Под утро меня разбудил телефонный звонок. Я поднял трубку, проклиная в душе изобретателя телефона и того, кто, потеряв совесть, звонит ко мне в такую рань.

Однако уже первых слов было достаточно, чтобы сон как рукой сняло. Звонила Катарина.

— Прости, что поднимаю тебя с постели, но позже нам не удастся связаться, а дело очень срочное. Утром позвонишь или лично придешь к де Лимам и скажешь, что ты отказываешься вести их дело. Если хочешь, можешь помочь найти другого адвоката. Сделай это спокойно, без шума… Впрочем, ты это умеешь.

Я был совершенно ошарашен требованием.

— Но… это невозможно. В полдень я как представитель де Лимы должен официально внести иск против института Барта.

— Значит, ты его еще не внес? — обрадовалась она. — Ну так и не вноси. Это сделает за тебя твой преемник.

— А если они не согласятся? Я обязан в течение двух недель с момента извещения оказывать помощь клиентам.

— Никто не может тебя заставить. Я думаю, у тебя есть серьезные основания отказаться…

— Но почему такая срочность? Что я скажу де Лиме? В чем дело?

— Очень просто: ты против обвинения профессора Боннара в недозволенных экспериментах над Хозе Браго. Ты не веришь, что профессор виновен.

— Ха! Именно теперь-то у меня и возникли сомнения в его невиновности. Вскрытие показало, что на Браго экспериментировали. Профессор Гомец — авторитет. Уж не говоря о том, что это человек честный, заслуживающий доверия.

— Это не имеет никакого значения, — голос Катарины звучал странно равнодушно.

— То есть как не имеет значения? Что ты говоришь? — возмущенно воскликнул я.

— Не нервничай. Это действительно не имеет никакого значения. В конце концов, ты можешь хотя бы немного доверять мне? — я почувствовал в ее голосе нетерпение. — Сегодня же узнаешь все. В полдень ты поедешь в Пунто де Виста… Не исключено, что придется заночевать в институте. Нам надо о многом поговорить. Быть может, профессор Боннар поручит тебе вести дело Браго.

— Я не смогу принять такое предложение. Закон запрещает вести дело противной стороны. К тому же это идет вразрез с этикой…

— Может, ты и прав, — вздохнула Катарина. — Это моя инициатива, а я, увы, не знаю законов. Боннар не зря сомневался. Но так или иначе, будь сегодня в первой половине дня в Пунто де Виста.

— Я ничего не понимаю, и это все меньше мне нравится…

— Слушай внимательно. Поезжай к Альберди и дождись там Марио. Возможно, он придет не сам, а пришлет своего дружка, сельского сорванца Игнацио. Впрочем, настоятель его хорошо знает. Альберди скажешь, чтобы он не волновался о племяннике. Если он не придет сам, ты встретишься с ним в институте у Боннара. Марио или Игнацио скажут, как туда добраться так, чтобы тебя не заметили люди да Сильвы. Вот и все.

Меня начинала раздражать бесцеремонность Катарины.

— Не уверен, должен ли я вообще встречаться с Боннаром, даже если откажусь вести дело де Лимы.

— Знаю, профессор вел себя с тобой не очень вежливо, но это недоразумение. Он готов принести извинения!

— Не в том дело. Я связан профессиональной тайной.

— Могу тебя уверить, что ни я, ни Боннар не собираемся выпытывать доверенные тебе семейством де Лима секреты.

— У меня могут быть серьезные неприятности!

— Будут, если позволишь де Лимам и дальше водить себя за нос, — холодно сказала она.

— Пока что этим занимаешься ты! И самое скверное — я не знаю, к чему ты клонишь.

— Приедешь — узнаешь.

— Оправдалась твоя гипотеза?

— Нет, нет, — поспешно возразила она. — А сеньору де Лима спроси при случае, что произошло с рукописью романа «Башня без окон». Интересуюсь ее реакцией.

— Ей богу, не знаю, что мне делать…

— Прежде всего выспаться!

Катарина повесила трубку.

Совет был правильный, но осуществить его было трудно. Слишком много сомнений посеял этот разговор, чтобы я мог после него заснуть. Лишь после семи меня сморил нервный неглубокий сон, как это обычно бывает, когда с волнением ожидаешь того, на что не можешь повлиять.

Проснулся я около десяти. Сильно болела голова. Охотнее всего я никуда бы не ехал, но, разумеется, мое желание в счет не шло… Поэтому я только принял душ и позвонил де Лиме, сообщая о своем визите. Трубку прдняла сеньора Долорес. У нее было отличное настроение, она что-то говорила об отце Алессандри, о возвращении Марио домой, но либо ее речь была слишком сумбурной, либо головная боль не давала мне уразуметь, что же она хочет сказать.

