Брюс Эллиотт
ПОСЛЕДНИЙ ИЛЛЮЗИОНИСТ
Он был последним. Мне кажется, что все последнее вызывает какой-то особый интерес. Последний динозавр, последний автомобиль, последний самолет с двигателем внутреннего сгорания… Да, он был бы украшением Музея Всего Последнего. Он был последним иллюзионистом.
Разумеется, он был великолепным иллюзионистом. Мне доводилось видеть старые ленты, запечатлевшие выступления величайших иллюзионистов прошлого: Гудини, Блекстоуна и Терстона. В его лице все они как бы слились воедино. Он был выше любого из них, неизмеримо выше. Великие иллюзионисты прошлого выступали, когда люди жаждали верить в чудо, а он блистал в наше время, как невиданная сверхновая звезда. Он пробудил угасший было интерес к искусству иллюзиониста и умел безраздельно завладеть аудиторией. Может, он был шарлатаном, параноиком или как там его называли, но он неизменно поражал зрителей, а это в наши дни удается немногим.
Я никогда не мог понять, почему для своего дебюта он выбрал столь странное место, разве что в расчете на рекламу, или на уме у него были какието лишь ему ведомые особые соображения. У него было безошибочное чутье, и он всегда знал, как привлечь внимание публики.
Вам известно, во что превратился современный водевиль — в интеллектуальную игру, в культ авангардизма. Любителям водевиля только и остается, что сидеть и вести беседы, предаваясь воспоминаниям о том, какие чечеточники или комики были лет этак сто назад, и оплакивать свое умирающее искусство.
Я не очень разбираюсь в жанрах, но думаю, что искусство, неспособное вызвать интерес публики, стоит немного. Водевиль давно бы перестал существовать, если бы его не субсидировали тонкие ценители и знатоки. Я зарабатываю на жизнь тем, что занимаюсь изготовлением бутафории и реквизита для наших дурацких постановок, поэтому мне весь этот запоздалый интерес к водевилю только на руку. До работы у Даниина весь реквизит я делал своими руками, а вы знаете, что это значит. Вы должны быть чертовски искусным художником и делать все лучше машины, чтобы в наши дни получить лицензию на право сделать что-нибудь своими руками.
Но речь не о том, я говорил вам о Даниине. Он вышел на небольшую сцену, где мы давали наш «водевиль», без всякого объявления. Его внешность была столь необычной, что сразу же привлекла всеобщее внимание. Бог знает где он раздобыл свой костюм, но это был настоящий театральный костюм. Черный плащ ниспадал с его худых острых плеч. Шею охватывал широкий белый воротник, на котором спереди красовалось нечто отдаленно напоминающее галстук-бабочку. Картину дополнял абсолютно нефункциональный фрак с низким вырезом спереди и двумя фалдами, свисавшими наподобие хвостов, и манишка, выглядевшая так, словно она была сделана из жесткой пластмассы. На ком-нибудь другом такой костюм выглядел бы нелепо — на ком-нибудь, но не на Даниине.
Думаю, что скудная растительность на его верхней губе и подбородке была фальшивой (в наши дни мужчины еще в юности выщипывают каждый волосок на лице), но мне никогда не приходилось видеть Даниина без нее. Эти несколько волосков он называл бородой и усами, и они придавали его лицу с запавшими щеками весьма странное выражение.
Выйдя на середину сцены, Даниин отвесил низкий поклон горстке авангардистов, составлявших в тот вечер нашу аудиторию. Но каким-то образом даже поклон и притворное раболепство перед зрителями воспринимались как оскорбление. Его показное смирение как бы подчеркивало сознаваемое им превосходство. Он знал миллионы способов проникнуть вам в душу, взять вас за живое, но об этом мне стало известно значительно позже.
По зрительному залу пронесся легкий шелест: зрители разворачивали программки, чтобы узнать, кто такой Даниин. Им пришлось поторопиться: Даниин, кланяясь, сбросил с себя плащ и изящным движением показал зрителям его одну, а потом другую сторону.
