Часом позже по откинутой крышке грузового люка сполз Защитник. Инженер остановил его в двухстах метрах от стеклянистой стены, сходящейся кверху, словно недостроенный свод, и принялся за дело. Тьма гигантскими скачками убегала в глубь пустыни. Ослепительные гремящие бичи рассекали зеркальную стену, сочащиеся жаром плиты падали на грунт, белый дым бурлил над кипящим песком. Инженер оставлял куски строительного материала остывать и хлестал аннигилятором дальше, вырубая в своде окна, с которых стекали огненные сосульки. В мутной, полупрозрачной оболочке возникали ряды четырехугольных дыр, сквозь них открывались провалы звездного неба. Дым спиралями стлался по песку, в жилах стеклянистого колосса что-то пощелкивало, трещало, обломки затягивал темный жар. Наконец Защитник попятился к ракете. Инженер на расстоянии измерял радиоактивность. Счетчики предостерегающе гудели.

— Пришлось бы ждать минимум четверо суток, — сказал Координатор, — но мы пустим туда Черного и чистильщиков.

— Да, радиоактивность значительна только на поверхности. Достаточно будет сильной струи песка под давлением. А обломки нужно собрать в одном месте и закопать.

— Можно бы загрузить их в кормовой отстойник. — Координатор задумчиво смотрел на вишневый отсвет пылающих развалин.

— Зачем? — удивился Инженер. — Нам это ничего не даст, бесполезный балласт.

— Я предпочел бы не оставлять радиоактивных следов… Они не знают атомной энергии, и лучше, чтобы они ее не узнали…

— Может, ты и прав, — пробурчал Инженер. — Эдем… — добавил он через мгновение. — Ты знаешь, передо мной вырисовывается картина… После того, что рассказал этот двутел-астроном, вернее… калькулятор… жуткая картина…

— Да, — медленно кивнул Координатор. — Какое-то крайнее, потрясающе последовательное злоупотребление теорией информации. Оказывается, она может быть инструментом пыток более чудовищных, чем любые физические мучения. Селекция, торможение, блокировка информации — таким способом в самом деле можно культивировать геометрически точную, кошмарную «прокрустику», как сказал калькулятор.

— Как ты думаешь, они… он это понимает?

— Что значит — понимает? А… ты имеешь в виду, считает ли он такое состояние нормальным? Ну, в определенном смысле, пожалуй, да. Ведь ничего другого он не знает. Хотя он ссылается на их древнюю историю — тиранов, сначала обычных, потом анонимных, — значит, он обладает масштабом для сравнения. Да, наверно, если бы ему не с чем было сравнивать, он не сумел бы нам все рассказать.

— Если апелляция к тирании дает ему возможность вспомнить о лучших временах, то… благодарю…

— А все-таки… Это в некотором роде логичный путь развития. Какой-то очередной тиран, видимо, напал на мысль, что личная анонимность при существующей системе управления будет выгоднее. Общество, не имея возможности сконцентрировать сопротивление, направить враждебные чувства на конкретную особу, становится в какой-то мере морально разоруженным.

— Ах, ты это так понимаешь? Безличный тиран.

— Может, это ложная аналогия, но через некоторое время, когда теоретические основы этой их «прокрустики» сложились, кто-то из его наследников пошел еще дальше, ликвидировал — мнимо, конечно, — даже свое инкогнито, упразднил самого себя, саму систему правления. Конечно, исключительно в сфере понятий, слов, публичных высказываний…

— Но почему здесь нет никаких освободительных движений? Этого я не могу понять! Даже если они карают недовольных, заключая их в автономные изолированные группы, ведь при отсутствии какой бы то ни было стражи, надзора, внешнего насилия возможно индивидуальное бегство и даже организованное сопротивление.

