Анна Ринонаполи
БАНДАГАЛ

Жирная, слишком жирная кожа усыпана капельками пота. Патрене вытирает обильный пот носовым платком и с отвращением бросает его на письменный стол. Он пытается отогнать докучливые мысли. Но попробуй не думать о требованиях этих поганых несиан. До появления на Несе землян эти туземцы даже колеса в глаза не видели, а теперь они собираются ни больше, ни меньше как вести политическую борьбу. Да еще требуют, чтобы им разрешили объединиться в профсоюзы и ввести шкалу заработной платы. Стоило ему губить свое здоровье на скважинах в зловонных топях, чтобы потом эти несиане подняли головы. Сплошная мерзость!

А губернатор, разумеется, и в ус не дует. Раньше он богател на деньги расистов, а после поражения на выборах сразу же стал ярым сторонником равенства землян и аборигенов.

Патрене встал, подошел к бару-холодильнику, налил коньяку и бросил в бокал несколько кусочков льда. Вспомнил предупреждение врача, досадливо пожал плечами и выпил все до дна.

Ох, до чего ему осточертели эти балаболки из Ассоциации слаборазвитых планет! Носятся без передышки по Несу и снимают то в анфас, то в профиль рахитичных детей со вздутыми животами, притворяясь, будто им неизвестно, что несиане — низшая раса. Плосколицые, с водянистыми глазами и пучком зеленых волос на голове, они плодятся, как лягушки или болотные змеи. Все до одного воры, бездельники и забияки! Но эти старые девы из АСП неплохо поработали — фотографии, фотографии, а под ними статистические данные, различные выкладки. Политиканы уже учуяли, что тут есть чем поживиться, да и правительство Земли не намерено упустить свою долю. А мы, промышленники, должны покорно соглашаться — сделайте одолжение, забирайте наши заводы, рудники, шахты, более того, можете поставить на мое место паршивого несианина!

Патрене не в силах больше сидеть в своем кабинете. Он выходит на веранду, откуда открывается вид на широкий заводской двор и цеха вдали. Небо затянуто облаками, но дождя, как всегда, не будет; духота, вечная нестерпимая духота.

Горизонт за заводскими трубами подернут серой дымкой, над разогретыми болотами повис ядовитый туман. Патрене чувствует, как к горлу подступает тошнота. Он поспешно возвращается в комнату. У него не осталось больше никаких надежд, он охотно вернулся бы домой, в Рим, где небо бывает не только хмурым, но и безоблачным. Да, но в Риме, в самом современном, фешенебельном небоскребе, наслаждаясь с балкона великолепным видом, живут его жена и дети. О старом доме они и слышать не хотят, и вот ему приходится кормить червей на Несе.

Он вызвал Розу, свою личную секретаршу. «Что это такое, — закричал он, — почему директор Торболи до сих пор не явился на службу?!» Роза слушала молча и даже не пыталась возражать. Уже двадцать лет, как она влюблена в шефа, с той самой поры, когда она была еще совсем юной девушкой, а он мужчиной в расцвете сил. За эти годы планета выжала из них все соки, но Роза не хочет признаваться в этом даже себе самой. Она тратит уйму денег на всякую косметику и все еще надеется, что шеф снова удостоит ее вниманием. Ей и в голову не приходит, что тот стал жалкой развалиной. Сердце едва трепыхается, он и дня не может прожить без тонизирующих таблеток.

Роза смотрит на него глазами преданной собаки, и Патрене свирепеет еще больше. Он отлично знает, что здесь она — единственный человек, которому он может полностью доверять.

Избегая ее взгляда, он спрашивает:

— Ты отправила за ним мой элиспринт?

— Конечно, коммендаторе.

— Почему ж он до сих пор не прибыл? Пора бы этому Торболи научиться прилично водить машину.

С Розой он может быть откровенным и ругательски ругать «этого Торболи». Но когда тот наконец появляется, Патрене встречает его с величайшей любезностью. «Мой дорогой друг», — говорит он и при этом не спускает с Торболи недоверчивого взгляда. В отличие от Патрене Торболи не потеет. Кажется, будто планета Нес иссушила его. Высокий, с морщинистой, как у черепахи, шеей, он в разговоре пялит на собеседника свои близорукие глаза. Голос у него скрипучий, монотонный, прежде чем перейти к делу, он любит подробно обрисовать общую ситуацию. Это обычно сбивает Патрене, он начинает нервничать, путаться, и Торболи всегда удается настоять на своем. Он меньше всего похож на подчиненного, скорее на компаньона. В сущности, так оно и есть — ведь солидный пакет акций постепенно перешел к нему в руки.

Патрене завозился в своем кресле.

— Словом, Торболи, в чем суть дела?

— Я тебе уже объяснял: правительство одобрило закон о тарифной сетке для туземцев.

— Значит, решили национализировать предприятие?

— Не люблю я это слово — «национализировать».

Но Патрене уже не слушает его, он должен выговориться.

— Какое они имеют на это право, хотел бы я знать! Они предоставили нам концессию, верно? А раз так, заводы принадлежат нам и только нам.

— Не кричи. Попытайся лучше понять, что происходит. Иначе весь наш разговор — пустая трата времени. Итак, новая галактическая политика…

— Дерьмо, а не политика! Слышать о ней не хочу. Это мы, земляне, принесли сюда высокую цивилизацию.

— Цивилизацию оставь в покое. Мы проиграли выборы. Надо смотреть на вещи трезво.

— Плевать я хотел на твою трезвость! Значит, и ты перестроился? Иди, целуйся со своими туземцами.

— Я бы их перецеловал всех до единого, если б это могло спасти наши капиталы.

Спокойствие Торболи окончательно вывело Патрене из себя. Разразившись потоком отборных ругательств, он закашлялся, вскочил, налил себе коньяку и залпом осушил бокал. Торболи поудобнее уселся в кресле, помолчал, а потом лениво протянул:

— Что толку возмущаться?..

— Нужно было перебить всех этих ублюдков! — Патрене бессильно опустился в кресло.

Лицо у него побагровело, покрылось бисеринками пота.

— А кто будет работать? — со вздохом говорит Торболи. — Успокойся, смотри, с тебя пот градом течет. Прими таблетку и полежи. Положение, конечно, не из приятных. Другие промышленники уже уступили. Теперь наш черед.

— Меня хотят разорить.

— Не преувеличивай. Налоги не так уж велики. Я проконсультировался с мистером Бессоном. Главная опасность исходит от правительства. Нахлынет банда голодных чиновников и начнет копаться в наших делах.

Патрене, проглотив пилюлю, сетует:

— Дожили. Свобода называется. Выставляют пинком под зад, да еще твое же добро норовят присвоить. Всю «Новую Италию».

— Нес принадлежит не тебе, а правительству. Ты построил здесь заводы благодаря государственным субсидиям.

— Все, все их получали…

— Не перебивай. Теперь власти требуют свою долю пирога. Придется отрезать им кусок.

— Черта с два! Скорее я пущу все с молотка.

Торболи молчит. Патрене, обмахиваясь листом бумаги, словно веером, не выдерживает.

— А ты как думаешь?

— Положение и в самом деле довольно сложное. Многие предприниматели буквально потеряли голову. Но «Новая Италия» — сильнейшая промышленная группа на Несе, и мы обязаны выстоять. По-моему, глупо продавать заводы за полцены. Идет крупная политическая игра. Правительство рассчитывает объявить нашу планету неотъемлемой частью Земли, разумеется превратив ее предварительно в своего сателлита. Ему нужны голоса на выборах.

— Сущее дерьмо — вот что такое твоя политика!

Патрене снова разгорячился. Терпению Торболи пришел конец, он поднялся и, глядя шефу в глаза, выразительно произнес:

— Если ты еще в состоянии рассуждать здраво, я остаюсь, нет — до свидания. Запомни, нам нужно хорошенько подготовиться. И прежде всего составить баланс, да так, чтобы к нему не сумели придраться. Нужен толковый кибербухгалтер, но абсолютно надежный и преданный. Из числа старых служащих…

— Тогда заранее откажись от поисков, мой дорогой Торболи. Если кибербух-галтер толковый, ему нельзя доверять. А если болван, то ему опять-таки бессмысленно доверять — он такое натворит…

— Кибербухгалтер не может быть болваном. Я готов удовольствоваться заурядным честным бухгалтером.

— Послушай, нельзя ли придумать анекдот посмешнее? — Патрене встал. — Впрочем, не мешает спуститься в твой знаменитый архив. Если в природе и существует честный кибербухгалтер, то в твоем архиве это должно быть отражено.

— Моего архива никто не миновал, — с гордостью сказал Торболй. — Там все точно, до последней запятой. Надеюсь, этого ты не станешь отрицать, любезный Патрене?

— Согласен.

— А вот служащих в архивном отделе не хватает. Ты всегда скупился на административные расходы.

— Знал бы ты, во сколько мне обходится переброска одного только служащего с Земли на Нес!

— Чтобы деньги давали хороший урожай, их надо сначала посеять, — назидательно произнес Торболи свою любимую сентенцию.

Он встал, распахнул дверь и пропустил своего патрона вперед.

Архив — любимое детище Торболи.

Каким образом ему удалось собрать все эти сведения, Патрене не знает, хотя он из собственного кармана платил и платит шпионам, которые разведали буквально всю подноготную о каждом из служащих. Все сведения записаны на магнитофонную ленту и запечатлены на микропленку.

Когда Патрене впервые узнал об этом, удивлению его не было границ, а Торболи oт удовольствия беспрестанно потирал свои по-обезьяньи длинные руки.

— Разве архив предназначался не для туземцев?

Наверное, впервые в жизни Торболи от души рассмеялся.

— Для этих недоумков?! Нет, главная опасность — это мы сами.

Патрене просматривал микрофильмы, прослушивал пленки, и ему стало не по себе.

— Как это тебе удалось собрать такую информацию?

— Самыми разнообразными способами, мой дорогой, — с необычной фамильярностью ответил Торболи. — Все, начиная от священника и кончая проституткой, принуждены были кое-что рассказать.

— И обо мне тоже?

Торболи загадочно, покачал головой и двусмысленно улыбнулся.

— Рад буду преподнести этот скромный подарок тебе и Розе. Конечно, если это доставит вам удовольствие.

И он протянул шефу микрофильм.

А все-таки Патрене не доверял Торболи, несмотря на общие интересы. Он считал своего директора не менее опасным, чем вирус, — вы замечаете, что заразились, когда болезнь уже завладела вашим организмом.

Нет, своего мнения о Торболи он не изменил и теперь, но в архиве неизменно появлялось что-то новое, и это забавляло Патрене.

Подумать только, инженер Корбелли, этот ярый расист, поддался чарам своей молоденькой служанки, уроженки Неса, у которой такие густые изумрудного цвета волосы.

— Завтра же скажу Корбелли об этом, — вырвалось у Патрене.

— Э, нет, — спокойно возразил Торболи. — Ты лучше намекни ему разок-другой, и он тут же перестанет клянчить прибавку. Во всяком случае, даст тебе несколько месяцев передохнуть. А за это время мы раздобудем новый любопытный материальчик.

Патрене всегда доставляло истинное наслаждение наблюдать за реакцией подчиненных на слухи о возможных повышениях по службе и увольнениях, которые распускал Торболи.

— Этот мелкий жулик Винченци уже видит себя начальником отдела… Какой кретин, этот Ларделли! До чего ж он боится, что его уволят. Попробуй-ка найди другого инженера-химика, который согласился бы по двенадцати часов кряду торчать в лаборатории.

Но сейчас Патрене не смеется, он внимательно смотрит на лица и повторяет за Торболи:

— Да, этот болван, этот мошенник, ну а этот и мать родную продаст. Быть может, этот годится… Пожалуй, ты прав — Торторелли подойдет: честный, скромный до робости, живет один в маленьком домишке на окраине. Единственная страсть — кухня-автомат. Нет, все-таки он слишком глуп, — сам себя перебивает Патрене. — Покажика еще раз.

И Бенедетто Торторелли, щурясь, словно яркий свет рефлектора и в самом деле слепит ему глаза, неуклюже двигается по комнате — маленький, худой, в своем любимом галстуке-бабочке.

Патрене невольно рассмеялся.

— Неужели этот болван не понимает, до чего он смешон в своем старомодном одеянии?

— Погляди на него хорошенько, — с торжеством в голосе говорит Торболи. — У него на лице написано, что он обречен выполнять работу за других. Посмотри на этот плоский череп с копной седых волос. Типичный честный труженик! Другие за его счет выслуживаются перед начальством, а он молчит. Мы поручим ему ответственное задание составить баланс, ему лично, и от безмерной радости он станет глухим и слепым. Понял?

— Не слишком ли он глуп? Что он там такое говорит?

— Беседует со своей автоматической кухней. Послушай.

Послышался глухой голос Торторелли:

— Как только долька чеснока зарумянится…

Торболи гасит экран и говорит Патрене:

— Он до неприличия глуп и наивен. Как раз то, что нам нужно.

Бенедетто Торторелли робко входит в кабинет шефа. На лице у него похоронно-мрачное выражение, несмотря на жару, он бледен. От волнения он то и дело переступает своими коротенькими ножками.

— Входите, входите, дорогой Торторелли.

Патрене — воплощение радушия, и это лишь увеличивает растерянность маленького человечка, который, как марионетка, трясет головой.

— Вы, Торболи, еще были на Земле, когда мы с Бенедетто двадцать дет назад прилетели на Нес.

— Девятнадцать лет, семь месяцев и три дня.

— Как всегда, предельно точен. Редкое достоинство, не правда ли? Значит, вы, Бенедетто, помните те незабываемые дни? Чудесное было время!

И Патрене пускается в милые его сердцу воспоминания о золотой поре колонизации. А Торторелли вспоминает о своем бегстве с проклятой Земли, о Мирте, которая безжалостно издевалась над ним;

— Бедняжка Бенедетто. Ты и в самом деле веришь, что я могу стать твоей женой? Это при твоем-то нищенском заработке!

А он — умоляюще:

— Верь мне, Мирта, я вернусь оттуда миллионером. Только жди меня, жди.

И вот он уже в космическом корабле, полный самых радужных надежд, которые очень скоро утонули в зловонных болотах Неса…

— Тогда жизнь здесь была трудной, — продолжает Патрене. — Достойной настоящих мужчин. Эти дикари никак не хотели работать. Пришлось выкуривать их из болот. Мы, земляне, были полноправными господами положения. А что теперь?.. Торторелли понравился мне с первого взгляда. Он, как и я, не желал смешиваться с туземцами. Скажите ему сами, Бенедетто.

— Да, это так, — с грустной улыбкой подтверждает кибербухгалтер.

В глубине души его смешит, что за ним утвердилась слава расиста, хотя на деле все обстоит совевщенно иначе.

Это несиане насмехались над ним, глядя на него с высоты своего двухметрового роста. А он, скрывая досаду, принужден был смотреть на них снизу вверх, словно лилипут на великанов. Конечно, вначале он их терпеть не мог, но вскоре понял, что и в высоком росте мало проку, если ты с детства обречен на нищету и невежество. В один прекрасный день он перестал обращать внимание на насмешки и местных жителей, и землян.

И даже воспоминание о Мирте поблекло; он, кибербухгалтер Торторелли, открыл великую силу самопознания. Пусть другие считают его глупцом, зато он избавлен от необходимости обнажать перед ними душу. Он знал, что интерпланетарная партия ведет тайную войну с колонизаторами, прибегая к саботажу и диверсиям. Как-то одна грузовая ракета пропала «по неизвестным причинам», а корабль владельца фирмы «Персей» взорвался при посадке. У него вся эта грязная борьба вызывает лишь чувство омерзения. Ему, разумеется, жаль погибших, но больше всего ему хочется поскорее очутиться дома.

Вот и сегодня он пораньше вернулся к себе, нагруженный пакетами.

Город остался позади, никому не придет в голову постучаться в неказистый двухэтажный домик, который, впрочем, не так уж мал, как кажется. В нем много комнат, спланированных, правда, не слишком удачно. Но его, Бенедетто Торторелди, это не волнует: ему вполне хватает трех хорошо обставленных комнат и просторной кухни в первом этаже.