По пути я заехал в бар выпить кофе. Рядом у стойки мужчина читал газету. Я глянул ему через плечо и чуть не уронил чашку — на первой странице сверху через всю полосу шел огромный заголовок: «ПРЕСТУПЛЕНИЕ В ИНСТИТУТЕ БАРТА», а под ним буквами поменьше: «раскрытое спустя шесть лет» и «Известный писатель Хозе Браго в течение многих месяцев подвергался бесчеловечным экспериментам».

Я так резко поставил чашку, что недопитый кофе разлился по стойке, и выбежал на улицу. Киоск находился рядом со входом в бар. Вывешенные снаружи утренние издания кричали огромными заголовками о «преступных экспериментах», проводимых в институте имени Барта, об эксгумации останков Хозе Браго, результатах экспертизы профессора Гомеца и даже о том, что перед смертью писатель вернулся в лоно святой церкви.

Купив пачку газет, я сел в машину и начал лихорадочно их просматривать. Только теперь я заметил, что тон прессы неодинаков. Первую скрипку в нападках на институт Барта вела бульварная печать, и это было совершенно понятно. Объемистая газета христианско-демократической партии «Темпо» была уже гораздо осторожнее и умереннее, вообще не употребляла слов «преступление» и ограничивалась полуофициальными сообщениями. Об обращении Браго она писала на второй странице, не выпячивая особенно этого вопроса. Еще более сдержанными были правительственные газеты и газеты левого толка, оправдывавшиеся отсутствием достаточно проверенных данных.

Впрочем, сведения действительно были довольно скупыми и — если не говорить о репортерских домыслах и сплетнях — даже о результатах судебной экспертизы можно было узнать лишь то, что в черепе Браго имеются отверстия, существование которых трудно объяснить нуждами медицинских процедур. В частности, в месте срастания теменных костей обнаружено что-то вроде специально проделанного «хода», позволявшего достаточно часто и легко проникать внутрь черепной коробки.

Снимков было немного. «Нотисиас де Ультима Хора» поместила, конечно, снимок раскрытого гроба, сделанный с кладбищенской стены. Большая белая стрелка показывала видимый довольно ясно крестик в руке покойного. Одна из газет напечатала фото, на котором были мы с Альберди. При этом меня окрестили представителем частного обвинения. Фамилия де Лима нигде не упоминалась, как не нашел нигде я и имени Боннара. В принципе нападкам подвергался институт Барта как юридическое лицо. Единственным исключением была короткая статья на первой полосе популярной газеты «Экспрессе», снабженная многозначительным заголовком: «Почему терпят преступные эксперименты?» Автор статьи отнюдь не отвечал на свой вопрос, добавляя только в завуалированной форме, что некоторые высокопоставленные лица знали об экспериментах, проводимых в институте Барта, а также что у директора института, профессора Боннара, есть влиятельные друзья.

Переступая порог квартиры де Лима, я был готов поставить вопрос открыто.

— Что с вами? — спросила хозяйка, провожая меня в гостиную. — Я жду вас почти час А вы обещали приехать через пятнадцать минут.

— Муж дома? — спросил я, даже не пытаясь объяснить причину опоздания.

— Вот-вот должен вернуться. Он хочет обязательно увидеться с вами, прежде чем вы внесете официальный иск… Прошу вас, садитесь.

— Марио дома? — спросил я, усаживаясь в кресло.

— Я же вам говорила, что отец Алессандри привезет его после обеда. Я послала телеграмму брату.

— Ваш сын в институте Барта!

Реакция была поразительной. Сеньора Долорес секунду стояла, глядя на меня расширенными от удивления и страха глазами, потом тяжело опустилась в кресло.

— Я знала, что так будет! — вдруг воскликнула она, направляя свой гнев на меня… — Вы довели до этого! Вы не хотели меня слушать! Вы советовали оставить Марио у Эстебано… А я, глупая, доверилась вам!

— Мне очень неприятно… — неуверенно пробормотал я, несколько выбитый из колеи резким наступлением Долорес.

— Что теперь будет? Надо сообщить в полицию. Немедленно! — Она вскочила с кресла и подбежала к стоящему на столике аппарату. — Они его там убьют, как уже убили Хозе! Лучше, если в полицию позвоните вы!

Она подбежала ко мне и потянула меня к телефону.

— Успокойтесь. Никакая опасность мальчику не грозит, — сказал я мягко.

— Вы просто успокаиваете меня… ну, звоните же! Скорее!

— Я могу позвонить, если вы настаиваете, — начал я, — но, мне кажется, будет лучше, если мы дождемся вашего мужа. Я твердо знаю, что Марио находится в институте по собственному желанию и никто не собирается его там держать. Впрочем, могу вам поклясться, что не позже завтрашнего утра я сам привезу его домой. В середине дня я выезжаю в Пунто до Виста и сделаю все, чтобы уговорить Марио вернуться.

— Я поеду с вами! — неожиданно решила она.

Дело начинало принимать нежелательный оборот.

— Не знаю, будет ли это правильно… — осторожно ответил я.

— Мать не пустят?! Так, значит, вы меня просто утешаете! Но я уже не могу сидеть дома! Я все равно туда поеду!