— Чтобы могла возникнуть организация, должны существовать средства взаимопонимания. — Координатор высунул через лаз башенки глазок счетчика Гейгера, треск которого как будто понемногу утихал. — Заметь, что определенные явления у них, вообще говоря, не лишены названия или связей с другими, но и названия и связи, которые выдаются за истинные, — маски. Уродства, вызванные мутациями, называются эпидемией какой-то болезни. То же самое, очевидно, происходит и со всем остальным. Чтобы покорить мир, нужно его сначала назвать. Без знания, без оружия, без организации, отрезанные от других жителей планеты, немногое они могут сделать.

— Да, — сказал Инженер, — но эта сцена на кладбище, этот ров под городом, пожалуй, указывает на то, что порядок здесь все-таки не такой уж совершенный, как хотелось бы этому неизвестному властителю. А как наш двутел испугался стеклянистой стены, помнишь? Видно, не все идет здесь гладко.

Счетчик над их головами щелкал все ленивее. Обломки у стены, окружающей корабль, потемнели, только почва еще дымилась, и в столбе дрожащего воздуха странно покачивались звезды.

— Вот мы решили стартовать, — говорил Инженер, — а ведь мы могли бы лучше узнать их язык. Понять, как действует эта их проклятая власть, которая притворяется несуществующей. И… дать им оружие…

— Кому? Тем несчастным, похожим на нашего двутела? Ты дал бы ему в руки аннигилятор?

— Ну, для начала мы могли бы сами…

— Уничтожить эту власть, да? — спокойно подсказал Координатор. — Другими словами, освободить их силой.

— Если иного способа нет…

— Во-первых, это не люди. Ты не должен забывать, что в конце концов всегда разговариваешь с калькулятором и что двутела понимаешь постольку, поскольку понимает его сам калькулятор. Во-вторых, никто им того, что есть, не навязывал. По крайней мере, никто из космоса. Они сами…

— Рассуждая так, ты соглашаешься на все. На все! — крикнул Инженер.

— А как ты хочешь, чтобы я рассуждал? Разве население планеты — это ребенок, который зашел в тупик, откуда его можно вывести за ручку? Если бы это было так просто, Боже мой! Освобождение началось бы с того, что нам пришлось бы убивать, и чем яростнее была бы борьба, с тем меньшим разбором мы бы действовали, убивая в конце концов только для того, чтобы открыть себе путь для отступления или дорогу для контратаки, убивая всех, кто стоит перед Защитником, — ты-то хорошо знаешь, как это легко!

— Знаю, — буркнул Инженер. — Впрочем, — добавил он, — еще ничего не известно. Без сомнения, они наблюдают за нами, и эти окна, которые мы пооткрывали в их «непроницаемой» оболочке, наверняка им не понравятся. Думаю, что теперь мы можем ожидать очередной попытки.

— Да, это возможно, — согласился Координатор. — Я подумал даже, не выставить ли нам какие-нибудь посты. Электронные глаза и уши.

— Это потребовало бы массу времени и поглотило бы материалы, которых у нас не слишком много.

— И об этом я думал, потому и колеблюсь…

— Два рентгена в секунду. Уже можно посылать автоматы.

— Хорошо. Защитника на всякий случай лучше поднять наверх, в ракету.

После полудня небо затянулось тучами, и впервые с того момента, как люди попали на планету, пошел мелкий теплый дождь. Зеркальная стена потемнела, по ее выпуклостям с шумом сбегали маленькие ручейки. Автоматы работали неутомимо, песчаные струи, рвущиеся из пульсо-моторов, скрежетали и шипели на поверхности вырезанных плит, осколки стекла взлетали в воздух; дождь превращал песок в жидкую грязь. Черный втаскивал в ракету через грузовой люк контейнеры, наполненные радиоактивными обломками, другой автомат проверял счетчиком герметичность крышек. Потом обе машины волокли уже очищенные плиты на места, указанные Инженером, где в брызгающих фонтанах искр, выбрасываемых сварочными аппаратами, большие глыбы размягчались в пламени дуги, схватывались друг с другом и превращались в основание будущего помоста.

