Стефан ВАЙНФЕЛЬД
СУМАСШЕДШИЙ

— Простите… можно войти?

Я был скорее изумлен, чем испуган.

— Как вы сюда попали?

— О… не стоит говорить. У меня свои способы… Поверьте, при минимальной ловкости и максимальном желании можно без труда попасть в любую квартиру.

— Вы, вероятно, не ожидали, что застанете меня дома?

— Наоборот, именно на это я и рассчитывал.

Я снова ощутил изумление — на этот раз из-за наглости своего посетителя.

— На что вы рассчитывали, мне безразлично. Прошу немедленно покинуть мой дом!

"Гость" преспокойно уселся в кресло.

— Вы не можете требовать от меня, чтобы я ушел, не объяснив вам, в чем дело.

— Я веду дела только с теми, кто входит сюда через дверь. Убирайтесь сейчас же, или…

Я протянул руку к ящику, где держу оружие. Однако гость был проворнее: в руке у него очутился револьвер, направленный прямо на меня.

— Не советую вам открывать ящик…

Я положил руки на стол.

— …или звонить куда-нибудь. Вы должны выслушать меня!

Я покорился судьбе.

— Слушаю вас.

— Мне нужны деньги!

— Вы ошиблись в расчетах: деньги я держу в банке. При себе у меня лишь несколько сот франков.

Гость задумчиво покачал головой.

— Да, да, вы правы: это действительно похоже на попытку ограбления. Но вы сами вынудили меня поступить так: я не могу уйти, пока вы меня не выслушаете.

— Я уже знаю: вам нужны деньги. — Хладнокровие постепенно начинало мне изменять.

— Мне нужны деньги, много, очень много. Для начала хватит двух миллионов франков, даже одного. Я не хочу отнимать их у вас, не хочу подачки, но прошу взаймы. Я предлагаю вам участие в выгодном деле: в обмен на свой вклад вы через полгода получите двадцать, даже пятьдесят миллионов!

— Странный способ приглашать компаньона: с револьвером в руках!

— Это просто пугач. — Он бросил револьвер на письменный стол. — Не будь этой игрушки, вы бы вышвырнули меня из комнаты раньше, чем я успел бы предложить вам что-нибудь.

Я почувствовал себя свободнее. Вся эта история начала забавлять меня.

— И все-таки вы попали не по адресу: я не занимаюсь выгодными делами.

— Именно поэтому я к вам и обращаюсь. Я ищу честного человека, абсолютно честного. В финансово-промышленных кругах такого не найдешь.

— Благодарю за комплимент; но неужели вы думаете, что, не занимаясь сделками и не разбираясь в них, я вложу значительную сумму в какое-то неопределенное и — простите за откровенность — довольно-таки подозрительное предприятие? Ведь я вас, в сущности, совершенно не знаю, не знаю даже, как вас зовут, мосье…

— Грижо, Анри Грижо.

— Рад с вами познакомиться, но совершенно не намерен стать вашим компаньоном.

— Через полгода вы получите сто миллионов франков!

Часы на камине пробили одиннадцать. За окном чернела ночь. Мне еще нужно было просмотреть критическую статью о живописи Пауля Клея и написать рецензию на осеннюю выставку молодых художников. Необходимо было раз и навсегда избавиться от этого нахала.

— Я не разбираюсь в делах, но то, что вы говорите, — чепуха! А может быть, и мошенничество. Неужели я, повашему, настолько наивен, чтобы поверить в ваши сомнительные обещания? Даже если бы вы предлагали мне участвовать в добыче алмазов…

— Я не предлагаю вам ни алмазов, ни золота, — прервал он меня довольно резко. — Я предлагаю вам эксплуатировать изобретение.

— Я не знаю изобретения, которое приносило бы такие баснословные доходы.

— Зато я знаю. Мало того: это изобретение — мое собственное. Я работал над ним десять лет, пока, наконец, не осуществил задуманного.

— А именно?

— А именно воду в порошке.

Я с детства не люблю насмешек. На этот раз я почувствовал себя глубоко уязвленным: подозрительным образом приходит какой-то подозрительный тип, отнимает драгоценное время, да еще и издевается при этом.

— Плохая шутка. — Я встал. — У меня нет времени выслушивать ваши анекдоты. Прощайте!