Он медленно поднимается по выщербленным ступенькам на второй этаж; на площадке его встречает робот Бедный Йорик и завладевает пакетами. У Бенедетто проясняется лицо: робот следит за телешпионами Патрене, а тот ничего и не подозревает. Он, Торторелли, может сколько угедно ругать своего хозяина, Патрене все равно ничего не узнает. Для него уже много лет подряд разыгрывается одна и та же сцена: разговор с кухней-автоматом, часок-другой у видеофона, а затем сон в старой убогой кровати.

На самом же деле Бенедетто, приняв душ, босиком выходит в мягком халате в гостиную и усаживается в уютное кресло. Ковер приятно холодит распаренные ноги.

— Принеси-ка мне выпить, Бедный Йорик, — говорит он роботу, с удовольствием рассматривая роскошное убранство гостиной.

Долгих двадцать лет собирал он все эти драгоценности и антиквариат. Каждая вещь здесь знакома ему не хуже, чем лицо Бедного Йорика, который прежде был обычным примитивным роботом, а со временем стал образцовой машиной, предметом его особой гордости. На заводе Бедного Йорика насмешливо звали слабоумным гномом. Торторелли это даже веселит, ведь теперь Бедный Йорик одновременно и верный слуга и отличный секретарь. Он знает все стороны жизни своего хозяина, мгновенно регистрирует каждое его слово. Робот в состоянии и десять лет спустя повторить любую фразу Бенедетто с той же интонацией. Более того, посредством парамагнитных волн он может передать нужную информацию на расстояние в несколько километров.

— Вот так-то, мой Бедный Йорик! Боюсь, что я попался. Налей-ка мне еще. Где бокал?

Робот подает ему бокал в форме лилии, сделанный искусными ремесленниками Веги.

Бенедетто любуется им на свет.

Робот, зная привычки хозяина, терпеливо ждет. Наконец рука с бокалом протягивается за вином.

— Они считают меня дураком только потому, что я честен. Один рождается белокурым, другой — с рудиментом по имени Совесть. Потому-то я так долго не мог усвоить правил игры. Но теперь я их запомнил. Вероятно, я бы мог даже выиграть, но стоит ли? Ведь Мирта старуха.

Торторелли помолчал, затем резко встал и подошел к стеллажам с книгами, ласково погладил корешки.

— Вот их можно просматривать вновь и вновь — они не меняются с годами. А Мирта… Э, не будем говорить о ней. Поставь что-нибудь веселенькое.

Он с удовольствием ступает босыми ногами по пушистому ковру. Ему вспоминается выражение лиц Торболи и Патрене.

— Они меня поймали в ловушку, эти галактические бандиты. Да, да, друг мой, на бесчисленных планетах Галактики крадут все или почти все, и в один не очень приятный день добыча начинает оскудевать. И тут не поможет простое увеличение налогов — они и без того велики. Кто-то должен расплачиваться за всех. Нужно устранить одного из конкурентов, того, кто забыл мудрость древних: «Не кради, если не умеешь». Патрене слишком разжирел, а Торболи — похудел. Конкуренты застали их врасплох. А теперь эти два хитреца избрали меня козлом отпущения. Смешно, не правда ли? Где шоколад? Кончился?

— В деревянной коробке, — отвечает робот и, не дожидаясь приказа, идет за ним.

— Всего три плитки? — бурчит Торторелли. — Ты должен был меня предупредить. Кстати, куда делись остальные?

Робот молчит.

— Ну да, ведь не ты же их съел? Увы, я становлюсь обжорой, мой Бедный Йорик. А это признак близкой старости. Что же мне делать, дружище? Уволиться? Хорошо, но кому я нужен на Земле в свои пятьдесят лет? Кто даст мне там работу? Как скверно, когда в тебе тикает механизм, именуемый совестью. Хотел бы я походить на тебя — никаких чувств, никаких эмоций. Но хватит о делах, поговорим о философии. На чем мы остановились?

Бедный Йорик повторяет голосом Бенедетто:

«Если время существует лишь в зависимости от пространства и скорости, как утверждает Эйнштейн, значит, само по себе оно не существует. А если так, то почему по прошествии определенного времени человек умирает? Выходит, и смерть относительна. Ну нет, дудки! Мы умираем всерьез, в мои рассуждения вкралась какая-то ошибка, но какая именно?.. Ужасно хочу спать».

Голос умолкает. Опустив голову, Бенедетто с грустью думает, что, условна смерть или реальна, ему не хочется расставаться с жизнью. Но когда тебя припирают к стене, деваться некуда. Вот и эти два галактических бандита приперли его к стене.

Патрене внимательно разглядывает себя в зеркало. «Новая Италия» устраивает праздничный вечер, и ему пришлось надеть парадный костюм. На торжественную церемонию прибудут губернатор планеты со своими помощниками, городские власти, многочисленные гости, промышленники с женами, дочерьми и любовницами. Словом, будет грандиозное празднество.

— Ох, как жмет!

Патрене ослабил пояс и снова поглядел в зеркало — серебристая ткань космического комбинезона складками собралась на груди. Стремясь скрыть это, он надел радужную накидку. Но она закрывает знак отличия владельца предприятий. К тому же он не сможет надеть позолоченную портупею — непременную принадлежность хозяев Галактики. Нечего сказать, хороши хозяева, которым приходится унижаться перед этими туземцами! Ну что ж, радуйтесь, мерзкие несиане, вы победили, у вас будут профсоюзы. Правда, вы неграмотны и ходите босиком, но в остальном вы уже почти ничем не отличаетесь от рабочих Лондона или Милана. Вот и прекрасно, да здравствует единый профсоюз!.. О черт, как жмет, нет сил терпеть! Да еще этот пояс… «Сниму-ка я его вовсе», — отчаявшись, решает Патрене.

— Что ты делаешь? Парадный костюм не положено носить без пояса! — еще с порога кричит Торболи.

У него сейчас тоже весьма непрезентабельный вид; новый комбинезон сидит на нем мешком.

— Какой умник выдумал эти парадные комбинезоны?! Как будто у всех простых смертных фигура космонавтов. Впрочем, комбинезон — символ высшей расы, и несиане с завистью глядят на нас. Они давно мечтают о том дне, когда получат право его носить.

Патрене кривит рот в презрительной усмешке.

— Так мы далеко уедем. В один прекрасный день какой-нибудь грязный туземец займет мое место, наденет комбинезон, пояс с бриллиантами…

— А ты что, всерьез принимаешь эту церемонию? Ерунда, обычный аттракцион. Сегодня парадное гулянье и бенгальские огни. А завтра туземцы, довольные и веселые, снова выйдут на работу.

— Ну а если они вздумают устроить забастовку?

— Вмешается полиция. Смотрел передачу из Парижа? Три тысячи рабочих были на пять секунд полностью парализованы. А после того как они пришли в себя, поверь мне, — у них пропала всякая охота бастовать. Ты же сам знаешь, что профсоюзы в этих случаях даже полезны. Имеешь дело с их представителями, а не с неорганизованной массой, которая, словно обвал в горах, внезапно погребает всех и вся.

— Здешние туземцы никогда не станут цивилизованными людьми.

— Не спорю. Но полиция и не подумает применять к ним обычные методы. На Нес полицейские прибыли с отдаленных планет, где интеграция была осуществлена совсем недавно. Они не станут церемониться со всякими там забастовщиками — разгонят их силой. Ну ладно, надевай пояс и пошли. Остальные уже на космодроме.

Патрене повиновался. Элиспринт мгновенно доставил его на стоянку вертолетов, откуда он, уже пешком, добрался до космодрома. Навстречу ему с радостным криком устремилась Роза. Она тоже была в радужной накидке и комбинезоне, плотно облегавшем ее полнеющую фигуру. Другие дамы также щеголяли в комбинезонах, сшитых с таким расчетом, чтобы подчеркнуть красоту женских форм.

«Нет, Розе не помогла и пластическая операция. Она похожа на манекен, кривящийся в жалкой улыбке».

А вон и губернатор. Он важно спускается по трапу и приветливо машет всем рукой. Толпа напирает на барьер, из репродукторов глухо выплескивается гимн землян «Свободны мы», губернатор улыбается ослепительной улыбкой, телеоператоры проверяют камеры. Сейчас губернатор произнесет слова приветствия — всего несколько фраз; церемониал продуман до мельчайших подробностей. Может, хоть на сей раз он не станет читать по бумажке? Нет, он вынимает из кармана листок: «Я рад, чрезвычайно рад и польщен, что удостоен чести передать «Новой Италии» приветствие от жителей Объединенной солнечной системы».

«О мудрый губернатор, ты не произносишь без бумажки даже краткие слова приветствия, а я не написал ни строчки, хотя Торболи предупредил меня заранее. Что я скажу рабочим?»

Вереница лимузинов» катит по улицам «Новой Италии», по обеим сторонам которых стоят толпы людей и дружно хлопают в ладоши. В небе проплывают полицейские машины. Их сирены воют совсем не торжественно, а пронзительно-мрачно. Иатрене просто не в состоянии выносить этот свист, он охотно зажал бы уши, если б не сидел в открытой машине рядом с губернатором.

Но вот традиционный парад машин окончен; теперь ему предстоит держать речь перед рабочими. А они уже собираются на огромном заводском дворе, который служит одновременно посадочной площадкой для личных вертолетов владельцев предприятий и технического персонала.

Правильный шестиугольник двора заканчивается большим полукруглым зданием, где размещаются различные службы. У входа в здание воздвигнут помост, на который строго по ранжиру поднимаются представители местных властей. В центре становится губернатор, справа от него — Патрене. Рабочие — а их собралось не менее пяти тысяч — уже вышли из цехов, все в чистых робах; на груди, чуть пониже миниатюрного трехцветного флага с двумя сплетенными кольцами, красуется позолоченный значок с крупными буквами CAT — Солнечная ассоциация тружеников. Но эти солнечные труженики босы, и к тому же от них нестерпимо пахнет.

Патрене еще издали чувствует этот противный болотный запах, который не в силах заглушить духи и ароматные мази дам.

Первым произносит речь губернатор. Он подносит листок бумаги прямо к своему классическому носу, а тот в свою очередь вздымается к светлому небу (и это в черный день провозглашения на Несе профсоюза!), и гнусавит:

«Свободно и честно…» Снова хруст бумаги, и снова из носа с шипением вырывается: «…справедливость, порядок!»

Наступил черед Патрене. Роза поправила ему проклятый пояс, он схватил микрофон и, переходя на крик, завопил:

— Я говорю-ю-ю, что двадцать лет назад здесь были одни болота. Но вы своим трудом…

Теперь уже кричат рабочие: «Пат-ре-не, Пат-ре-не!», а он смотрит на них выпученными глазами.

Неужели они до того глупы, что принимают все это всерьез? У стариков на глазах слезы, а он вешает каждому на грудь медаль. Если б от них так не воняло, он бы их, ей-богу, обнял. Галактическое телевидение уже запечатлело эту патетическую сцену; на Земле его видят жена и министры. А туземцы без устали скандируют: «Нес, Нес, Пат-ре-не, Пат-ре-не!» Пришлось включить сирены, лишь тогда Торболи сумел объявить дальнейшую программу празднества: бесплатный обед в столовой, танцы на болоте и в заключение бенгальские огни.

Теперь Патрене может, наконец, пригласить губернатора на коктейль.

Рабочие потянулись в столовую; потом они разбредутся по своим домам, окруженным колючей проволокой. После заката они имеют право выходить на улицы только под охраной полиции во избежание нежелательных инцидентов. «Это позволяет местным жителям и землянам взаимно оберегать свою свободу», — каждый вечер повторяют бесчисленные репродукторы. Но если даже туземец даст полицейским взятку, куда он сможет пойти? Бары открыты только для землян, а в клубе чаще всего разрешают появляться лишь в комбинезоне, которого у туземца нет. «Не хватает только, чтобы эти ублюдки с водянистыми глазками пялились на наших дам. Пусть себе веселятся за колючей проволокой. Впрочем, меня это не касается. Моя жена веселится на Земле. А жаль. На торжественной церемонии куда пристойнее появиться вместе с женой. Кстати, Бессон так и делает. Правда, его дражайшая половина такая же долговязая, как и он, и весьма изрядно подремонтирована, но, что ни говори, она остается первой дамой «Новой Америки».

Самому Бессону без малого семьдесят, костяшки его пальцев больно впиваются в мякоть рыхлой руки Патрене. Владелец «Новой Италии» с преувеличенным энтузиазмом восхваляет проницательность мистера Бессона, который еще в прошлом году согласился на интеграцию. Ему-то хорошо, он — единственный хозяин «Новой Америки», мощного промышленного комплекса, во много раз превосходящего «Новую Италию». Где уж ей соперничать с картелем Бессона. Хитрый старик одобрил интеграцию, и теперь ему, Патрене, ничего другого не остается, как только последовать его примеру. От бессильной ярости у него начинает болеть печень, и он с еще большим энтузиазмом поздравляет своего конкурента.

Бессон смотрит на Патрене своими рысьими глазами и, когда тот говорит: «Теперь эти туземцы станут вровень с нами», — разражается громким смехом, обнажив тридцать два зуба из первоклассного белого дентина.

— Разумеется, мой дорогой Патрене, и это будет записано в конституции Солнечной системы, где также сказано, что рабочий Чикаго имеет равные со мной права и одинаковые обязанности. Свобода и демократия для всех. Мы, земляне, идеалисты, а идеалы стоят дорого. Увы, мы всегда платили сполна. Это доказано историей. Коль скоро рабочий Чикаго имеет равные со мной права, мы не можем отказать в равенстве и рабочему Неса.

— Согласен, но только в пределах колючей проволоки.

— Дорогой Патрене, вы слишком привержены к колючей проволоке. Вы сентиментальны, как, впрочем, и все расисты. А расизм сейчас не в моде. Усвойте следующий принцип: рабочий может стать таким же богатым, как и я. Но раз он им не стал, значит, он кретин. Я дал ему свободу, однако не собираюсь отдавать в придачу и мои деньги. Пусть он их сам заработает. А теперь давайте выпьем за равноправие.

А Торболи тем временем переходит от одной группы к другой, успевая каждому сделать комплимент. От его глазок-щелей на черепашьей голове ничего не ускользает, даже пустой бокал супруги губернатора, которая беседует с миссис Бессон.

— Мадам, не хотите ли мороженого по-итальянски?

— Благодарю вас, дорогой Торболи.

Ага, и Торторелли тут!

— Как поживаете, любезный друг?

— Неплохо. Вот только жара здесь невыносимая. Но какой чудесный праздник! О нем будут вспоминать и в будущее воскресенье, когда прилетят делегации землян.

— Делегации? Кто вам сказал, Торторелли?

— Подслушал разговор губернаторской свиты. Глупо, да?

— Напротив, очень разумно.

Этот Торторелли с трудом передвигается на своих негнущихся ногах. Видно, шлем здорово давит ему на плечи, но он не снимет его — это было бы неприлично. А Бенедетто Торторелли не сделает ничего такого, что выглядело бы неприличным. Торболи до того уверен в своем кибербухгалтере, что даже не замечает, как ловко тот его дурачит. Больше всего директор боится, как бы Патрене, изрядно выпив, не начал болтать лишнего. Он отыскивает его глазами. Так и есть, этот жирный боров вовсю хлещет вино. Хоть бы уж лопнул поскорее от ожирения, тогда бы он, Торболи, полностью завладел контрольным пакетом акций «Новой Италии». И уж он-то сумел бы растолковать мистеру Бессону всю важность единого фронта промышленников Неса против интриг правительства.

— Виски, мистер Бессон?

Старик поразительно стойко борется с опьянением, но Торболи все-таки подмечает похотливый взгляд, которым тот окинул стройную и полногрудую Кьяри, техника «Новой Италии».

— Синьорина Кьяри не только красивая женщина, но и отличный работник.

Бессон откашлялся и с деланным равнодушием бросил:

— Очевидно, вы не уступите ее «Новой Америке»?

Торболи пожал плечами.

— Все дело в цене. Собственно, иначе и не бывает.

— Не нравится мне ваша манера выражаться. Ах, молодежь, молодежь! Сколько вам лет, Торболи?

— Сорок девять. — И больше он ничего не сказал, поняв, что и так сморозил глупость.

