47. ПРОГРЕССИВНЫЕ ТЕСТЫ

— Ни разу, — говорила Николь Ричарду, — ни разу в жизни не доводилось мне так пугаться. — Космонавты сидели спиной к стене одного из небоскребов, окружавших западную площадь. Оба они тяжело дышали, утомленные отчаянным бегством. Николь жадно припала к воде.

— Я только начала расслабляться, — продолжала она, — слышала вдалеке твои шаги и решила дождаться тебя в музее. Я и не сообразила, что сейчас мы в „другом“ тоннеле. Конечно, я могла все сразу понять, отверстие-то было с другой стороны, но я просто не способна была логически мыслить… Во всяком случае, как только я там оказалась, свет зажегся, и он предстал передо мной — метрах в трех, не более. Я думала — у меня сердце остановится…

Ричард вспомнил, как в тоннеле Николь, рыдая, бросилась в его объятия.

— Там Такагиси… чучело его… словно тигра или оленя… — в три приема вырвалось у нее. И когда она пришла в себя, в боковой проход космонавты вошли вдвоем. Там, прямо напротив входа, Ричард с ужасом увидел своего коллегу по „Ньютону“, космонавта Сигеру Такагиси. Облаченный в летный комбинезон, он выглядел так, каким они в последний раз видели его в лагере „Бета“. На лице, застыла приятная улыбка, руки были вытянуты по бокам.

— Ну и чертовщина, — моргая, проговорил Ричард, любопытство лишь чуточку перевешивало в нем ужас. Николь старалась не смотреть — чучело Такагиси казалось ей чересчур живым, даже если она и видела его второй раз.

В этом зале они провели не более минуты. Чудом инопланетной таксидермии можно было назвать и чучело птицы, свисавшее с потолка возле Такагиси. Рядом с японцем к стене была прислонена их с Николь палатка, пропавшая позавчера. На полу возле ног Такагиси лежала гексагональная плата из переносной научной станции „Ньютона“. Неподалеку располагалась полноразмерная модель биота-бульдозера. По всему полу были расставлены копии разнообразных биотов.

Ричард уже приступил к изучению этой коллекции, когда издалека донесся знакомый шорох. Больше времени они не тратили. Поспешное бегство по тоннелю и вверх по пандусам нарушила одна крохотная остановка — нужно было пополнить запасы воды.

— Доктор Такагиси был такой благородный, такой чувствительный человек, — говорила Ричарду Николь. — Он так был предан своей работе. Перед отлетом я побывала у него в Японии, он тогда рассказал мне, что всю жизнь мечтал исследовать нового Раму.

— Просто позор, что он умер такой жуткой смертью, — мрачно отозвался Ричард. — Можно не сомневаться, что тот октопаук или его друзья сразу же доставили профессора к таксидермисту. Времени они не теряли.

— Знаешь, а по-моему, они не убивали его. Возможно, я покажусь тебе безнадежно наивной, но я не заметила никаких признаков насильственной смерти в этом… этой статуе.

— Значит, просто до смерти перепугали? — саркастически возразил Ричард.

— Да, — твердо ответила Николь. — Я не могу исключить этого. — И она в пять минут объяснила Ричарду, как обстояло у профессора с сердцем.

— Удивляюсь тебе, Николь, — произнес Ричард, выслушав ее исповедь. — Я тебя представлял иной. Ты казалась мне прямолинейной, соблюдающей все правила. Даже в голову не приходило, что ты можешь нарушить их, а уж проявить подобное сочувствие…

— В данном случае я едва ли была права. Если бы я соблюдала букву, Такагиси благополучно гулял бы сейчас по Киото.

— Не познав самого главного в собственной жизни… Кстати, у нас есть еще один интересный вопрос, моя милая доктор. Ты, конечно, понимаешь, что, пока мы сидим здесь, ситуация меняется не в нашу пользу. И мы оба скорее всего умрем, больше не увидев никого из людей. Как ты к этому относишься? Как укладывается собственная смерть или смерть вообще в твою схему вещей?

Николь поглядела на Ричарда. Тон его вопроса несколько озадачил ее. Она безуспешно попыталась истолковать выражение на его лице.

