молниеносно швырнула корабль обратно в космическое пространство.

Офицеры в кают-компании ощутили внезапный рывок тяги, включенной на полную мощность, как отмену смертного приговора. Они уже заметили, как под кораблем разрушилась площадка, выбранная для посадки, и понимали, в чем заключается единственный путь к спасению. И теперь, когда Чанг воспользовался им, офицеры позволили себе вздохнуть. Никто не решался, однако, высказать предположение, как долго они будут наслаждаться этой роскошью. Один лишь Чанг знал, хватит ли топлива, чтобы выйти на устойчивую орбиту; но даже в этом случае, мрачно подумал капитан Лаплас, эта сумасшедшая с пистолетом может заставить Чанга снова пойти на посадку. Правда, капитан был убежден, что она далеко не сумасшедшая: все ее действия были точно рассчитаны. Неожиданно тяга изменилась.

— Отключился четвертый двигатель, — заметил один из механиков. Неудивительно, он не рассчитан на такую нагрузку. Наверно, перегрелся. Никто не почувствовал изменения в направлении полета — тяга хотя и слегка уменьшилась, но была по-прежнему направлена вдоль оси корабля — однако изображение на экранах как-то странно накренилось. "Гэлакси" продолжал подниматься, но уже не вертикально. Он превратился в баллистическую ракету, мчащуюся к какой-то неизвестной цели на поверхности Европы.

Прошло еще несколько мгновений, и тяга снова внезапно уменьшилась; горизонт на видеомониторах выровнялся.

— Он отключил двигатель с противоположной стороны, иначе корабль начал бы кувыркаться, но удастся ли ему удержать высоту? Какой молодец! Ученые, сидящие тут же в кают-компании, никак не могли понять, чем заслужил пилот столь высокую оценку, потому что изображение на экране исчезло я вместо него возник ослепительно белый туман. — Сбрасывает понемногу лишнее топливо — облегчает корабль…

Тяга уменьшилась до нуля; корабль свободно падал. За несколько секунд они пролетели через огромное облако ледяных кристаллов, образовавшихся из паров топлива, сброшенного Чангом. И под облаком появилось центральное море Европы, медленно приближающееся под воздействием десятой доли земного притяжения. По крайней мере, Чангу не придется искать посадочную площадку; отныне это превратилось в обычную процедуру, знакомую по видеоиграм миллионам — всем тем, кто никогда не бывал в космосе и никогда не рассчитывал побывать. Нужно было только уравнять тягу двигателя и силу притяжения для того, чтобы опускающийся корабль достиг нулевой скорости при нулевой высоте. Можно было даже немного ошибиться, но только не очень, даже при посадке на воду, которую предпочитали первые американские астронавты и на которую с неохотой пришлось пойти Чангу. Если он допустит ошибку — а после всего, что произошло за последние несколько часов, кто осмелится винить его? — он не услышит от компьютера:

"Жаль, но вы разбились. Хотите попробовать еще раз? Отвечайте: да или нет".

Второй помощник Ю с двумя товарищами стояли у запертой дверцы мостика, сжимая в руках импровизированное, сделанное на скорую руку оружие. Им выпало самое трудное задание. Перед ними не было экранов видеомониторов, и они не имели представления о том, что происходит с кораблем. Им приходилось полагаться лишь на те сообщения, которые время от времени получали из кают-компании. Да и с мостика не доносилось ни единого звука" несмотря на установленный ими чувствительный микрофон — впрочем, ничего удивительного в этом не было. У Чанга и Розы Мак-Магов не было ни времени" ни необходимости разговаривать. Посадка прошла идеально, без малейшего толчка. "Гэлакси" погрузился на несколько метров, немного всплыл, снова опустился и застыл благодаря весу двигателей в вертикальном положении.

И только теперь микрофон подхватил первые слова, произнесенные в рубке:

— Ты сумасшедшая, Рози, — послышался голос Чанга, не рассерженный, а скорее равнодушно-усталый.

— Надеюсь, ты довольна. Благодаря тебе все мы погибли.