С характерной полуулыбкой-полуоскалом Даниин перебросил плащ через руку, и тут все увидели, что под плащом что-то есть. Даниин сдернул плащ — перед зрителями, скромно потупясь, стояла нагая марсианская девушка. Искоса взглянув на аудиторию и как бы пытаясь оценить произведенный эффект, Даниин извлек из воздуха волшебную палочку — длинную черную трость с белыми наконечниками. В стародавние времена ни один фокусник не обходился без этого аксессуара.
Несколько взмахов «волшебной» палочки — и марсианка предстала перед зрителями в вечернем туалете. Предметы возникали как бы из воздуха.
С тех самых пор марсианка неизменно выступала в аттракционе Даниила в качестве ассистента, и вы, должно быть, видели ее по телевидению. Я рассказываю вам о дебюте Даниина только потому, что ему запретили выступать с этим номером на эстраде. Марсианский посол заявил протест, начались какие-то интриги. Что произошло, я не знаю, но Даниин никогда больше не начинал так свое выступление.
Вы, конечно, помните, как проходил его аттракцион. Распиливание марсианки гамма-лучами на две половины, ее благополучное воскрешение после неизбежной, казалось бы, смерти, таинственное исчезновение из герметически закупоренного помещения и столь же таинственное появление из раковины тридакны, которая только что была пустой. Все эти трюки примелькались и стали чем-то привычным, а именно этого следовало избегать.
Именно потому, что Даниин был последним иллюзионистом, именно потому, что он оказывал такое поразительное по силе воздействие на всю индустрию развлечений, он должен был каждый раз превзойти самого себя. Даниину приходилось непрестанно придумывать все новые и все более хитроумные трюки. Необходимость все время удивлять зрителя. сводила Даниина с ума,
Была и другая причина — телевидение, своего рода бездонная бочка, в которой бесследно исчезает, как предметы в одном из трюков Даниина, любой вид эстрадного искусства. Несколько столетий назад, когда телепередачи смотрели миллионы людей, вы могли через некоторое время позволить себе повториться в надежде на то, что не все зрители видели ваше первое выступление. Но сейчас, когда аудитория телезрителей насчитывает сотни миллионов, проблема стала» настолько острой, что многие исполнители не выдерживали и меняли свою профессию.
В былые времена иллюзионист встречался годами с небольшим кругом зрителей, и если случались накладки или повторы, то особой беды в этом не было.
В старинных учебниках для фокусников мне случалось читать, что некоторые из них всю свою профессиональную жизнь делали одни и те же трюки. Подумать только!
Но Даниин, разумеется, никогда не повторялся. Он постоянно изобретал новые, все более удивительные вариации своих основных трюков.
Тут-то ему и понадобился я, точнее, мои умелые руки. Думаю, что сам я ни за что не согласился бы работать с Даниином, если бы не его ассистентка марсианка Аида. Мне было жаль ее. Даниин всегда дурно обращался с ней, но становился особенно груб и придирчив, когда ломал голову над какимнибудь новым псевдочудом.
Однажды я услышал, что Аида плачет. Услышал через толстую стену гримерной на телестудии. Может быть, вы и скажете, что это не мое дело, но я постучался к ней и спросил: «Не могу ли я тебе чем-нибудь помочь, Аида?»
Девушку ростом в семь футов и до того тощую, что вены проступали у нее сквозь кожу, как веревки, вряд ли можно считать привлекательной, а Аида была очень мила. Ее ярко-красные глаза блестели от слез, которые ей вряд ли стоило проливать, если учесть, насколько обезвожены марсиане.
— Чем вы можете мне помочь? Мне уже никто не поможет, — печально покачала она головой. К счастью, она сидела, как бы сложившись втрое, так что я положил ее голову себе на плечо и потрепал по длинным белым волосам. Если бы Аида стояла, мне пришлось бы для этого залезть на стремянку.
— Что у тебя стряслось? — спросил я у нее ласково.
— Мистер Берроу, мне кажется, я его люблю, — голос Аиды задрожал, — иначе я бы не выдержала. Но можно ли любить и ненавидеть одновременно?
Я молча погладил ее по голове и почувствовал к ней жалость.
— Так вы не знаете? — продолжала она. — Я перечитала все земные книги, какие только смогла достать, все, что было написано о любви, но так и не смогла найти ответ. — Аида всхлипнула: — Книги мне так ничего и не объяснили. Может быть, вы мне скажете?
