5. ЧЕЛОВЕК, КОТОРОГО НАДО УСТРАНИТЬ
Адольф Мейлон вернулся домой рано в скверном расположении духа. Завод стоял, и саботажников еще не обнаружили. Он им это припомнит…
Жена читала в гостиной. Когда он вошел, она отложила книгу и улыбнулась ему.
— Как дела?
— Хуже некуда! На заводе саботаж, но ни одна живая душа ничего не видела, ничего не слышала, ничего не знает. Ничегошеньки! А через неделю заседание административного совета… Представляешь, что мне придется выслушать!
— Милый, не волнуйся по пустякам! Разве можно что-то сделать за такой короткий срок?
— Комиссар полиции заявил мне: «Господин Мейлон, успокойтесь! Я не могу производить аресты на основе одних ваших подозрений. Вот закончу следствие, соберу улики — другое дело…»
Мейлон помолчал и возмущенно воскликнул:
— Улики! Улики! Ясно же, кто всему виной. Я бы засадил за решетку этого поганого учителя и дурачков, которые, развесив уши, слушают его! Паскье — опасный псих, и его надо во что бы то ни стало убрать. Смешно сказать — у полиции не хватает средств, чтобы заставить преступников признаться! Конечно, комиссар в глупейшем положении: вероятно, ему придется заняться и собственной дочерью… Как быть? Может, поручить расследование кому-нибудь другому?
— Порядочность комиссара не вызывает сомнений. Ты не имеешь права его подозревать.
— Так-то оно так… Но меня выводят из себя эти «зануды»! А где Эрик?
— Спит. По крайней мере, надеюсь, что спит…
— Как, он уже в постели?!
— Эрик вернулся из лицея совсем разбитый, на нем лица не было. Бедняга клевал носом за чаем. Я послала его отдохнуть.
— Ну и везет же мне! Сын и тот размазня — только и умеет пролеживать бока да бродить по дому с томной физиономией! Нет чтобы быть понаглее, подрачливее, понахальнее, как я в его годы… Уж лучше бы был саботажником, чем эдакой квашней! Пора его встряхнуть…
— Не трогай его. Мальчик страдает анемией, у него очень слабое здоровье. Врач постоянно напоминает мне об этом… А последнее время он сильно кашляет.
Жанна умоляюще посмотрела на мужа:
— Может, отправить его в горы? Немного чистого воздуха…
— Вздор! Ты тоже решила стать сторонницей Паскье?! Согласен, в городе немного пыльно. Но мы-то живем за его пределами. Чтобы не было вони, я велел отвести русло Риу, посадил у дома кусты — что еще надо? Солнца? Мы его видим во время отпуска, а в доме есть ультрафиолетовые лампы… Грех жаловаться. Нам и так завидуют.
— Но горы…
— Хватит! Не будем и обсуждать! Додумались! Играешь на руку моим врагам! Я уже слышу их голоса: «Смотрите-ка — послал сына в горы? Неужели воздух в городе вреден ему и безопасен для других?» И не помышляй ни о каких горах. Сын останется здесь!
Словно подчеркивая, что это его последнее слово, Мейлон вышел из комнаты. Жанна хотела было пойти следом, но, чувствуя раздражение мужа, решила вернуться к разговору в более благоприятной ситуации.
Адольф Мейлон вошел в комнату сына и в нерешительности застыл на пороге. Погруженный в дела, он не часто вспоминал о ребенке. Эрик выглядел похудевшим. При виде спящего подростка, его бледного лица с ввалившимися щеками Мейлона вдруг охватил страх — что, если сын действительно болен? Но он отогнал беспокойные мысли.
«Конечно, малыш выглядит неважнецки. А откуда быть силам, если все время валяться в постели? Известно, пролеживая бока, здоровья не наживешь. И все из-за Жанны, она опекает его, как тепличное растение. Парень в его возрасте должен увлекаться спортом, кипеть энергией, встречаться с друзьями. Пора заняться им. Я за неделю поставлю его на ноги!»