Затем хлопнул пистолетный выстрел и наступила долгая тишина. Ю с товарищами терпеливо ждали. Рано или поздно что-то должно было произойти. Вдруг они услышали, как поворачиваются защелки, покрепче сжали в руках разводные ключи и ломики и приготовились. Она сможет застрелить одного из них, но не всех троих. Дверь начала открываться — медленно, очень медленно.

— Извините, — произнес второй помощник Чанг. — Должно быть, я упал в обморок.

И тут же, подобно любому разумному человеку, снова потерял сознание.

Не могу понять, подумал капитан Лаплас, как можно работать врачом. Либо сотрудником похоронного бюро. И тем и другим приходится иногда заниматься отвратительными делами.

— Ну как, нашли что-нибудь? — Ничего, капитан. Конечно, у меня нет соответствующего снаряжения. Я слышал, что некоторые имплантированные приборы можно отыскать лишь с помощью микроскопа. Правда, радиус их действия очень мал.

— Где-то на борту корабля находится ретранслятор. Флойд предложил обыскать корабль. Вы сняли отпечатки пальцев и… имеются ли другие средства опознания?

— Да. Установив связь с Ганимедом, передадим всю информацию, включая ее документы. Сомневаюсь, однако, что удастся выяснить настоящее имя Рози или на кого она работала… Или почему.

— По крайней мере, она проявила гуманность, — задумчиво произнес Лаплас. — Когда Чанг дернул за ручку аварийного взлета, ей стало ясно, что все кончено.

Ведь она вполне могла выстрелить в него и разбить корабль.

— Боюсь, нам мало пользы от ее гуманности. А вот что случилось, когда мы с Дженкинсом выбросили тело через отверстие для мусора… На лице у доктора появилась гримаса отвращения.

— Разумеется, вы были правы, капитан — ничего другого не оставалось. Так вот, мы решили, что не стоит привязывать груз к трупу, и несколько минут он плавал на поверхности. Мы хотели убедиться, что он отплывет подальше от корабля — как вдруг… Казалось, врач не решается продолжать. — Да говорите же, черт побери!

— Из воды показалось что-то… Похожее на клюв попугая, только раз в сто больше. Он схватил ее и тут же исчез. Мы в серьезной компании, капитан. Даже если воздух пригоден для дыхания, не советую купаться…

— Мостик вызывает капитана, — донесся из динамика голос вахтенного офицера. — В воде что-то происходит. Включаю камеру три — следите.

— Это именно та штука, которую я видел! — воскликнул врач. По его спине пробежали мурашки. "Надеюсь, он не вернулся за добавкой", промелькнула у него мрачная мысль.

Внезапно огромное тело выпрыгнуло из воды и взлетело, изгибаясь, в небо. Чудовище, казалось, повисло над поверхностью моря. Знакомое тоже может ошеломить — если встретить его в неожиданном окружении. Капитан и врач воскликнули в один голос: "Это акула!" Они успели заметить небольшие различия — кроме огромного попугаечьего клюва, — прежде чем гигант рухнул обратно в море. У него была еще одна пара плавников — и вроде отсутствовали жабры. Вдобавок, не было глаз, зато с каждой стороны клюва виднелись странные выступы, напоминающие какие-то органы чувств. — Ну, конечно, конвергентная эволюция, — заметил доктор. — Одинаковые проблемы одинаковые пути решения этих проблем, на любой планете. Как на Земле. Акулы, дельфины, ихтиозавры — все морские хищники схожи. Признаться, клюв меня озадачил…

— А что происходит сейчас?

Чудовище снова появилось на поверхности, но теперь оно двигалось очень медленно, будто высоченный прыжок истощил его силы. Более того, оно казалось больным — даже в предсмертной агонии; чудовище било хвостом по морской поверхности, не пытаясь плыть куда-то. Внезапно его стошнило, затем оно перевернулось вверх брюхом и безжизненно застыло на поверхности моря, колыхаясь в волнах.

— Боже мой! — голос капитана был полон отвращения. — Мне кажется, я понимаю, что произошло.

— Совершенно разные биохимические циклы. — Даже врач был потрясен увиденным. — Рози умерла не одна — она прихватила его с собой.