Грижо не двинулся с места.

— Ваш прадедушка мог бы сказать то же самое о порошковом молоке, — заметил он. — Не думаю, однако, чтобы вы назвали сухое молоко анекдотом.

— Но ведь воду нельзя выпарить так, как молоко! Если даже на дне что-нибудь и останется, это будут соли или примеси. Воду нельзя превратить в твердое тело.

— А лед?

Я никогда не претендовал на знакомство с точными науками а физику и химию знал поверхностно. Поэтому мне нельзя было обижаться на собственную ошибку, но все же мне стало неприятно.

— Так что же, вы предлагаете мне открыть фабрику льда? Вы не слишком оригинальны; боюсь только, что при двух градусах тепла мои деньги попросту растают.

— Почему вы так думаете?

Казалось, Грижо забавляется, и это рассердило меня еще больше.

— Кажется, лед тает при нуле, правильно? Или вам удалось изменить законы физики?

— Если, добавляя соль, можно понизить точку замерзания, то почему нельзя таким же способом повысить точку плавления?

Мои сведения в этой области были исчерпаны. Мне оставалось только сдаться.

— Не знаю, — сказал я.

Грижо торжествовал:

— Вот видите, вы сами признались, что не знаете. Стало быть, у вас нет никаких оснований сомневаться в возможности получить воду в порошке. Впрочем, — добавил он, порывшись в кармане, — я сейчас вам это докажу. — Он положил на стол пробирку, наполненную каким-то белым порошком. — Выньте пробку, — сказал он, — и высыпьте себе на ладонь немного этого вещества.

Я поколебался, но, не желая показать слабость, сделал так, как он мне сказал. Порошок был холодный на ощупь и необычайно мелкий, похожий на очень тонкую пудру, но влажности в нем не ощущалось.

— А теперь разотрите порошок на ладони!

Порошок с ладони исчез, зато появилась крупная капля какой-то жидкости.

— Можете взять ее на язык. Вы убедитесь, что она не отличается от обыкновенной пресной воды.

— Я не люблю воды, пью только вино. — Ничего умнее в эту минуту я не мог придумать: почему-то я боялся, что меня могут угостить ядом.

Грижо иронически усмехнулся:

— Хорошо, я сейчас докажу вам, что это вода.

Он зажег спичку и подогрел пробирку на пламени. Ее содержимое потемнело, вроде бы уплотнилось, потом превратилось в прозрачную жидкость.

— А теперь я беру лакмусовую бумажку, — мой посетитель начал демонстрировать опыт, — и вот вам: цвет бумажки не меняется! Это не кислота и не щелочь, а вода, самая обыкновенная вода!

Да, несомненно, это была вода. Ее поистине чудесное появление в пробирке напомнило мне о фокуснике, извлекавшем миски с водой из-под полы старомодного сюртука. Я был почти уверен, что тут кроется какой-то подвох, что мой непрошеный гость попросту дурачит меня. Мысль об этом привела меня в бешенство.

— Самая обыкновенная вода, говорите вы? — насмешливо обрушился я на него. — Самая обыкновенная вода в ворошке? Замечательное изобретение, за которое вы собираетесь получить десятки и сотни миллионов франков! А кто будет ее покупать, если достаточно отвернуть кран, чтобы получить ее бесплатно, в любом количестве, уже готовую к употреблению? Ваша идея наивна, чтобы не сказать бессмысленна, нежизненна, даже если ее удастся практически осуществит!.. в чем я, впрочем, тоже сомневаюсь…

Я не щадил Грижо, доказывая с помощью законов логики всю абсурдность его изобретения. Не могу не пожалеть, что эта импровизированная речь не была записана: в ней было множество метких словечек и остроумных определений, которые восхитили бы даже самых придирчивых литературных критиков. Разумеется, только знатоки могли бы полностью оценить весь мощный заряд ума, заключенный в этой отповеди. Но на Грижо она не произвела большого впечатления. Он сидел спокойно, даже беспечно, положив ногу на ногу. Когда я приостановился чтобы перевести дыхание, он произнес:

— Я и не предполагал, что у вас, такого умного человека, настолько ограниченное воображение. Вода легкодоступна, говорите? Ну так что же? Согласитесь, что не только в Сахаре, но и на европейском материке воздух гораздо доступнее воды, а ведь сейчас десятки огромных заводов выпускают сжатый воздух и жидкий кислород. Но я утверждаю, что у порошковой воды гораздо больше преимуществ. Если она поступит на рынок, это будет настоящий переворот. Я сам еще не вполне осознал перспективы использования этого изобретения, но я уверен, и впоследствии вы вспомните мои слова, что наш век откроет перед людьми новую эпоху: эпоху воды в порошке!