— Познакомьте меня с этой Кьяри, дружок, — голос Бессона смягчился. — Не исключено, что наше акционерное общество сможет предложить ей более интересную работу.

— Что до меня, то я не возражаю.

— Я в этом и не сомневался. Буду рад повидать вас в самое ближайшее время. Ведь нас с вами объединяет любовь к старинным вещам.

Торболи не сумел скрыть своей радости — Бессон в завуалированной форме сделал ему многообещающее предложение. В тот же миг его взгляд встретился с блаженным взором Торторелли.

— Синьор Торболи, я тоже коллекционирую старые вещи. Вы непременно должны побывать у меня.

— Конечно, конечно. Как-нибудь вечерком. А пока, будьте добры, пригласите синьорину Кьяри составить нам компанию.

Кибербухгалтер послушно отправился выполнять приказание и вскоре вернулся с Кьяри. Мистер Бессон галантно предложил ей руку.

— Не хотите ли выпита вместе с нами, очаровательница?

— Пожалуй, аранжад по-итальянски.

Торболи подозвал метрдотеля, и тот подобострастно выслушал приказание, после чего отыскал туземца-официанта в белом фартуке и гаркнул:

— Аранжад по-итальянски, живо!

— Извините, синьор, но аранжад кончился.

— Болван, тебе же ясно сказано: аранжад. Сбегай в бар дирекции, в технобар — словом, куда хочешь, но чтобы через пять минут аранжад был.

Официант, прихрамывая в своих узких туфлях, ринулся на улицу, стараясь, упаси бог, не задеть кого-нибудь из землян. Возле дома ему на глаза попался мальчишка-разнорабочий. Сняв башмаки, юный несианин блаженно болтал голыми ногами. Официант схватил его за шиворот и, наградив отборными несианскими ругательствами, велел отыскать этот чертов аранжад. И мигом, если он не хочет навсегда остаться на улице. Мальчишка вихрем помчался выполнять приказание.

Наконец синьорина Кьяри получила свой аранжад. Одарив мистера Бессона признательным взглядом больших темных глаз, она благосклонно выслушивает его комплименты, а Торболи довольно улыбается. Торторелли пристально смотрит на них. «Нет, все-таки Патрене лучше Торболи. В сущности он не так уж плох: ходит, выпятив живот, и всем повторяет, что хозяин здесь он. А вот Торболи, тот — как болотная лихорадка: ты ее замечаешь, лишь когда тело покрывается зелеными пятнами. Но тогда и другие это видят, и тебе каюк».

Патрене не верит, вернее, не хочет верить словам врача. Он сидит в кресле, сложив руки на животе, и время от времени начинает ожесточенно чесаться.

Вчера у него обнаружили крапивницу. А все из-за этого идиотского комбинезона, ужасной духоты на вечере, проклятых туземцев и Торболи с его злым лицом и узенькими глазками, которые глядят не то на тебя, не то в окно.

— Так, значит, вчера губернатор мне солгал? — обращается он к Торболи. — Я же ему сказал, что воскресенье станет знаменательным днем. А он в ответ: «Безусловно, безусловно… Но кто, по-вашему, выиграет в этом году кубок? Многие предсказывают победу «Новой Англии». Говорят, у них потрясающий вратарь».

Торболи желчно улыбается.

— Да, губернатор, прежде чем сказать что-либо важное, записывает каждое слово на листке бумаги. Не в пример тебе.

— А я что, глупости говорил?

— Из твоей речи можно быдо заключить, что ты один колонизовал всю планету.

— Туземцы мне аплодировали.

— Любопытно, ты, кажется, всерьез стал с ними считаться!

— С этими ублюдками?! Ты шутишь! Но все-таки они работают на меня. Знай они свое место, я бы даже с ними примирился. Построил бы для них дома, школы, бассейны. На кой дьявол им профсоюзы и политические права, скажи на милость?

Торболи удивленно вскинул брови:

— Ты это всерьез?

— Конечно. Предоставь правительство свободу действий мне и другим промышленникам, на планете царили бы мир и спокойствие. Несианская конституция должна начинаться словами: «Мыться каждое утро — обязательно». А вместо этого политиканы и тут мутят воду. Ну, а каков результат, сам видишь. Ваша идиотская демократия! Чего от нее ждать…

— Я-то здесь при чем? Это же не моя выдумка.

Патрене снова ожесточенно зачесался и с яростью взглянул на собеседника.

— Ты меня убедил. Главный враг — мы сами. Никому нельзя доверять.

Торболи натянуто улыбнулся.

— Ты сегодня не в духе. Но уж мне-то ты можешь доверять. Разве я когда-нибудь тебя подводил?

— Нет, тебе я, безусловно, верю. Ведь ты подписываешь все документы вместе со мной.

Нижняя губа Патрене выпячена, пальцы беспрестанно скребут живот.

Торболи взбешен, он понимает, что оплошал, и пытается взять реванш.

— Ну что ты беспрерывно чешешься? Ни дать, ни взять — вшивый несианин.

— У меня крапивница.

Торболи мгновенно отшатывается.

— Ты уверен?

— Видишь красные пятна на животе? Конечно, ты предпочел бы узнать, что у меня проказа. Тебе это было бы только на руку. Все, все вы обрадовались бы, сдохни я сегодня! Но не надейся, я проживу еще сто лет. Вам назло.

— Не распаляйся. Ты похож сейчас на туземца, который страшится увольнения.

— Таких, как я, не увольняют. Они сами подают в отставку. Но вам придется долго ждать. Я намерен оставаться здесь до конца своих дней. И если разорюсь, то и остальные останутся без гроша. Вы накупили акций, не так ли? И ты больше всех. Знаешь притчу священников: да погибнет Самсон вместе с флибустьерами.

— С филистимлянами. Чем разыгрывать трагедию, ты бы лучше объединился с мистером Бессоном.

— Он уже объединился с другими, а нам остается лишь пристроиться в хвост. А если хвост застрянет, Бессон не поколеблется его отрубить. Три года назад я сам об этом подумывал, но ты меня отговорил. А теперь уже поздно. Нес — присоединившаяся планета.

Торболи нервно расхаживает по комнате, и его голова дергается сильнее обычного. Патрене видит, что Торболи и в самом деле взволнован. Если вначале это его радовало, то теперь он и сам испытывает чувство растерянности. Он хватает газеты и протягивает Торболи.

— Да, да, в «Новой Италии» это ясно каждому. Вот, можешь полюбоваться. Сплошные предложения об открытии домов культуры и стадионов для туземцев. Как будто священники уже не позаботились об их перевоспитании. Церковь, та давно присоединилась к партии победителей. А ты строил из себя антиклерикала. Интересно, что ты имеешь против церкви?

— Это мое личное дело.

Торболи не хочет признаваться, что в юности его выгнали из духовной семинарии.

— И потом, это не лучший ход. Кстати, кто тебе запрещал ходить в церковь? Я? Если хочешь знать, я на все согласен. Лишь бы ты встряхнулся. Ты одним своим замогильным видом наводишь панику. Люди смотрят на тебя и думают, что дела обстоят хуже, чем на самом деле. Я лично остаюсь оптимистом. К примеру, Торторелли работает отлично. Берет данные и без разговоров садится за работу. Ты же…

— А что я?.. Я прикидываю в уме наши возможности. И пожалуй, кое-что придумал.

Похоже, Торболи говорит это искренне, и Патрене меняет гнев на милость.

— Раньше меня считали неминуемым банкротом. А теперь… Я не собираюсь сдаваться. Сегодня получил письмо из Рима. Родные пишут, что скоро приедут.

— Вот и отлично. Может, и твой сын приедет. Нам нужны молодые руководители.

— А я, значит, конченный человек? Нет, сын не захотел стажироваться в колонии. Теперь мы чужие друг другу. Он полон новых идей. По его мнению, наше время прошло. Дудки! Здесь я хозяин и останусь им до последней минуты.

— Отлично, приказывай, хозяин.

Торболи налил себе двойную порцию виски, вернулся, сел напротив Патрене и вопросительно поглядел на него:

— Итак?

— Итак, для начала надо сходить к Торторелли и посмотреть, готов ли баланс.

В полуподвале, где работает Торторелли, так темно, что Торболи дважды споткнулся, прежде чем добрался до кибербухгалтера.

— Как это вы умудряетесь работать в темноте?

— Привычка, дотторе, — и Торторелли включает ради гостя еще одну лампу.

— Ну, а как продвигается баланс?

— Частичный отчет уже готов.

— Разрешите, я взгляну.

Торболи с уважением глядит на сложные вычислительные машины. Сам он хорошо знаком лишь с парамагнитными элементами, отключить которые под силу только высококвалифицированному кибернетику, да и то не сразу. Если эти элементы действуют, значит, все в порядке; если они вышли из строя, немедленно срабатывает автоматический сигнал тревоги, и к месту происшествия устремляются полицейские машины.

Торболи же специализируется на людях, которыми он управляет как послушными механизмами. Взять хотя бы Торторелли — это автомат, покорно и беспрекословно подсчитывающий колонки цифр.

Кибербухгалтер протянул ему лист бумаги, и Торболи сразу взглянул на итоговую сумму.

— Так у нас огромный пассив!

— Насчитал согласно вашим данным, синьор директор.

— Кретин! Тут какая-то ошибка!

— Может, я и кретин, но машина не могла ошибиться, а все данные мне дали вы. Разрешите, я включу магнитофон.

Голос кибербухгалтера звучит спокойно, и это еще больше раздражает Торболи. Услышав свой собственный голос, он бросается к магнитофону, чтобы нажать кнопку стирания. Но его останавливает рука Торторелли.

— Зря волнуетесь, дорогой директор.

Нет, это не рука, а стальные тиски! Торболи застывает на месте, и кибербухгалтер тут же отпускает его.

— Не понимаю, что вас так встревожило, любезный Торболи? Быть может, вы забыли кое-какие данные? Прошу вас, назовите дополнительные цифры, и мы проверим итог.

Торболи убежден, что кибербухгалтер втайне подсмеивается над ним. «Прошу вас», — как он это сказал, слишком уж вежливо, со скрытой издевкой! О, да он и в самом деле нагло усмехается! Жалкий карлик, подвальная инфузория смеет издеваться над ним, генеральным директором!

— Так где же ваши новые цифры?

Не в силах сдержаться, Торболи отвешивает кибербухгалтеру звонкую пощечину. И мгновенно вопль, его, Торболи, вопль, разносится по комнате. Такое впечатление, будто он ударился рукой о стену. Торторелли шагнул к нему, Торболи со стоном отшатнулся и чуть не упал.

— За что, синьор директор, за что? Поверьте, я всей душой предан вам.

Голос бухгалтера звучит жалобно, плаксиво, но Торболи отчетливо слышит в нем насмешку и злую иронию.

Он, не раздумывая, обращается в постыдное бегство. Задыхаясь, взбегает вверх по ступенькам и бросается к лифту, быстро проходит по коридору, держа правую руку в кармане. Служащие вежливо здороваются с ним, но он не отвечает, плечом отворяет дверь служебного кабинета Патрене, и еще с порога кричит Розе:

— Убирайся!

Роза глядит на него с ненавистью и уходит, лишь когда сам Патрене вежливо просит ее:

— Прошу вас, Роза, оставьте нас на время одних. Что с тобой? У тебя такой вид, будто случилось несчастье? — встревоженно спрашивает он.

Торболи вынимает из кармана руку.

— О черт, где это тебя угораздило?

— В комнате твоего Торторелли.

Рука сильно вспухла и покрылась багрово-синими пятнами. Патрене наклонился, посмотрел внимательнее.

— Ты пьян! — закричал он.

— Нет, — простонал Торболи. — Твой Торторелли — робот.

— Ро…робот?

— Да, и это ужасно. Не знаю, кто его подослал, но он робот. Я дал ему пощечину, и вот, полюбуйся, что стало с рукой.

Патрене побледнел как смерть. Проглотив таблетку, он судорожными глотками запил ее водой из графина.

Быть того не может! Этот тихий, незаметный гномик двадцать лет служит у него бухгалтером. Да и не существует роботов с лицом человека. Нет, у Торболи определенно на миг помутилось сознание. Патрене ободряюще улыбнулся ему, вызвал Розу и велел ей привести Торторелли.

— Это же безумие — звать сюда робота. — Торболи со стоном приложил мокрый носовой платок к вспухшей руке. — Надо придумать план защиты. Нам противостоит опасный и коварный враг.

— Ты начитался книг по научной фантастике, — твердо сказал Патрене. — Видел ли ты когда-нибудь робота, который бы всем и каждому позволял издеваться над собой?

— Ну, а ты когда-нибудь видел, чтобы от пощечины так вспухла рука? Посмотри.

Патрене согласен: такого не бывает. И все-таки ему не верится, что Торторелли — робот.

— Два десятка лет на моем заводе работал робот, и никто ничего не заметил! Это похоже на эпизод из приключенческого фильма. У тебя с головой явно не все в порядке.

— Ты что, считаешь меня сумасшедшим?

Торболи снова застонал, но тут же умолк — Роза ввела Торторелли. Взбудораженный, раскрасневшийся кибербухгалтер что-то невнятно бормотал, размахивая своими маленькими ручками.

Патрене схватил его за руку — она была потной и вялой. Он незаметно, кивком головы приказал Розе выйти.

Торторелли протер очки и, вытирая слезы, прошептал:

— Я предан вам всей душой. А синьор Торболи разгневался и ударил… по счетной машине. За что?

— Успокойтесь, дорогой Торторелли, — ласково сказал Патрене. — Это все шутки проклятой планеты. Да и положение наше не из легких. У кого угодно могут сдать нервы.

— Понимаю, понимаю. Но ведь я хочу вам помочь. Для меня на заводе нет секретов. И все-таки очень трудно составить баланс. А синьор Торболи вздумал все испортить.

— Вы правы, — соглашается Патрене. И, повернувшись к Торболи, приказывает: — Ну, миритесь, и поскорее.

Торболи протянул было здоровую руку кибербухгалтеру, но тут же со страхом ее отдернул.

— Не бойтесь, Торболи, не бойтесь. Пожмите руку нашему верному другу.

И Торболи принужден пожать мягкую, потную руку кибербухгалтера. Он даже выдавил из себя слова извинения и потрепал Торторелли по щеке.

— Я всегда говорил, что вы хорошие, добрые люди, — с блаженной улыбкой пролепетал кибербухгалтер.

— Надеюсь, вы поняли, что от вас требуется? — деловым тоном спросил Патрене.

— Конечно, баланс за все двадцать лет. Вот увидите, я составлю такой баланс, что он будет достовернее подлинного.

— Если все пройдет удачно, вас ждет место административного директора.

— Место Ланчерти?

— Берите выше. Вы будете стоять у Ланчерти на голове. Слово Патрене. Настал час ветеранов. Ловите же удачу, мой дорогой Торторелли.

Выйдя из кабинета, Торторелли гордо вскинул голову и хладнокровно выдержал ледяной взгляд, которым его наградила Роза. «Этот гномик возомнил о себе невесть что. А патрон давно уже перестал делиться со мной своими планами. Какие все подлецы!»

И когда из кабинета выходит Торболи, придерживая бессильно повисшую руку, она с чрезмерной заботливостью спрашивает:

— Что с вами, дотторе? Вы ударились о дверь?

— Вы не ошиблись, — цедит сквозь зубы Торболи, напрасно пытаясь убедить себя, что он и в самом деле ударил не Торторелли, а счетную машину.

Патрене наконец-то понял, что правительство Земли, по сути дела, защищает его от Ассоциации слаборазвитых планет. Нес будет включен в состав Галактической Федерации, лишь когда это окажется выгодным землянам. А пока надо использовать в своих интересах кали, местных властителей. Хоть они и выучились читать и писать, Патрене не может преодолеть к ним антипатию. От них исходит такой отвратительный запах, как, впрочем, и от всех туземцев; подойти к ним и то неприятно. Торболи эти «фокусы» Патрене просто бесят.

— Почему бы тебе не посмотреть, как с ними беседует Бессон?

— Вы с этой Кьяри и так слишком часто его навещаете.

— Приходи вечерком, и ты научишься кое-чему полезному. Кстати, Бессоы разработал план, который он намерен представить правительству. Мы, промышленники Неса, должны объединиться, иначе государство нас проглотит.

