Витольд Зегальский
Человек, у которого болел компрессор

В тот день Гарри проснулся в гнетущем настроении и, как обычно, первым делом подошел к окну. Стояло прекрасное весеннее утро, и солнце, уже высоко поднявшееся над небоскребами, выманило с домашних площадок рои разноцветных геликоптеров, весело кружившихся в безоблачном небе. Внизу, на бульваре, среди зелени прогуливалось множество людей, по эстакадам тянулись шнурки машин, словно бы нехотя исчезавших в темной пасти туннеля.

Эта картина не успокоила Гарри, а, наоборот, еще больше усугубила мрачное настроение, гнездившееся в глубине его артистической души. В этом не было, разумеется, ничего удивительного: чему же тут удивляться, если восприимчивая к прекрасному натура художника тоскует, потому что не может полностью ощутить прелесть дня? И все по такой возмутительно прозаической причине, как отсутствие нескольких еврасов! Это тянется дни, недели, да что там — годы, если учесть, что случайно добытые деньги немедленно исчезают, как фата-моргана, рассеиваются словно туман. Чтобы встать на ноги, прекратить эту вечную погоню за мелочами жизни, надо было написать по меньшей мере одну видеоновеллу с тридцатью процентами новизны либо романовизию двадцатипроцентной новизны. При этом произведение должно отличаться свежестью формы и содержания. Легко сказать «должно», но дьявольски трудно это реализовать. Вспомним: еще древние утверждали, что nihil noul sub sole.

И все-таки… Угрюмая физиономия Гарри вдруг оживилась.

— Эврика! Эврика! — воскликнул он. — Разумеется, nihil novi, если не считать новых конструкций, теорий, машин, аппаратов!

Наука и техника — вот сырье для производства видеоновелл, свежих, как только что выпеченная булка из автомата. Они — основа всяческих перемен. От каменного топора до звездолета! Вот источник, бьющий славой и еврасами! Зачем быть слишком требовательным? Ну, на худой конец, только одними еврасами. Сейчас важны прежде всего скорость и оперативность. Давным-давно доказано, что если у одного из пятнадцати миллиардов человек возникает более или менее стоящая идея, то точно такая же идея возникает и у многих других на всех континентах Земли и бог весть где еще. Правда, с творчеством дело обстоит несколько иначе, но разве можно быть уверенным, что в тот же самый момент у другого писателя, скажем в Гренландии, не родилась такая же идея? Эта мысль вызвала прилив пессимизма, но Гарри быстро отделался от сомнений и приступил к энергичным действиям.

Прежде всего — выбрать достаточно притягательную область науки, а потом ознакомиться с современнейшей техникой в этой области. Проблема была простой только на первый взгляд. Гарри нажимал все новые и новые клавиши соответствующих секций мыслительно-творческого конденсатора, именуемого в просторечии Мытвоконом, однако из прибора не так-то легко что-нибудь выжать. Ответы были возмутительно двусмысленными, и из лих следовало, что любое направление науки одинаково важно, притягательно, перспективно и открывает много технических возможностей.

Мытвокон утверждал, что даже у философии — а это уж было полнейшей ересью — колоссальные возможности! Гарри выключил аппарат и решил действовать сам.

Возьмем старую и в то же время развивающуюся науку — кибернетику, симбиоз современности с традицией. А теперь пошли дальше, — он нажал кнопку автоматического секретаря.

— Слушай, Ас, загляни в персональную картотеку и скажи, работает ли хоть кто-то из моих знакомых на какой-нибудь фабрике, в каком-либо учреждении, лаборатории, связанных с кибернетикой. Только чтобы это было как можно ближе: мне некогда кататься черт знает куда.

Секция автоматического секретаря замигала, и спустя секунду динамик захрипел:

— Аллан Порки, старший конструктор на фабрике математических компьютеров, район 12, бульвар Тангенсов.

— Откуда я его знаю?

— Вы полгода ходили вместе к дошкольному воспитателю.

Выбор не получил одобрения.

— Ты что, рехнулся? На кой ляд мне такое знакомство? Есть там у тебя еще кто-нибудь? Только без фокусов. Это должно быть солидное знакомство, ясно?

— Так точно, — буркнул динамик Аса. — В запасе у нас есть Джеймс Крофт, промышленный директор лабораторий завода кибернетической аппаратуры, сокращение и кодовый знак для переписки ЗАКАПП. Он два года учился с тобой в девятом классе.

Гарри затрясло от возмущения. Либо у автоматического секретаря короткое замыкание, либо просто не срабатывают контакты канального избирателя и требуется энергичное вмешательство хозяина.

— Ну, ты там! — Гарри треснул кулаком по аппарату. — Если мы два года вместе отсидели в одном классе, то откуда Крофту меня помнить?

