Книга: Прелесть (сборник)
Назад: ПЫЛЬНАЯ ЗЕБРА Перевод Д. Жукова
Дальше: КУШ Перевод Д. Жукова

ОПЕРАЦИЯ «ВОНЮЧКА»
Перевод Н. Евдокимовой

Я сидел на заднем крыльце своей лачуги, держал в правой руке бутылку, в левой — ружье и поджидал реактивный самолет, как вдруг за углом хижины подозрительно оживились собаки.
Я наспех отхлебнул из бутылки и неловко поднялся на ноги. Схватил метлу и обошел вокруг дома.
По тявканью я понял, что собаки загнали в угол скунса, а у скунсов и так от реактивных самолетов поджилки трясутся, нечего им докучать без нужды.
Я перешагнул через изгородь там, где она совсем завалилась, и выглянул из-за угла хижины. Уже смеркалось, но я разглядел, что три собаки кружат у зарослей сирени, а четвертая, судя по треску, продирается прямо сквозь кусты. Я знал, что, если сразу не положу этому конец, через минуту нечем будет дышать — скунс есть скунс.
Я хотел подобраться к собакам незаметно, но то и дело спотыкался о ржавые консервные банки и пустые бутылки и тут же дал себе слово, что утром расчищу весь двор. Я и раньше часто собирался, да как-то руки не доходили.
Я поднял такой шум, что все собаки удрали, кроме одной, — та завязла в кустах. Я хорошенько примерился и с удовольствием огрел ее метлой. Надо было видеть, как она оттуда выскочила, — тощая такая собака, шкура на ней обвисла, того и гляди, собака из нее выпрыгнет.
Собака взвыла, зарычала, вылетела, как пробка из бутылки, и метнулась мне прямо под ноги. Я пытался устоять, но наступил на пустую бутылку и постыдно шлепнулся на землю. Я так расшибся, что света божьего невзвидел, а потом никак не мог прийти в себя и подняться на ноги.
Пока я приходил в себя, из-под сиреневого куста вынырнул скунс и направился прямо ко мне. Я стал отгонять его, но он никак не отгонялся. Он завилял хвостом, словно встретил родную душу, подошел вплотную и с громким мурлыканьем стал о меня тереться.
Я и пальцем не двинул. Даже глазом не моргнул. Рассудил, что если я не шелохнусь, то скунс, может, и отстанет. Вот уже три года у меня под хижиной жили скунсы, и мы с ними отлично ладили, но никогда не были, что называется, на короткой ноге. Я их не трогал, они меня не трогали, и все были довольны.
А этой веселой зверюшке, как видно, втемяшилось в голову, что я ей друг. Может, скунса распирало от благодарности за то, что я отогнал собак.
Он обошел вокруг меня, потыкался мордой, потом вскарабкался ко мне на грудь и заглянул в лицо. И без устали мурлыкал с таким азартом, что весь дрожал.
Так он стоял на задних лапках, упершись мне в грудь передними, заглядывал мне в лицо и мурлыкал — то тихо, то громко, то быстро, то медленно. А сам навострил уши, будто ожидал, что я замурлычу в ответ, и все время дружелюбно вилял хвостом.
В конце концов я протянул руку (очень осторожно) и погладил скунса по голове, а он как будто не возражал. Так мы пролежали довольно долго — я его гладил, а он мурлыкал.
Потом я отважился стряхнуть его с себя.
После двух или трех неудачных попыток я кое-как поднялся с земли и пошел к крыльцу, а скунс тащился за мной по пятам.
Я опять сел на крыльцо, взял бутылку и как следует приложился к ней; это было самое умное, что можно сделать после стольких треволнений. А пока я пил из горлышка, из-за деревьев выскользнул реактивный самолет, свечкой взмыл над моим участком, и все кругом подпрыгнуло на метр-другой.
Я выронил бутылку и схватил ружье, но самолет скрылся из виду, прежде чем я успел взвести курок.
Я отложил ружье и как следует выругался.
Только позавчера я предупреждал полковника — и вовсе не в шутку, что, если реактивный самолет еще раз пролетит так низко над моей хижиной, я его обстреляю.
— Безобразие, — говорил я полковнику. — Человек строит себе хижину, живет тихо-мирно, ни к кому не пристает. Так нет, правительству непременно надо устроить воздушную базу именно в двух милях от его дома. Какой может быть мир и покой, когда чертовы реактивные самолеты чуть не цепляют за дымовую трубу?
Вообще-то полковник разговаривал со мной вежливо. Он напомнил мне, как необходимы нам воздушные базы, как наша жизнь зависит от самолетов, которые там размещены, и как он, полковник, старается наладить маршруты вылетов так, чтобы не тревожить мирное население окрестностей.
Я сказал, что реактивные самолеты вспугивают скунсов, и он не стал смеяться, а даже посочувствовал и вспомнил, как в Техасе еще малолеткой ставил на скунсов капканы. Я объяснил, что не промышляю ловлей скунсов, что я, можно сказать, живу с ними под одной крышей, что я к ним искренне привязан, по ночам не сплю и слушаю, как они шныряют взад и вперед под хижиной, а когда слышу это, то чувствую, что я не одинок, что делю свой кров с другими тварями божьими.
Но тем не менее он не обещал, что реактивные самолеты больше не будут сновать над моим жильем, и тут-то я пригрозил обстрелять первый же самолет, который увижу у себя над головой. Тогда полковник вытащил из письменного стола какую-то книгу и прочитал мне вслух, что стрельба по воздушным кораблям — дело незаконное. Но я ничуть не испугался!
И надо же такому случиться! Я сижу в засаде, мимо проходит реактивный самолет, а я прохлаждаюсь с бутылкой.
Я перестал ругаться, как только вспомнил о бутылке, и тут же услышал бульканье. Она закатилась под крыльцо, я не сразу нашел ее и чуть с ума не сошел, услышав, как она булькает.
Я лег на живот, дотянулся до того места под ступеньками, куда закатилась бутылка, и наконец поднял ее, но она уже добулькалась досуха. Я швырнул ее во двор и, вконец расстроенный, опустился на ступеньки.
Тут из темноты вынырнул скунс, взобрался вверх по ступенькам и уселся рядом со мной. Я протянул руку, погладил его, и он в ответ замурлыкал. Я перестал горевать о бутылке.
— А ты, право, занятный зверь, — сказал я. — Что-то я не слыхал, чтобы скунсы мурлыкали.
Так мы посидели с ним, и я рассказал ему обо всех своих неприятностях с реактивными самолетами, как рассказывает животным человек, когда ему не с кем поделиться, а порой и когда есть с кем.
Я его ни капельки не боялся и думал, как здорово, что наконец-то хоть один скунс со мной подружился. Интересно, теперь, когда лед, так сказать, сломан, может, какой-нибудь скунс переселится из подполья ко мне в комнату?
Затем я подумал: теперь будет о чем порассказать ребятам в кабачке. Но тут же понял, что, как бы я ни клялся и ни божился, никто не поверит ни единому моему слову. Вот я и решил прихватить с собой живое доказательство.
Я взял ласкового скунса на руки и сказал:
— Поехали. Надо показать тебя ребятам.
Я налетел на дерево и запутался в старой проволочной сетке, что валялась на дворе, но кое-как добрался до того места перед домом, где стояла моя Старушка Бетси.
Бетси не была ни самой новой, ни самой лучшей машиной в мире, но зато отличалась верностью, о которой любой мужчина может только мечтать. Мы с ней многое пережили вместе и понимали друг друга с полуслова. У нас было что-то вроде сделки: я мыл ее и кормил, а она доставляла меня куда надо и всегда привозила обратно. Ни один разумный человек не станет требовать большего от автомобиля.
Я похлопал Бетси по крылу и поздоровался с ней, уложил скунса на переднее сиденье и залез в машину сам.
Бетси никак не хотела заводиться. Она предпочитала остаться дома. Однако я потолковал с ней по-хорошему, наговорил ей всяких ласковых слов, и наконец, дрожа и фыркая, она завелась.
Я включил сцепление и вывел ее на шоссе.
— Только не разгоняйся, — сказал я ей. — Где-то на этом перегоне автоинспекция ловит злостных нарушителей, так что у нас могут быть неприятности.
Бетси медленно и плавно довезла меня до кабачка, я оставил ее на стоянке, взял скунса под мышку и вошел в зал.
