Давид объявил общую тревогу, как только зарегистрировал первые толчки. Через две секунды он отключил двигатель, который работал при 80 %-ной максимальной нагрузке. Затем он подождал еще пять секунд и захлопнул герметичные двери, разделяющие «Голиаф» на три автономных отсека.

Ни один человек не смог бы действовать лучше, и все добрались до ближайших запасных модулей прежде, чем корпус корабля треснул — к счастью, лишь в одном месте. Напяливая свой скафандр, капитан Сингх сделал быструю перекличку и, как только вся команда откликнулась, попросил Давида доложить обстановку.

— Наше продолжительное давление, должно быть, ослабило участок поверхностного слоя Кали. Он разошелся. Вот картина разрушений снаружи.

— Колин, вы видите это?

— Да, капитан, — отозвался ученый из своей спасательной капсулы. — Кажется, эта трещина ушла по меньшей мере на метр. Я удивлен. Я лично проверял все прокладки и готов поклясться, что они стояли на твердой породе. Можно мне выйти и взглянуть?

— Пока нет. Давид, доложи, как с целостностью корабля.

— Из первого отсека вышел весь воздух. Когда корабль получил пробоину, мы как раз ударились о Кали достаточно сильно для того, чтобы произошла утечка. Больше повреждений у «Голиафа» нет, но, когда он сдвинулся с места, леса пробили бак номер три.

— Сколько водорода мы потеряли?

— Весь. Шестьсот пятьдесят тонн.

— Черт! Это весь наш резерв для отступления. Ну что же, давайте начнем приводить дела в порядок.

— Капитан Сингх докладывает Космическому патрулю. У нас проблема, но не серьезная — до поры до времени.

— Очевидно, длительное давление ослабило поверхностный слой Кали непосредственно под кораблем, и он разошелся. Мы пока точно не знаем почему, но образовалась небольшая трещина — около одного метра. Единственное и легко устранимое повреждение «Голиафа» — утечка в одном отсеке.

— Однако мы потеряли весь остаток топлива и поэтому больше не можем влиять на орбиту Кали. К счастью, как вам известно, несколько дней назад мы вышли в безопасную зону. Согласно последним оценкам, теперь мы пройдем в стороне от Земли на расстоянии свыше тысячи километров — конечно, исходя из предположения, что Стромболи не сталкивает нас обратно на орбиту, грозящую катастрофой. К общей радости, его извержения, кажется, ослабевают. Сэр Колин полагает, что он истощает свой запас пара — в буквальном смысле…

— Этот несчастный случай — вернее, происшествие — означает, что мы прочно засели на Кали. Но и это не должно представлять никакой проблемы. Мы вместе обогнем Солнце и дождемся, пока наш собрат «Геркулес» подхватит нас отсюда.

— Мы все пребываем в бодром расположении духа и с нетерпением ждем, когда через тридцать четыре дня благополучно пролетим мимо планеты. До свидания, капитан Сингх, борт «Голиафа».

— Знаете, Боб, — сказал сэр Колин, — вы заговорили, как пилот самолета в старом фильме XX века. «Леди и джентльмены, эти языки пламени, вырывающиеся из двигателя, совершенно в порядке вещей. Через минуту стюардесса предложит вам кофе, чай или молоко. Приношу свои извинения, что на борту нет чего-нибудь покрепче — правилами это запрещается…» Хотя ситуация отнюдь не показалась капитану Сингху очень забавной, он должен был признать, что порой даже легкий юмор оказывает значительную помощь.

— Спасибо, Колин. Это утешило меня. Но ответьте, пожалуйста, на прямой вопрос: как вы расцениваете наши шансы?

Теперь настала очередь сэра Колина стать серьезным.

— Вы все понимаете не хуже меня. Все зависит от Стромболи. Я надеюсь, что он выдыхается, но ведь он также и подогревается по мере того, как мы приближаемся к Солнцу. Достаточно ли велик наш запас прочности? Или мы снова будем отброшены на встречную орбиту? Одному Богу это известно, и мы абсолютно ничего не можем поделать. Несомненно одно. Теперь в отсутствие топлива мы не можем даже сдвинуться с места, чтобы избежать гибели. На горе или радость мы все вместе: Кали, «Голиаф» и Земля.