— Можешь не сомневаться — помнит, — заверил Ac. — В то время у тебя были с ним крупные столкновения, а такое имеет тенденцию закрепляться в центрах памяти.

— Лучше бы он забыл! — недовольно бурчал Гарри, жалея, что, например, не прогуливал вместе с Крофтом уроки. — Есть там еще кто-нибудь?

Автомат назвал три имени, но эти люди работали на Луне и Марсе. Оставался Джеймс Крофт, кандидатура сомнительной ценности, хотя, принимая во внимание профессию и должность, чрезвычайно удобная. Но Гарри не только не помнил лица Крофта, он даже не мог припомнить, имели ли примененные к нему педагогические приемы характер мягкого напоминания или сурового физического воздействия. Фотография Джеймса, переданная из городского центра и засветившаяся на экране видеофона, также ни о чем не говорила. С экрана глядел мужчина с мечтательными глазами, пухловатыми щеками и чудовищно развитой нижней челюстью, что никак не свидетельствовало об овечьей кротости.

Со смешанными чувствами Гарри покинул квартиру и направился к домашней площадке, где стояли воздушные такси — геликоптеры.

Дверь отворилась, и Гарри переступил порог кабинета директора. Большой холл был заполнен светящимися экранами и схемами, которые пульсировали огоньками и контрольными кривыми. Посредине, под маленьким куполом, стоял полукруглый пульт управления, а за ним сидел Джеймс Крофт.

— Выключите этого толстокожего болвана и дайте Тома. Должно получиться, он гораздо эмоциональнее. Я сам видел, как он плакал, когда венерианская «Звезда» забила гол «Объединенному Зареву». Принимайтесь за работу. В случае чего, докладывайте. Конец.

Крофт выключил видео и вопросительно взглянул на Гарри.

— Небось, не узнаешь, — сказал Гарри. — Я твой товарищ по школе…

— Разве тебя можно не узнать! — возликовал Крофт, раскрывая объятия. — Счастлив оказанной мне честью…

Гарри не пришел в восторг от прекрасной памяти директора лабораторий завода кибернетической аппаратуры и, честно говоря, был бы рад, если б Крофт перепутал его с каким-нибудь знакомым, например с другом третьей категории. Но дальнейшее окончательно развеяло последние надежды.

— А помнишь, Гарри, как ты отлупцевал меня? — продолжал ликующий Крофт, многозначительно пошевелив своей массивной челюстью. — Ты ревновал ко мне Кэти из одиннадцатого «Б», хотя, по правде говоря, меня в то время интересовали только транзисторы.

— Что-то запамятовал, — Гарри за улыбкой попытался скрыть беспокойство. — Возможно, между пами и были какие-то недоразумения, различия в точках зрения…

— В конце концов ты меня классно отделал.

Беседу прервал настойчивый сигнал видео. Крофт улыбнулся извиняющейся улыбкой и наклонился к микрофону. К далекому собеседнику поплыл поток указаний, советов, приказов кого-то подключить, переключить, выключить, отключить, отрегулировать…

Гарри едва слушал, сосредоточив все свое внимание на возможно более объективной и быстрой оценке возникшей ситуации и выработке тактики дальнейших переговоров.

— Ты мог бы и забыть о грехах молодости… — буркнул он, когда Крофт опять повернулся к нему.

— И не думай! Буду помнить до гробовой доски и до гробовой же доски останусь твоим благодарным должником. Ты пробудил во мне интерес к кибернетике.

«Похоже, Джеймс немного не того, — подумал Гарри. — Страдает манией преследования. Видимо, не лжет, вероятно, я его здорово отлупил, может быть, даже чересчур. Но что это за Кэти, черт побери? Совершенно не помню, впрочем, не в этом дело, надо выкручиваться…»

— Прости, друг, но что-то я никак не свяжу наши стычки с теорией информации.

— Сейчас объясню. Тебе сказали, что я бегаю за Кзти, поэтому ты взял из лаборатории симультативный одоратор, направил на меня… и пять часов мне казалось, что я дышу одним сероводородом. Тебя ввели в заблуждение насчет меня и Кэти, а ты поступил так, словно это была правда. Поэтому на следующий день я действительно стал за ней приударять, даже не без успеха, но когда мой робот-опекун оставил меня на минуту, я получил от тебя очередную взбучку. Тогда я распустил слух, что бросаю Кэти ради ее подружки Мэри. На следующий день слух дошел до Кэти, она взбесилась и помчалась к тебе жаловаться, будто я не даю ей прохода. Именно тогда я и сменил гуманитарный лицей на физико-математический и начал размышлять о том, что со мной случилось, то есть о влиянии информации на действия элементарных устройств с обратной связью и так потихоньку-помаленьку благодаря тебе стал кибернетиком. Приди же в мои объятия!