Вскоре выяснилось, что строительного материала не хватит. Под вечер Защитник снова выполз из ракеты и остановился напротив продырявленных стен. Зрелище было адским. Дождь все еще шел, он переходил в ливень. Неправильные квадратные солнца разрывали мрак ослепительным светом, гул ядерных взрывов смешивался с тупым шорохом пылающих глыб стекла; падая, они вспахивали почву, и тогда вверх рвались густые облака дыма и пара, лужи дождевой воды испарялись с пронзительным свистом, дождь вскипал в воздухе, не долетая до грунта, в высоте мириадами неподвижных радуг — розовых, зеленых, желтых — вспыхивали молнии. Угольно-черный в этом хаосе света Защитник отступал, медленно поворачивался на месте, поднимая тупое рыло, и снова громы и молнии сотрясали все вокруг.

— Это даже хорошо! — заорал Инженер в самое ухо Координатору. — Может, их отпугнет такая канонада и они оставят нас в покое! Понадобится еще минимум два дня.

Его залитое потом лицо — в башенке было жарко, как в печке, — казалось ртутной маской.

Когда они отправились отдыхать, автоматы снова вышли наверх и шумели до утра, таская за собой шланги песчаных насосов, грохоча плитами стекла. Около сварочных аппаратов дождь сверкал и искрился невыносимо яркой голубизной, грузовой люк глотал новые контейнеры с обломками, параболическая конструкция за кормой ракеты медленно росла, грузовой автомат и экскаватор работали под ее брюхом, ожесточенно вгрызаясь в склон холма.

Экипаж поднялся на рассвете. Часть стеклянного строительного материала была уже использована на крепление штольни.

— Это хорошая мысль, — сказал Координатор, когда все собрались в навигационной рубке у стола, заваленного рулонами чертежей. — Действительно, если бы мы начали убирать стойки, кровля могла бы внезапно завалиться под тяжестью ракеты, и она не только грохнулась бы, но еще и раздавила бы автоматы, а мы бы наверняка не смогли взлететь из этой ямы.

— А хватит нам потом энергии на полет? — спросил Кибернетик.

— На десять полетов. Если возникнет необходимость, мы можем аннигилировать обломки, которые лежат в отстойнике, но я уверен, что это не понадобится. Мы введем в штольню шланг от тепломагистрали и сможем точно регулировать температуру. Когда она достигнет точки плавления стекла, стойки начнут медленно оседать. Если они будут плавиться слишком быстро, мы в любой момент можем впрыснуть в штольню порцию жидкого воздуха. Таким образом, до вечера вытянем ракету из грунта. Ну, а потом поставим вертикально.

— Это следующий этап, — сказал Инженер.

В восемь утра тучи разошлись и засияло солнце. Огромный цилиндр корабля, до сих пор беспомощно торчавший из склона холма, дрогнул. Инженер наблюдал за этим движением — с помощью теодолита он измерял медленное опускание кормы. Нос корабля был уже глубоко подкопан, пустоту, оставшуюся от вынутой глины, заполнил лес стеклянных столбов. Инженер стоял на значительном расстоянии от ракеты, почти у самой стены, которую ряды отверстий делали похожей на развалины выдутого из стекла Колизея.

Люди и двутелы покинули корабль на время этой операции. В какой-то момент Инженер увидал фигурку Доктора, который шел, огибая ракету сзади по большой дуге, но это промелькнуло, не оставив следа в его сознании. Он был слишком занят наблюдением за аппаратурой. Огромная тяжесть ракеты легла теперь на тонкий слой грунта и систему постепенно размякающих стоек. Восемнадцать толстых тросов бежали от кормовых колец к крюкам, вплавленным в самые массивные развалины стены. Инженер благословил эту стену — без нее роботы провозились бы с опусканием и подъемом ракеты по крайней мере в четыре раза дольше.

