Глава шестнадцатая

Теперь они были в одной из комнат гостиницы… в одном из номеров гостиницы, говоря точнее.

Тут было две спальни, гостиная, две ванны и небольшая прихожая, дверь которой выходила в коридор.

Они были одни — доктор Бедоян, Пан и цвет американского военно-морского флота. Счастливчик, по выражению Гориллы, «висел на трубке», то есть сидел в удобном кресле у телефона, который звонил каждые пять минут. На каждое предложение, чтобы Пан что-то подписал или где-то появился, он отвечал спокойным «нет».

Комнаты через коридор напротив были заняты мистером Макмагоном и его людьми.

— Ручаюсь, — сказал Счастливчик, — пятьдесят долларов голова — вот цена каждой бабы, которую доставил бы здешний коридорный.

— А ты когда-нибудь таких видел? — спросил Горилла. Он пил виски с содовой, но не потому, что любил этот напиток или ему хотелось пить, а потому, что, по его словам, того требовала элегантность обстановки.

— Мичман, посиди немного у телефона, — сказал Счастливчик. — Я уже сыт по горло.

— Угу, — сказал Горилла. Он поменялся со Счастливчиком местами и сказал телефонистке номер. — Главстаршину Магуайра… Ну и что ж, если его нет на борту… Посигнальте к нему в каюту. Говорит мичман-минер Бейтс… Мак, я тут на этом посту при обезьяне, как ты знаешь… Да, да, очень смешно… А теперь послушай: нам нужен писарь. Второго класса подойдет. Пришли несколько салаг, чтобы стояли на часах, и старшину, чтобы ими командовал. С пушками, при крагах и всем прочем. Нет, никаких пистолетов, но с патронташами — пусть знают, что мы спуску не дадим… Как Мэри?.. Очень жаль, ведь я же тебе говорил, что надо жениться на ней — у бабы собственный бар и кругом шестнадцать… Да, мы в этой гостинице.

Он положил трубку.

— Писарь будет висеть на трубке, салаги никого не пустят сюда, тебе не на что будет жаловаться, Пан. Все как во Флориде.

Но Пан скорчился в глубоком кресле и, казалось, не обращал ни на кого ни малейшего внимания. Доктор Бедоян взглянул на наручные часы.

— Может быть, это пройдет, Пан. Может быть, это только временно.

Пан посмотрел на него усталыми глазами.

— Что?

— Стремление говорить. Может быть, ты превращаешься обратно в шимпанзе.

Пан покачал головой и обхватил колени руками. Доктор Бедоян подошел и приложил руку к обезьяньему лбу.

— Температуры нет, — сказал он. — Почему бы тебе не пойти в одну из спален и не прилечь? Я никому не дам тебя беспокоить.

Пан Сатирус продолжал неподвижно смотреть на безупречно чистый и прочный гостиничный ковер.

— Послушай, — сказал Горилла, — сейчас будут эти салаги. Ты можешь погонять их. При мичмане салаги выполнят любую твою команду. Потешишься вволю, Пан.

Пан медленно тер ладонями угловатые колени.

— Выпей, — сказал Счастливчик, но убежденности в его голосе не было. — А потом я велю, чтоб прислали девочек, и мы устроим бал не хуже, чем во Флориде. Ты расскажешь доктору, как помог нам зашибить деньгу в том кабаке, где был музыкальный ящик, как ты отплясывал с теми девками. А то давай смоемся…

Счастливчик внезапно оборвал свою тираду.

— Ладно, — сказал он. — Все это колеса. Но подумай, Пан. Ты будешь получать десять тысяч долларов в неделю. Сколько стоит шимпанзе, пятьсот или тысячу долларов? Ты сможешь выкупить всех шимпанзе во всех зоопарках, ты будешь делать это, как только их будут ловить. И выпускать на волю…

Пан Сатирус наконец заговорил. Он вытягивал руки, пока они не коснулись пола, а затем, опершись на них, как на костыли, качнулся вперед.