За стойкой работал Чарли, а в зале было полно народу — Джонни Эшленд, Скелет Паттерсон, Джек О'Нийл и еще с полдюжины других.
Я опустил скунса на стойку, и он сразу же двинулся к ребятам, будто ему не терпелось с ними подружиться.
А они, как его увидели, так сразу нырнули под табуреты и столы. Чарли схватил бутылку за горлышко и попятился в угол.
— Эйса, — заорал он, — сейчас же убери эту пакость!
— Да ты не волнуйся, — сказал я, — этот клиент не скандальный.
— Скандальный или не скандальный, проваливай отсюда с ним вместе!
— Убери его ко всем чертям! — хором подхватили посетители.
Я на них здорово разозлился. Подумать только, так лезть в бутылку из-за ласкового скунса!
Все же я смекнул, что их не переспоришь, подхватил скунса на руки и отнес к Бетси. Я нашел куль из рогожки, сделал скунсу подстилку и велел сидеть на месте, никуда не отлучаться — мол, скоро вернусь.
Задержался я дольше, чем рассчитывал, потому что пришлось рассказывать все подробности, а ребята задавали каверзные вопросы и сыпали шуточками, но никто не дал мне заплатить за выпивку — все подносили наперебой.
Выйдя оттуда, я не сразу увидел Бетси, а увидев, не сразу подошел пришлось с трудом прокладывать к ней курс. Времени на это ушло порядком, но, поворачивая по ветру то на один галс, то на другой, я в конце концов подобрался к ней вплотную.
Я с трудом попал внутрь, потому что дверца открывалась не так, как обычно, а войдя, не мог отыскать ключ. Наконец я все-таки нашел его, но тут же уронил на пол, а когда нагнулся, то растянулся ничком на сиденье. Там было страшно удобно, и я решил, что вставать вовсе глупо. Переночую здесь, и дело с концом!
Пока я лежал, у Бетси завелся мотор. Ха! Бетси надулась и хочет вернуться домой самовольно. Вот какая у меня машина! Ну чем не жена?
Она дала задний ход, развернулась и направилась к шоссе. У самого шоссе остановилась, поглядела, нет ли там движения, и выехала на магистраль, направляясь прямехонько домой.
Я нисколько не тревожился. Знал, что могу положиться на Бетси. Мы с ней многое пережили вместе, и она была умницей, хотя прежде никогда не ходила домой самостоятельно.
Лежал я и удивлялся, как она раньше до этого не додумалась.
Нет на свете машины, которая ближе человеку, чем автомобиль. Человек начинает понимать свой автомобиль, а автомобиль приучается понимать человека, и со временем между ними возникает настоящая привязанность. Вот мне и показалось совершенно естественным, что настанет день, когда машине можно будет доверять точно так же, как лошади или собаке, и что хорошая машина должна быть такой же верной и преданной, как собака или лошадь.
Так я размышлял, и настроение у меня было отличное, а Бетси тем временем свернула с шоссе на проселок.
Но только мы остановились у моей лачуги, как позади раздался визг тормозов; я услышал, как открылась дверца чужого автомобиля и кто-то выпрыгнул на гравий.
Я попытался встать, но чуть замешкался, и этот кто-то рывком открыл дверцу, протянул руку, сгреб меня за шиворот и выволок из машины.
На неизвестном была форма государственного дорожного инспектора, второй инспектор стоял чуть подальше, а рядом с ним торчал полицейский автомобиль с красной мигалкой. Я просто диву дался, как это не заметил, что они за нами гонятся, но тут же вспомнил, что всю дорогу лежал пластом.
— Кто вел машину? — рявкнул тот фараон, что держал меня за шиворот.
Не успел я рта раскрыть, как второй фараон заглянул в Бетси и проворно отскочил шагов на десять.
— Слейд! — взвыл он. — Там внутри скунс!
— Не хочешь ли ты сказать, что скунс сидел за рулем? — осведомился Слейд.
Второй возразил:
— Скунс по крайней мере трезв.
— Оставьте-ка скунса в покое, — сказал я им. — Это мой друг. Он никому не причинил зла.
Я шарахнулся в сторону, рука Слейда выпустила мой воротник, и я метнулся к Бетси. Я ударился грудью о сиденье, вцепился в руль и попытался втиснуться внутрь.
Внезапно взревев, Бетси сама завелась, из-под ее колес вылетел гравий и пулеметной очередью ударил в полицейский автомобиль. Бетси устремилась вперед и, пробив изгородь, вырвалась на шоссе. Она со всего размаха врезалась в заросли сирени, я вывалился на ходу, а она понеслась дальше.
Я лежал, увязнув в кустах сирени, и следил, как Бетси выходит на большую дорогу. «Она старалась, как могла, — утешал я сам себя. — Она пыталась выручить меня, и не ее вина, что я не усидел за рулем. А теперь ей надо сматываться. И у нее это, видно, неплохо выходит. А ревет-то как словно внутри у нее двигатель от линкора».
Инспекторы вскочили в автомобиль и пустились в погоню, а я стал соображать, как бы выпутаться из сирени.
В конце концов я оттуда выбрался, подошел к парадному крыльцу хижины и уселся на ступеньках. Тут вспомнил про изгородь и решил, что чинить ее все равно не стоит — проще пустить на растопку.
За Бетси я не очень беспокоился. Я был уверен, что она не даст себя в обиду.
В этом-то я был прав, потому что немного погодя автоинспекторы вернулись и поставили свою машину на подъездной дорожке. Они заметили, что я сижу на ступеньках, и подошли ко мне.
— А где Бетси? — спросил я.
— Бетси? А фамилия? — ответил Слейд вопросом на вопрос.
— Бетси — это машина, — пояснил я.
Слейд выругался.
— Удрала. Идет с незажженными фарами, делает сто миль в час. Я не я, если она ни во что не врежется.
На это я только головой покачал.
— С Бетси ничего такого не случится. Она знает все дороги на пятьдесят миль в окружности.
Слейд решил, что я над ним просто насмехаюсь. Он схватил меня и, встряхнув для острастки, поднял на ноги.
— Ты за это ответишь. — Он толкнул меня к другому инспектору, а тот поймал меня на лету. — Кидай его на заднее сиденье, Эрни, и поехали.
Похоже было, что Эрни не так бесится, как Слейд. Он сказал:
— Сюда, папаша.
Втащив меня в машину, они больше не желали со мной знаться. Я ехал с Эрни на заднем сиденье, а Слейд сидел за рулем. Не проехали мы и мили, как я задремал.
Когда я проснулся, мы как раз въезжали на стоянку у полицейского управления. Я вылез из машины и хотел было пойти сам, но они подхватили меня с двух сторон и поволокли силком.
Мы вошли в помещение вроде кабинета, с письменным столом, стульями и скамьей. За столом сидел какой-то человек.
— Что там у вас? — спросил он.
— Будь я проклят, если сам знаю, — ответил Слейд, злой как черт. Боюсь, вы нам не поверите, капитан.
Эрни подвел меня к стулу и усадил.
— Пойду принесу тебе кофе, папаша. Нам надо с тобой потолковать. Желательно, чтобы ты протрезвел.
Я подумал, что с его стороны это очень мило.
Я вволю напился кофе, в глазах прояснилось, и все кругом перестало плясать и двоиться — я имею в виду мебель. Хуже было, когда я принялся соображать. То, что прежде само собой разумелось, теперь показалось очень странным. Например, как это Бетси сама отправилась домой.
В конце концов меня подвели к столу, и капитан засыпал меня вопросами о том, кто я такой, когда родился и где проживаю, но постепенно мы подошли к тому, что было у них на уме.
Я не стал ничего скрывать. Рассказал о реактивных самолетах, о скунсах и о своем разговоре с полковником. Рассказал о собаках, о ласковом скунсе и о том, как Бетси разобиделась и пошла домой самовольно.
— Скажите-ка, мистер Бейлз, — спросил капитан, — вы не механик? Я знаю, вы говорили, что работаете поденно и перебиваетесь случайным заработком. Но я хочу выяснить, может, вы со своей машиной что-нибудь намудрили?
— Капитан, — ответил я честно, — да я не знаю, с какого конца берутся за гаечный ключ.
— Вы, значит, никогда не работали над своей Бетси?
— Просто ухаживал за ней на совесть.