— Но как же вы представляете себе применение этого изобретения? Признаюсь, я…

Я не успел договорить. Грижо встал и начал расхаживать по комнате, скрестив руки на груди, как Наполеон.

— Как я это себе представляю? Смешно спрашивать об этом! У вас есть свободные сутки, чтобы выслушать мой ответ? Да, да, не улыбайтесь: чтобы ответить вам, мне пришлось бы перебрать все отрасли человеческой деятельности. О чем я должен говорить? О промышленности? Мое изобретение позволит сооружать заводы в местностях, богатых минеральным сырьем, но бедных водой; сейчас ее доставляют туда в дорогостоящих цистернах, а будут посылать просто в бумажных мешках. Торговля? Совершенно исчезнут стеклянные, керамические и металлические сосуды для всяких жидкостей. Жидкости будут продаваться в виде порошков, содержащих сухую воду. Медицина? Исчезнут, наконец, раз и навсегда капли и микстуры, которые так неудобно дозировать и принимать: эти лекарства будут выпускаться в виде порошков. Искусство? Здесь открываются новые чудесные перспективы в отношении сухих акварельных красок. Да, впрочем, что тут много говорить? Тысячи, десятки тысяч способов использования сухой воды в обыденной жизни приведут к полному перевороту во всех взглядах и склонностях человека, и пользоваться водой в жидком состоянии будет так же смешно, как пользоваться лучиной. В космические полеты воду будут брать только в виде порошка…

Сначала я еще следил за ходом рассуждений Грижо, но потом перестал. Он говорил без запинки и был возбужден, словно произносил превосходно заученную речь или замечательно импровизировал. Что бы там ни было, а этот человек знал толк в рекламе! Пытаясь собрать все услышанное за этот вечер в одно логическое целое, я прервал его:

— Простите, но не можете ли вы объяснить мне подробнее сущность своего изобретения? Насколько я понял, вы добавляете к воде что-то, что повышает температуру ее таяния?

Грижо остановился на полуслове:

— Но это-то я и держу в тайне. Я не считаю, что даже патент является гарантией, но кое-что все же могу сказать, Вы когда-нибудь видели капсулы с касторкой?

— Конечно!

— Так вот, порошковая вода напоминает именно такие капсулы, только масштабы здесь другие. Микроскопическая водяная капелька заключена в оболочку толщиной не более нескольких микронов. Разумеется, химический состав оболочки, соотношение между ее толщиной и диаметром капельки и вся технология изготовления порошковой воды остаются пока моей тайной. Я открою их, то есть дам патентную заявку, только когда буду располагать достаточными средствами, чтобы развернуть производство. Вот почему я обратился к вам.

— Но отчего же вы тогда не обратитесь к финансистам, к промышленникам? — вскричал я. — Тогда у вас было бы все: деньги, лаборатории, помощники…

— К промышленникам? — презрительно повторил Грижо. — Не посылайте овцу к волкам! Неужели вы думаете, что они возьмутся осуществить мою идею только ради моего удовольствия? Или ради счастья человечества? Не будьте наивным: все они думают только о том, чтобы набить себе карманы. Они обокрадут меня! — закричал он. — Отнимут у меня все — и деньги, и славу, а потом вышвырнут как ненужную тряпку!

Он оперся о стол, наклонился ко мне и возбужденно зашептал:

— Именно поэтому я и обратился к вам. Вы ни в чем не разбираетесь — ни в технике, ни в делах; вы не сможете обмануть меня, даже если бы и захотели. Мне не нужно от вас никакой помощи, только ваши деньги…

— Я не могу так сразу ответить на ваше предложение. Я должен подумать, посоветоваться кое с кем. Не говоря уже о сумме, которую вы просите, участие в таком деле…

— Понимаю. Вы мне не доверяете.