Что и говорить, вопрос был не из легких. Я вышел из того возраста, когда любовь и всякая там чепуха значили для меня очень много, но память у меня была хорошая…
— Что заставило тебя полюбить землянина, Аида? — Вопрос дурацкий, но нужно же было мне хоть как-то поддержать разговор.
Она опустила голову и прижалась к моей груди. Я механически продолжал гладить ее по голове.
— По правде сказать, не знаю. Когда мы встретились, я была еще совсем девочкой. Мать всегда держала меня подальше от марсианских мальчиков. Говорила, что я еще слишком молода, чтобы встречаться с ними. Должно быть, землянина она не сочла опасным. Но Даниин не такой толстый, как вы, мистер Берроу, или большинство землян. Он стройный и красивый, почти как марсианин. И как прекрасно он говорит, по крайней мере когда захочет. — И Аида снова безутешно зарыдала.
Дверь отворилась, и в гримерную вошел Даниин. Возмущение его не знало границ.
— Ах ты, марсианская дрянь! — загремел он. — Я сделал тебя своей ассистенткой. Так вот она, твоя благодарность! Стоит мне отлучиться на минуту, как ты заводишь шашни со стариком! Что ты в нем нашла?
Я вмешался из опасения, что он ударит Аиду:
— Послушайте, Даниин, я ведь пришел предложить вам одну недурственную идею для вашего аттракциона.
Даниин кивнул. Что же, мне по крайней мере удалось завладеть его вниманием. Я торопливо продолжал:
— Мне кажется, я придумал совершенно оригинальный трюк с освобождением.
Ревность Даниина несколько поутихла, уступив место его жадному интересу к новым еще никем но опробованным трюкам.
— А в чем там соль? — спросил он нетерпеливо.
— Из чего только вам не приходилось освобождаться. Вы даже назначили приз тому, кто сумеет придумать оковы, от которых вы не избавитесь за пять минут.
— Все это так, — перебил меня нетерпеливо Даниин, — я выбирался из таких ловушек, которые отправили бы на тот свет допотопного Гудини. — Он скрипнул зубами от ярости: — Жалкий факир! Я просто выхожу из себя, когда читаю все эти россказни о нем.
Так оно и было. Даниина терзала мысль, что он родился слишком поздно, чтобы успеть померяться силами с величайшими иллюзионистами прошлого. Он чувствовал, и, как мне кажется, не без основания, что мог бы превзойти любого из них.
— Так что вы придумали? — повторил он нетерпеливо, поворачиваясь снова к Аиде.
Я быстро ответил:
— Потрясающий трюк! Освобождение из бутылки Клейна!
— А что это такое?
Я вздохнул. Иногда его неосведомленность обо всем, что выходило за рамки чисто профессиональных познаний, поражала меня. Я постарался объяснить суть дела как можно проще. «Вам приходилось когда-нибудь видеть лист Мебиуса?» — спросил я, поднимая с пола узкую полоску бумаги.
Ответом мне был неуверенный взгляд. Я повернул один конец полоски на пол-оборота и приклеил его к другому концу. Взяв в руки карандаш, я показал Даниину, что, не отрывая грифеля от бумаги, можно провести линию, проходящую по обеим сторонам полоски.
— Видите? Это односторонняя поверхность.
— Ну и что? — Даниин взял ножницы и разрезал лист Мебиуса вдоль осевой. Лист распался на два сцепленных между собой кольца.
— Это самые обыкновенные афганские кольца. Почему вы об этом сразу не сказали? — недоуменно спросил Даниин.
— Может быть, у фокусников такая поверхность называется «афганские кольца», — настаивал я, — но это лист Мебиуса, и с помощью его…
Даниин нахмурился, размышляя о чем-то. Мысли его явно витали далеко от Аиды. Помолчав немного, он спросил:
— А ко мне какое это все имеет отношение? Не могу же я освобождаться из листка бумаги. Смешно!
— Разумеется, но если вы взглянете на лист Мебиуса как на двумерную поверхность, необычайные свойства которой связаны с тем, что она повернута в третьем измерении, то вам будет легче представить себе бутылку Клейна.