— А кто-нибудь еще над ней работал?
— Да я бы к ней никого и на пушечный выстрел не подпустил.
— В таком случае не можете ли вы объяснить, как это машина движется сама по себе?
— Нет, сэр. Но ведь Бетси умница…
— Вы точно помните, что не сидели за рулем?
— Конечно, нет. Мне казалось нормальным, что Бетси сама везет меня домой.
Капитан в сердцах швырнул на стол карандаш.
— Сдаюсь!
Он встал из-за стола.
— Пойду сварю еще кофе, — сказал он Слейду. — Может быть, у вас лучше получится.
— Еще одно, — обратился Эрни к Слейду, когда капитан хлопнул дверью. — Этот скунс…
— При чем тут скунс?
— Скунсы не виляют хвостом, — заявил Эрни. — И не мурлыкают.
— Этот скунс проделывал то и другое, — саркастически заметил Слейд. Это был особенный скунс. Не скунс, а диво — хвост колечком. Кстати, скунс действительно ни при чем. Его только прокатили.
— Не найдется ли у вас рюмашечки, а? — спросил я. Мне было здорово не по себе.
— Конечно, — ответил Эрни. Он подошел к шкафчику в углу и вынул оттуда бутылку.
Через окно я увидел, что восток начал светлеть. Скоро рассвет.
Зазвонил телефон. Слейд снял трубку.
Эрни подал мне знак, и я подошел к нему, вернее, к шкафчику. Эрни вручил мне бутылку.
— Только не увлекайся, папаша, — посоветовал он. — Ты ведь не хочешь снова перебрать, правда?
Я и не увлекался. Высосал стакана полтора, и все.
Слейд заорал:
— Эй!
— Что случилось? — спросил Эрни. Он отнял у меня бутылку — не то чтобы силой, но вроде того.
— Какой-то фермер обнаружил машину, — сказал Слейд. — Она обстреляла его собаку.
— Она… что собаку? — с запинкой переспросил Эрни.
— Так утверждает этот малый. Он выгнал коров. Было раннее утро. Он собирался на рыбалку и хотел заблаговременно сделать кое-что по хозяйству. В конце узкого тупичка, между тремя изгородями, он увидел машину и решил, что ее здесь бросили.
— А что там насчет стрельбы?
— Вот слушай. Собака подбежала к машине и облаяла ее. И вдруг из машины вырвалась большая искра. Пса сбило с ног. Он встал и давай удирать. Машина пустила вдогонку ему вторую искру. Угодила псу прямо в ногу. Этот малый говорит, что у пса вскочили волдыри.
Слейд взял курс на дверь.
— Ну, вы там, поторапливайтесь!
— Ты нам, может, понадобишься, папаша, — сказал Эрни.
Мы выбежали на улицу и прыгнули в машину.
— Где находится эта ферма? — спросил Эрни.
— Западнее воздушной базы, — ответил Слейд.
Фермер поджидал нас на лавочке у ворот скотного двора. Когда Слейд затормозил, он вскочил на ноги.
— Машина еще там, — доложил он. — Я с нее глаз не спускаю. Оттуда никто не выходил.
— А она не может оттуда выбраться другим путем?
— Никак. Кругом леса да поля. Это тупик.
Слейд удовлетворенно хмыкнул. Он отвел полицейскую машину к началу проулка и развернул ее, надежно перегородив проезд.
— Отсюда дойдем на своих двоих, — заявил он.
— Сразу за тем вон поворотом, — показал фермер.
Мы зашли за поворот и увидели, что там стоит Бетси.
— Это моя машина, — сказал я.
— Давайте рассредоточимся, — предложил Слейд. — С нее станется и нас обстрелять.
Он расстегнул кобуру пистолета.
— Не вздумайте палить по моей машине, — предупредил я, но он и бровью не повел.
Мы все четверо рассредоточились и стали подкрадываться к Бетси. Чудно было, что мы ведем себя, будто она нам враг и надо захватить ее врасплох.
Вид у нее был такой же, как всегда, — обыкновенная развалюшка дешевой марки, но очень умная и очень преданная. И я все вспоминал: куда она только меня не возила, а ведь всегда привозила домой.
И вдруг она нас атаковала. Стояла-то она носом к тупику, и ей пришлось дать задний ход, но это не помешало ей напасть на нас.
Она слегка подпрыгнула и покатила к нам полным ходом, с каждой секундой все увеличивая скорость, и я увидел, что Слейд выхватил пистолет.
Я выскочил на середину проулка и замахал руками. Не доверял я этому Слейду. Я боялся, что, если Бетси не подчинится, он изрешетит ее пулями.
А Бетси и не собиралась останавливаться. Она надвигалась на нас, и притом гораздо быстрее, чем положено такой старой колымаге.
— С дороги, кретин! — завопил Эрни. — Она тебя сшибет!
Я отскочил в сторону, но при этом не больно старался. Я подумал: «Если уж до того дошло, что Бетси хочет сшибить меня, то стоит ли тогда жить на свете?» Я споткнулся и растянулся ничком, но, падая, заметил, что Бетси оторвалась от земли, точно собиралась через меня перепрыгнуть. Я сразу смекнул, что уж мне-то ничего не угрожает — у Бетси и в мыслях не было наехать на меня.
А Бетси поплыла прямиком в небо; колеса у нее все еще крутились, будто она взбиралась задним ходом на невидимый крутой холм.
Я перевернулся на спину, сел и давай глядеть на нее, а поглядеть было на что, это уж поверьте. Она летела точь-в-точь как самолет. Я просто черт знает как гордился ею.
Слейд стоял разинув рот, опустив руку с пистолетом. Ему и в голову не пришло стрелять. Скорее всего, он вообще забыл, что у него есть пистолет.
Бетси взмыла над верхушками деревьев и вся засияла, засверкала под солнцем — двух недель не прошло с тех пор, как я ее драил, — и я подумал, до чего же это здорово, что она научилась летать.
Тут я увидел реактивный самолет и хотел крикнуть Бетси, чтоб побереглась, но во рту у меня пересохло, будто туда квасцов насыпали, — я онемел.
Наверное, все это длилось с секунду, но мне казалось, будто они летят уже целую вечность, — в небе повисла Бетси и повис самолет, и я знал, что катастрофы не миновать.
Потом по всему небу разлетелись куски металла, а реактивный самолет задымился и пошел на посадку влево, в сторону кукурузного поля.
Я сидел посреди дороги — руки-ноги стали прямо ватные — и глаз не сводил с кусков, которые еще недавно были моей Бетси. У меня на душе кошки скребли. Сердце кровью обливалось от такого зрелища.
Обломки машины с грохотом падали на землю, но один кусок спускался не так стремительно, как остальные. Он как будто планировал.
Я все следил за ним и недоумевал, с чего это он планирует, когда остальные куски давно упали, и вдруг заметил, что это крыло машины и что оно болтается вверх-вниз, словно тоже хочет упасть, но кто-то ему мешает.
Крыло спланировало на землю у опушки леса. Оно легко опустилось, покачалось и осело на бок. А когда оно оседало, из него что-то выскочило. Это «что-то» встряхнулось и вприпрыжку умчалось в лес.
Ласковый скунс!
К этому времени все метались как угорелые. Эрни бежал к фермерскому дому — звонить на воздушную базу насчет самолета, а Слейд с фермером мчались на кукурузное поле, где самолет пропахал в кукурузе такую межу, что там прошел бы и танковый дивизион.
Я встал и подошел к тому месту, где, как я приметил, упали куски. Кое-что я нашел — фару (даже стекло на ней не разбилось), искореженное и перекрученное колесо, металлическую решетку с радиатора. Я понимал, что это все без толку. Никто уж никогда не соберет Бетси заново.
И вот стоял я с куском хромированного металла в руке и думал о том, как славно мы с Бетси, бывало, проводили время, — как она возила меня в кабачок и терпеливо дожидалась, когда мне захочется домой, и как мы уезжали на рыбалку и вдвоем съедали там походный ужин, и как осенью подавались к северу охотиться на оленей.
Пока я там стоял, с кукурузного поля вернулись Слейд и фермер, а между ними плелся летчик. У него был очумелый вид, ноги подгибались, и он просто висел на своих спутниках. Глаза у него остекленели, язык заплетался.
Дойдя до проулка, они перестали поддерживать летчика, и тот тяжело опустился наземь.