Мейлон подошел к постели и с силой тряхнул сына за плечо:
— Хелло, Эрик! Хватит лентяйничать, вставай! А то жизнь проспишь! Для чего я купил тебе мотоцикл? Пойди, погоняй! Чтобы через пять минут был внизу, и до обеда дома не появляйся.
— Хорошо, папа, — вяло согласился подросток.
Мейлон с удовлетворением поднялся в кабинет и подошел к окну. Через несколько минут он увидел, как сын вывел мотоцикл, завел его и на малой скорости покатил по аллее в сторону дороги.
«Хоть бы газанул для приличия!» — с досадой подумал отец.
На Черных землях было оживленнее обычного. Разговоры шли только об удачной операции…
Одни хорохорились, другие опасались возможных последствий. Люсьен пытался успокоить друзей, но доводы его были не очень вескими:
— Черт подери! Глядите веселей! Мы никого не убили! Уверен, такая акция — благое дело. И Альдо вам скажет то же самое…
— Люсьен прав, — поддержал Мишель. — Нашим поступком надо гордиться… А ты, Даниель, можешь откреститься от нас, ведь ты не принимала участия в деле…
— Скажешь тоже! Душой я была с вами, кроме того, участвовала в разработке плана. Только вот из-за нас люди оказались без работы… Представь, что ремонт продлится долго: мы лишим их заработка!
— Зато они передохнут немного!
— А вот и Альдо!
Появление Альдо и Леа охладило пыл спорщиков.
— Даниель, прости, ни ты доверчива, как дитя. «Эклер дю Риу» угрожает безработицей? Но ведь эта газетенка вопит устами Мейлона… Хозяин хочет натравить на нас население.
Альдо помолчал и, оглядев ребят, продолжил:
— Хочу напомнить вам, что несколько лет назад был принят закон, обязывающий каждое предприятие возвращать воду в реки в том же объеме очищенной, охлажденной и насыщенной кислородом. Каждая труба должна быть снабжена фильтрами, чтобы исключить попадание вредных веществ в атмосферу… Ну а как выполняется этот закон, вам известно не хуже моего! Нарушители закона обязаны платить штраф. Но оказалось, что создание очистных сооружений и дымовых фильтров требует громадных затрат. Штраф по сравнению с ними — пустяк… И, естественно, каждый предприниматель предпочитает платить штраф, продолжая отравлять все вокруг! Химический завод Мейлона ничем не лучше других. Город забыл о солнце, о деревьях, птицах, траве и чистой воде…
— Мы поступили правильно! — убежденно воскликнул Люсьен.
— В противном случае все было бы иначе… — робко вмешалась в разговор Элиза.
— Еще бы! — насмешливо подхватил Альдо.
Почувствовав иронию в словах товарища, девушка покраснела и нерешительно продолжила:
— Я неверно выразилась… Я хотела сказать, что, если бы штраф был выше стоимости очистных сооружений, все было бы по-иному!
— Элиза, ты глядишь в корень! — воскликнула Леа. Именно к этому мы и стремимся в масштабе всей страны, больше того — мира: штраф должен быть вдвое, втрое дороже устройств. И не только затем, чтобы прекратить загрязнение среды, но и ликвидировать урон, нанесенный природе!
— Такая мера была бы большой победой, — поддержал ее Альдо. — Правда, землю уже не вернуть к прежнему состоянию, но все же это было бы шагом вперед.
На лестнице послышались шаги — в проеме появилась фигура учителя, которого ребята любовно называли Стариком…
«Клод Паскье.
35 лет. Преподаватель физики и химии.
Рост — 1, 83, сутул. Глаза голубые. Близорук, носит сильные очки. Светлый шатен. (Женат. Детей нет.)
Дальше следовали прочие анкетные сведения, но сыщик не стал их читать. Его внимание привлекли карандашные пометки на полях, сделанные, похоже, рукой Грамона:
Пока не удалось найти ничего, что позволило бы освободить от занимаемой должности. Подозревается в использовании лицейского оборудования (вскрытие животных, анализы…) для предосудительных целей. Формально уличен не был. Лекции постоянно записываются, но в них придраться не к чему.
Неподкупен. Недоверчив. Устранить при первой возможности.