— Я не боюсь, если ты про это, — осторожно пояснила она, — как врач я часто размышляла о смерти. И потом, мои мысли рано обратились к этой теме, ведь моя мать умерла, когда я была совсем еще девочкой.

Она помедлила.

— Лично я хотела бы увидеть, как вырастет Женевьева… сделаться бабушкой. Но сама по себе жизнь не так уж и важна. Она должна быть такой, чтобы стоило жить. А ради этого можно рискнуть… я не слишком углубилась в себя?

— Нет, — Ричард улыбнулся, — ход твоих мыслей мне нравится. Ты правильно сказала: жить можно, если жить стоит. А о самоубийстве ты никогда не подумывала? — вдруг спросил он.

— Нет, — ответила Николь, качая головой. — Никогда. Всегда было столько непрожитого. — „Спрашивает не без причины“, — решила она. — Ну а ты? — в свою очередь спросила Николь после недолгого молчания. — Ты не думал о самоубийстве во время всех отцовских издевательств?

— Как ни странно — нет. Его побои не смогли пробудить во мне отвращение к жизни. Нужно было еще столько узнать. К тому же я понимал, что когда-нибудь вырасту, стану самостоятельным, — помолчав, он продолжил. — Впрочем, было в моей жизни такое время, когда я всерьез подумывал о самоубийстве. И боль, и гнев были настолько сильны, что я едва смог перенести их.

Он умолк, погружаясь в воспоминания. Николь терпеливо ждала. Наконец она взяла его под руку.

— Хорошо, друг мой, — сказала она непринужденно, — когда-нибудь ты поведаешь мне обо всем. Мы оба не привыкли делиться своими тайнами. Научимся со временем. Но я хочу прямо сейчас рассказать тебе, почему уверена в том, что мы будем жить, и почему считаю, что нам следует поискать возле восточной площади.

Никому, даже отцу, не рассказывала Николь о своем путешествии во время поро. Но Ричарду она выложила все: не только то, что случилось с ней в возрасте семи лет, но и визит Омэ к ней в Рим, и пророчества сенуфо „о женщине без спутника“, которая распространит потомство свое „среди звезд“, и подробности видения, посетившего ее на дне ямы, после того как она осушила флакон.

Ричард безмолвствовал. Все эти материи были настолько чужды его математическому уму, что он не знал, как реагировать. Ричард с удивлением и не без трепета поглядел на Николь. Наконец, смущенный собственным молчанием, произнес:

— И не знаю, что сказать…

Николь прикоснулась пальцем к его губам.

— Не надо ничего говорить. Я все вижу по твоему лицу. Завтра поговорим, когда ты все это обдумаешь.

Зевнув, Николь поглядела на часы. Вытащив из мешка свой матрас, расстелила.

— Сил нет. Ничто так не утомляет, как перенесенный испуг. До встречи через четыре часа.

— Мы ищем здесь уже полтора часа, — нетерпеливо проговорил Ричард. — Погляди на карту. В пятистах метрах от центра площади уже не осталось места, на котором мы не побывали бы дважды.

— Значит, мы что-то делаем не так, — ответила Николь. — Мне привиделись тогда три источника тепла. — Ричард нахмурился. — Если ты предпочитаешь логические аргументы, пожалуйста: почему площадей три, а подземных лабиринтов всего лишь два? Сам ведь говорил, что рамане во всем следуют логике.

Они стояли перед додекаэдром, выходившим на восточную площадь.

— Интересно, — проворчал себе под нос Ричард. — На черта нужны им эти проклятые многогранники? В каждом секторе есть один, а самый большой обязательно рядом с площадью… Минуточку, — он перевел взгляд от двенадцати граней додекаэдра к противостоящему небоскребу. Торопливо оглядел площадь. — Неужели? — спросил себя и сам же ответил. — Нет, не может быть.

Ричард заметил на себе взгляд Николь.