— Какого черта, — только и спросил он, — неужто стали выпускать летающие автомобили?
Никто ему не ответил. Зато Слейд накинулся на меня:
— Эй, папаша! Оставь в покое обломки! Не смей к ним прикасаться!
— У меня есть полное право к ним прикасаться, — возразил я. — Это моя машина.
— Ничего не трогай! Здесь что-то нечисто. Эта рухлядь, возможно, покажет, в чем дело, если к ней никто не сунется раньше времени.
Бросил я решетку от радиатора и вернулся в проулок.
Мы все четверо расселись рядком и стали ждать. Летчик, видимо, пришел в себя. Ему рассекло кожу над глазом, и на лице запеклась кровь, но в общем-то он был целехонек. Даже попросил сигарету, и Слейд дал ему закурить и поднес огонек.
Мы услышали, как в начале проулка Эрни задним ходом вывел полицейскую машину из тупичка. Вскорости он подошел к нам.
— Сейчас будут.
Он сел рядом с нами. О том, что произошло, мы и словом не обмолвились. По-моему, все боялись об этом говорить.
Не прошло и четверти часа, как нагрянула вся воздушная база. Сначала появилась санитарная машина; туда погрузили летчика, и она отъехала, вздымая клубы пыли.
Вслед за санитарной машиной подъехали пожарные, а за ними — джип с самим полковником. За полковничьим потянулись другие джипы и три-четыре грузовика, и все машины были битком набиты солдатами. Мы и глазом моргнуть не успели, как они наводнили всю округу.
Полковник сразу побагровел, — видно, расстроился. Оно и понятно. Где это видано, чтобы самолет в воздухе налетал на автомобиль?
Громко топая, полковник подошел к Слейду и наорал на него, а Слейд в ответ тоже заорал, и я удивился, с чего это они так взъелись друг на дружку, но оказалось — ничего подобного. Просто такие уж у них голоса, когда они волновались.
Кругом все бегали и суетились и тоже орали, но это продолжалось недолго. Прежде чем полковник и Слейд перестали шуметь, набежало полным-полно солдат и инициатива перешла к военно-воздушным силам.
Окончив разговор со Слейдом, полковник подошел ко мне.
— Итак, машина была ваша, — сказал он таким тоном, будто я во всем виноват.
— Да, моя, и я стребую с вас убытки по суду. Машина была первый сорт.
Полковник вперился в меня так, словно хотел убить на месте, и вдруг узнал.
— Постойте-ка, — сказал он. — Это не вы у меня на днях были?
— Точно. Я еще рассказывал вам о своих скунсах. Один из них как раз сидел сейчас в Старушке Бетси.
— Валяйте дальше, приятель, — сказал полковник. — До меня что-то туго доходит. Только не травите.
— Старушка Бетси — это машина, — объяснил я, — и в ней сидел скунс. Когда в нее врезался ваш самолет, скунс приземлился на крыле от машины.
— Вы хотите сказать, что скунс… крыло… что…
— Он вроде бы спланировал, — докончил я.
— Капрал, — обратился полковник к Слейду, — что там у него на счету?
— Да только езда в пьяном виде, — ответил Слейд. — Пустяки.
— Я хотел бы взять его с собой на базу.
— Буду вам очень признателен, — неуверенным голосом ответил Слейд.
— В таком случае пошли, — сказал полковник, и я проследовал за ним к джипу.
Мы расположились на заднем сиденье, а машину вел солдат — шпарил как на пожар. Мы с полковником особенно не разговаривали. Мы только зубы стискивали и надеялись, что доберемся живыми. Так, по крайней мере, было со мной.
Там, на базе, полковник сел за свой письменный стол, кивком приказал мне занять кресло. Потом откинулся на спинку стула и давай меня изучать. Счастье, что ничего плохого я не сделал, иначе под его взглядом я бы, пожалуй, не выдержал и раскололся.
— Вы тут много чего наговорили, — начал полковник. — Устраивайтесь-ка поудобнее и расскажите все с самого начала, не пропуская ни единой мелочи.
Я стал рассказывать ему все как есть и пустился во всякие подробности, чтобы втолковать ему мою точку зрения, а он ничего, не перебивал, только сидел и слушал. Ни разу еще мне не попадался такой хороший слушатель.
Когда я выложил все до конца, он нашарил на столе блокнот и карандаш.
— Давайте-ка зафиксируем основные выводы, — сказал он. — Вы утверждаете, что раньше машина никогда не совершала самовольных действий?
— Насколько я знаю, не совершала, — ответил я как на духу. — Но, конечно, она могла тренироваться в мое отсутствие.
— И никогда до сих пор не летала?
Я покачал головой.
— А когда она стала проделывать то и другое, в ней находился этот ваш скунс?
— Совершенно верно.
— И вы утверждаете, что после катастрофы скунс спланировал, сидя на крыле машины?
— Крыло перевернулось, а скунс убежал в лес.
— Вам не кажется странным, что крыло планировало, тогда как остальные обломки просто грохнулись оземь?
Я согласился, что это и вправду чудно.
— Теперь о скунсе. Вы утверждаете, что он мурлыкал?
— Еще как! Любо-дорого было слушать!
— И вилял хвостом?
— Прямо как собака.
Полковник отодвинул блокнот и откинулся на спинку стула. Он сложил руки на груди, точно обнял себя за плечи.
— По личному опыту, накопленному в детстве при ловле скунсов в капканы, могу вам сообщить, что скунсы не мурлыкают и никогда не виляют хвостом.
— Я знаю, что у вас на уме, — объявил я, озлившись, — но не так уж я был пьян. Я сделал глоток-другой, чтобы скоротать время, покуда появится самолет. Но я видел скунса своими глазами, знаю, что это был именно скунс, и помню, как он мурлыкал. Ласковый был, будто я ему понравился, и он…
— Ну ладно, — сказал полковник. — Ладно.
Сидели мы и смотрели друг на друга. Ни с того, ни с сего он ухмыльнулся.
— А знаете, — сказал он, — я вдруг понял, что мне нужен адъютант.
— Желающих нет, — ответил я упрямо. — Вы меня и на четверть мили не подтащите к реактивному самолету. Хоть вяжите по рукам и по ногам.
— Вольнонаемный адъютант. Триста долларов в месяц и полное обеспечение.
— Всю жизнь мечтал толкаться среди военных.
— И выпивки сколько влезет.
— Где надо расписаться? — спросил я.
Вот так-то я и стал адъютантом полковника.
Я подумал, что у него шарики за ролики заехали, да и сейчас так думаю. Для него все сложилось бы куда лучше, если бы он тогда же вышел в отставку. Но он носился со своей идеей и был из числа тех азартных дураков, что играют ва-банк.
Мы с ним уживались как нельзя лучше, но временами кое в чем расходились. Началось все с дурацкого требования, чтобы я не отлучался с базы. Я устроил скандал, но полковник уперся.
— Ты выйдешь за ворота, распустишь слюни и начнешь трепаться, твердил он. — А мне надо, чтобы ты прикусил язык и держал его за зубами. Как по-твоему, для чего я тебя взял на службу?
Жилось мне не так уж плохо. Забот и в помине не было. Просто пальцем не шевелил — никакой работы с меня никто не спрашивал. Жратва была сносная, комнату с постелью мне дали, и полковник сдержал слово насчет выпивки.
Несколько суток я полковника вовсе не видел. В один прекрасный день забежал к нему поздороваться. Только я на порог, как входит сержант с пачкой бумаг в руке. И будто сам не свой.
— Вот рапорт о том автомобиле, сэр, — доложил он.
Полковник взял бумаги и перевернул несколько листов.
— Сержант, я ничего не понимаю.
— И я тоже, сэр.
— Ну вот это, например, что? — спросил полковник и ткнул пальцем.
— Вычислительное устройство, сэр.
— В автомобилях не бывает вычислительных устройств.
— Вот именно, сэр, то же и я говорю. Но мы нашли место, где оно было укреплено на моторе.
— Укреплено? Приварено?
— Ну не совсем приварено. Оно вроде бы стало частью мотора. Как будто их отлили вместе. Там не было никаких следов сварки.
— А вы уверены, что это вычислительное устройство?
— Так утверждает Коннели, сэр. Он на вычислительных машинах собаку съел. Однако таких он еще не видывал. Он говорит, что это устройство работает по совершенно иному принципу. И полагает, что он очень толковый. Принцип этот, он говорит…
— Продолжайте! — гаркнул полковник.