Жена: пилот (см. карточку), часто отсутствует. Предположительно — член движения «зануд».
Место жительства: Лесной приют, коттедж № 6».
Паскье был явно недоволен. Кивком поздоровавшись с ребятами, он сразу перешел к делу:
— Вы огорчили меня! Я стараюсь превратить вас в молодых, сознательных и убежденных борцов. А вы играете в детские игры! Ваш безрассудный поступок не принес ничего, кроме вреда.
Альдо, не выдержав, прервал учителя:
— А что нам делать? Продолжать регистрировать опасности? Вы уже пожили, поэтому можете выжидать! А у нас нет времени, мы не желаем умирать как бараны…
— Альдо, разреши мне закончить!
Голос Клода Паскье был тверд и бесстрастен. Альдо насупился, но замолчал, с досадой пожав плечами.
— Мы терпеливо старались наладить контакты с населением, — продолжил Паскье. — Нам пока не поверили, но к нашим словам прислушивались все чаще и чаще! А теперь в одну ночь вы свели на нет многомесячные усилия! Более того, накануне приезда в наш город одного из крупнейших экологов, вы создаете дополнительные трудности в организации конференции… Подумайте, что вы натворили! Сегодня утром на квартирах начались обыски, полиция ищет улики, чтобы возложить всю вину на нас. Охранники озверели и ходят за нами по пятам. Короче говоря, вы привлекли внимание к нам в период, когда мы стремились быть как можно незаметнее!
Речь учителя была встречена гробовым молчанием.
— Ладно, сделанного не исправишь, — устало махнул рукой Паскье. — Я пришел не только за тем, чтобы порицать вас мне нужна ваша помощь… Вы готовы?
Последние слова учителя немного разрядили напряженную атмосферу. Лица ребят просветлели. Альдо нехотя процедил:
— Вы упрекаете нас за то, что мы перешли к действию. Мир на краю гибели, а вы предлагаете спасать его, расставляя стулья! Ну это так, к слову. Мы, конечно, с радостью поможем вам.
— Ну и прекрасно! Не буду задерживаться… До свидания. Альдо, не проводишь меня?
Альдо словно не расслышал вопроса, он с усердием копался в книгах. Леа переводила взгляд с одного на другого. Паскье явно не хотел уходить, не наладив отношений. Лицо у Альдо было хмурым и упрямым — она слишком хорошо знала такое его выражение. Он заранее отвергал любые попытки к примирению.
Леа решила вмешаться:
— Мне тоже пора уходить… Меня ждут дома. Альдо, ты идешь или нет?
Альдо зло глянул на нее, покраснел до, ушей и нехотя пробурчал:
— Ищу тут одну книгу… Найду — догоню вас…
— Тогда поспеши! — безжалостно закончила Леа.
Двадцать пять домиков, некогда поставленных в лесу по образцу одноэтажных местных ферм, а позже надстроенных еще двумя этажами в связи с требованиями законов об уплотнении, жались друг к другу посреди пустыря, к которому вплотную подступали многоэтажные жилые корпуса.
«Деревенский приют в сердце леса у ворот города!» — так рекламировал когда-то строительство этих коттеджей бойкий предприниматель. Вначале там поселилась горстка избранных… Но потом концерн высосал грунтовые воды, деревья лишились влаги, и лес, устав от бесцеремонного вторжения, быстро исчез. Избранные устремились вслед за предприимчивым строителем дальше и дальше от города…
Пьер Коль толкнул входную дверь коттеджа № 6 и бесшумно поднялся по узкой лестнице на третий этаж.
«Клод Паскье, преподаватель», — прочел он на двери и позвонил. Но ему никто не ответил.
«Прекрасно, — усмехнулся он, — пришел не зря».
Он положил фотоаппаратуру на пол и извлек связку ключей. Третий ключ без труда открыл нехитрый замок. Коль вошел внутрь. Несмотря на незамысловатую обстановку, крохотная квартирка была уютной. Сыщик быстро обошел комнаты, кухню, ванную, ничего не трогая, но запоминая каждую деталь.
На кухонном столе он заметил ареометр и сделал несколько снимков.