Я не видел иного выхода, как согласиться.

— Хорошо. Я возьму вас с собой. Впрочем, мы еще посоветуемся с вашим мужем.

Она быстро взглянула на часы.

— Он уже должен был прийти. Когда вы собираетесь выехать?

— Самое позднее в час.

— Сейчас половина двенадцатого. Вы успеете побывать у судьи…

— Именно по этому вопросу я и хотел с вами поговорить, — осторожно начал я. — Мне хотелось бы, чтобы вы правильно меня поняли и не сомневались в моем доброжелательном отношении к вам и, в частности, к вашему сыну. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что будет лучше, если вы с мужем пригласите другого адвоката.

Она была ошеломлена.

— Сеньор! Мы и не думаем отказываться от вашей помощи. Кто-то, видимо, пустил сплетню…

— Вы не так меня поняли. Это я хочу отказаться. Но отнюдь не потому, что имею к вам какие-либо претензии. Тут дело совершенно в другом. Есть достаточно серьезные причины, чтобы…

Я не докончил, так как услышал за спиной звук открываемой двери. В салон, протягивая мне руку, вошел хозяин.

— Приветствую вас, дорогой адвокат! — расплываясь в улыбке, воскликнул он. — Сегодня наш большой день! Вы, конечно, читали утренние газеты?

По-видимому, он не заметил холодного тона моего ответа, так как с энтузиазмом продолжал:

— Вечерние выпуски будут не менее интересными! Представьте себе, Гомец обнаружил, что бедный Браго по крайней мере последние три месяца жил без мозга… Абсолютно без мозга. У него извлекли мозг, как у подопытной свинки!

Я почувствовал неприятный комок в горле. Сеньора Долорес стояла бледная как полотно, тяжело опираясь на подлокотник кресла.

— Это страшно, — прошептала она.

— Да! Чудовищно! — подхватил де Лима. — Причем это было сделано не сразу… Они издевались над ним почти год, извлекая мозг постепенно, кусочками… Профессор Гомец выявил это, изучая какие-то изменения внутри черепа. Нарастание какой-то там ткани или что-то в этом роде. Я в этом не разбираюсь, но профессор Гомец — авторитет!

Я подошел к сеньоре Долорес и помог ей сесть.

— Не знаю, сможете ли вы в таком состоянии поехать со мной… — сказал я сердечно и, обращаясь к де Лиме, добавил: — Не рассказывайте подобных вещей при жене.

— Что с тобой, дорогая? — забеспокоился хозяин.

— Ничего… ничего… — ответила она с трудом. — Мне уже лучше… А с вами я поеду… — повернулась она ко мне. — Я должна поехать. Только разве полиция…

— Ваша супруга хочет поехать со мной за Марио, который находится в институте Барта, — ответил я на недоумевающий взгляд де Лимы.

— Но удастся ли вам привезти мальчика? — спросил он.

— Думаю, да. Только не знаю, сможет ли ваша супруга…

— Пусть едет, — кивнул хозяин. — В конце концов, если она почувствует себя скверно, она сможет подождать у да Сильвы. В случае чего… — он осекся и взглянул на часы. — Вам, пожалуй, уже пора.

— Сеньор адвокат не хочет вести наше дело, — выручила меня хозяйка.

Де Лима опешил.

— Я готов помочь найти другого адвоката… — попытался я ослабить впечатление.

— Сеньор адвокат! Я не верю! — отрицательно покачал он головой.

— Увы. Мое решение окончательно. Если вы очень спешите, я сегодня же готов передать судье вашу просьбу о привлечении к ответственности профессора Боннара. Но я, увы, вести это дело не буду. Есть некоторые обстоятельства, которые настолько изменили ситуацию, что я вынужден отказаться.

Де Лима внимательно посмотрел мне в лицо.

— Вы боитесь их? — с сожалением спросил он. — Я понимаю — они, наверное, пытаются вас запугать. Но дело их уже проиграно. Теперь все в наших руках.

— Никто не пытался пугать меня, — решительно возразил я, хотя, вспоминая утреннюю беседу с Катариной, был уже не очень убежден в том, что сказал. — Просто я не хочу вмешиваться в политику!

Хозяин изучающе посмотрел на меня.

— Как хотите… — сказал он наконец. — В конце концов, мы можем передать дело кому-либо другому. Но скажу вам между нами: вы совершаете глупость! Хорошо проведенное дело против теперешнего руководства институтом Барта — это путь к карьере, большой карьере! Кто может знать, что будет завтра?

Он замолчал и задумался.

Сеньора Долорес выжидающе смотрела на меня, но я тоже молчал.

— Сделаем иначе, — сказал немного погодя де Лима. — Я не требую от вас немедленного ответа. Подумайте еще. У меня есть немного времени. Сейчас мы проедем в префектуру, по пути забежим перекусить. А потом вы поедете в Пунто.

— Мне хотелось бы выехать не позднее половины второго.

— Тогда в нашем распоряжении еще полтора часа — более чем достаточно.