От удивления Даниин поднял брови.
— Бутылка Клейна, — продолжал я как ни в чем не бывало, — это четырехмерный эквивалент листа Мебиуса. Представьте себе бутылку, сделанную из гибкого твердого вещества. Отогните горлышко вниз и проденьте его насквозь через боковую поверхность бутылки.
Даниин оказался сообразительным учеником.
— Соль трюка здесь в том, что горлышко проходит сквозь стенку бутылки в четвертом измерении? — спросил он.
— Совершенно верно. А теперь представьте себе, что я изготовлю бутылку Клейна таких размеров, чтобы вы могли поместиться внутри ее…
— Для чего мне освобождаться из бутылки Клейна? В таком освобождении нет драмы, оно не затрагивает чувства зрителей.
— Вы не поняли главного! По теоремам топологии, впервые доказанным лет пятьдесят назад, когда впервые была изготовлена настоящая бутылка Клейна, муха, разгуливающая по наружной и одновременно внутренней поверхности бутылки, находится внутри и в то же время снаружи нее и не может ни попасть в бутылку, ни выбраться из нее! Об этом знает всякий школьник!
Даниин задумчиво свистнул сквозь зубы:
— А знаете, в этом что-то есть! Не то, чтобы идея была очень хороша, но ее можно довести. Я превращу ее в самое сенсационное освобождение, которое когда-нибудь исполнялось! Гудини! Тьфу! — Внезапная мысль пришла ему в голову: — А в чем здесь «покупка»?
Я знал, что он имеет в виду. Он всегда раздражал меня своим пристрастием к профессиональным словечкам, вышедшим давно из употребления, хотя незаметно я и сам перенял у него эту манеру.
— Так в чем здесь «покупка»? — повторил Даниин. — Как мне избежать судьбы мухи?
— Вы говорите не подумав, Даниин. Стоит вам забраться в бутылку Клейна, как вас не спасет ничто. Вы станете живым и мертвым, застрянете на полпути между нашим и четырехмерным миром и останетесь на мели.
— И что вы предлагаете?
— Необходимо сконструировать подставную бутылку. Поддельную.
— Прекрасная мысль! Немедленно принимайтесь за работу. — Тут он снова вспомнил об Аиде: — Эй, ты! Вот что я тебе скажу…
От его резкого голоса Аида съежилась. Она должна была слушать его, а я не обязан! Вне себя от злости я выбежал из гримерной. Так обращаться с Аидой — все равно что побить больного щенка. Если бы я только мог, я бы задал ему хорошую взбучку. Впрочем, а что толку?
Даниин мог свысока относиться к Гудини и прочим иллюзионистам прошлого, но кое-чему он у них научился. Реклама, которую он создал трюку с освобождением из бутылки Клейна, была непревзойденной. Я изготовил две бутылки: одну настоящую и одну поддельную. Даниин заставил всех говорить о бутылке Клейна, о своем безрассудстве, о смертельном риске, которому он подвергает себя. Он помещал статьи и заметки на топологические темы в газетах. По его заказу тысячи листов Мебиуса с надписью «Даниин бросает вызов смерти!» были сброшены с самолетов. Он подкупал прессу. Он бросил вызов Миклаву и Роннеру, ведущим топологам нашего времени, предложил им отгадать, каким образом он сумеет выбраться из бутылки Клейна. Он предложил им заключить пари на 10 000 долларов, что сумеет выбраться за 5 минут, и предложил со своей стороны уплатить по 1000 долларов за каждую минуту, которую он проведет в бутылке сверх 5 минут (средства должны были пойти в пользу благотворительного общества).
Чем напряженнее работал Даниин, тем хуже он обращался с Аидой. Я старался держаться подальше, ибо не мог ручаться за себя и боялся, что как-нибудь не выдержу и расквашу ему его длинный орлиный нос.
В последнее время я видел ее только плачущей. Когда обезвоживание ее организма достигло опасного предела, я, наконец, вызвал врача и настоял, чтобы ей назначили внутривенную инъекцию какого-нибудь солевого раствора. И когда Аиду уложили на кушетку, чтобы сделать ей инъекцию, я впервые заметил, что ее обычно вогнутый живот слегка округлился.