Крофт встал и прижал очумевшего гостя к своему лабораторному халату.

Немало удивленный, Гарри решил скорректировать свое мнение о Джеймсе. Первое впечатление, как это довольно часто случается, было ошибочным: выяснилось, что Крофт достаточно симпатичный, его нижняя челюсть казалась теперь не такой топорной, в ней чувствовалась мужественность, не лишенная привлекательности. Бар-автомат подал бутылку шампанского, и атмосфера тотчас же стала гораздо сердечнее. Но тут опять забренчал видеофон — какой-то эксперимент проходил не так, как нужно. Крофт, выслушав сообщение, взбесился:

— Если Том не подходит, тогда оставьте его, — кричал он в микрофон. — Какой от вас прок! Нет, в проекте ошибок нет, это вы никуда не годитесь. Ну, ну… Да, попытайтесь с Бобом, он дисциплинирован. Держите меня в курсе. Конец. — Щелкнул выключатель, Джеймс улыбнулся.

— Прости, но у них там опять что-то не получается. Послушай, что же привело тебя в ЗАКАПП?

— Мне хотелось здесь поработать, — признался Гарри. — С некоторых пор меня интересует современная техника, все эти рычаги, шкивы, шестерни…

— Прекрасно, — обрадовался Джеймс. — Наконец-то ты решил взяться за полезное дело!

Гарри остолбенел. Вот он, гомо техникус, продукт эпохи механических забав. Наверно, еще молокососом он монтировал транзисторные приемники прямого усиления и электронные рогатки. Ради кого я мучаюсь, творю свои видеоновеллы и сатиродивы?! И без того известно, что все культурные потребности этого существа ограничиваются наблюдением за матчем по домашнему видео, а единственная его мечта — спортивная программа от зари до зари. Мало я тебя лупцевал в свое время, и вот они — печальные плоды жалостливого обращения с друзьями!

— Ты меня не понял, Джеймс, — сокрушенно покачал головой Гарри. — Я хотел бы работать в качестве литератора.

Крофт вытаращил на него глаза, словно увидел марсианскую летающую устрицу, потом задумчиво почесал подбородок.

— Знаешь, старик, — бросил он в смущении, — трудно будет. В ЗАКАППе нет подходящей единицы. Хм, правда, есть родственный отдел. Мы издаем каталоги и инструкции, но каталог или инструкция — дело очень серьезное… я хотел сказать — очень специфическое. Их у нас пишут высококвалифицированные инженеры. Э, постой, чуть было не забыл, есть еще отдел рекламы. Иногда мы издаем листки с короткими призывами вроде: «Автодоярка из ЗАКАППа доит сама», «У бара из ЗАКАППа не стираются шестерни». Разумеется, это мелочи, но, может, попробуешь?

— Я и реклама? — возмутился Гарри. — Мой талант, артистизм, моя впечатлительная душа, тонко впитывающая оттенки окружающего мира, моя одухотворенность — и призывы приобретать телеуправляемую автодоярку!

Джеймс беспокойно крутился в кресле и, вероятно, с величайшим удовольствием растаял бы или спрятался в пульте управления.

— Я хотел тебе помочь, — смущенно принялся он объяснять.

— Но у нас действительно нет ничего лучшего. Вполне приличная платная должность: два евраса в месяц, ну, а по-дружески накину тебе еще один — специальный.

Сообщение о зарплате размером в три евраса, вместо того чтобы вызвать благодарность, окончательно возмутило Гарри. Три евраса! Это же просто издевка над творческой личностью! Три евраса! В месяц! За кого он меня принимает? Какой убогий духом человек!

— Эх, Джеймс, — Гарри рассмеялся. — Ты, видно, думаешь, что я пришел к тебе, движимый корыстью?

— Ты близок к истине, — признался Крофт. — Что-то последнее время я не слышал о твоих успехах.

— Очень жаль, — заметил Гарри. — Еврасы для меня не проблема. Просто меня увлекла новая идея: хочу писать о технике и промышленности. Моим героем будет процесс появления, возникновения нового продукта во всей сложности его обработки, закалки, монтажа… Это будет новая технологическая поэтика, нечто совершенно свежее, что удивит мир.

Крофт с сомнением покачал головой. Потом наморщил лоб и наконец спросил, чем он может помочь.

— Я хотел бы ознакомиться с каким-нибудь интересным технологическим процессом, — сказал Гарри. — В случае нужды ты мне дашь кое-какие объяснения. Вот и все.

Джеймс массировал себе челюсть и чесал за ухом.

— У тебя есть возражения?