Галилейское море было названо так, разумеется, в честь того, кто открыл Европу, — а он, в свою очередь, был назван по имени совсем маленького моря на ином мире.

Море на Европе было совсем юным — ему не было и пятидесяти лет. Подобно большинству младенцев, оно любило порезвиться. Хотя атмосфера Европы была все еще слишком разреженной, чтобы создавать настоящие ураганы, с окружающих его берегов непрерывно дул ветер — в сторону тропической зоны, прямо над которой застыл раскаленный Люцифер. Там, где господствовал вечный полдень, вода кипела не переставая — правда, в этой разреженной атмосфере ее температуры едва хватало, чтобы приготовить чашку горячего чая.

К счастью, эта бурлящая, кипящая зона непосредственно под Люцифером находилась в тысяче километров отсюда; "Гэлакси" совершил посадку в относительно спокойном районе, менее сотни километров от ближайшей суши. При максимальной скорости корабль мог пролететь это расстояние в ничтожные доли секунды; но сейчас, когда он дрейфовал под низко висящими облаками, окутавшими Европу серым пологом, суша казалась такой же далекой, как самый отдаленный квазар. Положение было еще хуже — если такое вообще было возможно — потому, что непрекращающийся ветер, дувший с суши, уносил "Гэлакси" все дальше в море. И даже если бы кораблю удалось выброситься на какой-нибудь девственный пляж этого юного мира, его положение вряд ли улучшилось бы.

Правда, это облегчило бы жизнь на нем: космические корабли, несмотря на их удивительную водонепроницаемость, редко славятся мореходными качествами. "Гэлакси" плыл в вертикальном положении, волны непрерывно бросали его вверх и вниз; половина команды уже страдала от морской болезни.

Первое, что сделал капитан Лаплас, выслушав доклады о повреждениях, полученных при посадке, — обратился по судовому радио ко всем, кто имел опыт плавания на морских судах любых типов и размеров. Он надеялся, что среди тридцати инженеров-астронавтов и ученых-космологов таких найдется немало, и не ошибся. Почти немедленно свои услуги предложили пять яхтсменов-любителей и даже один профессиональный моряк — завхоз Фрэнк Ли, начавший свою карьеру на морских судах линии Тсунга и лишь потом перешедший на космические лайнеры.

Хотя завхозы больше привыкли работать со счетными машинками (или, как это предпочитал сам Фрэнк Ли, с деревянными, изготовленными двести лет назад счетами, где нужно было перебрасывать костяшки из слоновой кости), чем с навигационными приборами, им все-таки приходилось осваивать основы морского дела и даже сдавать экзамены. Ли ни разу не доводилось испытать на практике искусство моряка — и вот теперь, почти в миллиарде километров от Южно-Китайского моря, этот момент наступил.

— Нужно заполнять топливные баки, — посоветовал он капитану. — Тогда корабль осядет и будет меньше подпрыгивать на волнах. Лапласу казалось нелепым пускать воду в корабль, и он заколебался:

— А если нас выбросит на мель?

Никто из офицеров, присутствовавших в кают-компании, не сделал прямотаки напрашивающегося замечания: "Ну и что?". Даже без обсуждения всем казалось, что на суше они будут в безопасности — лишь бы добраться до нее. — Тогда мы просто продуем баки. Нам все равно придется сделать это, когда достигнем берега, чтобы перевести корабль из вертикального положения в горизонтальное. Хорошо, что генераторы продолжают действовать…

Он замолчал; все понимали, что имелось в виду. Без вспомогательного реактора, снабжающего систему жизнеобеспечения энергией, все на "Гэлакси" погибли бы уже через несколько часов. А теперь — если реактор не выйдет из строя — корабль будет сохранять им жизнь в течение неограниченного времени.

Разумеется, со временем наступит голод; они только что наглядно убедились, что в морях Европы нет пищи для людей, один лишь яд. По крайней мере, удалось установить связь с Ганимедом — теперь все человечество знает o постигшем их несчастье. Лучшие умы Солнечной системы пытаются сейчас спасти их. Во всяком случае, если не удастся найти выход, у пассажиров и команды "Гэлакси" есть утешение — они умрут в апогее славы.