Глава 47

Генарр был прав. Астрономы никогда не смотрели на звезды. В этом не было необходимости. Они давали команды телескопам, фотокамерам и спектральным приборам, а затем приборами управлял компьютер по подготовленным теми же астрономами программам. Приборы выполняли команды, выдавали результаты анализов, строили графические модели. Астрономы задавали вопросы, а потом изучали ответы. Для этого незачем смотреть на звездное небо.

Да и как вообще можно бесцельно взирать на звезды? Тот, кто занимается такой безделицей, не может быть астрономом, подумала Юджиния. У истинного астронома один лишь вид звезд должен вызывать беспокойство, желание работать. Поневоле сразу вспомнишь о неоконченных исследованиях, непоставленных вопросах, неразгаданных загадках. Только взглянув на звезды, один астроном сразу пойдет на свое рабочее место и включит приборы, а другой постарается отвлечься за книгой или у экрана головизора.

Примерно так она говорила Зиверу Генарру, пока тот ходил по кабинету, проверяя, все ли выключено и убрано. (Он всегда был педантом, вспомнила Юджиния. В молодости это ее раздражало; может быть, правильнее было не раздражаться, а восхищаться. У Зивера столько положительных качеств, а у Крайла… Юджиния безжалостно терзала себя такими мыслями, вскоре решив, однако, что думать на эту тему бесполезно.) — Признаться, я сам не часто бываю на наблюдательной площадке, — сказал Генарр. — Всегда почему-то находится множество более важных дел. Но когда мне все же удается выбраться, я почти всегда оказываюсь здесь один. Мне будет очень приятно, если ты составишь мне компанию. Пойдем!

Генарр повел Юджинию к небольшому лифту. Здесь, на станции, ей еще не приходилось пользоваться лифтом, и на какое-то мгновение ей показалось, что она снова на Роторе; правда, тут не чувствовалось изменения искусственной силы тяжести и не прижимала к стене сила Кориолиса.

— Приехали, — сказал Генарр и знаком предложил Юджинии выйти. Она сделала шаг в пустой зал и сразу отпрянула, испуганно спросив:

— Мы уже не на станции?

— Как не на станции? — удивился Генарр. — Ах, ты хочешь сказать, что мы находимся непосредственно в атмосфере Эритро? Нет, не бойся. Мы внутри стеклянной полусферы с алмазным покрытием, которое невозможно поцарапать. Конечно, стекло может разбить метеорит, но их тут практически не бывает. На Роторе тоже есть подобное стекло, но, — в голосе Генарра зазвучала гордость, — не такого качества и не таких размеров. — Вас здесь ни в чем не ограничивают. — Юджиния слегка коснулась рукой стекла, как бы убеждаясь в его существовании.

— Им приходится идти на это, иначе никто не согласится работать на станции, — Генарр снова показал на полусферу. — Иногда здесь идет дождь; тогда видимость намного хуже, но в дождь небо закрыто облаками и тут делать нечего. Потом проясняется, и стекло быстро высыхает. Налет после дождя днем смывается специальным моющим раствором.

Присаживайся.

Юджиния села в мягкое удобное кресло. Кресло легко откинулось; оказалось, она смотрит в зенит небосклона. Рядом под Генарром тихо вздохнуло второе кресло. Потом погасли неяркие светильники, что позволяли разглядеть небольшие столики и кресла. На черном бархатном небе загорелись яркие звезды.

От изумления у Юджинии перехватило дыхание. Теоретически она знала, как должно выглядеть звездное небо. Она не раз видела его на картах и диаграммах, на фотографиях и моделях, в любом виде и в любой форме, но только не в его естественном состоянии. Юджиния с удивлением обнаружила, что ей не хочется выбирать интересные объекты, загадочные явления или вспоминать неразгаданные тайны астрономии, над решением которых она могла бы поработать. Она смотрела не на какой-то конкретный астрономический объект, а на создаваемую всеми звездами сразу неповторимую картину.

В древности, подумала Юджиния, человек не изучал отдельные звезды, а созерцал все небо. Так он научился выделять созвездия, так родилась астрономия.

Генарр был прав. Юджиния чувствовала, как ее обволакивает невидимая и невесомая пелена умиротворенности.

Спустя некоторое время она сказала полусонным голосом:

— Я очень благодарна тебе, Зивер.

— За что?

— За то, что ты сам вызвался сопровождать Марлену. За то, что ты рискуешь своим здоровьем ради здоровья девочки.

— Я ничем не рискую. Ни со мной, ни с Марленой ничего не случится.

Кроме того, к Марлене у меня как бы… отцовские чувства. Что ни говори, а ведь нас, тебя и меня, связывает многое, и я всегда с особым теплом относился к тебе.

— Я знаю, — виновато отозвалась Юджиния. Конечно, ей и раньше было известно, как относится к ней Генарр; ему никогда не удавалось скрыть свои чувства. До встречи с Крайлом она с этим мирилась, а позже Генарр стал ее раздражать.