— Об этом я и сам догадался, дорогой Торболи. Министр колоний в последнее время что-то слишком много путешествует. Впрочем, министров я не боюсь. Я всегда смотрю им прямо в лицо. Хочу убедиться, есть ли у них рот. Если есть, то всегда можно договориться.

— Э, твой метод хорош для мелкой рыбешки, в крайнем случае для губернатора, который, кстати, в последний момент оставил тебя в дураках. Но для министра он не подходит. А вот если б все промышленники Неса объединились, мы могли бы сыграть на равных и с министром, Посмотри, дорогой мой, на жителей Веги, они-то умеют играть дружно, всей командой. Попробуй-ка забить им гол. И вообще что ты понимаешь в галактической политике?

— К твоему сведению, я принадлежу к тем людям, которые сами пробивали себе дорогу.

— Ваше время прошло, нужно перестраиваться.

— Ты рассуждаешь, как мой старший сын.

— Сыновья стали умнее отцов. У экономики — свои железные законы. Сегодня еще большее значение приобретают программирование и совместные действия.

— Знаю я эти басни Бессона. Уж очень ему хочется все заграбастать и отправить меня на пенсию.

— При чем тут пенсия? В современной промышленности нет места для индивидуальных действий. Все должно быть предельно функционально.

— Интересно, какую функцию выполняет у этой старой развалины Бессона синьорина Кьяри?

Патрене разошелся. Он изрыгал столь замысловатые и непристойные ругательства, что Торболи невольно рассмеялся. Только тогда Патрене изменил тон. Помолчав, он со вздохом сказал:

— Я знаю, что проиграл. Но предпочитаю уступить скорее Бессону, чем моему сыну.

Торболи молча кивнул головой. Патрене передернуло. Желая досадить своему генеральному директору, он выпалил:

— Ладно, я приду сегодня вечером, но прихвачу с собой Торторелли.

— Что-о-о?

— Пригласи его. Ведь он единственный, кто нам бескорыстно помогает.

— Нет уж, приглашай его сам. Я не намерен с ним встречаться.

— Почему вдруг?

— Мне не нравится выражение его лица. Он разговаривает со мной как равный с равным. Стал одеваться по моде, подстриг свои космы. Ненавижу новоиспеченных чистюль.

— А как же твой хваленый архив? — Патрене от души расхохотался. — Ты называл его кретином, помнишь? А он, оказывается, тебя перехитрил.

Торболи поспешил уйти. Его маленькие злые глазки пронзают насквозь двух идущих навстречу служащих. Роза нагло поворачивается к нему спиной. Ничего, он с ней еще рассчитается.

Патрене нажимает кнопку и приказывает Розе вызвать Торторелли.

Ровно через двадцать секунд Роза докладывает:

— Торторелли говорит, что не может прийти; у него срочное дело.

— Предупреди его, что я сам спущусь вниз. Понимаешь, речь идет о важном деле.

Что за чушь, он — хозяин завода, а этот жалкий сморчок бухгалтер осмеливается не выполнить его приказание! Ладно, сейчас он ему покажет.

Он выходит из кабинета, важно выпятив живот, по дороге успевает игриво потрепать по щеке молоденькую служащую и лишь затем не спеша спускается в бухгалтерию.

— Зажги свет! — еще с порога приказывает он Торторелли.

— Разве, ты не хвалился еще вчера, что у тебя орлиный взор? — ответил из полутьмы иронический голос. У Патрене часто и гулко забилось сердце.

— С каких это пор всякий жалкий червяк смеет называть меня на «ты»? Да ты хуже…

— А разве ты обращаешься ко мне на «вы»?

И в тот же миг ярко загораются сразу все огни. Патроне растерянно хлопает ресницами и лишь тут замечает Торторелли — кибербухгалтер развалился в кресле.

— Так вот как мы работаем!

— Думать — это тоже работа, и нелегкая.

Торторелли протяжно зевает.

— Конечно, была бы в отделе приличная счетная машина, мне не пришлось бы напрягать мозги. Мне нужна машина наподобие вот этой.

Он убрал ноги со стола, наклонился и вынул прямоугольную пластмассовую пластинку.

— Ну-ка, взгляни.

— Похоже на рентгеновский снимок. Зачем он тебе?

— Не туда смотришь.

Торторелли разгладил лист.

— Расчет вероятности происходит одновременно с секторным расчетом. А это экономит уйму времени. Кто тебя надоумил, дорогой Патрене, купить такую допотопную счетную машину? Как-никак мы — самое крупное предприятие во всей «Новой Италии».

Патрене сразу утратил всю свою самоуверенность.

— Но Торболи утверждает…

— Что он понимает, твой Торболи. Заставляет своих агентов снимать порнографические сценки из интимной жизни инженера Корбелли, стремясь запугать этого бездельника. Да в Галактике полным-полно куда более толковых инженеров. Торболи хочет держать всех в кулаке. Знаешь, на кого он похож? На туземного кали.

— Откуда тебе известно про микрофильмы?

— Но об этом все знают. Ты ублажаешь этого Торболи, словно он курочка, которая непременно снесет золотое яичко.

— Ну, положим, специалист он отличный. Сам Бессон не прочь его переманить.

— И ты в это веришь?

Торторелли грустно улыбается. Он и сам не может понять, какого дьявола ему вдруг вздумалось давать советы хозяину.

— Бессон хочет околпачить тебя, дорогой Патрене. Ты можешь продать дом, элиспринт, даже собственные штаны, но не продавай контрольного пакета акций. Впрочем, ты промышленник и разбираешься в подобных вещах получше меня.

— А ведь ты прав. — Патрене садится рядом с кибербухгалтером и доверительно говорит: — Знаешь, Торболи предлагает мне слиться с Бессоном.

Торторелли снова кладет ноги на стол.

— Отлично. Ликвидируем «Новую Италию», и скоро здесь тоже будут хозяйничать американцы. Кажется, ты говорил, что тебе дорога наша страна?

— При чем здесь наша страна?

— Неужели ты не понимаешь, что раз Бессон заигрывает с тобой, значит у него есть на то свои расчеты?

— Я понимаю, но ведь другого…

— Ты позволяешь Торболи командовать собой.

— Я… Прошу не забываться! Помни, кто ты!

— Да, я бухгалтер. Я не Торболи. Ты хозяин, а я служащий. Каждому свое. Поэтому перейдем снова на «вы». Я работаю, потому что вы платите мне за это. Ни о какой дружбе между нами не может быть и речи. Я не рвусь к власти, как Торболи. Всяк сверчок знай свой шесток.

Он изрекает одну сентенцию за другой, а сам думает: «Как вы мне все надоели». Заискивающий хозяин хуже хозяина высокомерного, но Торболи хуже всех.

— Верите ли, Патрене, когда я был ничем, пешкой, мне было куда лучше, чем теперь. Только тогда я и чувствовал себя счастливым.

— А я никогда не был счастливым.

— Знаю, — невольно вырвалось у Торторелли. — Когда мы оба были молоды, я завидовал вашему росту, красоте, богатству. Но вскоре эта зависть прошла. Не догадываетесь, когда именно? Так вот, когда улетела ваша жена…

Торторелли думает, что уязвил патрона в самое сердце, но тот растроганно бормочет:

— Только вы меня понимаете.

Торторелли в замешательстве делает вид, будто вновь принялся за работу.

— Мы с вами одиноки, — вкрадчивым голосом продолжает Патрене. — Почему бы нам не сходить вместе к мистеру Бессону на коктейль?

— Сегодня вечером не могу. Хочу послушать «Гамлета».

— По телевидению передают несколько футбольных матчей. Я попрошу Розу заснять их на микрофильм.

— Это не матч, а старинный театр. Мне нравится. Кстати, у меня есть своя запись.

— Вот и отлично. Завтра ее прослушаете.

— Нет, сегодня вечером. Это успокаивает нервы.

— Примите таблетку. Мне важно знать ваше мнение.

— Я стараюсь не принимать таблеток. Неужели мое мнение что-либо значит для вас?

— О господи, ну конечно.

Торторелли понимает, что отказаться не удастся: хозяин, очевидно, решил использовать его против Торболи либо в своей игре против этого американца.

— Хорошо, я приду.

— Могу подбросить вас на моем элиспринте.

— Спасибо, я сам умею водить. Кстати, когда вернется Ланчерти?

— Точно не знаю. Но, во всяком случае, не скоро. Можете быть спокойны.

Кибербухгалтеру неприятен квохчущий смешок Патрене, который неторопливо направился к выходу. Он, Торторелли, не доверяет ни Торболи, ни Патрене — настоящие бандагалы. Лет десять назад он смотрел фильм «Галактическая банда», в котором двух главных героев все называли коротко — бандагал. Как раз в то время при таинственных обстоятельствах погиб владелец «Персея» — главный конкурент «Новой Италии». Поговаривали, что в этой темной истории были замешаны Торболи и Патрене. Но прямых доказательств не было, и вскоре разговоры прекратились.

А недавно Ланчерти вылетел на ракетоплане по специальному заданию. Ему, административному директору «Новой Италии», известно очень многое. Впрочем, этот Ланчерти и сам хороший бандагал, только в миниатюре. И вообще дело не в Ланчерти, а в том, что он, Торторелли, ненавидит всякое насилие. К тому же он понимает, что его самого ждут крупные неприятности. Он бы и рад отступиться, но уже не в силах. После долгих лет скучной, однообразной жизни он вдруг открыл всю заманчивость опасной борьбы. Каждый вечер он изливал душу Бедному Йорику и неожиданно для себя вдруг обнаружил, что ему приятно быть заметной персоной.

…От визита к Бессону отвертеться не удалось. Тщеславию Торторелли льстит, что теперь все его замечают, его, маленького, прежде совершенно безвестного человечка, каждый торопится с приветливой улыбкой пожать ему руку.

Но вскоре им опять овладевает скука, и он готов бросить все к чертям. Если бы только не один любопытный план… Он смотрит Торболи прямо в лицо и на какой-то миг встречается взглядом с бегающими глазками генерального директора. И во взгляде каждого из них нетрудно прочесть: «Как ты мне ненавистен!»

Мистер Бессон ни на шаг не отпускает от себя Патрене, Владелец «Нивой Италии» до того расхваливал своего кибербухгалтера, что американец посчитал нужным любезно ему улыбнуться.

— Так и должно быть. Мир принадлежит техникам, — с важным видом изрекает он.

Торторелли без труда читает мысли этого старого волка: он мечтает о создании межпланетного картеля, который мог бы противостоять объединению промышленников Веги и Антареса. Будем надеяться, что старый хрыч скоро преставится. Впрочем, таких, как Бессон, в мире немало…

— Дотторе Торторелли, вы меня даже не слушаете.

Черная бахрома ресниц еще сильнее оттеняет красоту синих глаз, и Бенедетто Торторелли, чтобы избавиться от их чар, должен дважды повторить себе, что их блеск точно соответствует сумме его будущей заработной платы, высчитанной со скрупулезной точностью.

— Простите, что вы сказали, синьорина Кьяри?

— Ваша рассеянность меня не слишком вдохновляет. Я сделала вам комплимент, сказала, что вам очень к лицу новая прическа. И потом, эта милая улыбка… Прежде я не видела, чтобы вы улыбались. У вас красивые зубы.

— Благодаря хорошему зубному врачу.

Он пытается держаться непринужденно, но чувствует, что невольно краснеет, и Кьяри, понятно, тут же это замечает.

А она весьма и весьма привлекательна и сравнительно молода, даже если учесть, что ей доступны новейшие достижения косметики.

— Простите, меня зовут.

Он обращается в постыдное бегство и, конечно же, натыкается на мистера Бессона.

— О, я вижу, вы боитесь красивых женщин?

К ним подходит синьорина Кьяри.

— Я боюсь из-за женщин потерять драгоценное рабочее время, — отшучивается Торторелли.

Он вынимает из внутреннего кармана пластмассовую пластинку и обращается к Бессону:

— На ваших заводах работают новейшие вычислительные машины. А вот этим вы пользуетесь?

— Рентгеновскими снимками, — вырвалось у Патрене.

Мистер Бессон окинул его презрительным взглядом.

— Наш друг Патрене, как всегда, удивительно остроумен. Это же… — он ждет, что Торторелли придет к нему на помощь, но тот хранит невозмутимое молчание.

Бессон поднял пластинку повыше и поискал глазами своего технического секретаря, но и тому странный прямоугольник ничего не говорит.

— Где вы это приобрели? — вынужден был спросить мистер Бессон.

— Секрет фирмы, — смело отвечает Торторелли.

Патрене довольно ухмыляется, а пластинка переходит из рук в руки.

— Похоже на секционное счетное устройство, — высказывает наконец предположение старший кибербухгалтер Кларк.

— Вот именно, — подтверждает Торторелли и забирает пластинку. — Я с первого же взгляда понял, что этому изобретению принадлежит будущее. Но нашим дамам, очевидно, наскучили технические разговоры. Они предпочитают танцы. Синьорина Кьяри, разрешите вас пригласить.

Синьорина Кьяри охотно принимает приглашение. Ее ресницы хлопают, словно крылья бабочки. Торторелли подпрыгивает, вертится волчком, но не упускает из виду беседующих о чем-то промышленных магнатов. Патрене явно хочется с ним поговорить. Вот он отделяется от группы и подходит к танцующим.

— Дорогая Кьяри, не могли бы вы поискать доктора Торболи?

Едва та отошла, как Патрене не выдержал:

— Объясните же наконец, в чем секрет этого изобретения?

— Потом, потом. Видите, они тоже ничего не знают. Ни под каким видом не подписывайте соглашения. Я сейчас потихоньку улизну. Нужно срочно кое-что проверить. Потом все расскажу. А пока держитесь твердо, не уступайте.

И он незаметно уходит, довольный, что спутал планы Бессона, которому не терпится прибрать к рукам «Новую Италию». Патрене в растерянности застыл посреди зала. Рядом с ним очутилась жена одного из кали, молодая, на редкость красивая несйанка. У нее смуглая кожа, длинные изумрудного цвета волосы короной уложены на маленькой изящной голове. Патрене вынужден пригласить ее на танец. Он весьма старательно и столь же безуспешно убеждает себя, что она уродка, но не в силах отвести взгляда от ее лица с легким зеленоватым пушком. Спасение приходит в лице Торболи.

— Что тут происходит? Куда исчез Торторелли?

— Не кричи. Тебя могут услышать. Он поехал на завод.

Торболи не удовлетворен ответом, ему не нравится, что Торторелли отправился на завод ночью. Разумеется, здание надежно охраняется, но все-таки этот бухгалтер подозрительный тип и за ним не мешает проследить. Торболи, а затем и Патрене под благовидным предлогом исчезают с банкета.

Кто-то отлично знает, как заблокировать парамагнитные элементы и что именно нужно выкрасть. Он осторожно, но очень уверенно двигается в темноте. В здании пусто, оно, собственно, и не нуждается в охране — через дверьавтомат может пройти лишь тот, кто имеет на это право. Перед любым незваным гостем дверь мгновенно захлопнется, и рев сирены поднимет по тревоге полицию. Между тем кто-то беспрепятственно поднимается на самый верхний этаж и проникает сначала в кабинет Патрене, а затем — Торболи.

Со своего рабочего места Торторелли слышит шум элиспринта Патрене, но продолжает спокойно сидеть — пусть хозяин поищет его и убедится, что он занят подсчетами.

Однако Патрене и Торболи не спешат в полуподвал. Они проверяют парамагнитные элементы, а затем поднимаются наверх. Торболи влетает в свой кабинет — открывает одну папку, другую, кажется, все в порядке. Да и парамагнитные элементы не повреждены, значит, сюда никто не мог проникнуть.

— Что я тебе говорил? — в голосе Патрене звучит торжество победителя. — Ты помешался на шпионах. Торторелли предан нам душой и телом. Но раз ты сомневаешься, давай проверим. Документы хранятся в правом нижнем ящике. Так, все на месте. Теперь остается лишь сходить в мой кабинет… там в сейфе лежит изрядная сумма. Но я уверен в честности Торторелли, абсолютно уверен. Идем, чего же ты застыл, как изваяние?

