Глава 51

Реакция Юджинии была яростной:

— Как это так, она любит Эритро? Как можно любить мертвую планету? Не ты ли ее надоумил? Почему ты внушил ей такую мысль?

— Юджиния, постарайся рассуждать здраво. Ты отлично знаешь, что внушить Марлене что бы то ни было невозможно. Тебе это удавалось хотя бы раз?

— Тогда в чем же дело?

— В сущности я старался показать Марлене то, что должно было ей не понравиться или даже испугать ее. Уж если я и хотел внушить ей что-то, то только отвращение к Эритро. Я по собственному опыту знаю, что роториане, выросшие в тесном крохотном поселении, ненавидят бесконечные просторы Эритро. Им не нравятся ни красноватый свет, ни огромный океан, ни темные облака, ни Немезида, но больше всего им не по душе Мегас. Все это подавляет и пугает их, и все это я показал Марлене. Мы пролетели над океаном, а потом мы видели поднимающийся над горизонтом Мегас.

— И что же?

— Она ничего не испугалась. Она сказала, что к красноватому свету сразу привыкла и он уже не кажется ей ужасным. Океана она вообще не боится. Но самое необычное — даже Мегас показался ей интересным и привлекательным.

— Не могу в это поверить.

— И тем не менее тебе придется поверить, потому что все это правда.

Юджиния задумалась, потом с трудом сказала:

— Может быть, это признак того, что она уже заразилась этой… этой…

— Ты хочешь сказать — чумой. Сразу же после нашего возвращения я отправил Марлену на сканирование мозга. Полная расшифровка пока не готова, но предварительные данные говорят об отсутствии каких бы то ни было изменений, а ведь даже в случае очень легкой формы картина сканирования заметно меняется. У девочки нет ни малейшего намека на чуму. Между прочим, у меня появилась интересная мысль. Мы знаем, что Марлена проницательна, что она видит всякие мелочи, незаметные для обычного человека. Иными словами, ощущения перетекают к ней от других людей. Так вот, ты никогда не замечала обратного, чтобы она передавала свои ощущения другим?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Марлена всегда моментально замечает мою неуверенность или нервозность, как бы я ни пытался скрыть это. В какие-то моменты она безошибочно знает, что я спокоен и уверен. Не может ли она заставлять меня быть неуверенным или, наоборот, спокойным и хладнокровным? Если она легко обнаруживает ощущения других, не может ли она передавать их другим?

Юджиния непонимающе смотрела на Генарра.

— Бред какой-то! — скептически сказала она.

— Может быть, бред, а может — и нет. Но все же подумай, не замечала ли ты чего-то в этом роде у Марлены?

— Мне и думать не надо. Никогда ничего подобного я не замечала.

— Да, конечно, — пробормотал Генарр. — Ты и не должна была заметить. Марлена старалась причинять тебе поменьше беспокойств, хотя ей это удавалось не лучшим образом. И все-таки… Впрочем, давай вернемся к проницательности Марлены. Ты согласна, что эта ее способность на Эритро заметно развилась?

— Согласна.

— Больше того, теперь у нее появилась необычная интуиция. Она уверена в своей невосприимчивости к чуме. Она знает, что на Эритро ей ничто не угрожает. Она смотрит на океан из иллюминатора в полной уверенности, что самолет не упадет и не утонет вместе с нами. Была ли у Марлены подобная интуиция на Роторе? Или она иногда, как и любой другой подросток, ощущала неуверенность, небезопасность, конечно, если на то были причины?

— Да, без сомнения.

— Но здесь она стала совсем другой. Она абсолютно уверена в себе. Почему?

— Не знаю.

— Не действует ли на нее Эритро? Нет-нет, я совсем не имею в виду чуму. Нет ли здесь какого-то другого эффекта? Чего-то совершенно иного? Я объясню, почему я задаю эти вопросы. Что-то подобное я ощущаю на себе.

— Что ты ощущаешь?