— Зивер, мне очень жаль, если я была причиной твоих огорчений.

— Ты ни в чем не виновата, — тихо проговорил Генарр. Снова надолго воцарилась полная тишина. Юджиния вдруг подумала, что ей очень не хочется, чтобы кто-то или что-то нарушило эту странную благодатную тишину, овладевшее ею спокойствие.

Спустя несколько минут Генарр проговорил:

— Я даже разработал особую теорию, которая объясняет, почему люди не приходят на наблюдательную площадку здесь, на станции, или на Роторе. Ты обращала внимание, что на Роторе наблюдательная площадка тоже всегда пуста?

— Марлена изредка приходила туда, — ответила Юджиния. — Она говорила, что обычно там никого не бывает. А последний год она очень любила смотреть на Эритро. Мне следовало бы быть более внимательной… выслушать ее…

— Марлена — это исключение. А большинству людей мешает приходить сюда вот это.

— Что? — не поняла Юджиния.

— Вот эта звезда, — ответил Генарр и показал на крохотную точку на небе, но Юджиния в темноте не видела его руки. — Самая яркая звезда.

— Ты имеешь в виду Солнце — наше Солнце, светило Солнечной системы?

— Да, наше Солнце. Здесь оно — непрошеный гость. Если бы не оно, звездное небо над Эритро почти не отличалось бы от неба над Землей. Правда, у нас немного изменили свои положения Проксима Центавра и Сириус, но их смещения почти не заметны. Если не считать этих звезд, то небо, которое ты видишь сейчас, точно такое же, каким его видели с Земли древние шумеры пять тысяч лет назад. Здесь все по-прежнему, кроме Солнца.

— И ты думаешь, люди не приходят сюда именно из-за Солнца?

— Да. Возможно, сами того не сознавая, но, мне кажется, любой роторианин при взгляде на Солнце испытывает какую-то неловкость. Здесь о Солнце говорят как о чем-то невообразимо далеком, недостижимом, как о части совсем иной Вселенной. А тут, пожалуйста, вот оно — яркое, привлекающее наше внимание, напоминающее нам о нашем постыдном бегстве.

— А почему же на наблюдательную площадку не ходят дети и подростки? Они ведь ничего или почти ничего не знают о Солнце и Солнечной системе?

— Они берут пример с нас. Когда никого из нашего поколения не останется в живых и на Роторе не будет ни одного человека, для которого Солнечная система — не только астрономическое понятие, тогда, я думаю, звездное небо перестанет отпугивать роториан и эта площадка заполнится людьми — если к тому времени она еще будет существовать.

— Ты считаешь, этой площадки не будет?

— Юджиния, я не берусь предугадывать будущее.

— Пока что мы, кажется, растем и процветаем.

— Да, но меня тоже беспокоит эта яркая звезда.

— Наше старое доброе Солнце? Что оно может сделать? Оно не может причинить нам ни добра, ни зла.

— Может, — возразил Генарр, внимательно глядя на яркую звезду на западном небосклоне. — Земляне и поселенцы в конце концов обязательно откроют Немезиду. Не исключено, что они уже обнаружили ее и овладели гиперсодействием. По-моему, они должны были открыть секрет гиперсодействия вскоре после того, как мы ушли из Солнечной системы. Их должен был подтолкнуть сам факт нашего исчезновения.

— Мы улетели четырнадцать лет назад. Почему же их здесь все еще нет?

— Возможно, их испугали трудности двухлетнего путешествия. Ведь им известно только, что Ротор отправился в это странствие, а как оно закончилось, они не знают. Они могут предполагать, например, что осколки Ротора разбросаны в пространстве на всем пути от Солнца до Немезиды.

— Но у нас же хватило смелости отправиться в этот полет.

— Да, конечно. Я надеюсь, ты понимаешь, что, если бы не Питт, этого полета никогда бы не было. Именно он повел за собой всех роториан. Сомневаюсь, чтобы на поселениях или на Земле нашелся второй Питт. Ты знаешь, как я к нему отношусь. Я не могу согласиться ни с его методами, ни с его моралью, точнее, с отсутствием какой бы то ни было морали, ни с его безжалостностью. Достаточно вспомнить, что он хладнокровно послал сюда Марлену, рассчитывая, очевидно, на полное разрушение ее психики. И тем не менее, если судить по конечным результатам, он войдет в историю как великий человек.

— Великий руководитель, — поправила Юджиния. — Великий человек — это ты, Зивер. Между этими двумя понятиями — большая разница. Снова воцарилось молчание.

— Меня не покидает мысль, — продолжал Зивер, — что земляне вот-вот должны найти нас. Этого я боюсь больше всего, и мой страх только усиливается, когда я смотрю на эту яркую звезду, — я думаю о непрошеных гостях. Прошло четырнадцать лет. Что они делали все эти годы? Ты когда-нибудь задумывалась об этом?

— Нет, полусонным голосом ответила Юджиния. — У меня есть более насущные заботы.