— Это невозможно, — буркнул Крофт. — Сейчас объясню, почему. — Он нажал одну из многочисленных кнопок. На большом настенном экране появились ряды полок, уходивших на высоту нескольких этажей и заполненных ящичками, похожими на древние книги. Их корешки были пронумерованы да к тому же снабжены различными буквенными и цифровыми обозначениями или знаками цветового кода.

— Вот частица нашей технотеки, — объяснил Джеймс. — Как видишь, она производит недурное впечатление, но, с нашей точки зрения, она довольно скромна. В каждой из этих коробочек находится самое меньшее полкилометра перфорированной ленты с записью хода процесса. Рецепт изготовления самого простого кибернетического устройства записан в нескольких десятках, а то и сотнях томов; если же взять более сложную систему, запись займет тысячи томов. Никто из нас, инженеров, не знает точно, что там закодировано, потому что эти ленты готовят автоматы, читают автоматы, а то, что запрограммировано, выполняют тоже автоматы. Конструктор разрабатывает лишь основную идею и дает основные исходные положения. А оптимальные варианты и детали выбирают автоматы. Иначе говоря, это знания сотен тысяч ученых, закрепленных в памяти компьютеров.

— И с этим нельзя познакомиться? — недоверчиво спросил Гарри.

— Почему же, можно, если ты владеешь секретом бессмертия, — ответил Крофт, — только ты получишь столь же длинный ряд формул и математико-химико-физических символов.

Разговор прервал настойчивый звонок, и тут же на большом экране появилось объемное изображение разгневанного человека.

— Главный, — шепнул Джеймс, пытаясь спрятать за спиной початую бутылку.

— Тэк-тэк, попиваем, стало быть, шампанское, а работа стоит, — буркнул главный. — Есть повод или как?

Крофт объяснил, что как раз решает кадровый вопрос и надеется приобрести прекрасного сотрудника в отдел рекламы.

— Новый работник, стало быть, вдобавок ко всему в отдел рекламы, — главный директор ЗАКАППа ехидно цедил слова. — Прекрасно, однако сначала надо иметь, что рекламировать? Не так ли, Крофт? Ты тут прохлаждаешься, а тем временем лента транспортера отправляет в небытие наш фонд зарплаты! Ты забыл, что в комиссии сидит профессор Йорк, член Кибернетической академии и присяжный эксперт Объединенных ракетных предприятий. За каждый час мы платим этой пиявке еврас, а он сидит уже третий день.

— Нельзя было взять кого-нибудь другого? Может, Йорк сделает что-нибудь на общественных началах?

— Не надо философствовать, Крофт! — рявкнул главный директор. — Ты убеждал меня, что каждый из твоих инженеров, пройдя специальную подготовку, будет чувствителен, как мимоза. А я сию минуту получил сообщение, что ни одна из этих трех патентованных мимоз не реагирует: все ведут себя, словно бесчувственные колоды.

— Но они регулярно посещали…

— Довольно, Крофт! Таскались по боксерским матчам, гонкам, упивались пивом. Ни один не был в художественном салоне, на симфонических концертах, в драмовидах — я — то их знаю. Трутни! Делай что хочешь, но чтобы через час доложил мне об успехе. Если нет, то при очередной выплате не увидишь ни одного евраса.

Лицо главного исчезло с экрана, и еще некоторое время только эхо гудело под куполом кабинета. Крофт вздохнул, опустился в кресло и тупо уставился в стену.

— Тайфун пронесся, — отметил Гарри и сочувственно покачал головой.

Джеймс медленно поднял голову. Некоторое время смотрел на Гарри отсутствующим взглядом. Вдруг словно очнулся. Глаза у него загорелись, рука стала привычно массировать челюсти, он встал и, что-то тихо бурча, окинул Гарри внимательным взглядом. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что Крофт потер руки, сел за пульт и нажал кнопку. Из щели в крышке пульта выполз листок.

— Гарри, ты художник? Ты ощущаешь прелесть природы, тебя будоражат трели канареек, ты любишь драмопение и симфостоны?

— Спрашиваешь! — Гарри был задет за живое. — Моя тонкая творческая натура поглощает продукты культуры так же, как желудок, например, всасывает яичницу.

— Хм… А у тебя есть хоть какое-то техническое образование? Ну, скажем, какие-нибудь курсы техников-любителей или что-то в этом роде?

— Я знаю только некоторые детали моего домашнего робота, — ответил Гарри. — Конденсаторы, катушки, избиратели, ферритовые вставки и прочие мелочи.

— Не густо, конечно. Ну да бог с ним. Подпиши! — Крофт сунул Гарри листок. — Принимаю тебя в качестве инженера, специалиста по биотокам с заданием управлять запуском объекта XY-5. Разумеется, с трехдневным испытательным сроком и зарплатой четверть евраса в день.

Четверть евраса в день — этим брезговать уже не пристало.

— Ты отличный товарищ, — Гарри сердечно пожал Джеймсу руку. — Когда приступать?