Догадавшись, в чем здесь дело, я не на шутку разозлился на Даниина. «Нет, — думал я, — это тебе не пройдет так даром! Ты у меня попляшешь!»
Аида никогда и никому не жаловалась, кроме того раза, когда она поплакала у меня на плече. Обычно она издали с надеждой смотрела на Даниина, потом глаза ее наполнялись слезами и она уходила, чтобы тихо выплакаться где-нибудь в укромном уголке.
Я ходил сам не свой, но ничем не мог помочь Аиде, даже когда узнал, отчего она так убивается. Как-то раз вечером я встретил Даниина с другой девушкой, землянкой, по не говорить же об этом Аиде? Я с головой ушел в подготовку реквизита. Премьера приближалась, все нужно было проверить еще и еще раз.
Если вы в тот вечер смотрели телепередачу, то видели, как все произошло, или по крайней мере как все происшедшее выглядело из зала. Но я видел то, что произошло, из-за кулис, и об этом-то хочу вам сейчас рассказать. Несмотря на все свои недостатки, мелочность, шарлатанство, а может быть благодаря всем этим милым качествам, Даниин был велик. Последний и величайший из иллюзионистов!
Разумеется, он начал свое выступление не с освобождения. Трюк с освобождением должен был стать кульминацией номера. Он начал с небольших фокусов, какие обычно показывают иллюзионисты, чтобы «разогреть» публику, например извлек из своего блестящего цилиндра бесчисленное множество марсианских кобылок — симпатичных шестиногих существ с красными глазами и белыми волосами. Они всегда чем-то напоминали мне Аиду, а в тот вечер, когда Даниин доставал одну кобылку за другой из своего, казалось, бездонного цилиндра, сходство было особенно велико. С необычайным изяществом, я бы сказал поэтично, он извлекал монеты прямо из воздуха, и они со звоном падали в металлическое ведерко. Вы скажете, старые эстрадные фокусы? Согласен. Но как он их делал! Это надо было видеть.
За кулисами ассистенты не спускали глаз с изготовленной мною настоящей бутылки Клейна. На их лицах было написано, что такая штуковина им и даром не нужна и они не завидуют тому, кто решил искушать судьбу, пытаясь выбраться из нее наружу.
Когда Даниин счел, что напряжение зрительного зала достигло предела, он театральным жестом воздел руки и объявил:
— Леди и джентльмены! А теперь я продемонстрирую вам рекордный трюк! На ваших глазах я войду в бутылку Клейна и…
По его знаку ассистенты выкатили на сцену бутылку Клейна. Пока рабочие устанавливали вокруг нее легкую ширму, в зале стояла мертвая тишина. «Я берусь выбраться из бутылки за пять минут. Если мне это не удастся…» Он слишком любил театральные эффекты, чтобы закончить фразу.
Даниин пригласил на сцену Миклава и Роннера и предложил им осмотреть бутылку. Топологи чувствовали себя явно неуютно, но произвели осмотр со всей тщательностью.
— Джентльмены, — торжественно обратился к ним Даниин, — согласны ли вы с тем, что сооружение, которое находится здесь, — самая настоящая бутылка Клейна?
Ученые кивнули. Даниин ушел со сцены. Он был настолько уверен в себе, что мог покинуть зрителей на то время, которое требовалось, чтобы переодеться к номеру, точнее, раздеться, ибо он должен был появиться лишь в набедренной повязке. Свои трюки с освобождением он всегда выполнял в этом «пляжном костюме» под предлогом, будто зрители должны видеть, что у него нет с собой никаких приспособлений, отмычек и т. п. Но я думаю, что раздевался он по другой причине. Мне кажется, что ему нравилось слышать изумленные возгласы, которые издавали зрители при виде его тощей скелетообразной фигуры. Из всех землян, которых мне когда-нибудь приходилось видеть, он больше всех походил на марсианина. Увидев Даниина раздетым, я стал немного лучше понимать, почему Аида полюбила его.