— Он говорит, что по мощности это устройство в тысячу раз превосходит лучшие наши вычислительные машины. Он говорит, будто, даже не обладая буйной фантазией, можно назвать это устройство разумным.
— Что вы понимаете под словом «разумный»?
— Вот Коннели уверяет, что такая штука, возможно, умеет самостоятельно мыслить.
— О господи! — только и выговорил полковник.
Он посидел с минуту, словно о чем-то задумался. Потом перевернул страницу и ткнул в другое место.
— А это другой блок, сэр, — сказал сержант. — Чертеж блока. Что за блок — не известно.
— Не известно!
— Мы никогда ничего подобного не видели, сэр. Мы понятия не имеем, какое у него назначение. Он был связан с трансмиссией, сэр.
— А это?
— Результаты химического анализа бензина. С бензином что-то странное, сэр. Мы нашли бак, весь искореженный и на себя не похожий, но там еще оставался бензин. Он не…
— Но с какой стати вам вздумалось делать анализ?
— Да ведь это не бензин, сэр. Это что-то другое. Раньше был бензин, но он изменился, сэр.
— У вас все, сержант?
Сержанту, как я видел, становилось жарко.
— Нет, сэр, есть еще кое-что. В рапорте все изложено, сэр. Нам удалось найти большую часть обломков, сэр. Отсутствуют лишь несколько мелких деталей. В настоящее время мы работаем над сборкой.
— Сборкой…
— Может, вернее назвать это склейкой, сэр…
— Машина не будет ходить?
— Навряд ли, сэр. Ее здорово покалечило. Но если бы ее удалось собрать целиком, это был бы лучший автомобиль в мире. Судя по спидометру, машина прошла 80.000 миль, но ее состояние такое, будто она только вчера с завода. К тому же она сделана из таких сплавов, что мы просто диву даемся.
Сержант помолчал.
— Осмелюсь доложить, сэр, тут дело нечисто.
— Да, да, — сказал полковник. — Вы свободны, сержант. Еще как нечисто!
Сержант повернулся кругом.
— Минуточку, — окликнул его полковник.
— Есть, сэр.
— Мне очень жаль, сержант, но вам и всему подразделению, прикомандированному к машине, не разрешается покидать территорию базы. Я не могу допустить утечки информации. Сообщите своим людям. Если кто-нибудь пикнет, я с ним живо расправлюсь.
— Есть, сэр, — сказал сержант и вежливо козырнул, но вид у него был такой, словно он сейчас полковнику глотку перережет.
Когда сержант вышел, полковник сказал мне:
— Эйса, если ты что-то знаешь и молчишь, а потом это выплывет наружу и я окажусь в дураках, то я сверну твою тощую шею.
— Чтоб мне провалиться, — сказал я.
Он как-то чудно на меня посмотрел.
— Тебе известно, что это за скунс?
Я покачал головой.
— Это вовсе не скунс, — сказал он. — И мы обязаны выяснить, кто же это.
— Но ведь его здесь нет. Он убежал в лес.
— Его можно поймать.
— Это мы-то вдвоем?
— Зачем вдвоем? На базе две тысячи солдат.
— Но…
— Ты думаешь, им не очень-то по вкусу ловить скунса?
— Примерно так. Может, они и пойдут в лес, но сделают все, чтобы не найти скунса, ни за что не станут ловить.
— Станут как миленькие, если пообещать вознаграждение. Пять тысяч долларов.
Я посмотрел на него так, словно он окончательно спятил.
— Поверь, — сказал полковник, — он того стоит. Всех этих денег, до последнего цента.
Я же говорю, свихнулся человек.
В облаву на скунса я не пошел. Я знал, как мало шансов найти его. К этому времени он мог выбраться за пределы штата или залезть в такую нору, где его и днем с огнем не сыщешь.
Да и ни к чему мне было пять тысяч долларов. Я получал хороший оклад и пил вволю.
На другой день я зашел к полковнику покалякать. У него был крупный разговор с военным врачом.
— Вы обязаны отменить свой приказ! — разорялся костоправ.
— Не могу я его отменить! — орал полковник. — Мне необходимо это животное!
— Вы когда-нибудь видели, чтобы скунсов ловили голыми руками?
— Нет, никогда.
— У меня уже одиннадцать штук, — сказал костоправ. — Больше я не потерплю.
— Капитан, — ответил полковник, — прежде чем все это кончится, у вас будет гораздо больше одиннадцати скунсов.
— Значит, вы не отмените приказ, сэр?
— Нет.
— В таком случае я сам прекращу это безобразие!
— Капитан! — свирепо произнес полковник.
— Вы невменяемы, — заявил костоправ. — Никакой военный трибунал…
— Капитан!
Но капитан ничего не ответил. Он повернулся кругом и вышел.
Полковник взглянул на меня.
— Иной раз приходится тяжко, — сказал он.
Я понял, что надо срочно найти этого скунса, иначе полковника смешают с грязью.
— А все-таки я в толк не возьму, — сказал я, — на кой черт вам сдался этот зверь. Обыкновенный скунс, разве что мурлыкать умеет.
Полковник уселся за стол и стиснул голову руками.
— О господи! — простонал он. — До чего же тупы люди!
— Это-то да, — не отставал я, — но все-таки непонятно…
— Сам посуди, — сказал полковник. — Кто-то копался в твоей машине. Ты утверждаешь, что это не твоя работа. Ты утверждаешь, что не подпустил бы к машине никого другого. Ребята, которые исследовали обломки, заявляют, что в машине есть такие премудрые устройства, до каких у нас еще никто не додумался.
— Если вы думаете, что этот скунс…
Полковник трахнул кулаком по столу.
— Да какой там скунс! Нечто, похожее на скунса! Нечто, смыслящее в машинах побольше твоего, моего, да и вообще больше, чем будет когда-нибудь смыслить человек!
— Но у него и рук-то нет. Как, по-вашему, мог он сотворить то, что вы думаете?
Но он не успел мне ответить.
С треском распахнулась дверь, и ввалились двое солдат из караулки. Им было не до того, чтобы приветствовать полковника по всей форме.
— Господин полковник, — сказал один из них, переводя дух. — Господин полковник, нашли. Даже не пришлось его ловить. Мы свистнули, и он пошел за нами следом.
За ними, виляя хвостом и мурлыча, вошел скунс. Он сразу подбежал ко мне и стал тереться о мои ноги. Когда я наклонился и взял его на руки, он замурлыкал так громко, что я побоялся, не взорвется ли.
— Он самый? — спросил меня полковник.
— Он и есть, — подтвердил я.
Полковник схватил телефонную трубку.
— Соедините меня с Вашингтоном! Пентагон! Мне нужен генерал Сандерс!
И махнул нам рукой.
— Вон отсюда!
— Но, господин полковник, вознаграждение…
— Получите! А теперь убирайтесь!
Вид у него был, как у человека, которому только сейчас объявили, что его не расстреляют на рассвете.
Мы повернулись через правое плечо и вышли из кабинета.
У двери с винтовками в руках топтались четыре субъекта устрашающего вида, типичные техасские гангстеры.
— Ты на нас не обращай внимания, друг, — сказал мне один из них. — Мы всего-навсего твои телохранители.
Это и вправду были мои телохранители. Ни на шаг от меня не отставали — куда я, туда и они. И с нами ходил скунс. Поэтому они ко мне и прилипли. Я-то им был до лампочки. Это скунса надо было охранять.
А скунс привязался ко мне — клещами не оторвешь. Он шел за мной по пятам и шмыгал у меня между ботинками, но по большей части ему хотелось, чтобы я таскал его на руках или сажал себе на плечо. И он все время мурлыкал. То ли смекнул, что я ему настоящий друг, то ли считал меня простофилей.
Жить стало трудновато. Скунс спал вместе со мной, и в моей комнате ночевали все четыре охранника. В отхожее место я шел со скунсом и одним охранником, а остальные трое околачивались поблизости. Я ни на миг не оставался один. Я говорил, что это непорядочно. Я говорил, что это неконституционно. Ничего не помогало. Деться было некуда. Охранников было двенадцать штук, и работали они в три смены, по восемь часов каждая.