— Немедленно.

Хождение по коридорам длилось недолго, перед ними раздвинулись двери, и они вошли в небольшой зал, заполненный машинами различной формы и величины, которые стояли рядами вдоль узких проходов. Под потолочными балками извивались кабели и струились шланги. В центре помещения на возвышении стоял прозрачный павильон, откуда можно было обозревать весь зал и, вероятно, управлять работой устройств.

Они вошли в павильон; внутри виднелось несколько человек в белых халатах. Они загораживали, высокое металлическое кресло и сидевшего в нем мужчину, который качал головой, беспомощно разводя руками. К Джеймсу подошел высокий инженер с озабоченным лицом.

— Я слышал, Боб тоже никуда не годится, — буркнул Джеймс вместо приветствия. — О, господи, это нам за грехи наши, за лагерь, за Капри, за Лазурный Берег и все матчи в Неаполе и Риме! Что же, за вас я должен получать нагоняй от начальства? Приветствую вас, уважаемый профессор! — Крофт повернулся к утомленному человеку с седеющей бородкой, зевавшему за контрольным столом. — Как идет эксперимент?

— Никак, — сообщил бородач, явно борясь с дремотой. — Ни одна стрелка не дрогнула. Придется обратиться к директору с просьбой о надбавке за нудную работу.

— Есть надежда на положительный результат, — быстро заверил Джеймс. — Я только что взял нового сотрудника, возможно, это изменит ход эксперимента.

— Хм, — проворчал профессор без всякого энтузиазма.

— Гарри, садись в кресло! — крикнул Крофт. — А ты, Стив, подготовь все к запуску. Остальные по местам!

Гарри уселся на пневматические подушки и вытянул ноги. Все прошло неожиданно гладко: он попал на интересующее его предприятие, зачислен на весьма выгодных условиях, а вдобавок принимает участие в опыте, который, несомненно, тоже удастся использовать. Правда, то, что происходило вокруг, было совершенно непонятно, но, разумеется, в самое ближайшее время технический мир раскроет перед ним свои тайны, и тогда-то он выдаст новое и, конечно, гениальное произведение…

Инженер Стив надел Гарри на голову шарообразный шлем с множеством кабелей, а затем натянул ему на руки толстые перчатки, к которым тоже был присоединен пучок разноцветных проводов, убегавших за пульты с циферблатами, контрольными лампочками и различными датчиками неизвестного назначения. Инженеры и лаборанты сели за пульты, а Крофт упал в кресло рядом с бородатым экспертом. Наступила минута ожидания. Гарри чувствовал на себе взгляды всех, но ничего не происходило.

— Слушай, Джеймс, что я должен делать?

— Ты? Ничего. Это мы работаем, а ты должен только сидеть и докладывать. Сейчас мы закончили измерение твоих биотоков для коррекции алгоритма. А теперь закрой глаза, максимально сосредоточься и говори, как себя чувствуешь: может, тебе что-нибудь мешает, что-нибудь болит, чешется, колет… Вообще все…

Гарри зажмурился. Он слышал только тихий шум токов, циркулировавших в измерительных приборах, и дыхание сидевших поблизости людей. Больше он ничего не чувствовал, вернее, чувствовал, что охотно перекусил бы, желательно что-нибудь солидное, вроде шницеля с яйцом и картофелем фри, потому что утренняя яичница была лишь далеким воспоминанием. Он стал размышлять, не нарушит ли каких-либо порядков, если во время эксперимента попросит принести перекусить. Он открыл глаза.

— Вы что-нибудь чувствуете? — спросил профессор.

— Абсолютно ничего.

— Странно, а стрелка отклоняется, — заметил Крофт, посмотрев на циферблат. — Ты действительно ничего не чувствуешь?

— Абсолютно, — заверил Гарри. — Зато у меня есть к тебе просьба. Ты не мог бы организовать что-нибудь поесть? Я позавтракал довольно давно.

Бородач и Крофт обменялись взглядами.

— Стало быть, вы чувствуете голод, — отметил профессор. — То есть вы все-таки что-то чувствуете.

— Да я целый день не ел, так имею я право быть голодным?! — проворчал Гарри.

Профессор махнул рукой.

— Вы должны сообщать обо всем. Обо всем, — добавил он с нажимом. — А вы, ребята, — повернулся он к инженерам, — подбросьте-ка тысченку вольт на трансформатор, а то как бы бедняга не потерял сознания с голодухи.

Инженеры и лаборанты захохотали, что возмутило Гарри до глубины души. Гнев нарастал в нем очень быстро, через минуту он готов был подойти к самому толстому дылде и, несмотря ни на что, дать ему урок хорошего тона.