— Прекрасно! Общий план кухни, теперь стол и аппарат… Аппарат крупным планом… Если он принадлежит лицею, опознание не составит особых трудностей. И пускай потом отрицает, что брал его домой!
Коль перешел в гостиную и осмотрел рабочий стол, на котором стояли магнитофон и открытая картонная коробка с надписанными кассетами.
— Терять время на лекции не стоит. Посмотрим, что в ящиках. Книги… опять лекции… карточки с исправлениями. Нет! Так толку не добьешься. Придется заглянуть сюда еще раз, когда в запасе будет верных пара часов, и провести обыск по всем правилам…
Через пять минут сыщик на большой скорости уже мчался в город.
В редакции «Эклер дю Риу» он отдал пленку в фотолабораторию и отыскал пустой кабинет, чтобы позвонить Мейлону.
— Нельзя сказать, что вы начали свою деятельность с блестящих открытий! — рявкнул Мейлон в трубку.
— В чем дело?
— Ваша бумажка ничего не стоит, господин Коль! Грамон проверил весь список. Он утверждает, что его сын ни на минуту не покидал дома. То же говорят родители остальных! Двое из ребят, брат и сестра, провели ночь с родителями в соседнем городке у постели больной бабушки!
— А я уверен, что список имеет непосредственное отношение к саботажу.
— Продолжайте поиски. Советую порыться в делах взрослых. Все было слишком хорошо организовано, подростки на это не способны.
— Трудно представить, чтобы взрослые гоняли по территории завода на велосипеде и удирали через дыру размером с иголочное ушко!
— Откуда вам это известно?
— «Эклер дю Риу» обошла молчанием комическую сторону дела… Но моя профессия состоит в том, чтобы быть нескромным… И еще… Вскоре я передам вам фотографию одной интересной штуковины. Какой-то научный прибор. Снимок я сделал в кухне у учителя.
— И выдумаете, что…
— Что предмет принадлежит лицею? Не знаю.
— Это интересно. Присылайте побыстрее!
Когда они выбрались на вершину террикона, учитель сказал:
— Конференция должна увенчаться успехом.
— Ну, конечно! Триумфом! — пробормотал Альдо.
Клод Паскье натянуто улыбнулся:
— Откуда столько сарказма?
И тут Альдо дал выход клокотавшему в нем гневу.
— Какие могут быть сомнения в успехе! Состав аудитории известен: полсотни борцов за охрану окружающей среды, их семьи да несколько друзей. Все они уже давно осознали вред загрязнения! Вы ничем не рискуете!
— Ну, тогда чем же, по-твоему, мы должны заниматься? У тебя есть конкретные предложения?
— Давайте обратимся ко всему населению!
— Ишь, как просто… Может, подскажешь, как собрать под одной крышей сто двадцать тысяч человек? Как избежать столкновения с охранниками? Как сделать, чтобы они не сорвали конференцию?
— Вы ведь назначили конференцию на следующее воскресенье? День официального открытия нового водопровода?
— Да.
— Значит, весь город будет на улице. Люди так истосковались по чистой воде в кранах, что ни за что не пропустят такого события! Надо, чтобы вас услышали все!
— Фантазии…
— Послушать вас, любая акция либо невозможна, либо вредит движению!
— А, ты снова за свое. Тебя не убедили мои слова?
— Господин учитель, город медленно душит нас, многих он уже сожрал… Год назад вы говорили иначе!
— Альдо, ты говоришь о городе, как о чудовище…
— Он и есть чудовище!
— Если считать, что речь идет о математическом множестве, некоем числе одушевленных объектов, движимых одним эгоизмом, — при таком подходе город действительно выглядит монстром. Я же вижу людей, живущих в нем. Это отец Буке, Дельпеш, Леонар… Я не зря называю их имена. Они тебе известны. Это мужественные люди?
— Безусловно!
— Однако они наши убежденные противники. Разве за это их надо убивать? По-твоему, Альдо, город бесчеловечен. И будь твоя воля, ты в гневе безжалостно раздавил бы его. Но ведь одновременно тебе придется расправиться и с собственной семьей, с друзьями, соседями, с самим собой!