Несколько дней я не видел полковника и подумал, что это странно: раньше он себе места не мог найти, пока не заполучит скунса, а теперь ему до скунса и дела нет.
А я тем временем пораскинул умом насчет того, что говорил полковник о скунсе: будто это и не скунс вовсе, а существо, по виду схожее со скунсом, и будто оно знает о чем-то побольше нашего. И чем дольше я об этом думал, тем больше верил в то, что полковник, пожалуй, прав. Но все-таки казалось невероятным, чтобы какая-то безрукая тварь разбиралась в машинах, не говоря уж о том, чтобы мудрить с ними.
Но тут я вспомнил, как мы с Бетси всегда понимали друг друга, и, более того, представил себе, что человек и машина сближаются настолько, что могут друг с другом беседовать, и тогда человек, даже безрукий, может помочь машине улучшиться. И хоть, когда говоришь это вслух, получается что-то вроде нелепицы, но в глубине души мне казалось, что так и должно быть, и как-то тепло становилось при мысли о том, что человек и машина могут стать закадычными друзьями.
Если на то пошло, не такая уж это нелепость.
Быть может, говорил я себе, когда зашел в кабачок и оставил скунса в машине, то скунс оглядел ее и пожалел эту старую колымагу, как мы с вами пожалели бы бездомную кошку или больную собаку. И, может быть, скунс тут же, на месте, решил починить ее, как умеет; с него сталось бы и металлом разжиться где-нибудь, где не скоро хватятся, чтобы смастерить вычислитель и все эти хитроумные штучки.
Кто его знает, может, до него не доходило, хоть тресни, как это их не было в машине с самого начала. Может, он считал, что машина без этих штучек вообще не машина. А скорее всего, подумал, что Бетси неисправна.
Охранники прозвали скунса Вонючкой, и это были враки, потому что от него ничуть не пахло — редко я встречал таких спокойных и воспитанных зверей. Я сказал охранникам, что это несправедливо, но они только ржали надо мной, и вскорости об этой кличке прознала вся база, и, куда бы мы ни шли, отовсюду нам кричали: «Эй, Вонючка!» Скунс, как видно, ничего не имел против, и я тоже в мыслях стал называть его Вонючкой.
Так я сам додумался, что Вонючка мог починить Бетси и почему он ее чинил. Но одного я никак не уразумел — откуда он вообще взялся? Думал я, думал, но так ничего и не надумал, кроме каких-то глупостей, и даже сам решил, что это уж слишком.
Разок-другой я заходил к полковнику, но сержанты и лейтенанты гнали меня в три шеи и мы с ним так и не повидались. Я обиделся и решил туда больше не соваться, пока он меня не позовет.
В один прекрасный день он меня позвал. Прихожу я и вижу: у него в кабинете полным-полно важных шишек. Полковник как раз переговаривался с каким-то старым, седым, свирепым старикашкой, у него был нос крючком, зубастая пасть и звезды на погонах.
— Генерал, — обратился к старикашке полковник, — разрешите представить вам ближайшего друга Вонючки.
Генерал подал мне руку. Вонючка помурлыкал ему, сидя на моем плече.
Генерал хорошенько вгляделся в Вонючку.
— Полковник, — сказал он, — от души надеюсь, что вы не заблуждаетесь. В противном случае, если когда-нибудь дойдет до огласки, военно-воздушные силы погибли. Армия и флот будут потешаться над нами еще десятки лет, да и конгресс нам никогда не простит такого розыгрыша.
Полковник судорожно глотнул:
— Уверяю вас, сэр, я не заблуждаюсь.
— Не знаю, как это я дал себя уговорить, — разворчался генерал. Более сумасбродный план и представить себе невозможно.
Он еще раз поглядел на Вонючку.
— По-моему, скунс как скунс, — заметил генерал.
Полковник представил меня группе других полковников и куче майоров, а с капитанами, если они там вообще были, возиться не стал, и все жали мне руку, а Вонючка им мурлыкал — получалось очень уютно.
Один из полковников подхватил Вонючку на руки, но тот стал отчаянно брыкаться и все рвался ко мне.
Генерал сказал:
— Кажется, он предпочитает именно ваше общество.
— Он мой друг, — объяснил я.
После ленча полковник с генералом зашли за мной и Вонючкой и все мы отправились в ангар. Там навели порядок, и в ангаре стоял только один самолет, из новейших реактивных. Нас поджидала целая толпа — были и военные, но больше все спецы в гражданской одежде или в грубых бумажных комбинезонах. Некоторые держали в руках инструменты — так я считаю, — хотя я эдаких диковин сроду не видывал. И всюду были понаставлены какие-то аппараты.
— А теперь, Эйса, — сказал полковник, — сядь в этот реактивный самолет вместе с Вонючкой.
— А чего там делать? — спросил я.
— Да просто посиди. Но только ничего не трогай. Иначе ты нам все испортишь.
Мне показалось, что дело тут нечисто, и я заколебался.
— Не бойтесь, — успокоил меня генерал. — Вам ничего не грозит. Входите смелей и усаживайтесь.
Так я и сделал, и получилось вовсе глупо. Я вскарабкался туда, где полагается сидеть пилоту, и уселся в его кресло; ну и местечко! Повсюду торчала всякая чертовщина, какие-то приборы и невиданные штучки. Я не смел шелохнуться, до того боялся их задеть — бог его знает, что бы могло стрястись.
Вошел я, значит, уселся и некоторое время развлекался тем, что глазел на все эти диковины и гадал, для чего они служат, но почти ни разу не угадал.
В конце концов я осмотрел все в сотый раз и стал ломать себе голову, чем бы еще заняться, а делать было нечего, скучища смертная. Но тут я вспомнил, сколько денег заколачиваю, сколько даровой выпивки получаю, и подумал, что ради всего этого можно просидеть любое кресло.
А Вонючка вообще не обратил ни на что внимания. Он пристроился у меня на коленях и заснул — так мне, во всяком случае, казалось. Он-то себя не утруждал, это уж точно. Лишь время от времени приоткрывал один глаз или поводил ухом, только и всего.
Поначалу я об этом не думал, но, когда посидел там час или около того, до меня вдруг дошло, зачем они затащили нас с Вонючкой в самолет. Они надеются, подумал я, что, если посадят в самолет Вонючку, он и этот самолет пожалеет и проделает с ним такую же штуку, как с Бетси. Но если они так полагают, то наверняка останутся в дураках: ведь Вонючка решительно ничего не стал делать, только свернулся клубочком и заснул.
Мы просидели несколько часов, а потом нам сказали, что можно вылезать.
Тут-то и закрутилась операция «Вонючка». Так они называли всю эту бодягу. Просто умора, каких только названий не выдумает военная авиация!
Это тянулось несколько дней. Утром мы с Вонючкой вставали, несколько часов сидели в самолете, делали перерыв на обед и возвращались еще на несколько часов. Вонючка как будто не возражал. Ему было все равно, где сидеть. Он только и делал, что сворачивался клубочком у меня на коленях, и через пять минут уже дремал.
Насколько я мог судить, дело не двигалось ни на шаг, но с каждым днем генерал, полковник и спецы, что наводняли ангар, распалялись все больше и больше. Видно было, что им до смерти охота почесать языки, но они сдерживались.
Очевидно, работа не кончалась и после того, как мы с Вонючкой уходили. Каждый вечер в ангаре горел свет, спецы вкалывали вовсю, а вокруг них охраны было видимо-невидимо.
В один прекрасный день тот реактивный самолет, в котором мы сидели, выкатили из ангара, вместо него поставили другой, и все повторилось снова-здорово. Опять ничего не произошло. Однако атмосфера в этом ангаре до того накалилась, что, казалось, все вот-вот вспыхнет.
Ума не приложу, что там такое творилось.
Постепенно это состояние напряженности передалось всей базе, и началось что-то совершенно невероятное. Вам и во сне не снилась воинская часть, которая бы так проворно пошевеливалась. Приехала бригада строителей и давай строить новые корпуса, а как только они были готовы, там разместили какие-то машины. Приезжали все новые и новые люди, и очень скоро база превратилась в растревоженный муравейник.
Однажды я вышел погулять (а охранники тащились рядом) и увидел такое, что аж глаза выпучил. Всю базу обносили четырехметровым забором, увенчанным колючей проволокой. А по эту сторону забора было столько охранников, что они чуть не наступали друг другу на пятки.