— Там кому-то смешно? — он взглянул на лаборантов. — Ну, так я могу испортить вам настроение. А ты, бородач, повежливее, а то я тебя быстренько научу…

— Простите, — поклонился профессор. — Я не собирался вас обижать.

Бородач взглянул на Крофта и покачал головой.

— Такого эффекта мы не предвидели, — шепнул Крофт. — Кажется, это действует двусторонне. Каждое усиление токовой нагрузки заостряет кривую, так что ощущение силы тоже возрастает…

— Тихо, — профессор приложил палец к губам и с любезной улыбкой обратился к Гарри. — Вы все еще хотите есть?

— Нет, благодарю, — буркнул Гарри. — Ваши насмешки отбили у меня аппетит. Я привык есть в культурном обществе.

Собравшиеся зашумели.

— Гарри, закрой глаза и говори, что ты чувствуешь, — попросил обеспокоенный Крофт.

— Хорошо, хорошо, — проворчал Гарри и опустил веки. Он сделал это не ради Джеймса: просто у него не было никакого желания рассматривать этих неинтересных людей, сидевших за пультами и таблицами. Его привлекал иной мир — внутренний, который неопределенным и непонятным образом разрастался в нем самом, с каждой секундой он все больше рос и зрел, заполнял его неизвестными, смутными чувствами, которые как-то перекликались с ощущением силы и уверенности в себе. В следующий момент Гарри отметил, что мир этот вышел за пределы его тела, что он продолжает разрастаться, охватывает все более широкие круги, словно расталкивает пласты окружающего его мрака…

— Что ты чувствуешь, Гарри? — услышал он настойчивый голос Джеймса.

— Тихо, — прошипел он в ответ. — Я вслушиваюсь в себя. Такое порой бывает с разумными существами. Между прочим, я никогда не предполагал, что у меня такой богатый внутренний мир. Теперь я начинаю заполнять им весь ваш зал.

— Что?

— Отстань, мне надо сосредоточиться, чтобы познать самого себя.

Внутренний мир, а точнее, странное ощущение распространяющегося вширь естества постепенно менялось, упорядочивалось, переходило в покой, истому отдыхающего гиганта, который греется на песке, наслаждается собственным здоровьем и дремлющей в нем силой. «Что такое, черт побери? — подумал Гарри. — Что-то здесь не так. Нет слов, состояние приятное, но, пожалуй, хм, неестественное. Правда, я всегда подозревал существование в себе скрытых сил гения и мысли, однако что-то мне сдается, они должны проявляться в творческой активности, а не в лени. Пожалуй, это не вдохновение, а фокусы Крофта. Самое скверное во всем этом то, что я совершенно не знаю, где кончается мое „я“, а где начинаются явления, вызванные этими почитателями шестеренок и рычагов. Ну что ж, надо спросить».

Гарри неохотно открыл глаза.

— Эй, Джеймс, что у тебя за эксперимент? Я чувствую себя так, словно превратился в этот зал вместе с машинами и твоим щитом управления.

Крофт потер руки, а профессор с удовлетворением поглаживал остренькую бородку. Инженеры и лаборанты быстро записывали результаты замеров.

— Ты образуешь единую электрическую схему с этими устройствами, — объяснил Крофт. — Твое тело является как бы продолжением этой механической части, или, если тебя это больше устраивает, механическая часть есть продолжение тебя. Вы живете не в симбиозе, но представляете собой интегрированные части единого технико-биологического комплекса.

— Что-то вроде механического кентавра?

— Вот именно. Ты — его голова и нервная система, усиленная компьютером, выполняющим роль второго мозга. Разумеется, в данный момент работой всего комплекса управляем мы, но придет время, когда управлять такими агрегатами будут люди, с ними соединенные.

— Любопытно, любопытно, — буркнул Гарри. — Но сейчас я, вероятно, еще не работаю, Джеймс?

— Ты этого не чувствуешь?

— Чувствую, что отдыхаю. Лежу на солнечном пляже.

— Это потому, что ты под током, но на холостом ходу, — объяснил Джеймс. — Начнешь работать, когда мы переключим тебя на активный режим.

— А какая, я, собственно, машина? Токарный станок, фрезерный?

— Ты космическая ракета, комплекс двигателей на химическом топливе. У тебя есть топливные насосы, компрессоры, система охлаждения, дюзы, корректирующие шибера тяги…

— О, рай! — вздохнул Гарри. — Как бы ненароком не улететь на Луну.

Крофт рассмеялся.

— Не бойся. До этого еще далеко. Лишь через несколько десятков лет стартуют первые ракеты, управляемые таким образом. А теперь немного поработай, чтобы не растягивать этот срок. Передаю его в ваши руки, профессор. Дайте ему работу.

Бородач кивнул головой и передвинул какой-то рычаг на пульте. Гарри ахнул.