— Вы ошибаетесь! Я люблю наш город. Даже таким, как он есть, — больным, искалеченным, ненавидящим все и вся. Иногда он празднично улыбается… И тогда его улицы похожи на материнские руки; Еще маленьким я хорошо его знал — «от статуи Герцога до Витарелли»! Это был огромный прекрасный мир! Квартал Поющей Славки, кривые улочки, крохотные площади, дома с выходами на две улицы, переплетения лестниц и огороды на холме — я знал там каждый камушек. Рай, откуда я возвращался грязным, усталым и счастливым. Город нянчился со мной, ласково убеждал вернуться домой. Ведь дом — особое место… Мы часто меняли жилье, но всегда казалось, что его выбирает нам город!
Дом в Тупике… Я иногда наведываюсь к нему: четырехэтажное грязное здание, осклизлые, никогда не знавшие солнца стены, крохотный замусоренный дворик, где бакалейщик хранил ящики с бутылками… Но, пока я рос, город потихоньку отдалялся от меня, отталкивал от себя…
Клод Паскье молча слушал, понимая, что Альдо нужно выговориться, оправдать свою непримиримость.
— Мир ширился, перешагнув границы, где часовыми были Герцог и Витарелли… В лицее я узнал, что за птичка славка, и понял, что никогда не слышал, как она поет! Раз или два мне посчастливилось увидеть небо, звезды… Но обычно, распахивая утром окно, я вижу застилающий улицы туман. Я быстро узнал, что значит плотный слой тумана, весь день стоящий над крышами. И вчера, и позавчера, и ежедневно…
Я всегда вспоминаю город, о котором мне рассказывал дед, старый шахтер. Через его кварталы проходили рельсы, по которым катили вагонетки с углем — их почтительно пропускали автомобили. Уже тогда на всем лежал слой жирной пыли, подточенные подземными галереями улицы иногда обрушивались вместе с домами.
Город породила промышленность. Его создатели хотели блага. И говорили они красиво, эти мечтатели или лгуны — я даже не знаю, как их правильно называть, сами они предпочли поскорее укатить в другие, более приятные места.
Заводов прибавилось. Если раньше люди жили у мертвой реки, то теперь они познакомились с лысыми холмами… Они принимали разорение природы как неизбежное зло, мирились с ним. Город стискивал их в серых стенах, о которые разбивали голову самые непокорные. Город расправлялся со всеми. И однажды мой дед, отдавший жизнь городу, прозрел. Он увидел, что угольные шахты умерли, а сам он живет на умирающей улице, где дома превратились в развалюхи, куда детишки заглядывали только ради любопытства. Хозяева города продолжали свою деятельность за его пределами, отрубив от громадного бесформенного тела «ненужные» придатки!
Альдо на мгновенье замолк, его лицо раскраснелось. Затем он с вызовом продолжил:
— Я люблю свой город и его жителей. Я здесь родился и надеюсь здесь жить… И это, я думаю, дает мне право говорить о нем без всякого снисхождения!
Клод Паскье задумался. Его назначили сюда меньше четырех лет назад, и он знал, что не останется здесь навсегда. Он понимал растерянность Альдо. Ему с младенчества вдалбливали, что процветание измеряется количеством дымящих труб, а об успехе родителей судят по размерам машины. Но вот мальчишка осознал, что трубы извергают смерть, что ради сиюминутной прибыли растрачиваются природные ресурсы. И Клоду Паскье стало ясно — Альдо и его товарищи испытывают ощущение людей, оказавшихся на терпящем бедствие судне. У них нет времени ждать и питать тщетные надежды. Будь он сам лет на пятнадцать моложе, он действовал бы так же.
— Альдо, пойми меня правильно, я осуждаю твой поступок за бессмысленность. Он лишь на руку нашим врагам, но не дает решения проблемы. Главное — с фактами в руках убедить людей. Мы играем вспомогательную роль, Альдо. Энергия быстро истощится, если нас не поддержат другие!
— Наверное, вы правы, — помолчав согласился Альдо. Действительно, надо убеждать людей. Давайте вернемся к конференции. Голос лектора должен услышать весь город!