Вернулся я с прогулки перепуганный, потому что, судя по всему, меня силком втянули в какое-то чересчур сложное и темное дело.
До сих пор я полагал, что речь идет только о полковнике, который слишком выслуживался перед начальством и теперь никак это не расхлебает. Все время я очень жалел полковника: ведь генерал, судя по его роже, был из тех типов, что позволяют водить себя за нос лишь до поры до времени, а потом раз — и к ногтю.
Примерно в то же время посреди одной из взлетных полос стали рыть огромный котлован. Как-то раз я подошел взглянуть на него и только диву дался. Была хорошая, ровная взлетная полоса, стоила больших денег, а теперь в ней роют яму — не иначе как хотят сделать бассейн для плавания. Я порасспросил кое-кого, но люди, к которым я обращался, то ли сами ничего не знали, то ли знали, да помалкивали.
А мы с Вонючкой все сидели в самолетах. Теперь это был шестой по счету. Но ничто не менялось. Я сидел и скучал до одури, а Вонючка не унывал.
Как-то вечером полковник передал через сержанта, что хочет меня видеть.
Я вошел, сел и посадил Вонючку на письменный стол. Он разлегся на полированной крышке и стал переводить глаза с меня на полковника.
— Эйса, — сказал полковник, — по-моему, все идет хорошо.
— Вы хотите сказать, что добились своего?
— Мы добились неоспоримого преимущества в воздухе. Теперь мы опередили остальные страны на добрый десяток лет, если не на все сто, — в зависимости от того, насколько нам удастся все освоить. Теперь нас никому не догнать.
— Но ведь Вонючка только и делал, что спал!
— Он только и делал, — сказал полковник, — что реконструировал каждый самолет. В ряде случаев он применял совершенно непонятные принципы, но голову даю на отсечение, немного погодя мы их поймем. А в других случаях изменения были так просты и так очевидны, что просто удивительно, как это мы сами до них не додумались.
— Полковник, а кто такой Вонючка?
— Не знаю, — ответил он.
— Вы же что-то подозреваете.
— Безусловно. Но это только подозрение, не более. Мне страшно даже подумать об этом.
— Меня не так-то легко застращать.
— Ну что же, в таком случае… Вонючка не похож ни на что земное. Мне кажется, он с другой планеты, а может быть, даже из другой звездной системы. По-моему, он совершил к нам космический перелет. Как и зачем, не имею представления. Возможно, звездолет потерпел аварию, а Вонючка сел в спасательную ракету и прилетел на Землю.
— Но если у него была ракета…
— Мы прочесали каждый квадратный метр на много миль в окружности.
— И ничего не нашли?
— Ничего, — сказал полковник.
Переварить такую идею было трудновато, но я с этим справился. Затем я подумал о другом.
— Полковник, — сказал я, — по вашим словам, Вонючка починил самолеты, и они стали даже лучше новых. Как же он мог это сделать, когда у него нет рук и он только спал и ни до чего ни разу не дотронулся?
— А как по-твоему? — спросил полковник. — Я выслушал уйму догадок. Из них только одна не совсем лишена смысла, да и то с натяжкой, — это телекинез.
Ну и словечко!
— А что это значит, полковник?
Этим словечком я собрался ошарашить ребят в кабачке, если когда-нибудь попаду туда снова, и хотел употребить его кстати.
— Передвижение предметов усилием мысли, — объяснил полковник.
— Да ведь он ничего не передвигал, — возразил я. — Все новые устройства в Бетси и в самолетах взялись прямо изнутри, никто ничего не вставлял.
— При телекинезе и это возможно.
Я задумчиво покачал головой.
— А мне все иначе мыслится.
— Валяй, — вздохнул полковник. — Послушаем и твою теорию. Не понимаю, с какой стати ты должен быть исключением.
— По-моему, у Вонючки, если можно так выразиться, легкая рука на машины, — сказал я. — Знаете, как у некоторых людей бывает легкая рука на растения, а вот у него…
Полковник одарил меня долгим жестким взглядом из-под нахмуренных бровей, потом медленно склонил голову.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Новые узлы и детали никто не вставлял и не переставлял. Они наросли.
— Что-то в этом роде. Может быть, он умеет оживлять машины и все улучшает их, отращивая детали, чтобы машины стали счастливее и повысили свой КПД.
— В твоем изложении это звучит глупо, — проворчал полковник, — но вообще-то здесь намного больше смысла, чем во всех прочих рассуждениях. Человек работает с машинами — я говорю о настоящих машинах — всего лишь лет сто, от силы двести. Если поработать с ними десять тысяч или миллион лет, это покажется не таким уж глупым.
Мы долго молчали, уже наступили сумерки, а мы оба все думали, и, наверное, об одном и том же. Думали о черной бездне, лежащей за пределами Земли, и о том, как Вонючка пересекал эту бездну. Пытаясь представить себе, из какого мира он прибыл, почему расстался со своим миром и что случилось с ним в черной бездне, что вынудило искать убежища на Земле.
И оба, наверное, думали о том, какая ирония судьбы занесла его на планету, где он похож на зверька, от которого все норовят держаться подальше.
— Чего я никак не пойму, — нарушил молчание полковник, — так это зачем ему такие хлопоты? Почему он это делает ради нас?
— Он это делает не ради нас, а ради самолетов, — ответил я. — Он их жалеет.
Дверь распахнулась, и, громко топая, вошел генерал. Он торжествовал. В комнате сгустилась тьма, и вряд ли он меня увидел.
— Разрешение получено! — радостно объявил он. — Корабль прибудет завтра. Пентагон не возражает.
— Генерал, — сказал полковник, — мы чересчур торопим события. Пора заложить какие-то основы для понимания самой сути. Мы ухватили то, что лежало на поверхности. Мы использовали этого зверька на всю катушку. Мы получили колоссальную информацию…
— Но не ту, что нам нужна! — рявкнул генерал. — До сих пор мы занимались опытами. А вот информации по А-кораблю у нас нет. Вот что необходимо нам в первую очередь.
— Точно так же нам необходимо понять это существо. Понять, каким образом оно все делает. Если бы с ним можно было побеседовать…
— Побеседовать! — генерал совсем взбесился.
— Да, побеседовать! — не испугался полковник. — Скунс все время мурлыкает. Может быть, это способ общения. Нашедшие его солдаты только свистнули, и он пошел за ними. Это было общение. Будь у нас хоть капля терпения…
— У нас нет времени на такую роскошь, как терпение, полковник.
— Генерал, нельзя же так — просто выжать его досуха. Он сделал для нас очень много. Отплатим же ему хоть чем-нибудь. Ведь он-то проявляет необычайное терпение — ждет, пока мы установим с ним контакт, и надеется, что когда-нибудь мы признаем в нем разумное существо!
Они орали друг на друга, и полковник, должно быть, позабыл о моем присутствии. Мне стало неудобно. Я протянул Вонючке руки, он прыгнул прямо ко мне. На цыпочках я прокрался через весь кабинет и незаметно вышел.
В ту ночь я лежал в постели, а Вонючка свернулся клубком поверх одеяла у меня в ногах. В комнате сидели четыре охранника, тихие, как настороженные мыши.
Я поразмыслил над тем, что сказал генералу полковник, и сердце мое потянулось к Вонючке. Я вообразил, как было бы ужасно, если бы человека вдруг выкинули в мир скунсов, которым плевать на него, — им интересно разве только то, что он умеет рыть самые глубокие и гладкие норы, какие приходилось видеть скунсам, и делает это быстро. И вот человек должен вырыть столько нор, что скунсам некогда постараться понять этого человека, потолковать с ним или выручить его.
Лежал я, жалел Вонючку и убивался, что ничем не могу ему помочь. Тогда он полез ко мне по одеялу, забрался под простыню, я высвободил руку и крепко прижал его к себе, а он мне тихонько замурлыкал. Так мы с ним и заснули.
На другой день появился А-корабль, последний из трех изготовленных, но все еще экспериментальный. На вид это было просто чудище, и мы стояли на порядочном расстоянии от цепи охранников и смотрели, как он, лихо маневрируя, садится торцом в заполненный водой котлован.
По трапу спустился экипаж корабля — свора наглых юнцов. За ними подъехала моторка.
Наутро мы отправились к кораблю. Я сидел в моторке вместе с генералом и полковником, и, пока лодка качалась у трапа, они опять успели разойтись во мнениях.