— Определенный оптимизм в отношении Эритро. Теперь я ничего не имею против его безжизненности или чего-то другого. Нельзя сказать, чтобы я раньше питал особое отвращение к планете или она причиняла бы мне какие-то серьезные неудобства, но все же я никогда не любил ее. Во время же нашей экскурсии Эритро нравился мне больше, чем когда-либо за все десять лет, проведенных на станции. Вот я и подумал, не заразительна ли радость Марлены, не могла ли она каким-то путем передать ее мне? Возможно и другое объяснение: если Эритро как-то действует на Марлену, то в ее присутствии он может точно так же влиять и на меня.

— Думаю, Зивер, твой мозг тоже пора проверить на сканере, — с издевкой заметила Юджиния. Генарр только чуть поднял брови.

— Ты думаешь, я не сделал этого? Все десять лет я регулярно прохожу проверку. Никаких изменений нет, если не считать обычных последствий старения организма.

— А после вашей экскурсии на самолете ты тоже проходил сканирование мозга?

— Конечно. Прежде всего именно это я и сделал. Я не настолько глуп. Полный анализ сканограммы еще не готов, но предварительные данные говорят об отсутствии изменений.

— И что же ты думаешь делать дальше?

— Мне кажется, следующим нашим шагом должна быть прогулка с Марленой по поверхности Эритро.

— Нет!

— Мы будем очень осторожны. Я и раньше выходил со станций.

— Может быть, ты и выходил, — упрямо твердила Юджиния. — Но Марлена не пойдет. Никогда.

Генарр вздохнул. Он повернул кресло, бросил взгляд на глухо задернутое окно в стене кабинета, как бы стараясь увидеть сквозь него красные равнины планеты, потом снова перевел взгляд на Юджинию.

— За стенами станции лежит огромная неизведанная планета, — сказал он. — Эта планета принадлежит только нам. Мы можем построить здесь для человека новый, более совершенный мир, если учтем все ошибки, сделанные нами в старом мире. На этот раз у нас все условия для того, чтобы создать совершенно новый, достойный человека мир. К красному свету можно привыкнуть. Мы можем заселить его нашими растениями и животными. Перед этим процветающим миром будет свой путь развития.

— А чума? Как же с ней?

— От чумы можно избавиться. Тогда Эритро будет идеальной планетой для человека.

— Можно сделать идеальной планетой и Мегас, достаточно избавиться от избыточной температуры и чрезмерной силы тяжести и изменить его химический состав. — Конечно, но согласись, чума — это одно, а температура, гравитация и химический состав — совсем другое.

— Чума по-своему тоже смертельно опасна.

— Юджиния, кажется, я уже говорил тебе, что Марлена — самый ценный человек на планете.

— Для меня — конечно.

— Для тебя она прежде всего твоя дочь. А для всех нас она незаменима, потому что может делать то, чего не может никто другой.

— Понимать язык жестов? Устраивать всякие фокусы?

— Марлена убеждена, что она невосприимчива к чуме. Если это так, то мы сможем…

— А если не так? Это всего лишь детская фантазия, и ты сам это знаешь. Не хватайся за соломинку.

— Здесь перед нами целая планета, и мы должны ее освоить.

— Сейчас ты напоминаешь мне Питта. И ради этой планеты ты готов рисковать моей дочерью?

— В истории человечества немало случаев, когда люди жертвовали намного большим ради гораздо меньшего.

— Тем хуже для истории человечества. Во всяком случае решать буду я. Марлена — моя дочь.

Генарр ответил тихо, в его голосе слышалось глубокое сожаление:

— Юджиния, я люблю тебя, но однажды я тебя уже потерял. Раньше у меня была слабая надежда, что все еще можно поправить. Теперь же, боюсь, я должен буду потерять тебя еще раз, уже навсегда. Видишь ли, я вынужден сказать, что на этот раз решать будешь не ты. И право решать дано даже не мне. Последнее слово останется за Марленой. Если она настроилась на что-то, тем или иным путем она добьется своего. Я намерен помогать ей даже вопреки твоему желанию, потому что она может завоевать для человечества целую планету. Пожалуйста, запомни это, Юджиния.