Торболи хотелось бы внимательно просмотреть все папки, но он не может этого сделать в присутствии Патрене — ведь самое объемистое досье собрано именно на хозяина. Волей-неволей ему приходится отправиться вместе с Патрене в кабинет шефа.

Патрене открывает сейф и, торжествующе махнув рукой, захлопывает его.

— Документы хранятся и в приемной Розы, — замечает генеральный директор.

— Тебе не кажется, дорогой Торболи, что это уж слишком?

Однако Торболи настаивает. Наконец до Патрене доходит, что его интересуют секретные документы, которые они оба подписывали.

— Они в этом ящике.

— Тут их нет.

— Значит, Роза спрятала их в место понадежнее.

Узенькие глазки Торболи рыскают по углам, руки лихорадочно листают папки.

— Странно, что нет именно этих документов.

— Не будь идиотом. Я же тебе сказал, что Роза…

Щеки Патрене позеленели, как у туземца, в голосе звучит растерянность. Но Торболи ему не верит, может, он просто разыгрывает комедию.

Патрене хватается за сердце, проглатывает таблетку и снова повторяет:

— Вот увидишь, их куда-то спрятала Роза.

Но сам он не очень-то в этом уверен, потому что вдруг говорит:

— Пойдем к Торторелли. Мне нужно побеседовать с ним кое о чем.

Патрене первым выходит из приемной. Парамагнитные элементы в сохранности, в лифт никто не садился, двери закрыты.

Тем временем Торболи проверил парамагнитные элементы на верхних этажах. Патрене спускается в вестибюль и садится в кресло. Он понемногу успокаивается — ну конечно же, Роза спрятала документы подальше от всевидящего ока Торболи.

Он вызывает своего генерального директора по внутреннему телефону:

— Торболи, я в вестибюле, спускайся и ты.

Но Торболи не торопится. Наконец слышится потрескивание лифта, и из кабины выходит Торболи. С ним явно что-то неладно.

— Я… я был в туалете.

— Тебе что, плохо?

— Да, немного перепил виски.

Патрене пристально смотрит на своего компаньона — э, нет, тут дело не в одном только виски: руки у него дрожат, глаза запали. На Торболи это непохоже.

Торболи понимает, что надо что-то придумать, сейчас, сию же минуту. Не может же он сказать, что пропало досье на Патрене, причем ни один из парамагнитных элементов не поврежден.

— Мне послышалось, будто кто-то ходит наверху. Я проверил, но там никого не оказалось.

— Тебе последнее время всюду мерещатся воры и шпионы. Если меня одолела одышка, то тебя — галлюцинации. Однажды ты уже принял Торторелли за робота.

— Будь он роботом, все стало бы понятным, — прохрипел Торболи, не на шутку испугав Патрене.

— Знаешь, я устал, и мне надоело слушать твои бредни.

Патрене направился к двери, ведущей в бухгалтерию, но Торболи решительно преградил ему дорогу.

— К твоему сведению, у меня тоже пропал документ.

— Это что еще за новость?

О, Торболи не шутит: украсть документы на двух разных этажах, не повредив парамагнитных элементов, способен только специально обученный робот. Но это же чепуха, сущая нелепица. Такое бывает лишь в научно-фантастических фильмах. Инстинктивно оба заговорили совсем тихо, почти шепотом.

— Дорогой Патрене, все совпадает. Он — робот. Вот только кто его подослал?

— Но ведь он уже двадцать лет работает в управлении.

— А ты можешь поручиться, что наши соперники не убили подлинного Торторелли, когда узнали, что он будет кибербухгалтером «Новой Италии»? Они-то и подсунули взамен, робота. Впрочем, это могло быть и делом рук правительства.

Патрене тоже не в силах понять, кому именно понадобилось подослать к ним робота. Он безуспешно пытается собраться с мыслями.

— Надо подумать, надо подумать, — машинально твердит он, утирая обильно струящийся по лицу пот. Он тяжело опускается в кресло и, пожевав губами, выдавливает из себя: — Допустим, что Торторелли — робот. Тогда главное: можно ли его подкупить?

— Навряд ли, это же не человек, а механизм.

— Нет, все-таки ты ошибаешься. Возможно, этот гномик — гений зла, но он не робот. Парамагнитные элементы придуманы человеком, значит, он в состоянии и блокировать их. Торторелли — человек. А раз так, с ним можно и нужно договориться о цене, — решительно говорит Патрене и встает.

— Черт побери, мы в его руках, — бормочет Торболи, спускаясь за Патрене в полуподвал.

При звуке шагов Торторелли подсел к вычислительной машине и стал проверять клеммы.

— Будем откровенны, — еще с порога говорит Патрене. — У меня возникли кое-какие сомнения.

Торторелли, не оборачиваясь, показывает на аккуратно разложенные бумаги.

— Эти бумаги говорят сами за себя. Остается только подработать последние данные. К счастью, мистер Бессон скорее самовлюблен, чем умен, а его эксперты совершенно не знают вегианских машин и приборов. Если вы не продадите «Новую Италию», все будет в порядке.

— Это еще что за разговоры?! Предприятие принадлежит мне. И я поступлю, как сочту нужным.

— Как только вы продадите завод, я уйду. Но прежде вам придется пережить несколько неприятных минут.

— Не надо горячиться, успокойтесь, — вмешивается в разговор Торболи. — Сколько вы хотите, Торторелли?

— Мне деньги не нужны. Откажитесь от продажи завода.

— На кого вы все-таки работаете? — не выдерживает Патрене.

— На себя, во имя идеалов. Вам этого не понять.

— Но Бессон готов заплатить вам куда больше.

— Плевать я хотел на деньги. Мне противно работать с ним. И потом… Я же вам сказал, что Бессон блефует. Я подготовлю такой баланс, что все ахнут.

— Значит, вы на нашей стороне?

— Конечно. Ведь мы земляки. Продать завод вы всегда успеете. Баланс наверняка примут без возражений.

— А правительственные чиновники? — спрашивает Торболи.

— Они ничего не заподозрят. Вы опытные дельцы и сумеете убедить самых дотошных ревизоров. Через десять дней баланс будет, окончательно готов, и тогда…

— Десять дней много, — прервал его Патрене. — Даю вам неделю.

— Будь у меня новая счетная машина, я бы уложился. А так мне нужно минимум десять дней.

— Слишком много, — начал было Патрене, но Торторелли уже погасил центральную люстру.

— Завтра вы сами убедитесь, что я прав. Уже поздно, и нам всем не мешает хорошенько отдохнуть.

Он первым направился к выходу, а за ним поплелись Патрене и Торболи. Генеральный директор что-то бурчал себе под нос. В коридоре Торторелли внезапно остановился.

— Тихо!

На верхнем этаже послышались шаги.

— О господи, бандиты! — простонал Торторелли. — Скорее в подвал!

Он бросился вниз по лестнице, Торболи и Патрене — за ним.

— Скорее заприте дверь. Зажгите свет. Нужно дать сигнал тревоги. Постойте, с вами никто не приходил?

— Никто, никто! — истерично крикнул Патрене. — Где сигнал?

— Там, — дрожащей рукой показал Торторелли.

Патрене и Торболи едва успели заметить кнопку на письменном столе, как погас свет.

— Проклятье, я ничего не вижу, помогите! — кричит Патрене.

— Руку, скорее дай руку, — отзывается из темноты Торболи.

С грохотом падают стулья, Патрене совсем было добрался до письменного стола, как вдруг чьи-то металлические клещи обхватили его сзади. Торболи кинулся к столу и уже нащупал кнопку, но в тот же миг невидимый враг тисками сжал ему шею.

— Свет, свет! — из последних сил прохрипел он.

— Нашел! — закричал Торторелли.

Пронзительно завыла сирена. Патрене и Торболи с великим трудом поднялись с полу, все еще не веря, что остались в живых.

Зажегся свет — Торторелли, навалившись грудью на стол, обеими руками впился в рычаг.

— Помогите, плечо сильно жжет, — стонет Патрене.

— Вы ушиблись? — заботливо спрашивает Торторелли и… застывает с раскрытым ртом.

Не в силах вымолвить ни слова, он показывает на распахнутую дверь.

— Кто мог ее открыть? — наконец выдавливает он из себя.

Патрене и Торболи, не отвечая, в ужасе глядят на дверь.

Проходит минута, другая — никого… Затем до них доносится пронзительный вой полицейских сирен.

— Мы спасены, спасены! Слышите? Они уже приземляются, — радостно кричит Торторелли. — Надо открыть входную дверь. Скорее, скорее. Не то они ее взломают.

Он помогает Патрене встать со стула и первым устремляется наверх.

На заводском дворе уже полно полицейских. Не успел Торболи толком объяснить, что случилось, как полицейские бросились обыскивать служебные помещения. Они проверили все парамагнитные элементы — ни один не поврежден; в здании пусто.

— Они успели удрать. Немедленно организуйте погоню, — приказывает полицейский офицер подчиненным. — У вас что-нибудь пропало, синьоры?

— Деньги, кажется, целы. Но точно сказать не могу, еще не успел как следует проверить, — отвечает Патрене.

— Мы их настигнем. Они не могли уйти далеко, — говорит офицер, направляясь к выходу.

— Кого именно? — спрашивает Торболи.

— Ясное дело, туземцев, — уже в дверях отвечает офицер.

— Простите, лейтенант, но как им удалось беспрепятственно войти и выйти, не повредив парамагнитных элементов? Для этого даже специалисту понадобилось бы несколько часов. Конечно, если он не применит парочку бомб.

В голосе Торторелли звучит насмешка.

Полицейский офицер подозрительно глядит на него.

— Но ведь сигнал тревоги сработал автоматически.

— Нет, это мы дали сигнал, — отвечает Торторелли.

Офицер после секундного замешательства решительно объявляет:

— Кражи со взломом, очевидно, не было, но шаги-то вы слышали. Значит, что-то преступники наверняка украли. Не беспокойтесь. Я доложу начальству. Мы непременно отыщем виновных. Произведем обыск в резервации туземцев. Арестуем всех подозрительных.

— Довольно! — крикнул Патрене и тут же схватился за грудь. — Да вы не то что в полицейские, в дворники не годитесь! Туземцы все придумали? Это же курам на смех. Я сам поговорю с вашим начальством.

— Успокойтесь, коммендаторе, успокойтесь, — встревоженно говорит офицер. — Раз они ничего не украли, то…

— Значит, по-вашему, я должен терпеть, чтобы ночью по моему заводу спокойно разгуливали бандиты? Зачем же я тогда плачу налоги? Чтобы вы спали, ели и ничего не делали?

Лейтенант попятился назад.

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы примем все меры, арестуем… — и выскочил на заводской двор.

— Тщательно осмотрите местность, пядь за пядью, обыщите близлежащие дома, — грозно приказал он.

Патрене его даже не слушает. Он устало идет к элиспринту, за ним плетутся Торболи и Торторелли.

— Хотите подвезу? — предлагает Патрене. — Кстати, где ваш элиспринт, Торторелли?

— Я брал его напрокат, а теперь вернул законному владельцу. Он стоит кучу денег.

— А вы, милейший, скуповаты, — бросает Патрене.

— Зарабатываю мало. Вот когда мне повысят зарплату, я непременно куплю элиспринт. Тогда девушки будут меня безумно любить.

Патрене и Торболи обменялись многозначительным взглядом.

Торторелли пришел на службу поздно. Сонный, вялый, он спустился в бар, чтобы выпить чашечку кофе, и увидел Кьяри.

— О дорогой Торторелли, мы все наслышаны о ночном приключении. Вам не было страшно?

— Это я дал сигнал тревоги. — В глубине души ему приятно чувствовать себя героем. — Да, кстати, как вас зовут?

— Родителям вздумалось назвать меня Миртой. Сейчас девушку с таким именем редко встретишь.

— Нет, это очень красивое имя.

И, стараясь не выдать своего волнения, он раскланялся. В полуподвале темно, он зажигает свет, но ему что-то сегодня не работается. Он встает и отправляется к шефу. В коридоре путь ему преграждает Роза. Сделав печальное лицо, она участливо произносит:

— Как вы себя чувствуете? Приятную ночку мы пережили, нечего сказать!

Роза аккуратно вытирает слезу, стараясь не размазать тушь на ресницах.

«А Торторелли совсем неплохой человек. Не то что Торболи».

— При моем слабом сердце такие волнения просто губительны.

— Знаете, милая Роза, по-моему, это дело рук галактической банды. Тут работали профессионалы. Они ничего не украли?

— Нет, — поспешно, слишком поспешно отвечает Роза. — А разве существуют галактические банды?

— Дорогая моя, в наш век даже банды не могут обойтись без первоклассных специалистов. Сама организация осталась прежней: главарь банды занимает какой-нибудь ответственный пост в министерстве, и до него полиции не добраться. Вы на Несе уже два десятка лет и, конечно, должны знать, что галактических бандитов называют бандагалами.

Роза в растерянности смотрит на него.

— Вы это серьезно?

— Но ведь совсем недавно известный журналист из «Галактического курьера», кажется Сантарелли, написал об этом целую серию прелюбопытных статей. Эти люди знают свое дело.

Торторелли начинает перечислять, загибая пальцы:

— В банду обычно входят киллергал, жестокий и безжалостный убийца, астроганг…

— Не может быть! — в испуге восклицает Роза.

— Физиоганг, киберганг, — невозмутимо продолжает Торторелли. — Словом, целая банда превосходных специалистов. И тут нечему удивляться. Представьте себе, дорогая Роза, сколько инженеров зарабатывают буквально гроши. Чаще всего бандагалы укрываются на каком-нибудь астероиде. Не исключено, однако, что они избрали своей базой какую-нибудь слаборазвитую планету, скажем, Нес. Ведь мы построили большие города, а во многих болотистых районах даже сторожевых постов нет. «Новая Италия» — крупный промышленный комплекс, и наших конкурентов не остановят никакие моральные соображения. Промышленный шпионаж — вот их главное оружие. Прибавьте к этому политические цели, и вы поймете, на что способны наши «друзья» вроде мистера Бессона.

— У вас есть реальные доказательства?

— Конечно нет, дорогая Роза. Главари достаточно хитры и обычно остаются в тени.

— Мы подписали предварительное соглашение с мистером Бессоном. И он вряд ли заинтересован теперь в нашем крахе.

— Оно уже вступило в силу?

— Пока еще нет. Но у меня есть серьезные подозрения. Кое-кому наш шеф давно стоит поперек горла.

— Отлично сказано. Амбиция порой толкает людей на самые невероятные поступки. Будьте внимательны, Роза. А я всегда рад вам помочь. Да, кстати, мне нужно поговорить с шефом. Проведите меня, если вам не трудно.

Роза растроганно протягивает ему руку, и Торторелли с жаром пожимает ее.

Когда Роза, улыбаясь, ввела кибербухгалтера в кабинет, Патрене и Торболи даже привстали в креслах. Неожиданный «пакт о дружбе» между секретаршей и Торторелли по разным причинам обеспокоил обоих хозяев «Новой Италии».

— А вы совсем неплохо выглядите, — с порога бросает Торторелли.

У Торболи рука в гипсе, и в своей темной рубашке он очень похож на крохотного динозавра. Патрене же буквально утопает в бинтах. Он тоже напоминает доисторическое животное, но только из детских фильмов. Оба глядят друг на друга исподлобья, и совершенно очевидно, что один подозревает другого в краже. Кибербухгалтер широко улыбается.

— Нет, вы просто молодцы. А я бы без успокоительных таблеток вообще не добрался до работы.

— Не забывайте, что вы на службе, — проскрипел Торболи.

— Есть ли какие-нибудь новости? — словно не замечая раздражения генерального директора, спрашивает Торторелли.

— Никаких, — бурчит Торболи.

— Надеюсь, вы-то не считаете, что тут поработали бандагалы? Кстати, что, собственно, украли?

— Ничего, ровным счетом ничего, — мрачно отвечает Патрене.

Торторелли расплывается в улыбке.

— Замечательно. Значит, я вовремя подал сигнал тревоги. Но что они все-таки искали? Деньги, секретные документы? Ведь у каждой фирмы есть секретные документы. И часто они оказываются грозным оружием в борьбе…

— На что вы намекаете? — не выдерживает Торболи.

— Вам лучше знать.

— Мне?!