— Обезьяна — это обезьяна, а не филантроп. Я любил свою мать. Мне нравилось играть с маленьким гориллой, когда позволял куратор. И я любил общаться с другими шимпанзе, но… Только человек покупает благодарность, славу, счастье. К тому же мои телевизионные выступления, вероятно, сорвались, когда я сорвал платье с актрисы.

Доктор Бедоян подошел к Счастливчику и приложился к бутылке, которая была у радиста. Потом повернулся лицом к Пану.

— Да, — сказал он, — выступления сорвались. Пока ты был в обезьяннике, мы с куратором поговорили с представителями телевидения. Ветеринар зоопарка тоже присутствовал. Все мы трое пришли к выводу, что ты достиг возраста, когда становишься небезопасен.

— И вы надумали застрелить меня, доктор? Надумали сделать мне незаметно смертельную инъекцию, мой друг Арам?

— Ты же понимаешь, что это не так.

Черные глаза врача — почти такие же черные, как у Пана, но менее крупные и с белыми белками, настороженно следили за шимпанзе.

Пан презрительно махнул рукой.

— Да, конечно, я понимаю. Вы собираетесь упрятать меня в очень прочную клетку с задней комнатой, которая запирается издалека, с помощью специального механизма. И когда вам понадобится почистить переднюю клетку, вы будете направлять на меня струю из пожарной кишки, чтобы я убрался в заднюю комнату. А когда вам понадобится почистить заднюю комнату, вы будете выгонять меня пожарной кишкой в переднюю клетку. И перед моей клеткой поставят раму со стеклом, чтобы я, в свою очередь, не мог пустить струю в посетителей. Верно?

— Пан, — сказал Горилла.

Шимпанзе обернулся к нему, и на лице его появилось подобие улыбки.

— Да, Горилла?

— Я говорил тебе, еще когда ты попал на борт «Кука»: что захотят мичмана, то командир и сделает. Я прослужил много лет и имею высокое звание. Тебя все будут уважать, даже если выше звания талисмана ты не шагнешь.

— Вот кто, черт побери, может установить антенну в шторм, — сказал Счастливчик.

— Нет, — возразил доктор Бедоян. — Ни я, ни кто-либо другой, с кем будет советоваться командир, не даст гарантии, что это безопасно.

Счастливчик встал, одернул форменку.

— На чьей вы стороне, док?

— На стороне Пана. Насколько мне известно, если он будет развиваться, как любой самец шимпанзе, он очень скоро станет нетерпим к человеку, и все будет приводить его в бешенство.

— Он не шимпанзе, — сказал Горилла. — Он деградировал.

— Регрессировал, — поправил доктор Бедоян. — Согласно его собственной версии. Но спросите его, кем он себя чувствует шимпанзе или человеком?

— Доктор прав, Горилла, — сказал Пан. — Это будет небезопасно.

Моргая, он заковылял по комнате. Но ни один шимпанзе еще никогда не проливал слез. Он поднял трубку.

— Комнату мистера Макмагона, пожалуйста.

Он неуклюже держал трубку рукой с коротким большим пальцем, а все смотрели на него.

— Это Пан Сатирус, мистер Макмагон. Шимпанзе. Я готов продемонстрировать сверхсветовой полет, сэр… Нет, боюсь, что мне не хватит слов объяснить все вашим специалистам, а мои пальцы не привыкли к карандашу, и я не могу вычертить схему. Я принужден продемонстрировать это на настоящем космическом корабле. Не могли бы мы утром отправиться на Канаверал? Нет, не сегодня. Я даю прощальный ужин своим друзьям. А тот официальный банкет вам придется отменить.

Он положил трубку, проковылял к Счастливчику и выпил виски, что оставалось в бутылке у мичмана.

Затем он вернулся к телефону и снова попросил мистера Макмагона.

— Пришлите сюда с кем-нибудь из ваших ребят тысячу долларов, — сказал он. И резко добавил: — Делайте, что вам говорят!

Счастливчик вытащил из-под форменки еще одну бутылку. Пан взял ее и выпил добрую половину.

— Свистать всех наверх, Счастливчик, — сказал он, подражая рявканью Гориллы.