— Что случилось? — с любопытством спросил профессор.

— Кто-то пнул меня, — простонал Гарри, массируя рукой ягодицу.

— Интересно, — профессор вернул рычаг в исходное положение и снова быстро передвинул его.

— Ox! — крикнул Гарри.

— Простите, это из-за быстрого включения стартера, — пробормотал бородатый член Кибернетической академии. — Надо было проверить реакцию. Вся наука зиждется на опыте и изучении результатов.

— Чихал я на ваши объяснения.

— Я член академии и требую, чтобы ко мне обращались с уважением!

— Чихал я на вашу академию. А ну, пни меня еще раз, и я встану да так турну тебя в виде опыта, что никакого изучения результатов не потребуется.

От контрольных щитков уже бежал Крофт.

— Друзья, успокойтесь! Гарри! Во имя цивилизации приходится порой переносить неприятности. Неужели тебе надо перечислять имена людей, принесших величайшие жертвы ради этой цели?

— Перестань плести, Джеймс. В нашем договоре о пинках не говорилось!

— Это была ошибка! Ты получишь специальную премию. Наука тебя не забудет!

— Ладно, ладно, только пусть твой бородатый академик не толкает меня, — примирительно проворчал Гарри, которому пришлось по душе упоминание о науке. — Не в премии дело. Включайте меня, профессор, как вам заблагорассудится.

— Я сделаю это с величайшей деликатностью, — заверил профессор Йорк. — А теперь закройте глаза и передавайте свои ощущения.

На этот раз запуск прошел безболезненно. В Гарри проснулась какая-то сила, словно где-то в зале, среди машин расправил плечи герой, готовящийся к еще не известному, но великому подвигу. Сила эта могла снести стены зала вместе с павильоном, могла разбить и уничтожить все в радиусе полкилометра. Гарри знал, что мог бы дать сейчас такую силу тяги, которая занесла бы его на Марс, знал ее величину… хотя в то же время ничего не понимал. «Вероятно, ко мне подключили какую-то секцию компьютера, — размышлял он, — иначе откуда бы мне знать о Марсе и запасе топлива, вес которого составляет 7600 тонн? Однако самое удивительное, что я ощущаю эту машину так, как новые внутренние органы, как руки, пальцы, ноги. Я не знаю даже, которое из этих устройств соответствует такому ощущению. Левая или правая машина вызывает ощущение, что у меня есть хватательный хвост? Пожалуй, надо спросить об этом у профессора».

— Алло, проф! Которая из машин — мой хвост?

— Что?

— Хвост. Одно из этих устройств, я это чувствую, является как бы моим хвостом.

Вопрос произвел сильное впечатление на члена академии и на Крофта. Профессор был возбужден, Крофт — обеспокоен.

— Профессор, вы что-нибудь понимаете?

— Разумеется, — бородач блаженно почмокал губами. — Необычное подтверждение моей теории. Токи управления машин после трансформации в биотоки пилота ищут себе места в наименее загруженных участках мозга. Прежде всего, это места, которые некогда управляли устройствами и органами, в настоящее время полностью или частично исчезнувшими.

— Ну, тогда все ясно, — обрадовался Крофт. — Можно продолжать. Друзья, по местам! Сейчас, Гарри, мы включим рабочее положение, что равносильно проверке двигателей ракеты в предстартовый момент.

— Хорошо, хорошо, буду докладывать…

Гарри прикрыл глаза. Ощущение того, что он является частью гигантской двигательной системы, ее мозгом, глазами и ушами, было чрезвычайно любопытным. Правда, сидеть в странном шлеме, в перчатках, напоминавших лапы давно вымершего чудовища, было несколько смешно — в каких же все-таки удивительных экспериментах приходится участвовать артисту, художнику, чтобы могло возникнуть произведение глубокое и экспрессивное. Если при этом вдобавок что-то перепадает и науке, то, пожалуй, уже можно говорить о двойном удовлетворении.

Джеймс отдавал распоряжения, что-то там творилось около щитов, кто-то, кажется, Стив, отсчитывал: «Семь… шесть… пять…» Наконец послышалось сакраментальное «ноль!», и Гарри тут же почувствовал боль в коленном суставе.

— Болит колено.

— Сильно?

— Можно выдержать… о-о-х! Закололо печень… раздирает мускулы руки…

— Спокойно, спокойно, это сейчас пройдет.

— У-у-у! — взвыл Гарри, открывая глаза.

— Что такое? — профессор поднял брови и взглянул поверх измерительных приборов. — Не крутитесь в кресле!

— О-о-о… о-о-о… Почки! О-о-х, что за жуткая боль… разрывает на части! Немедленно выключите эту чертовщину! — Гарри пытался вскочить с кресла.