— Разве у вас нет специального архива? А кое-кому это может не нравиться.

— Теперь все ясно, — вырвалось у Патрене. — Кто-то решил завладеть твоими документами, а ты…

— Пропали документы? — с невинным видом спрашивает Торторелли.

— Ничего не пропало. И вообще это не твое дело, — взрывается Торболи. — Возвращайся на свое рабочее место!

— Сию минуту! Я только вот что хотел бы заметить. Возможно, бандитов интересовал электронный мозг. Тогда мы просто чудом избежали страшной опасности. А полиция, как видно, пребывает в бездействии?

— Арестовали нескольких туземцев, — говорит Торболи. — Надо же ей выказать свое рвение.

— Простите, но при чем здесь туземцы?

— Разумеется, ни при чем, — отвечает Патрене. — Возможно, в этой истории замешаны каля, хотя…

— Вот их и надо было арестовать! — восклицает Торторелли.

— Э, нет, с кали обращаются очень вежливо, даже чересчур. Расплачиваться, как всегда, придется простому люду. Но если они и невиновны, я лично буду только рад.

— Еще бы! Какой удобный предлог, чтобы арестовать всех недовольных! Но я бы на вашем месте, хозяин, потребовал их освободить. Пусть лучше полиция всерьез займется розысками настоящих воров.

— Поскольку ты пока еще не на моем месте, то возвращайся к себе, и побыстрее, — отрезал Патрене.

Торторелли понял, что сейчас не время спорить, и молча отправился к себе.

Разумеется, он не отвечает за действия полиции, но ему все же очень неприятно, что пострадали туземцы. Он-то думал, что сумеет заранее рассчитать все ходы, свои и противника, а партия, увы, складывается не в его пользу.

— Куда вы так торопитесь, дорогой Торторелли?

А, это опять она, Мирта. Интересно, что ею движет, любопытство или расчет? А быть может, ее подослали эти два бандагала?

— Какой вы занятный, — кокетливо говорит Мирта.

Ну, что ж, он рад, нет, просто счастлив пригласить ее поужинать в ресторан.

Бедный Йорик не наделен эмоциями и не в состоянии оценить по достоинству смелое решение Бенедетто.

— Понимаешь, иной раз ее глаза приобретают желтоватый оттенок, совсем как дженциана, которую я сейчас пью, — обращаясь к роботу, говорит он. — В ней чувствуется стиль. А это для женщины главное… Нет, к дьяволу Мирту, поговорим лучше о моих дорогих бандагалах. Поверь, мне их ничуть не жаль. У судьи не должно быть жалости. Иначе он потеряет решимость, станет похожим на Гамлета. Но, увы, Бедный Йорик, мне так и не удалось остаться равнодушным. Меня это веселит. Я наслаждаюсь их страхом. Посмотрел бы ты на них сегодня! Жалкие людишки. Но именно жалкие людишки, друг мой, и способны на самую большую подлость. Знаешь, мне даже приятна роль беспощадного судьи. Может, потому, что я почти двадцать лет провел в полном одиночестве? И теперь любая роль кажется мне увлекательной. Например, роль лжеца. Видел бы ты, какие лица были у экспертов «Новой Америки», когда я показал им пластинку! А ведь я и в самом деле могу изобрести новую счетную машину. Она бы очень пригодилась крупным промышленникам, скажем Бессону… Э, кажется, моя совесть начинает ржаветь.

Бенедетто умолкает. Он даже роботу не решается признаться в том, что, когда он смотрел на американца, у него мелькнула дикая мысль. «Ты — нет, а вот я действительно мог бы создать мощный блок против всех промышленников Веги».

О, власть кружит людям голову сильнее вина. Мирту может поразить только титан, хоть рост у него, Торторелли, всего лишь полтора метра. Но какими же подлыми средствами люди добиваются власти!

Он снова вспоминает о туземцах, которые сидят сейчас в тесных и сырых тюремных камерах. «Да, но я-то здесь при чем? Хотел бы я знать, как бы поступили другие на моем месте? Надо мной прежде все смеялись — и земляне, и туземцы. Кто хоть раз пожалел меня?» Но он сам понимает, что его доводы неубедительны, и громко проклинает тот день, когда вздумал заняться философией. Еще Сократ говорил: «Познавши однажды добро, его волей-неволей приходится применять и дальше». Э, кто теперь вспоминает о каком-то Сократе? Он был дикарь, не знакомый ни с антиматерией, ни с парамагнетизмом. Рассуждал о морали… А мораль — это роскошь, она слишком дорого стоит.

— Ну, чего ты стоишь как истукан? Дай мне еще вина.

И тут робот сказал:

— На сегодня хватит.

— Что значит хватит? Я хочу пить.

Он протянул бокал дрожащей рукой и жалобно захныкал:

— Робот и тот перестал мне подчиняться. Ты тоже не любишь меня.

Робот бережно, но твердо взял у него бокал.

— Степень опьянения превышает допустимый предел.

— Но я хочу забыться, Бедный Йорик.

— Если Бенедетто отчаивается, значит, он устал. Он отдохнет, и завтра жизнь снова ему улыбнется.

Это его собственный голос, спокойный и невозмутимый.

— Бенедетто лучше других, он может взирать на мир с иронией сильного духом. Ступа времени перемелет всех этих Патрене.

Сработал запрограммированный заранее механизм самоутешения. Бедный Йорик вынимает шприц и делает ему укол.

— Нет, я идиот, самый настоящий бол…

Он умолкает, вскоре забывается глубоким сном, и верный робот осторожно укладывает его в постель.

Они кончили ужинать. Интересно, Мирта и в самом деле рада или же искусно притворяется? А может, ее подослала дирекция? Она глупее, чем он предполагал. Поэтому ему никак не удается понять, что кроется в действительности за ее кокетством.

— Вас интересует, дорогая Мирта, почему прежде я не обращал внимания на свой внешний вид. Вам когда-нибудь случалось видеть альпегов, маленьких ящериц, которые в целях самосохранения умеют мгновенно менять окраску? Так вот, я посылал вместо себя на службу некоего Торторелли в старомодной одежде, и коллеги вначале потешались надо мной, а потом и вовсе перестали меня замечать.

— Чем же объяснить внезапную перемену?

— Надоело бесконечно играть одну и ту же роль. — Бенедетто от души рассмеялся. — Дома или на отдыхе я совсем иной. Надо же когда-нибудь измениться и на службе.

— Как интересно! Где же вы отдыхаете?

Торторелли помолчал, играя серебряной вилкой.

— Обычно на Веге или Антаресе. Ищу красивых темпераментных женщин без всяких предрассудков. Таких женщин немало, но, увы, они равнодушны к любви. Они похожи на роботов, лишены фантазии, искренности. Ничего не поделаешь, серийное производство. Так же как мебель и одежда.

Он облокотился на стол.

— Посмотрите на этот зал. Какое однообразие во всем! Красота должна быть неповторимой. Можно ли сравнивать натуральный шелк с синтетикой?

— У вас, Бенедетто, вкусы миллиардера.

— Я приобрел старинное индийское платье, сари. В нем вы стали бы совсем иной. Но вот только сумеете ли вы его носить?

Он так многозначительно глядит на нее, что Мирте становится не по себе.

— О чем вы говорите?

— Вы правы, оставим эту скучную тему. Знаете, я купил на Веге коллекцию старинных драгоценностей. Подлинная женщина должна носить подлинные драгоценности. Но, быть может, вас и это не интересует?

В ответ она улыбается ему очаровательной улыбкой кинозвезды.

— Увы, я ужасный мот, — тоном закоренелого жуира продолжает Бенедетто. — За двадцать лет я заполнил дом всякими безделушками. Поверьте, это сильнее меня. Стоит мне увидеть красивую вещь, и я тут же ее покупаю.

— А что вы делаете, когда видите красивую женщину?

— Ее я не покупаю. И знаете почему? Меня не интересуют дешевки.

— Но женщина — не вещь.

— Совершенно с вами согласен, когда это настоящая женщина. Вот только есть ли еще такие? Куда ни глянешь, одни и те же комбинезоны из синтетики, фальшивые драгоценности. А женщина создана для того, чтобы носить шелковые платья. Ну, вот, скажите, зачем вы прилетели на Нес? Это преотвратная планета. Если бы не моя келья, я бы давно отсюда удрал. У меня есть бокал с Веги цвета ваших глаз. Из него я каждый вечер пью коньяк. Бокалов было два, но один разбился, а другого похожего я так и не нашел.

— Все это баснословно дорого! А дом снаружи совсем неказистый.

Мирта и верит и не верит его рассказам, но все же позволяет ему гладить коленку.

— Фасад для того и существует, чтобы вводить прохожих в заблуждение. А в самом доме живу я, и там…

— Дорогой Бенедетто, мне ужасно захотелось побывать у вас.

Торторелли в нерешительности смотрит на нее.

— А вы умеете хранить тайны? Никому ничего не скажете?

Но она уже берет сумочку.

— Идемте, тайны хранить я умею.

— Ну, раз вы настаиваете…

«Похоже, его мой визит не очень радует, — думает Мирта. — Нет, эту золотую россыпь нельзя отдавать другим».

Когда они вышли из машины, Бенедетто попросил ее закрыть глаза, взял за руку и повел наверх по выщербленным ступенькам. Наконец он сказал:

— А теперь смотрите.

Мирта открывает глаза и в немом изумлении оглядывается вокруг. Такое не увидишь даже в кинофильме. Внезапно стена опустилась вниз, и ее взору предстала спальня, вся в коврах и зеркалах. Высокая кровать с золотыми шишками, парчовые занавеси. В огромном зеркале отражается она, Мирта, в блестящем синтетическом платье с глубоким вырезом.

Бенедетто открывает зеркальный шкаф и вынимает черное шелковое платье, расшитое золотыми чудищами.

— Примерь.

Мирте никак не удается надеть невероятно длинное платье — их давным-давно никто не носит.

— Не так, расправь складки. И не извивайся, словно ты гала-шейк танцуешь. Представь себе, что ты индийская принцесса, а я чужеземный принц, который привез тебе в дар ларец с драгоценностями.

Мирта нетерпеливо протягивает руку к ларцу.

— Дай, покажи их, милый.

Она подходит к нему, гладит его по щеке. Он тяжко вздыхает.

— Нет, ты не умеешь играть роль. Ты как первоклассница, которую надо сначала обучить азбуке.

Бенедетто мрачно смотрит на спящую Мирту, трогает ее за плечо.

Мирта протирает сонные глаза, осматривается.

Бенедетто отворачивается, подходит к столику и ставит пластинку.

Мирта начинает лихорадочно одеваться.

— Что это за песня? — хрипло спрашивает она.

— Старинная.

— Мне такие не нравятся. Я хочу пить.

— Ты и так выпила предостаточно. Я принесу тебе мороженое.

Он исчезает, а Мирта смотрит на книги, мебель из красного дерева. Это же целое состояние. Нет, она своего добьется.

Бенедетто протягивает ей вазочку с мороженым.

— Дорогой мой, покажи своей Мирте робота.

— Робота? — ледяным тоном переспрашивает он.

— Ну да. Ведь об этом весь завод говорит!

— Идем. Я покажу тебе мою кухню-автомат. При желании ее можно принять за робота-повара.

— Вечно ты отшучиваешься.

Мирта недоверчиво идет за ним в кухню и, разочарованная, возвращается в спальню.

— Пожалуйста, расскажи завтра обо всем в дирекции.

— Глупец! Теперь ты сам без пяти минут начальник и не должен ни перед кем отчитываться.

— Ну, как же! Административный директор с весьма солидным окладом.

— Мой милый, деньги еще никому не вредили. — Она чмокнула его в щеку. — Я так рада, что ты станешь административным директором.

О, она уже строит далеко идущие планы. Но он знает, как ее придержать.

Скорчив гримасу, он шепнул ей с заговорщическим видом:

— У меня тоже есть свой архив. Но только на любовниц.

Мирта в ужасе отшатнулась.

Бенедетто взял со столика бокал, завернутый в веленевую бумагу.

— Благодарю тебя за незабываемый вечер, Мирта. Это тебе на память. Прощай, прекрасное не повторяется дважды. Желаю тебе удачи.

Но Мирта не слушает его, она требует, чтобы он вызвал машину немедленно, сейчас же. Ее глаза пылают гневом. Бенедетто это и приятно и грустно. Все же лучше ненависть из страха, чем равнодушие той, другой Мирты.

«О Бенедетто, ты и в самом деле верил, что я выйду за тебя?» А он отказывал себе даже в сигаретах, чтобы сводить ее в кино или в бар, а потом у дверей получал холодный прощальный поцелуй.

В комнате еще сохранился запах духов Мирты.

— Черт побери, ты не находишь, что пора проветрить комнату, Бедный Йорик?

Но стены надвигаются на него, давят, словно стенки гроба.

Надо выйти, подышать свежим воздухом.

Заложив руки за спину, он бредет по улице, сплошь изрытой ухабами и рытвинами. Не проходит и трех месяцев после ремонта, как рабочие начинают снова засыпать дорогу галькой.

«Подрядчики наживаются на каждой яме, — мрачно думает он, с яростью поддевая ногой камешки. — И правильно делают. Зато налогоплательщик имеет право протестовать на страницах многочисленных журналов и газет. Собственно, я это знаю давным-давно. Просто сегодня мне особенно тоскливо, и я готов выть от злости. Разочарование в Мирте? Но чего можно ждать от женщины, которая спит сначала с Торболи, а затем с этим старикашкой Бессоном? Ну что ж, каждый прокладывает себе дорогу посвоему. Только ее дорога тоже вся в ухабах и ямах. Эта красотка решила, что в два счета приберет меня к рукам. Ошибаетесь, милочка. Впрочем, так ли уж я неуязвим? В пятьдесят лет неприятные воспоминания слабеют и пропорционально возрастает желание».

— Стой.

Это часовой резервации несиан. Он предупреждает Торторелли, что дальше идти небезопасно. Но если у синьора там девочка, то он готов его проводить.

— В моем городке говорят: «Покаешься в блуде, прощение будет». — И он, выразительно ухмыляясь, поглядел на Бенедетто.

Торторелли молча повернулся в зашагал прочь.

«Надо же было этим туземцам угодить в тюрьму. Если даже ему и удастся вызволить их оттуда, полиция живо упечет за решетку других. Слишком уж они импульсивны и неосторожны. О господи, кто это стоит у ворот?»

Молодая женщина подползает к нему на коленях и просит с мольбой в голосе:

— Синьор, меня зовут Неена. Сжалься надо мной. Мы знаем — ты добрый и могучий. Ты бог, а боги все могут.

— Богов нет, Неена.

— Нет, есть. На Несе раньше тоже был бог, а потом его не стало.

Бенедетто знает эту легенду. Прежде на планете обитал зеленоглазый бог. Он летал в межзвездной пустоте, а когда уставал, опускался на Нес р любовался своим отражением в озерах и речках. Он был одинок, вокруг были только небо, земля и вода. Богу было грустно, и он не раз думал, как бы избавиться от одиночества. И вот однажды Он решил превратить свое бессмертное тело в семена жизни. На безлюдную планету пали с неба семена жизни, а сам бог исчез навсегда. Его волосы превратились в цветы и растения, глаза — в моря, кости — в горы, кровь — в мужчин и женщин, которым дано любить друг друга, а кожа — в змей, лягушек и птиц.

— И все-таки богов нет. Есть люди, одинаковые, хоть у них различный цвет кожи и волос.

— Ты всемогущ и добр, ты один можешь мне помочь.

— У нас есть свои кали. Вот они действительно всемогущи. Но расскажи, что случилось. Сядем на ступеньки, тогда патруль нас не заметит.

Теперь он видит, что Неена очень молода и очень хороша собой. Сидя на ступеньках, она зябко кутается в шаль из плотной цветной ткани. Ее история проста и печальна. Она любит Стильмара, племянника могущественного каля. Но дядя против их брака — Неена простолюдинка, к тому же она бежала из резервации «Новой Америки». Поэтому влюбленным приходилось встречаться тайком. Четыре дня назад полиция устроила облаву, и, чтобы спасти подругу, Стильмар выскочил из кустов. Его арестовали и обвинили в краже на заводе. Неена клянется, что он невиновен; в глазах у нее слезы. Торторелли обещает ей помочь, и она сразу перестает плакать.