Я стоял за сценой у левой кулисы. Делать мне было ничего не нужно, только присматривать за общим порядком. Наш трюк просто не мог не получиться. После долгих размышлений я пришел к выводу, что чем проще способ подмены настоящей бутылки Клейна поддельной, тем лучше. В полу сцены я проделал два люка. Думаю, что люками для иллюзионных трюков не пользовались уже лет двести. На это я и рассчитывал, полагая, что старый грубый трюк лучше всего одурачит публику. Даниин согласился со мной, а уж он был великий мастер по части того, как дурачить зрителей.
Придуманный мною план сводился к следующему. Настоящую бутылку Клейна выкатывают на сцену. Там она остается, пока эксперты не удостоверят во всеуслышание, что перед зрителями самая настоящая трехмерная бутылка, перекрученная в четырехмерном пространстве. После того как подлинность бутылки будет установлена, ассистенты по знаку Даниина расставят вокруг нее ширму, закрывающую бутылку спереди и с боков, откроются потайные люки, настоящая бутылка провалится в один из них, а из другого на сцену подадут поддельную бутылку, издали неотличимую от настоящей, но не обладающую ее топологическими свойствами.
Как видите, механика трюка была до смешного проста. Но Даниин всегда считал, что именно в такой простоте и заключается секрет искусства хорошего иллюзиониста. Сложность, говорил он, к добру не ведет. Кто-нибудь из зрителей всегда может разгадать секрет сложного трюка. Механизм должен быть настолько простым, чтобы сама мысль о нем была для зрителей нелепой.
Даниин стоял рядом со мной за кулисой и делал дыхательную гимнастику перед выходом на сцену. Рядом с нами в стене торчала кнопка, приводившая в движение крышки потайных люков. Подбежала Аида. Ведущий программы объявил: «Рекордный трюк…» Последовала раскатистая барабанная дробь: «…Даниин!»
Это был условный, сигнал. Даниин вышел на сцену. Аида стояла рядом со мной. Мы оба не отрывали глаз от сцены. Даниин поклонился залу и послал воздушный поцелуй зрительнице, сидевшей в первом ряду. Я узнал ее. Это была та самая девушка-землянка, с которой я встретил его как-то вечером. Я стоял так близко от Аиды, что почувствовал, как при виде девушки она напряглась. Значит, она все знает о Даниине и его новой подруге.
В центре сцены по знаку Даниина ассистенты убрали ширму, скрывавшую бутылку Клейна величиной в человеческий рост. Даниин сделал величественный жест в сторону бутылки. Сардонически улыбаясь, он медленно поднял костлявую ногу и зацепился ею за горлышко бутылки. Ассистенты стояли наготове и по его знаку шагнули к бутылке, готовясь скрыть ее за ширмой. Даниин оттолкнулся другой ногой от сцены, как бы намереваясь сесть на бутылку верхом.
Аиду била мелкая дрожь. «Не могу! — разразилась она рыданиями. — Не могу, чтобы он так…» Ширма уже почти полностью скрывала артиста. Она потянулась через мое плечо, пытаясь достать до кнопки, приводившей в движение крышки люков.
— Что ты делаешь? — прошептал я.
— Я… Я не выдержу… — красные глаза Аиды были широко раскрыты от ужаса — Я подменила бутылку! Там, на арене, настоящая! Сейчас он залезет в нее!
Нажимать на кнопку было слишком поздно. Аида торопливо проговорила;
— Я предупрежу его! Когда ширма полностью скроет Даниина от зрителей, вы нажмете кнопку и подмените настоящую бутылку поддельной. Как я могла решиться на такое! — И она бросилась на сцену.
Прильнув к Даниину, она что-то прошептала ему на ухо. Даже в этот момент, когда весь мир следил за каждым его движением, Даниин остался верен себе. Я видел, как он замахнулся, чтобы ударить Аиду, но вспомнил, где находится, и удержался. С трудом подавив приступ ярости, он изобразил на лице некое подобие улыбки и обратился к зрителям:
— Дамы и господа! Мой бесценный ассистент сообщил мне, что несколько репортеров хотели бы присутствовать на сцене во время моего аттракциона в качестве беспристрастного жюри. От вашего и своего имени я приглашаю их на сцену. Добро пожаловать!