По целой сети извивающихся в песке кабелей ток плыл к нагревательным трубам, уложенным внутри штольни. Вход в нее, хорошо видный сразу же под тем местом, где корпус ракеты врезался в склон, слабо дымился. Желто-серые испарения лениво ползли по не высохшей еще после ночного дождя почве. Корма ракеты опускалась мелкими рывками. Когда она начинала оседать резче, Инженер сдвигал левый зажим прибора; тогда из четырех окольцованных шлангов, уходящих в штольню, бил поток жидкого воздуха, и отверстие с грохотом изрыгало грязно-белые тучи.

Вдруг весь корпус судорожно задрожал, и до того, как Инженер успел повернуть зажим, более чем стометровый цилиндр с протяжным стоном наклонился, корма описала дугу и в долю секунды пролетела четыре метра; одновременно нос корабля вырвался из грунта. Выбросив вверх кучу песка и мергеля, керамитовый гигант замер. Он придавил собой кабели и металлические шланги, один шланг лопнул. Из него брызнул воющий гейзер жидкого воздуха.

— Лежит! Лежит! — заорал Инженер.

Через мгновение он опомнился — рядом с ним стоял Доктор.

— Что? Что? — повторил Инженер, словно оглохнув, он никак не мог понять, что тот говорит.

— Кажется, мы возвращаемся домой, — сказал Доктор.

Инженер молчал.

— Он будет жить, — сказал Доктор.

— Кто? О ком ты говоришь? А…

Инженер вдруг понял.

— И что? Полетит с нами? — спросил Инженер, шагнув к ракете. Он спешил, ему хотелось как можно скорее осмотреть носовую обшивку.

— Нет, — ответил Доктор.

Он пошел за Инженером, потом, как бы задумавшись, остановился. Явно похолодало: фонтан жидкого газа все еще бил из раздавленной трубы. На поверхности корпуса ракеты появились фигурки, одна из них исчезла, через несколько минут бурлящий столб газа осел, некоторое время еще брызгала пена, от которой леденел воздух. Неожиданно наступила полная тишина. Доктор огляделся, точно удивившись, как он сюда попал, и медленно двинулся вперед.

Ракета стояла вертикально — белая, белее пронизанных солнцем облаков, среди которых, казалось, уже плыла ее далекая заостренная вершина. Миновали три дня тяжелой работы. Погрузка была окончена. Большой параболический пандус из сваренных обломков стены, которая должна была запереть людей, тянулся вдоль склона холма. В восьмидесяти метрах над поверхностью планеты в открытом люке стояло четверо людей. Они смотрели вниз. Там, на буро-желтой плоской поверхности, виднелись две маленькие фигурки, одна немного светлее другой. Люди смотрели сверху, как они стоят: неподвижно, совсем близко, всего лишь в нескольких десятках метров от плавно расширяющихся дюзовых колец.

— Почему они не уходят? — нетерпеливо спросил Физик. — Мы не сможем стартовать.

— Они не уйдут, — сказал Доктор.

— Что это значит? Он не хочет, чтобы мы улетали?

Доктор знал, что это значит, но молчал.

Солнце стояло высоко. С запада плыли нагромождения туч. Из открытого люка, как из окна стрельчатой башни, неожиданно вознесшейся в пустыне, виднелись южные горы, поголубевшие, слившиеся с тучами вершины, большая западная пустыня — на сотни километров раскинулись полосы залитых солнцем барханов и фиолетовая шуба лесов, покрывающих склоны на востоке. Гигантское пространство лежало под небосводом с маленьким резким солнцем в зените. Кружевным каркасом тянулось внизу кольцо стены, тень ракеты двигалась по нему, как стрелка титанических солнечных часов, она уже приближалась к двум крохотным фигуркам.

С востока послышался гром, протяжным свистом отозвался воздух, и пламя сверкнуло из черного купола взрыва.

— Ого, это что-то новое, — сказал Инженер.

Снова гром. Невидимый снаряд выл все ближе, людей накрыл конус адского свиста, казалось, что зацепило нос ракеты — в нескольких десятках метров от корабля почва охнула и подпрыгнула вверх. Люди почувствовали, как он зашатался.