— Как же ты вернешься?

— Патруль меня не заметит. И потом, у меня есть деньги. Полицейские любят деньги.

— Вот видишь, Неена, если б мы были богами, нас нельзя было бы подкупить.

— Так написано и в ваших книгах. Да только мы сидим за колючей проволокой, а вы повелеваете нами. Значит, в книгах вы пишете одно, а делаете другое? Но ты не такой, как другие. Ты добрый. Семя твоего бога проросло в тебе, а в других оно умерло.

— Я не очень-то силен в ваших поверьях. Но у нас на Земле говорят: «На бога надейся, а сам не плошай». Если вы будете покорно молчать, то останетесь рабами.

— Стильмар не хочет быть рабом, а Неена во всем верит Стильмару.

— Так твой дружок подстрекает к восстанию? — забеспокоился Торторелли.

Неена тихонько смеется.

— Стильмар — он хитрый. Он поет песни, и кали часто приглашают его. Он поет, а народ все понимает.

— И полиция тоже?

— Пока нет. Если только ты не скажешь.

— На меня можешь положиться.

Неена попыталась поцеловать ему руку, но он не дал. Проводил ее до угла и велел быть осторожной. И сразy вернулся домой.

«Черт возьми, вечно нужно искать этот проклятый выключатель!»

Подбежал робот и усадил его в кресло. Потом принес ему вина. Но любимого бокала нет, и теперь вино кажется ему похожим на кровь. Бенедетто с отвращением оттолкнул бокал. Он сам словно камень, который кинули в грязную лужу. Надо покарать виновных, но брызги грязи обдают всех подряд… Он тоже увяз в грязном болоте. «Каждый да спасется сам», — любила повторять мать. А вот он понял, что самому спастись невозможно. Встав на плечи других, можно прыгнуть, вдохнуть грудью чистый воздух, но только на миг. А потом тебя заметят другие и тоже взберутся на чужие плечи. Не лучше ли оставаться на дне болота? Э, бесполезно, тебя заметят и там, как случилось с Нееной и Стильмаром. Он обязан помочь Стильмару бежать из тюрьмы. Неена верит, что он всесилен.

Но как это сделать? Лишь в фильмах это происходит легко и просто. Надо хорошенько все обдумать. Но завтра, завтра… Он смертельно устал.

Глотая таблетку снотворного, он вдруг с особой остротой ощутил, что тоже подчинен неумолимым законам конформизма: 0,22 грамма — чтобы лучше работать, 0,15 грамма — чтобы сразу уснуть, 0,45 грамма — чтобы начхать на ближнего своего.

Патрене подравнивает пилочкой ногти. С каждым днем он все больше толстеет. Лицо у него неприятного серого цвета, кажется, будто оно впитало в себя всю пыль Неса.

— Что ты на меня уставился? У тебя что, работы нет? — говорит он Торторелли, который с отвращением глядит на него.

— За меня можете не беспокоиться. Какие новости? Туземцев еще не освободили?

— Чихать я хотел на этих туземцев!

— Никто и не требует, чтобы вы их любили. Но на вашем месте я все-таки позвонил бы в полицию. Среди арестованных — племянник кали. К тому же вы отлично знаете, кто действительный виновник.

— Нет, я этого не знаю. И звонить не буду. Занимайся балансом, а бандагалов предоставь мне.

Торторелли громко захохотал, словно услышал забавный анекдот.

— Тебе смешно? Не беспокойся, Роза мне обо всем рассказала: киллергал, киберганг… Да перестань же смеяться!

— Я и в самом деле видел такой фильм.

Патрене грохнул кулаком по столу, глаза его налились кровью.

— Кретин, ублюдок! Ах, так это фильм! Довольно, убирайся вон!

От ярости он начал задыхаться и судорожно хватать ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег. Торторелли поспешно налил ему из графина воды и подал стакан.

— Не портите себе нервы, дорогой Патрене. Примите таблетку, она очень помогает. Вы не имеете права умереть. Подумайте только, какая это будет радость для ваших врагов! Постарайтесь заручиться поддержкой правительства.

Он хочет уйти, но Патрене хватает его за руку.

— Откуда тебе все известно?

— Я здесь уже двадцать лет, а главное — умею шевелить мозгами. Пораскиньте и вы умом, и тогда вам станет ясно, что с правительствой лучше всего договориться похорошему.

И он уходит с невозмутимым видом.

«А этот гномик прав, с правительством лучше не ссориться. Пожалуй, стоит позвонить в полицию насчет туземцев».

Полицейский комиссар говорил с ним не самым любезным тоном. Среди задержанных — племянник одного из главных кали, а это может вызвать нежелательные осложнения. Оказывается, он, Патрене, еще и виноват, что вовремя не заявил обо всем. Арестованных уже освободили, а вот с ним эти фараоны обошлись не слишком вежливо. Акции «Новой Италии» падают, и его явно перестают бояться.

Тем временем Бенедетто пытается убедить Торболи, чтобы тот помог освободить туземцев.

— Неужели вы верите этой басне про галактическую банду?

— Басням я не верю. Но я сам слышал шаги и видел, как отворилась дверь.

— Мы все трое были немного навеселе. И потом, я дверь не закрывал, Патрене тоже. Может, вы закрыли?

— Нет. Но три ребра мне кто-то сломал.

— Наверно, вы ударились о стол. Во всяком случае, несиане тут ни при чем. Если какие-нибудь документы и пропали, вы сами прекрасно знаете, кто в этом заинтересован. Как бы то ни было, вы поставили правительство в затруднительное положение, а оно шутить не любит.

«Этот карлик хочет столкнуть меня с Патрене. Нет, милейший, ничего у тебя не выйдет», — подумал Торболи, когда Торторелли ушел.

Удостоверившись, что тот спустился в свой полуподвал, он отправился на поиски шефа и нашел его во дворе. Патрене стоял у горки кирпичей и что-то кричал рабочим-туземцам. Ловко лавируя между обломками кирпичей, Торболи пробрался к нему.

— Торторелли настаивает на освобождении арестованных.

— Уже сделано.

— Чудесно. Значит, теперь здесь он командует.

— Полицейский комиссар сам распорядился их выпустить.

— Ну, что ж. Остается только поздравить Торторелли с успехом. Теперь все ясно. Он — агент правительства. Нам нужно срочно подумать, как с ним бороться.

— Почему ты все время говоришь во множественном числе: нам, нам? Хватило же у тебя совести украсть документы у своего друга. Да, да, друга, ведь я тебя, можно сказать, из грязи вытащил!

— О чем ты? Это все работа проклятого Торторелли. Неужели ты ему поверил?

— Каким образом он мог выкрасть документы? Если только он не робот, подосланный правительством…

— Какой еще робот? Не мели чепухи. Робот, который спит с Кьяри. Тут не может быть никаких сомнений — он правительственный агент. Нужно прижать его к стене. Либо мы сговоримся, либо…

У ворот в терракотовых вазах стоят цветы. Нет ни записки, ни визитной карточки. Бенедетто любуется красками широких бархатистых лепестков. Затем открывает ворота и осторожно, одну за другой, вносит вазы во внутренний дворик. Конечно, это Неена. А ведь к освобождению Стильмара он непричастен. Подарок за добрые намерения. «Надо бы и мне завести садик, посадить цветы. Это успокаивает нервы лучше всяких таблеток», — думает он, входя в дом.

Элиспринт Патрене опускается у самых ворот. Он и Торболи с удивлением смотрят на вазы с цветами.

— Похоже, их только что принесли. Этот негодяй себе ни в чем не отказывает.

— Просто он сбросил маску, — отвечает Торболи и нажимает на кнопку звонка. На пороге появляется Торторелли.

— Какая честь для меня. — Он вежливо кланяется. — Осторожнее, тут стертые ступеньки. Дом большой, но я пользуюсь лишь тремя комнатами.

— Где вы достали такие красивые цветы? — спрашивает Патрене.

— Купил у туземцев. Моя бедная мама мечтала разводить цветы, и вот я…

— Где ваша знаменитая кухня? — перебивает его Торболи.

— Боюсь, вы разочаруетесь, — отвечает Бенедетто. — Лет двадцать назад такие кухни даже в фильмах не показывали, а теперь… Смотрите сами. — Он распахнул дверь. — Старая рухлядь. Вчера она мне такое жаркое приготовила, что я чуть не подавился. Придется ее продать. Я, признаться, люблю вкусно поесть и потому вынужден теперь готовить сам. Хотите мороженого? Это мое фирменное блюдо.

Он снова говорит елейным тоном. Оба гостя положительно не знают, как себя вести с этим дьявольски хитрым гномиком.

— Почему же вы не садитесь? Нет, лучше пройти в гостиную. Там уютнее.

В двух шагах от двери Патрене останавливается и восклицает в сильнейшем изумлении:

— Старинная мебель! Моя жена обожает старину. Мы непременно приедем с ней сюда в другой раз… Когда она прилетит с Земли.

— Почту за величайшую честь.

— Вы знаете, чего хотите, — говорит Патрене. — В наши дни это главное. Старинные кресла — совсем не плохая штука. А мороженое просто отменное. Вот только после него хочется пить.

— Сейчас я принесу вина.

Он исчезает, и Торболи тут же набрасывается на шефа.

— Выходит, он купил все это на мизерное жалованье кибербухгалтера? Теыерь ты сам понимаешь, он — правительственный агент, и нам не сдобровать.

— Он ведет двойную игру. А в таких случаях…

Ему пришлось умолкнуть — в комнату вошел Торторелли, неся в руках бутылки с вином.

— Я на минутку спустился в погреб. Вино натуральное. Но если вы желаете виски…

Он с заискивающей улыбкой поставил бутылки на столик, инкрустированный перламутром, и вынул из бара красные бокалы с Веги.

У Патрене и Торболи невольно вырвался возглас восхищения.

— Они вам нравятся? Примите их в подарок! Красивые, не правда ли?

Оба гостя воспринимают его подарок как замаскированное предложение заключить тройственный союз. Торболи принимается расхваливать великолепный вкус Бенедетто.

— Вы умеете наслаждаться жизнью. И правильно делаете. Кому же еще веселиться, как не холостяку? Я тоже не прочь построить такой же домик. Изредка ужинать с приятной женщиной…

— Но только изредка.

— Конечно, конечно. Вы можете ничего от нас не скрывать, дорогой. Бенедетто. Мы наверняка сговоримся. Как видите, туземцы уже освобождены.

— Да, я знаю. Не желаете ли еще вина?

— Послушайте, — не выдерживает Патрене. — Нехорошо играть с друзьями в кошки-мышки. Говорите откровенно, сколько вы хотите?

— Что вы имеете в виду?

— Прежде всего я подтверждаю назначение вас административным директором. Остается договориться о проценте с прибыли.

— Деньги меня не интересуют. Не будем говорить об этом. Хотите послушать музыку? Стоит мне услышать Моцарта, как сразу становится легче на душе. А мне часто бывает так тоскливо. Да, теперь вот губернатора нового назначили, опять начнутся все эти торжественные церемонии, банкеты. Терпеть их не могу.

Патрене удивлен.

— Вам уже все известно?

— В «Новой Италии» нет секретов. Любая важная новость почти мгновенно перестает быть тайной. Говорят, губернатор — ставленник министра экономики.

— Вы что-нибудь слыхали о его планах? — деланног равнодушным тоном спрашивает Патрене. — Не мешало бы нам троим…

— Будьте откровенны, Торторелли. Вы с нами или против нас? — перебивает его Торболи.

— Разумеется, с вами. Однако я никак не могу понять, кому понадобилось проникнуть на завод? Вы от меня что-то скрываете.

— Нам нечего скрывать. Возможно, воры хотели украсть деньги из сейфа, но не успели.

— Выходит, они вообще ничего не украли?

Торторелли изучающе смотрит на Патрене.

— В противном случае ответ на все недоуменные вопросы, пожалуй, есть.

— Какой же?

— Если воры украли документы, компрометирующие вас обоих, то, без сомнения, это дело рук робота-шпиона. Но кто мог его создать? Земляне таких роботов пока не имеют… Я слышал чьи-то шаги наверху, кто-то действительно отворил дверь. Впрочем, если все документы на месте, то все это — плод больного воображения, не больше. Мне лично с того вечера повсюду мерещатся роботы. Прямо наваждение! Давайте-ка лучше выпьем еще по бокалу. Нервное напряжение пагубно действует на кровеносные сосуды. — Голос Торторелли становится мрачным. — Кто знает, друзья мои, быть может, минут через десять кибербухгалтер Торторелли бездыханным свалится на пол. Банальный инфаркт. Ведь смерть не всегда посылает телеграмму с уведомлением… Как? Вы уже уходите?

— У меня срочное дело.

Патрене уже с минуту как сунул большой палец в карман и делает рожки от сглаза.

— Вот и Торболи может подтвердить.

— Да, да, у него неотложное дело.

За долгие годы совместной работы Торболи отлично изучил своего компаньона и знает, насколько тот суеверен. Он ни за что не останется в доме, где заговорили о смерти. Торторелли торопливо завертывает в бумагу бокалы. Патрене с удовольствием бы отказался от подарка, но боится обидеть хитрого кибербухгалтера.

И все-таки он доволен результатом встречи. Он садится в элиспринт и освобождает рядом место для Торболи. Генеральный директор проклинает всех и вся, и особенно этого подлого Торторелли.

— Перестань, Торболи. Он слишком эмоционален, чтобы быть опасным. Как все карлики. Заметил, как он боится смерти?

— Во всяком случав, меньше, чем ты.

— Ну да, ты у нас герой и вообще ничего не боишься. Ты же бессмертен.

— Если бы ты мне доверял…

— Если б м ты мне доверял… — мгновенно отозвался Патрене. — Все дело в том, что мы не доверяем друг другу.

— Ты способен продать меня.

— И ты тоже. Вот почему мы ладим. Давайка лучше подумаем, что предпринять, если земляне подослали нам робота-шпиона, надо нанять бандитов.

— Перестань. Это же сущая чепуха! Скоро прилетят чиновники, тогда увидишь, сколько среди них жуликов — подходи и выбирай любого.

Патрене развернул элиспринт.

— Забыл, куда тебя везти.

Торболи показал рукой направление и продолжал:

— Не исключено, что Торторелли вое это придумал, а на самом деле он и есть робот.

Патрене зевнул.

— Старая история. Он человек из плоти и крови.

— Ты не понял. Я хотел сказать, что он тайно управляет всеми действиями робота. Допустим, из дому…

— Но кто-нибудь видел своими глазами этого робота? Скорее всего, Торторелли — секретный агент, и его нужно подкупить. Придется нам раскошелиться. Я лично решил. Заплачу, сколько он запросит. Ну, кажется, прилетели.

Торболи ударом ноги распахнул дверцу и соскочил на грунт.

— Не забудь подарок.

Торболи в ярости хотел было разбить проклятый бокал о камень, но в последний миг удержался, вспомнив, сколько он стоит. Что-то бормоча себе под нос, он направился к дому.

Новый губернатор прилетел на следующий день. Подтянутый, элегантный, он любезно пожал руки кали и представителям местных властей, умеренно похвалил своего предшественника и отбыл на торжественную церемонию.

Губернатора окружает целый сонм служащих, секретарей, переводчиков, чиновников по особым поручениям. А на космодроме приземляются все новые и новые корабли. Конечно, происходит обычная «смена караула», но число вновь прибывших уже вдвое превышает число отбывающих на Землю. А ведь каждый из них захочет получить свою долю пирога.

Торторелли под благовидным предлогом уклонился от бесконечных церемоний, а Патроне и Торболи волей-неволей приходится на них присутствовать — им нужно установить дружеские контакты с влиятельными людьми. Но когда прибыл четырнадцатый корабль, Патрене почувствовал, что у него голова раскалывается на части.

— Что доносят твои верные агенты, милейший? — с нескрываемой издевкой обращается Патрене к своему директору.

— Повторяют то, что и без того всем известно. Земляне маневрируют, а жители Веги готовы к любым неожиданностям.

— Чего они хотят от нас?

— Трудно понять. Правительство говорит о слиянии Неса с Землей. Но пока это одни разговоры. Видимо, мистер Бессон прав, нужно выждать.