— Я по-прежнему считаю, что это рискованно, генерал, — сказал полковник. — Одно дело — баловаться с реактивными самолетами, совершенно другое — атомный корабль. Если Вонючке вздумается мудрить с реактором…
Не разжимая губ, генерал процедил:
— Приходится идти на риск.
Полковник пожал плечами и полез вверх по трапу. Генерал подал мне знак, и я тоже полез, а Вонючка сидел у меня на плече. За нами последовал генерал.
Раньше мы с Вонючкой сидели в самолетах вдвоем, но тут на борту оказалась еще бригада техников. Места хватало, а они ведь только так и могли выяснить, что делает Вонючка в часы своей работы. Как дошло до А-корабля, так им приспичило выяснить все доподлинно.
Я уселся в кресло пилота. Вонючка примостился у меня на коленях. Полковник побыл с нами, но вскоре ушел, и мы остались вдвоем.
Я нервничал. То, что полковник говорил генералу, показалось мне дельным. Но день прошел, ничего не случилось, и я стал склоняться к мысли, что полковник ошибся.
Так продолжалось четыре дня, и я притерпелся. Перестал нервничать. На Вонючку можно положиться, твердил я себе. Он ничего не сделает нам во вред.
Техники держались бодро, с генеральской физиономии не сходила улыбка: судя по всему, Вонючка не обманул ничьих надежд.
На пятый день, когда мы плыли к кораблю, полковник сказал:
— Сегодня кончаем.
Я рад был это слышать.
Мы уже совсем было собрались сделать перерыв на обед, как вдруг все началось. Не скажу точно, как это вышло, — но все перемешалось в голове. Будто бы кто-то закричал, но на самом-то деле никто не кричал. Я приподнялся в кресле и снова сел. Кто-то крикнул еще раз.
Я знал, что вот-вот случится что-то страшное. Я это нутром чуял. Я знал, что надо срочно уносить ноги с А-корабля. Меня охватил страх, безотчетный страх. Но сквозь этот страх и наперекор ему я помнил, что мне нельзя уйти. Я должен был остаться — за это мне платили деньги. Я вцепился в ручки кресла и против воли остался.
Вдруг я почувствовал панический ужас и тут уж ничего не мог поделать. Справиться с ним не было сил. Я вскочил с кресла, уронив с колен Вонючку. Добрался до двери, с трудом открыл ее и обернулся назад.
— Вонючка! — позвал я.
Я стал пересекать кабину, чтобы взять его на руки, но на полпути меня снова одолел такой страх, что я повернулся и стремглав помчался прочь, не разбирая дороги.
Я кубарем скатился по лесенке, а внизу слышался топот и вопли перепуганных людей. Тогда я понял, что мне не померещилось и что я вовсе не трус, — что-то на самом деле было неладно.
Когда я добрался до люка, к нему уже хлынула толпа, и люди, толкаясь, бросились по трапу вниз. С берега выслали моторку. Кто-то спрыгнул с трапа в воду и пустился вплавь.
По полю к водному котловану наперегонки шпарили санитарные и пожарные машины, а над строениями, возведенными в честь операции, завывала сирена истошно, словно кошка, которой наступили на хвост.
Я вгляделся в окружающих. У всех были напряженные, бледные лица, и мне стало ясно, что все напуганы не меньше моего, но я почему-то не перетрусил пуще прежнего, а даже почти успокоился.
А люди все кувыркались вниз по трапу и плюхались в воду, и я твердо знаю, что если бы за ними кто-нибудь следил по хронометру, то были бы побиты все рекорды скоростных заплывов.
Я встал в очередь на выход, опять вспомнил о Вонючке, вышел из очереди и бросился его спасать. Однако, когда я наполовину поднялся по лесенке, от моей храбрости и следа не осталось и я не рискнул идти дальше. Смешнее всего, что я не могу объяснить, отчего так струхнул.
Я в числе последних спустился по трапу и втиснулся в моторку, которая была так перегружена, что еле доползла до твердой земли.
Здесь вовсю суетился военный врач, требуя, чтобы пловцов немедленно отправили на дезактивацию, повсюду метались и кричали люди, с незаглушенными моторами стояли пожарные машины и по-прежнему надрывалась сирена.
— Назад! — закричал кто-то. — Бегите! Все назад!
И все мы, конечно, разбежались, как стадо овец, которым явилось привидение.
Тут раздался неописуемый рев, и все мы обернулись.
Из котлована медленно поднимался атомный корабль. Под ним кипела и бурлила вода. Корабль взмыл в воздух плавно, грациозно, без единого толчка или сотрясения. Он взлетел прямо в небо, миг — и его не стало.
Внезапно я понял, что кругом мертвая тишина. Никто не смел пошевелиться. Все затаили дыхание. Только стояли и глаз не сводили с неба. Сирена давно умолкла.
Я почувствовал, как кто-то тронул меня за плечо. Это был генерал.
— А Вонючка? — спросил он.
— Не захотел пойти за мной, — ответил я, чувствуя себя последним подонком. — А вернуться за ним было страшно.
Генерал круто повернулся и взял курс на другой конец поля. Я кинулся за ним, сам не знаю зачем. Он перешел на бег, и я вприпрыжку понесся бок о бок с ним.
Мы ураганом ворвались в оперативный корпус и, перепрыгивая через ступеньки, взлетели по лестнице на станцию слежения.
Генерал рявкнул:
— Засекли?
— Да, сэр, в данный момент мы его ведем.
— Хорошо, — произнес генерал, тяжело дыша. — Прекрасно. Надо сбить его во что бы то ни стало. Сообщите курс.
— Прямо вверх, сэр. Он все еще идет вверх.
— Сколько прошел?
— Около пяти тысяч миль, сэр.
— Не может быть! — взревел генерал. — Он не может летать в космическом пространстве!
Он повернулся и наскочил на меня.
— Прочь с дороги!
Топая, он сбежал вниз по лестнице.
Я спустился вслед за ним, но, выйдя из здания, пошел в другую сторону. Я миновал административный корпус, возле которого стоял полковник. Мне не хотелось останавливаться, но он меня окликнул.
— Хорошо получилось, — сказал полковник.
— Я старался увести его, — стал я оправдываться, — но он ни за что не шел.
— Еще бы. Как по-твоему, что нас вспугнуло?
Я перебрал в уме все как было и нашел только один ответ:
— Вонючка?
— Конечно. Он ждал, пока не завладеет чем-то вроде А-корабля и не переоборудует его для космического рейса. Но сначала ему надо было избавиться от нас, вот он нас и выгнал.
Над этим я тоже поразмыслил.
— Значит, он все-таки сродни скунсу.
— То есть? — покосился на меня полковник.
— Я все не мог смириться с тем, что его называют Вонючкой. Мне казалось, что это несправедливо: никакого запаха — и такое прозвище. Но, как видно, запах у него все-таки был — вы, наверное, сказали бы, что это запах мысли, — и настолько сильный, что все сбежали с корабля.
Полковник кивнул:
— Все равно, я рад, что у него получилось.
Он уставился в небо.
— Я тоже, — сказал я.
Правда, я все же обиделся на Вонючку. Мог хотя бы попрощаться. На Земле у него не было друга лучше меня, и то, что он вытурил меня наравне со всеми остальными, казалось просто свинством.
Сейчас мне так не кажется.
Я по-прежнему не знаю, с какого конца берутся за гаечный ключ, но теперь у меня новая машина, купленная на те деньги, что я заработал на воздушной базе. Между прочим, эта машина умеет ездить сама собой, вернее, уметь-то умеет, но ездит только на тихих сельских дорогах. При оживленном уличном движении она начинает дрейфить. Где уж ей до старушки Бетси!
Впрочем, я мог бы исправить дело в два счета. Так я стал думать с тех пор, как моя новая машина перепрыгнула через поваленное дерево, лежащее поперек шоссе. Да, Вонючка оставил мне кое-что на память: я, например, любую машину могу сделать летающей. Только не желаю с этим связываться. Мне вовсе не хочется, чтобы со мной обращались так же, как с Вонючкой.
Назад: ПЫЛЬНАЯ ЗЕБРА Перевод Д. Жукова
Дальше: КУШ Перевод Д. Жукова

Антон
Перезвоните мне пожалуйста по номеру 8(953)345-23-45 Вячеслав.