— Вопрос о личном доверии тут ни при чем. Ваше предложение настолько серьезно, что спешить с решением нельзя. Да я и не думаю, что нужно спешить: неделя-другая не может иметь в таком деле никакого значения.

Грижо заколебался, словно раздумывая, можно ли доверить мне тайну. Оглядевшись, он шепотом произнес:

— За мной следят. Подобные работы ведет ИГ Фарбениндустри, но до сих пор, кажется, безуспешно. Они там готсры на все, только бы убрать меня с дороги. Поэтому важен каждый час.

Вот так штука! Если Грижо говорил правду, я мог впутаться в неприятную историю. Если он лгал, тем более нужна была осторожность.

— Я могу сейчас выписать вам чек на сорок… нет, на пятьдесят тысяч франков.

Грижо встал.

— Я не нищий. Если вы не хотите финансировать все предприятие, я не возьму у вас ни сантима. — Он помолчал. — Я приду к вам через неделю; может быть, к тому времени вы решитесь.

Он протянул мне руку.

— Итак, до свиданья через неделю — конечно, если до тех пор со мной ничего не случится.

В эту ночь я спал плохо. Мне снились то какие-то краски, растворенные в сухой воде, то Грижо, поджигающий спичкой картину Сезанна, то Рембрандт, чокающийся со мной бокалами порошкового вина. Однако утром я несколько успокоился, а в последующие часы был так занят, что и вовсе забыл о своем ночном посетителе.

Примерно через неделю я неожиданно нашел среди своей почты конверт с обратным адресом: "Психиатрическая лечебница в М." Заинтересовавшись, я вскрыл его. Письмо было коротким:

"Мосье, просим Вас приехать к нам для выполнения некоторых формальностей, связанных со смертью больного Апри Грижо…"

Взволнованный и встревоженный, я не раздумывая прыгнул в автомобиль и кинулся в М. Я приехал туда после полудня. В лечебнице я назвал себя, и меня тотчас же провели к директору. Это был пожилой седеющий человек с учтивыми манерами.

— Вы курите? — спросил он. — Папиросы, сигару? — и продолжал:

— Два дня назад пациент нашей лечебницы, Анри Грижо, неожиданно умер от сердечного приступа… — Он взглянул на меня, очевидно наблюдая, какое впечатление произвели на меня его слова. — Кем он был для вас, другом или знакомым?

— Он не был мне другом, — ответил я. — Не могу я назвать его и знакомым; мы разговаривали только один раз, и то в довольно необычных обстоятельствах.

— Вы, конечно, знаете, что Грижо был химиком?

Я кивнул.

— Жаль, что такой несомненно одаренный человек страдал манией преследования, — продолжал директор. — Он вообразил, что у него есть враги, стремящиеся отнять у него какое-то изобретение. Мы лечили его довольно долго, но, признаюсь, безрезультатно. Я лично приписываю нашу неудачу тому, что мы не были в состоянии вести лечение непрерывно: время от времени больной неожиданно исчезал. Мы не хотели запирать его, чтобы не ухудшить его состояния, но зато не могли и уследить за ним. Дней десять назад он как раз отправился в одно из своих таинственных путешествий. А на обратном пути, уже на нашем вокзале, ему вдруг стало плохо, и он умер, не дождавшись врача.

Наступило довольно долгое молчание.

— В карманах у покойного нашли карточку с вашим именем, — добавил потом директор, — и вот это. — Он протянул мне пробирку с белым порошком. — Вероятно, какое-нибудь из его "изобретений".

Но я не принял его грустно-иронического тона и обратился к нему:

— Можно попросить у вас зажигалку?

— Ну, конечно! — Он явно не понял меня. — Сигару? Папиросу?

— Нет, благодарю вас. Мне нужна только зажигалка.

Пробирка в моей левой руке слегка дрожала над голубоватым пламенем. Директор заинтересованно присматривался. Белый порошок стал похож на мокрый снег, его становилось все меньше и меньше…

Директор взял у меня из руки пробирку, понюхал, по пробовал на вкус и вскричал изумленно:

— Но ведь это вода, обыкновенная вода!

— Вот именно, — ответил я. — Обыкновенная вода.