— Ему хорошо, у него крепкие нервы и стальное сердце. Он все выдержит.

— Должны выдержать и мы.

В один прекрасный день несколько чиновников пожаловали на завод. Торболи поспешил к Торторелпи.

— Ну как, готов баланс?

— Не совсем. Но вы не беспокойтесь, все будет в ажуре. Я с ними уже познакомился. В кибернетике они ни черта не смыслят.

— Не много ли вы на себя берете, милейший? Среди них два генеральных директора, три…

Торторелли дал ему выговориться, а потом сказал:

— Присылайте их ко мне.

Чиновники один за другим спускаются в полуподвал. Объяснения Торторелли они слушают, многозначительно поджав губы, изредка цедят: «Так, понятно», небрежно кивают головой: «Самой собой разумеется».

Торторелли вынимает свои знаменитые пластинки и вскоре убеждается, что ревизоры разбираются в них еще хуже, чем Бессон.

Высокий худой чиновник дружелюбно похлопывает его по плечу.

— Вы первоклассный кибербухгалтер. Ваше имя?

— Как, разве вы не знаете? Я — Торторелли.

Это было сказано таким тоном, что Торболи окончательно утвердился в своих подозрениях. Отведя Патрене в угол, он зашептал:

— Слышал? Они заранее сговорились, а теперь специально для нас разыгрывают эту сцену. Уговори их подняться наверх, а я пока постараюсь все уладить. Поторопись.

Патрене увлек чиновников наверх, угостил их вином, не преминув, однако, отпустить несколько ядовитых замечаний насчет правительственного шпионажа. Чиновники недоуменно переглянулись — они не поняли намека.

Торболи закрыл комнату на ключ и повернулся к Торторелли.

— А теперь поговорим с глазу на глаз. Это ты украл документы?

— Браво! Я не ожидал, что ты такой проницательный!

— Хватит паясничать!

— Что ты намерен предпринять?

— А вот что: нажму рычаг — и тебе конец.

— На твоем месте, дорогой Торболи, я бы этого не делал.

— Это ты-то, жалкий пигмей, мне помешаешь?!

И он яростно набросился на Торторелли. Тот обхватил его железными ручищами и сжал с такой силой, что у Торболи хрустнули ребра.

— Ты ро… робот? — прохрипел он.

— Да, робот. Разве ты сразу не понял?

Торболи рванулся из последних сил, подбежал к двери, отворил ее (робот стоял неподвижно и не думал его преследовать) и помчался наверх.

— Торторелли — робот! — задыхаясь, крикнул он Патрене. — Он сам признался. Я успел захлопнуть дверь. Он там.

— Великолепно! Значит, правительство посылает на заводы роботов-шпионов? — в ярости завопил Патрене. — Я сообщу об этом газетчикам.

— Вы с ума сошли! — закричал старший чиновник. — Этот кибербух не может быть роботом. Во всей Солнечной системе нет таких роботов.

— Так это не вы его подослали? — воскликнул Торболи. — Тогда кто же?!

Старший чиновник нервно отпил из стакана воды, потом сказал, отчеканивая каждое слово:

— Мы вообще никого не подсылаем. Если ваши сведения подтвердятся, это будет весьма неприятной новостью для правительства. Нужно вызвать федеральную полицию. Очевидно, речь идет о галактическом шпионе.

— О боже! — простонала Роза.

— Без паники! Сделайте вид, будто ничего не произошло. Дайте мне ключи от подвального помещения. С завода никого не выпускайте. Быстро вызывайте полицию.

Заговорили все разом: этот гномик — робот? Нет, тут какая-то ошибка. Патрене проглотил сразу три успокаивающие таблетки. Наконец появился полицейский инспектор в сопровождении двух помощников.

— Прошу вас воздержаться от неосторожных шагов. Операцией по задержанию преступника буду руководить я. Необходимо помешать ему саморазрушиться. Правительству Солнечной системы до сих пор не удалось захватить ни одного робота-шпиона.

— Если только это действительно робот, — замечает старший чиновник, который успел обрести свое обычное хладнокровие.

— В этом можно не сомневаться. Он сам признался. Пошли! — взорвался Торболи.

Они гуськом спустились вниз. Торторелли сидел в кресле, устремив взор в пустоту. При виде вошедших он поднялся. Чиновники заговорили все разом, так что ничего нельзя было разобрать. Инспектор молча наблюдал за происходящим. Патрене бессильно опустился в кресло. Внезапно все умолкли. Торболи не выдержал, подошел к Торторелли и сказал:

— Ну, признавайся. Ведь ты — робот?

Торторелли даже бровью не повел.

— А ты — кретин, — совершенно спокойно ответил он.

— Послушайте, синьор Торторелли. Обвинение весьма серьезное. Что вы можете сказать в свое оправдание? — поддержал Торболи старший чиновник.

— Обвинение? — со смешком ответил он. — Это скорее похоже не на суд, а на комедию суда. Но наш друг Торболи даже притворяться толком не умеет. Законченный болван!

И он громко захохотал среди всеобщего замешательства.

Тут у Торболи окончательно сдали нервы.

— Ты еще смеешь меня оскорблять!

Он отвешивает Торторелли звонкую пощечину, и у того падают на пол очки. Закрыв лицо руками, Торторелди шепчет:

— И это награда за все мои труды.

Инспектор полиции подошел, словно желая его утешить, и ловко ощупал его плечи, грудь, живот. Затем, обращаясь к Торболи, в бешенстве прошипел:

— Вы действительно законченный кретин. Вам это дорого будет стоить.

Торторелли отнимает руки от лица.

— Я подаю рапорт об увольнении.

И он ощупью направляется к двери.

— Вы останетесь на своем месте, дорогой Торторелли, — говорит старший чиновник. — Теперь решаем мы. И мы не позволим, чтобы честного служащего после двадцати лет безупречной службы выгнали вон. Что вы скажете, коммендаторе?

— Я… я… не знаю, — стонет Патрене.

Но Торторелли уже у двери. К нему подбегает чиновник.

— Вам помочь?

— Благодарю вас, без очков я ничего не вижу.

— Какая постыдная история! Я вас провожу.

Он взял Торторелли под руку и бережно повел его к выходу.

Элиспринт опустился на полутемной улице, неподалеку от дома Торторелли.

Пройдя шагов тридцать, Патрене останавливается, чтобы перевести дух.

— На этот раз мы просто не имеем права ошибаться. Ты уверен, что нас никто не видел? — обращается он к Торболи.

— Не достаточно ли вопросов? Ты же знаешь, что мы должны его разоблачить, доказать, что он галактический шпион. Если нам удастся сдать его правительственным властям, за наше будущее, беспокоиться не придется.

— Но это весьма рискованная затея. — Патрене снова останавливается. — Почему бы тебе не пойти одному?

Торболи чуть ли не силой тащит его дальше.

— Чего ты боишься? Неужели он осмелится напасть на нас?

Торболи сам изрядно трусит, и лишь бластер придает ему некоторую уверенность. Он абсолютно убежден, что Торторелли — робот, и докажет это всему Несу за какие-нибудь пять минут. А этот жирный индюк Патрене нужен ему в качестве свидетеля.

— Потише. Надо захватить его врасплох.

Торболи прислушался, затем открыл отмычкой замок и, освещая путь фонариком, пропустил Патрене вперед. Но тот не решился идти дальше по темному коридору и прислонился к стене у лестницы. Торболи тоже застыл на месте. Он услышал шаги, тяжелые, грузные. Поискал выключатель, но так и не нашел. Однако глаза его уже привыкли к темноте, и он различает на верху лестницы чей-то силуэт. Левой рукой он наводит на врага карманный фонарик, а правой — бластер. Мгновенная вспышка. Патрене в ужасе ждет.

С невероятным грохотом труп падает вниз. Патрене всем телом приникает к стене и задевает головой выключатель. В тот же миг загорается свет. На полу валяется сплющенный каркас, из которого торчат провода.

— Ро… — прохрипел Патрене и умолк. Сердце бешено застучало, горло сжало петлей, и он, теряя сознание, рухнул на пол.

Торболи нагнулся, пощупал пульс. Патрене мертв, надо бежать, пока не поздно. Скорее, скорее.

Наверху кто-то захохотал. Торболи вскинул голову и увидел другого робота, который ничем не отличался от первого. Робот навел на него пистолет.

— Унеси его отсюда.

Словно загипнотизированный, Торболи покорно тащит невероятно тяжелого Патрене по коридору. Он останавливается, вконец обессилев, но робот торопит:

— Быстрее, быстрее!

И Торболи под дулом бластера снова потащил мертвеца к элиспринту.

Захлопнулась дверца, и элиспринт легко взмыл в воздух.

Бенедетто Торторелли понуро возвращается к себе.

Внизу, у лестницы, валяется робот, верный друг, заменявший его в трудную минуту и тогда, когда ему не хотелось идти на службу, не хотелось видеть бесстыжие физиономии хозяина и его достойного компаньона. Бенедетто ясно, что ему уже не по силам отремонтировать искалеченного робота, и он всхлипывает, ничуть не стыдясь своих слез.

— Прощай, Бедный Йорик!

Торболи летит к болотам. Он уже взял себя в руки и сейчас лихорадочно обдумывает план действий. К несчастью, пилот он неважный, и элиспринт плохо ему повинуется. К тому же его действиям мешает тело Патрене. Он попытался избавиться от него, но элиспринт тотчас же начал терять высоту.

Нет, лучше сесть в надежном месте и спокойно поразмыслить, как быть дальше. Луна еще стоит высоко в небе, видимость вполне приличная. Ага, можно опуститься вон там, у холма. Элиспринт плавно снижается, и Торболи выключает мотор. Прежде всего надо вытащить из кабины мертвеца. До чего ж он тяжел, этот боров. Нет, все-таки надо было сначала выбросить Патрене, а затем остановиться возле дома Торторелли, оставить там элиспринт, а самому скрыться. Тогда полиция живо разделалась бы с этим гнусным карликом. Стрелял он в перчатках, и отпечатков пальцев на бластере не осталось. Хотя Торторелли, верно, уже успел спастись бегством. Э, нет, так легко с ним не расправишься. Нужно придумать что-либо поумнее. Ну конечно! Всю вину можно свалить на туземцев. Как это ему сразу не пришло в голову? Ведь все знают, что Патрене был расист. Ну, а Торторелли вполне достаточно обвинить в шпионаже.

Торболи вытащил из кармана нож, обернул рукоятку носовым платком и вонзил нож в сердце Патрене. Перчатки и платок покрылись пятнами крови. Пришлось скатать их в комок и сунуть в карман. Он бросился к элиспринту, завел мотор и поднялся в воздух.

Минута-другая, и вдруг на пульте управления замигала красная сигнальная лампочка. Что это? Он наклонился и… похолодел от ужаса. Горючее на исходе. Патрене и тут умудрился его околпачить: заправился не полностью, и теперь надо немедленно садиться.

Элиспринт зарывается носом в траву. Торболи распахивает дверцу и выскакивает из кабины. Кругом сплошные болота. «Спокойно, спокойно, главное — не терять головы».

Времени у него в обрез; луна уже заходит и начинает темнеть. Ага, запад там. Минуточку, луна заходит на западе? Главное, до наступления темноты добраться до какого-нибудь поселения.

И еще нужно раздобыть оружие. Он снова помчался к элиспринту, отыскал охотничье ружье Патрене. Правда, ружье крупнокалиберное, очень громко стреляет, но зато с одного выстрела можно уложить наповал самую крупную змею. А эти болота кишат змеями. Приободрившись, Торболи двинулся вперед.

Он ступает медленно, с величайшей осторожностью, боясь провалиться в трясину. Ему необходимо добраться до селения, пока совсем не стемнело. В болотах нередко встреча чаются туземные поселения на сваях. Змеи туда не заползают — их ждут у домов отравленные стрелы. О черт, как же он забыл об этом? Спокойно, спокойно, это всего лишь опавший лист. Так шаг за шагом он пробирается по болоту, а мозг сверлит одна и та же мысль.

Раз уж он ввязался в эту историю, нечего было бежать. Идиот, настоящий идиот! Ведь Патрене умер от инфаркта, а убить робота — не преступление. В крайнем случае он заплатит за причиненный ущерб. Впрочем, о каком ущербе может идти речь? Правительство ему должно заплатить. Он разоблачил галактического шпиона. Ему надо сегодня же явиться в полицию и рассказать обо всем. Не забыть бы только упомянуть, что Торторелли первым напал на них. А он, Торболи, стрелял в целях самозащиты. Да, но нож? О дьявол, зачем я проткнул Патрене ножом?! Нет, все-таки единственный выход — обвинить во всем туземцев. А Торторелли ничего другого не останется, как только бежать на Вегу.

Проклятый карлик, может, он и в самом деле колдун. Здесь, среди дымящихся зловонных болот, эта мысль не кажется Торболи такой уж невероятной. Он устал, ружье оттягивает ему плечо, но он не рискует его бросить. Кругом полно змей.

Торболи снова пускается в путь, но тут же застывает на месте. Рядом кто-то всхлипывает. Он наводит ружье и напряженно ждет. Еще секунда, всхлип повторяется… Ну, не болван ли он! Да это же грязевые пузырьки: флип-флоп, флип-флоп. Он истерически хохочет. Нервы, нервы, надо взять себя в руки, в сущности ему ничто не грозит. Хотя нет, как же он сразу об этом не подумал: там, где есть грязевые пузырьки, легче легкого угодить в трясину. А уж оттуда не выберешься.

Он стоит в нерешительности, не зная, в каком направлении идти дальше. Вон там, внизу, мерцает огонек. Может, это светится окно? Но у туземцев нет электрического света. Он напряженно следит за непонятным белым пятном и вскоре убеждается, что оно постепенно растет, ширится. Вот оно уже заняло часть горизонта. О боже, это же рассвет, белесый несианский рассвет. Теперь отчетливо видно, как клубится серый дым над болотами. Однако селений нет и в помине. Похоже, он забрел в самую, середину болота. Ничего, ничего, когда окончательно станет светло, он доберется до деревьев, и там будет в безопасности. Смелее, Торболи, не трусь.

Спасительные деревья чернеют на горизонте, но каждый новый шаг дается ему с великим трудом.

Что это? Из-за деревьев вынырнули полицейские вертолеты. Торболи инстинктивно плюхается в грязь. О дьявол, зачем ему прятаться от полиции? Он летает и начинает размахивать ружьем.

Сирены гудят уже над самой его головой. Они его заметили. Почему же они удаляются? Нет, один вертолет возвращается. Пилот что-то кричит ему, кажется: «Сдавайся, сопротивление бесполезно!» И тоже улетает.

Выходит, этот ублюдок Торторелли успел принять контрмеры? Ну нет, его, Торболи, голыми руками не возьмешь. Пока полиция вернется, он успеет спрятаться в каком-нибудь туземном селении. А там видно будет.

Он бросился к ближайшему деревцу. Ох, это не дерево. Огромная змея обвилась вокруг куста и слегка покачивает головой. Торболи вскинул ружье, прицелился, но в последний момент так и не нажал на спусковой крючок. Он боялся, как бы полиция не заметила с вертолетов вспышку от выстрела.

Там, слева, виднеется маленькая рощица. За ней должно быть селение. Туземцы укроют его, он им хорошо заплатит. И потом, они тоже не любят полицию.

Он отходит назад на пять, десять шагов, не спуская глаз со змеи. Осторожно сворачивает влево, делает еще шаг, скользит… и правая нога по колено уходит в грязь. Он пытается ее вытащить, но, потеряв равновесие, падает на бок. На миг ему удается опереться локтем о ружье, но он срывается и неудержимо погружается в трясину. Над болотом разносится отчаянный вопль. Он пытается выбраться на поверхность, цепляется за чахлые кустики, но трясина неотвратимо затягивает его вглубь. Вот уже болотная грязь достигает затылка, ушей, глаз.

Последнее, что успел увидеть Торболи, было раздвоенное жало разъяренной змеи, у которой болото предательски украло добычу.

Назад: Анна Ринонаполи ДРУГ

Дальше: Сандро Сандрелли ПРОТОТИП

Анна Ринонаполи БАНДАГАЛ

Анна Ринонаполи
БАНДАГАЛ