4
Мисс Фицгиббон взяла у меня из рук стаканчик и проглотила бренди одним глотком.
— Хотите еще? — тихо спросила она.
— Да, если можно.
Фляга была уже почти пуста, но мы честно поделили то, что там оставалось. В отсветах газа лицо мисс Фицгиббон казалось мертвенно-бледным; подозреваю, что и я выглядел не лучше.
— Я, конечно, сейчас же уйду.
Она покачала головой.
— Вас увидят. Миссис Энсон не посмеет вломиться сюда снова, но уж будьте уверены, что ляжет она не сразу.
— Что же делать?
— Придется повременить с уходом. Думаю, через часок ее терпение истощится.
— Мы ведем себя так, словно в самом деле в чем-то провинились, — заметил я. — Почему мне нельзя выйти прямо сейчас и рассказать миссис Энсон все как было?
— Потому что мы уже прибегли к обману, и к тому же она видела меня в ночной рубашке.
— Ах, да…
— Придется выключить газ, будто я действительно легла спать. Тут есть маленькая керосиновая лампа, как-нибудь обойдемся. — Мисс Фицгиббон показала на складную ширму. — Если вы, мистер Тернбулл, передвинете эту штуку к двери, она заслонит свет и приглушит наши голоса.
— Так я и сделаю.
Мисс Фицгиббон подбросила в камин кусок угля, зажгла керосиновую лампу и выключила газ. Я помог ей переместить кресла поближе к огню, а лампу поставил на каминную полку. И вдруг услышал прямой вопрос:
— Вам не хочется оставаться здесь?
— Я предпочел бы уйти, — ответил я, заикаясь от смущения, — но вы, вероятно, правы. Я вовсе не жажду встречи с миссис Энсон, по крайней мере в настоящий момент.
— Тогда постарайтесь взять себя в руки.
— Мисс Фицгиббон, — сказал я, — мне было бы гораздо проще, если бы вы вновь оделись как полагается.
— Но под этой рубашкой на мне еще и белье.
— Все равно.
Я опять ненадолго отправился в ванную, а когда вернулся, мисс Фицгиббон была уже в платье. Причесываться она, впрочем, не стала, но это мне нравилось — ее лицо, на мой вкус, выигрывало в обрамлении распущенных волос. Когда я снова уселся, она обратилась ко мне:
— Могу я просить вас об одном одолжении, не рискуя шокировать вас окончательно?
— О чем вы?
— Мне будет легче выдержать этот час, если вы перестанете обращаться ко мне столь официально. Меня зовут Амелия.
— Знаю. Миссис Энсон называла вас при мне по имени. Меня зовут Эдуард.
— Вы неисправимый формалист, Эдуард.
— Ничего не могу поделать. Так меня воспитали.
Напряжение спало, и я сразу почувствовал усталость. Судя по тому, как мисс Фицгиббон — простите, Амелия — откинулась в кресле, она устала не меньше моего. Переход на дружескую манеру обращения принес нам обоим облегчение, словно вторжение миссис Энсон упразднило общепринятый этикет. Мы были на волоске от гибели и уцелели, и это нас сблизило.
— Как вы думаете, Амелия, миссис Энсон и впрямь заподозрила, что я здесь?
Моя собеседница взглянула на меня лукаво:
— Заподозрила? Да она прекрасно знала, что вы здесь!
— Значит, я вас скомпрометировал?
— Нет, это я вас скомпрометировала. Представление с переодеванием — моя выдумка.
— Вы очень откровенны, — сказал я. — Право, до сих пор я никогда не встречал таких людей, как вы.
— Ну что ж, Эдуард, хоть вы и чопорны, как индюк, но я тоже, пожалуй, не встречала таких, как вы.