— Экипаж, по местам! — скомандовал Координатор.

— Но они!.. — гневно воскликнул Химик.

Люк захлопнулся.

В рубке не было слышно рева. На экранах заднего обзора по песку прыгали огненные кусты. Две светлые точки все еще стояли неподвижно у подножия ракеты.

— Застегнуть пояса! — приказал Координатор. — Готовы?

— Готовы, — отозвался экипаж вразнобой.

— Двенадцать часов семь минут. К старту! Пуск!

— Включаю реактор, — сказал Инженер.

— Есть критическая, — сказал Физик.

— Циркуляция нормальная, — сказал Химик.

— Гравиметр на оси, — сказал Кибернетик.

Доктор, вися между вогнутым сводом и выложенным пенопластом полом, смотрел на задний экран.

— Стоят? — спросил Координатор, и все взглянули на него — это слово не относилось к ритуалу старта.

— Стоят, — ответил Доктор.

Ракета, задетая взрывной волной, вздрогнула.

— Старт! — громко сказал Координатор.

Инженер с мертвым лицом включил привод. Люди не слышали ничего, кроме очень слабых далеких взрывов, которые происходили как будто в другом, ничего общего с людьми не имеющем мире. Медленно нарастал тихий, пронизывающий свист — все как бы растворилось в нем, растеклось; мягко покачиваясь, люди проваливались в объятия неодолимой силы.

— Стоим на огне, — сказал Инженер.

Это значило, что ракета оторвалась от грунта и выбрасывает ровно столько огненных газов, сколько необходимо, чтобы уравновесить собственную тяжесть.

— Нормальная синергическая, — сказал Координатор.

— Выходим на нормальную, — доложил Кибернетик.

Задрожали нейлоновые тросы. Лапы амортизаторов вышли из поршней и медленно поползли назад.

— Кислород! — крикнул Доктор, как бы проснувшись, и сам закусил эластичный мундштук.

Через двенадцать минут корабль вышел за пределы атмосферы. Не уменьшая скорости, он уходил в звездную черноту по виткам разматывающейся спирали. Семьсот сорок огоньков указателей, контрольных ламп, приборных шкал пульсировало, дрожало, мигало и сверкало в рубке. Люди расстегнули пояса и побросали карабины на пол. Они подходили к распределительным пультам, недоверчиво клали на них ладони, проверяли, не греются ли где-нибудь трубопроводы, не слышно ли шипения замыканий, подозрительно втягивали воздух — нет ли запаха огня, гари, — заглядывали в экраны, проверяли показания астродезических калькуляторов — все было таким, каким должно было быть: воздух чистый, температура нормальная, распределительный щит словно никогда и не превращался в груду обломков.

В навигационной рубке над картами склонились Инженер и Координатор.

Звездные карты были больше, чем стол, они свисали на пол, иногда рвались. Давно шли разговоры, что в навигационной нужен стол побольше, а то все топчут карты. Но стол оставался неизменен.

— Видел Эдем? — спросил Инженер.

Координатор непонимающе взглянул на него:

— Кто? Я?

— Сейчас. Погляди.

Координатор обернулся. На экране, гася близкие звезды, плыла огромная опаловая капля.

— Прекрасная планета, — сказал Инженер. — Потому мы и свернули с курса, что она такая прекрасная. Мы хотели только пролететь над ней.

— Да. Хотели только пролететь.

— Исключительный блеск. Другие планеты не такие прозрачно-чистые. Земля так просто голубая.

Они все еще смотрели на экран.

— Остались, — тихо сказал Координатор.

— Да, он сам так захотел.

— Ты думаешь?

— Уверен. Он предпочел, чтобы мы, а не они. Это было все, что мы могли для него сделать.

Некоторое время они молчали. Эдем удалялся.

— Какая чистая, — сказал Координатор. — Но… знаешь… По теории вероятности следует, что бывают еще прекраснее.