— Есть идея, — взволнованно проговорил он, — правда, не исключено, что полностью притянутая за уши… Помнишь доктора Бардолини с его тестами прогрессирующей сложности… и с дельфинами? Что, если и здесь в Нью-Йорке рамане сознательно меняют схему каждого сектора, каждой части?.. Знаешь, эта мысль не безумнее твоих видений.

И, встав на колени, Ричард принялся колдовать над картами Нью-Йорка.

— Можно мне воспользоваться твоим компьютером? — спросил он у Николь несколько минут спустя. — Чтобы ускорить дело.

Несколько часов Ричард Уэйкфилд провел возле двух компьютеров. Что-то бормоча под нос, он пытался разрешить загадку Нью-Йорка. По настоянию Николь во время обеда он объяснил ей, что третий подземный ход сумеет обнаружить только в том случае, если точно определит геометрические закономерности размещения многогранников, трех площадей и небоскребов, обращенных к основным граням многогранников во всех девяти секторах. За два часа до наступления темноты Ричард поспешно рванулся в близлежащий сектор, чтобы зарегистрировать данные, еще не зафиксированные на компьютерных картах.

Он продолжал работать и после наступления темноты. Николь проспала первую часть 15-часовой ночи. Когда она проснулась через пять часов, Ричард все еще лихорадочно работал. Он даже не услышал, как Николь кашлянула. Она тихо поднялась и, положив ему руки на плечи, негромко проговорила:

— Ричард, тебе надо поспать.

— Но я уже почти закончил, — ответил он. Под глазами набрякли мешки. — Еще часок и, кажется, хватит.

Николь вернулась на свой матрас. Когда Ричард разбудил ее, он был исполнен энтузиазма.

— А знаешь, — сказал он, самодовольно ухмыляясь. — Оказалось, что существуют даже три решения, и каждое из них совместимо со всеми геометрическими закономерностями. — Ричард нетерпеливо принялся шагать взад и вперед. — Пойдем посмотрим, что ли, — умоляющим тоном произнес он, — иначе я не засну.

Все три намеченных Ричардом места достаточно далеко отстояли от площади. Первое было в километре, на обращенной к Северному полуцилиндру оконечности Нью-Йорка. Здесь Ричард и Николь ничего не нашли. А потом еще пятнадцать минут в темноте искали следующее — расположенное возле юго-восточного уголка города. Пройдя вдоль намеченной улицы, они обнаружили крышку именно там, где она должна была находиться по расчетам Ричарда.

— Аллилуйя! — завопил он, бросая спальный коврик возле нее. — Ура математике.

„И Омэ ура“, — думала Николь. Спать ей уже не хотелось, обследовать в одиночку новые места тоже… тем более в темноте. „Итак, что важнее, — спросила она себя, расположившись на матрасе, — интуиция или математика? Мы отыскиваем истину по модели? Или же сперва познаем истину, а потом объясняем ее с помощью математики?“

Оба они проснулись со светом.

— Дни становятся чуть короче, — проговорил Ричард, обращаясь к Николь.

— Но общая длительность светлого и темного времени остается постоянной — сорок шесть часов четыре минуты четырнадцать секунд.

— Сколько же еще лететь до Земли? — поинтересовалась Николь, укладывая матрас в чехол.

— Двадцать дней и четыре часа, — ответил Ричард, обратившись к компьютеру. — Ну а ты готова к новому приключению?

Она кивнула.

— Я полагаю, что ты знаешь также, где искать панель, открывающую эту крышку?

— Нет, — произнес он уверенным тоном, — но ее несложно будет отыскать. А когда мы найдем ее, то сразу же узнаем, как попасть в логово птиц. Все будет яснее ясного.

Десять минут спустя Ричард уже нажимал на металлическую пластину, и крышка третьего люка распахнулась. Они спускались по широкой лестнице, кое-где на ней были расположены площадки. На лестнице Ричард взял Николь за руку. Им приходилось посвечивать фонарями: здесь на стенах огни не зажигались.

Комната с водой оказалась на том же месте, как и в остальных подземных логовах. Из горизонтальных тоннелей обоих уровней не доносилось ни звука.

— Похоже, здесь никто не живет, — проговорил Ричард.

— Пока не живет, — согласилась Николь.