Он был просто великолепен. Думаю, никто в зале так и не понял, что же произошло на самом деле. Ассистенты установили ширму вокруг бутылки, Даниин раскланялся с репортерами.
Аида подбежала ко мне.
— Пора! Нажимайте кнопку!
Проследив за моим движением, она обернулась и подала знак Даниину. Лицо его, обращенное к зрителям, улыбалось, но взгляд, который он метнул в нашу сторону, не сулил ничего доброго.
Он снова взобрался на бутылку, уселся верхом на горлышко и начал скользить к тому месту, где горлышко проходило сквозь стенку бутылки. И тут произошло нечто удивительное. Тело его как бы утратило всякую жесткость и обрело способность гнуться, как резина. Только что он был весь на виду, а в следующий миг оказался по пояс внутри бутылки. Это успели увидеть все. Затем Даниина и бутылку скрыла ширма.
Аида безутешно рыдала на моем плече.
— Остановите его! Пусть он уходит к ней. Я его не удерживаю. Мы не женаты и никогда не могли бы пожениться из-за этого проклятого закона, запрещающего браки между марсианами и землянами! Пусть он достанется ей.
— Пусть уходит, — согласился я, — но ведь он обрек тебя на верную смерть.
Непроизвольно Аида бросила взгляд на свой живот, потом посмотрела на меня.
— Так вы все знаете?
— Да, я это заметил еще месяц назад. А за кровосмешение между землянами и марсианами по закону полагается смертная казнь, — я потрепал ее по плечу. — Он должен был отправить тебя к врачу, когда еще можно было что-то сделать.
— Слишком поздно, — горько прошептала она и отвернулась. Я знал это так же хорошо, как она.
Репортеры на сцене не сводили глаз со стрелок своих часов. Музыка, вместо того чтобы успокаивать, действовала на нервы. Время шло. Напряженность в зрительном зале возрастала. У профессоров топологии вид был встревоженный. Один из них, кажется Миклав, вырвался из рук коллеги, пытавшегося удержать его, и крикнул на весь зал:
— Плевать я хотел на пари! С фокусником что-то случилось!
Он выбежал на сцену и отодвинул ширму. Тополог не ошибся. Даниин попал в беду. Положение его было более чем серьезным. Тело находилось наполовину внутри бутылки Клейна, наполовину вне ее. Он был внутри и одновременно снаружи, но никакими силами не мог оказаться «с нужной стороны» — ее попросту не существовало! Там он был, там он пребывает и поныне. В музее, где собрано все последнее. Там он и останется навсегда. Разбить бутылку было нельзя, так как при этом Даниин оказался бы перерезанным пополам. А так как бутылка цела, то он навсегда останется в ней — ни живой, ни мертвый, на полпути между «здесь» и «там», застряв где-то на пороге четвертого измерения.
Что и говорить, зрелище не из приятных. Но судьба его ничто по сравнению с тем злом, которое он причинил Аиде. Может быть, я и почувствовал бы к нему сострадание, если бы не видел ее гибели. Бедняжка не вынесла выпавших на ее долю испытаний.
Я знал, что она обречена. Поэтому я и нажал кнопку от потайных люков в первый раз, до того как ее нажала Аида. Поэтому, когда мне пришлось нажать еще раз (Аида думала, что спасает Даниина), на сцене вновь оказалась настоящая бутылка Клейна.
Когда топологов пригласили удостоверить ее подлинность, именно она была на сцене. Нажав кнопку в первый раз, я подменил ее поддельной, а когда нажал кнопку по сигналу Даниина, на сцене вновь оказалась настоящая бутылка Клейна! Аида чуть все не испортила, когда нажала на кнопку и подменила настоящую бутылку поддельной. Но все обошлось. Она-то думала, что на сцене настоящая бутылка, и попросила меня нажать кнопку еще раз. И тут на сцене снова оказалась самая что ни на есть настоящая бутылка Клейна, и Даниин угодил в нее!
Иногда я хожу в Музей Всего Последнего посмотреть на него. На ум приходят все эти легенды и истории о запертых в бутылке злых духах. Должно быть, я становлюсь старым. Однажды мне подумалось о царе Соломоне. Он был мудрец, каких мало. Интересно, знал он что-нибудь о бутылках Клейна?..