— Секундочку, одну секундочку! — кричал Крофт, удерживая его на подушках. — Пойми, это не почка болит, это в какой-то из машин мелкий дефект. Перестань орать и сосредоточься, подумай спокойно… Может быть, сможешь указать машину? Которая из них?

— Дьявол их знает! Ox, ox, как колет, ой, ой… немедленно выключите…

— Минутку, еще минутку, — рука Джеймса пригвоздила Гарри к креслу. — Ребята! Проверить кривые работы машин! Профессор, какая из них может восприниматься как почка?

Профессор взглянул на потолок и прикрыл глаза.

— Хм, надо подумать, Крофт. Прежде всего необходимо получить дополнительные данные. Пусть этот человек успокоится и скажет нам наконец что-нибудь путное…

В Гарри ударил заряд дикой боли, тупой, невыносимой… Он крикнул, вскочил на ноги, почувствовал руку Крофта, удерживавшего его за плечо, рявкнул «пусти!». Это не помогло. Тогда Гарри послал его одним ударом на доски по всем правилам ринга. Такая же судьба постигла и члена академии, пытавшегося вмешаться, потом на полу оказался Стив… Гарри, несмотря на дикую боль, ощущал в себе силу всех работавших в зале машин. Подбегавшие люди опасливо пятились… Шар шлема покатился под компьютер, таща за собой разноцветные кабели… за ним полетели перчатки… Боль оборвалась, исчезла, расплылась так неожиданно, что трудно было поверить в ее существование. Гарри не стал ждать — ринулся в дверь, пронесся по ступеням лестницы и помчался к выходу…

Полулежа, в кресле, он меланхолически посматривал на панораму города, но не видел ни небоскребов, ни цветных реклам на фоне темнеющего неба. Минуты радости и полного счастья, которые он ощутил после того, как выбрался из ЗАКАППа, уже давно канули в вечность, оставив после себя горький осадок сожаления о том, что цель не достигнута. На ЗАКАПП и Крофта рассчитывать больше не приходилось, как и на знакомство с каким-либо производством. Одно воспоминание об ощущении боли, связанном с сидением на подушках экспериментального кресла, было так неприятно, что Гарри заранее знал: в ближайшие годы он не сможет переступить порог даже мармеладной фабрики! Итак, прощай, слава! Прощайте, эпохальные произведения, прощай, новое направление литературного творчества, классический продуктивизм, убитый превратностями судьбы!

Грустные размышления прервал сигнал автоматического секретаря.

— Что там еще?

— Тебе письмо от некоего Крофта…

— Этот проходимец осмеливается мне писать?

Гарри подошел к Асу и вынул из ниши для корреспонденции сложенный листок.

«Дорогой друг! — писал Крофт. — Я хотел бы извиниться перед тобой за те неприятные ощущения, виновниками которых мы оказались, но ты так скоропалительно покинул нас, что я могу сделать это только в письме…»

Гарри не без удовлетворения подумал, что Джеймс боится его. Крофт, разумеется, мог то же самое сказать по видео либо нанести телевизит. Но тогда бы ему несдобровать!

«…детальный анализ записи работы машин показал, что твои костно-суставные боли были вызваны неплотным прилеганием вала коробки скоростей в системе вспомогательного двигателя секции III. Что же касается острого приступа болей почки, то это был результат отсутствия синхронизации компрессора топливного фильтра главной дюзы. Так что не опасайся за состояние своей почки, ты здоров, просто у тебя болел компрессор. Теперь я хотел бы подчеркнуть твой значительный, хоть и кратковременный, вклад в развитие биокибернетики, но, я думаю, тебе понятно, что после всего происшедшего мы с искренним сожалением вынуждены отказаться от твоего столь ценного для ЗАКАППа и науки сотрудничества. Инцидент с профессором Йорком разрешен таким образом, что тебе не придется предстать перед судом. Твой заработок вместе со всеми возможными премиями и надбавками составил два евраса. Однако, поразмыслив над состоянием твоих финансов, о котором ты говорил, и учтя мизерность упомянутой суммы по сравнению с твоими заслугами, мы сочли неудобным перечислять тебе эту до смешного незначительную сумму, а вынесли официальную и публичную благодарность.

Джеймс Крофт»

Гарри смял листок и кинул в корзинку. Вот каналья! Распорядился еврасами, поразмыслив над состоянием моих финансов!

Гарри вернулся в кресло и опять погрузился в раздумья.

— А может, написать о человеко-машине? Пожалуй, не так уж и глупо, — задумчиво прошептал он. — Это направление в литературе можно было бы назвать кибернетическим кентавризмом. Этого наверняка еще не было…

Гарри прошел в кабинет, подсел к концептору и с энтузиазмом принялся конструировать видеоновеллу, тут же названную им «Человек, у которого болел компрессор».