Круги по воде
От камня, брошенного Тамурой, или, точнее, Гоэмоном, по всему миру пошли круги.
Сначала очень медленно.
Театральное заявление, сделанное Тамурой в отеле Т., не сразу вызвало широкий отклик.
Пресс-конференция состоялась в последних числах марта, и сногсшибательная весть была расценена корреспондентами как довольно неуклюжая первоапрельская шутка. Не знаю, предвидел ли Тамура, что так обернется дело.
Большинство европейских и американских газет молчало. Лишь наиболее легковерные дали под общей шапкой «Первое апреля» несколько коротеньких сообщений: «В бомбах водород превращается в воду», «Японский босс забавляется», «Повзрывались — и хватит» и пр.
Сообщения японской прессы носили более сенсационный характер.
И все же ни одна японская газета не дала сообщений о пресс-конференции на первой полосе. Короткие отчеты были помещены на второй полосе, внизу. Дело в том, что после происшествия у отеля Т. Тамура бесследно исчез. Зато рубрика «происшествия» во всех газетах почти полностью была посвящена «покушению неизвестного лица на господина Дайдзо Тамуру». Полиция заявила, что личность и национальную принадлежность преступника пока установить не удалось. На допросах он упорно молчал, и оставалось только строить догадки о причинах покушения.
Мировую прессу гораздо больше занимали бои между дальневосточной американской армией и населением некоей страны Юго-Восточной Азии. Американское командование за шесть часов до заявления Тамуры ввело строжайшую цензуру на все сообщения корреспондентов с места боев, а через три часа после заявления Белый дом установил такой же строгий контроль над прессой и радио.
Что же происходило на фронтах Юго-Восточной Азии? Вот уже несколько лет тянулась долгая и упорная партизанская война, доставлявшая немало хлопот американцам. Весь мир с тревогой ожидал, что пламя, тлевшее где-то в дебрях Азии, вот-вот разгорится в огромный пожар.
Через час после введения цензуры гонконгское телеграфное агентство ПАНА намекнуло на серьезные перемены, происшедшие на месте боев.
Затем агентство Синьхуа передало сообщение о крупном поражении наземных частей американской армии, понесенном в результате боев с партизанами в одном из районов Юго-Восточной Азии.
Через три часа после введения цензуры чрезвычайный и полномочный посол Соединенных Штатов Америки, аккредитованный в столице марионеточного правительства данной страны, мистер Варвар, покинул свою резиденцию, пересек океан на сверхзвуковом бомбардировщике и появился в Вашингтоне.
Еще через час начальник Объединенного комитета начальников штабов США генерал Талисман вылетел из Вашингтона к месту боев.
Что же случилось?
Мировая пресса, затаив дыхание, навострив уши и широко раскрыв глаза, сосредоточила все свое внимание на Вашингтоне и одном из уголков Юго-Восточной Азии.
Что же произошло в этом краю субтропиков, рисовых полей, болот и джунглей, населенном маленьким босоногим народом с замкнутым выражением лица; в краю, где люди, изнемогавшие под властью марионеточного правительства, пытались защитить свою жизнь, где хозяйничали американцы, привыкшие совать нос в чужие дела под предлогом «помощи слаборазвитому народу», где заокеанские боссы, вложившие миллионы и миллионы долларов в оружие всевозможных видов, загребали неслыханные прибыли, где упитанные военные-профессионалы пылали «святым» гневом и грозили отомстить за погибших однополчан, где генералы-экстремисты, данным-давно ставшие притчей во языцех, тужились изо всех сил, чтобы раздуть местный конфликт до мировой войны, где агенты ЦРУ строили гнусные козни, подыгрывая оголтелой военщине, где деятели Белого дома тщетно пытались сгладить острые углы, чтобы хоть как-то оправдаться в глазах мировой общественности, и все глубже увязали в затеянной ими самими авантюре; что делалось в этом далеком краю бананов, теплых ветров, мужественных партизан и отчаянных корреспондентов?..
Никто не мог разобрать, что там делалось. В эти дни было не до заявления какого-то японского босса Дайдзо Тамуры, именовавшего себя частным лицом. Частное лицо может болтать все что ему вздумается, и никто не обратит на его болтовню внимания, пока она не будет подкреплена официальным заявлением правительства. А правительство Японии молчало.
И никому не приходило в голову связать чуть ли не анекдотическую пресс-конференцию с переменами, приведшими к страшному напряжению в Юго-Восточной Азии.
Но…
Но прошло десять часов после введения цензуры американским командованием, и в Европе появились первые сообщения, нарушающие цензурные ограничения.
Крупнейшая итальянская газета поместила на своих страницах телеграмму за подписью спецкора, находившегося в Юго-Восточной Азии.
«Трагедия в Куэнгбанге!» — было напечатано в итальянской газете. Под этим заголовком шло краткое сообщение:
«В джунглях, в районе деревни Куэнгбанг, расположенной на одном из участков передовой линии фронта Юго-Восточной Азии, местные партизаны окружили два батальона американской морской пехоты. Половина личного состава батальонов уничтожена, половина взята в плен».
Затем агентство Франс Пресс передало в печать и на радио еще более лаконичное сообщение:
«На всех участках фронта Юго-Восточной Азии боевая мощь американских войск парализована! Надо полагать, это начало переломного момента в ходе военных действий».
И наконец, одно индонезийское агентство раскрыло истинную суть «куэнгбангской трагедии»:
«Два батальона американской морской пехоты, расквартированные в деревне Куэнгбанг, рано утром начали карательную операцию по уничтожению крупного партизанского соединения. После ожесточенных боев, продолжавшихся несколько часов, патриотов загнали в глубь джунглей. Когда морские пехотинцы перешли к преследованию противника и углубились еще дальше в джунгли с целью ликвидации штаба партизан, внезапно все американские огневые точки, включая артиллерийские орудия прикрытия, пришли в состояние полного бездействия. В результате одна треть личного состава двух американских батальонов была уничтожена, а две трети взяты в плен. Партизаны, отлично ориентировавшиеся в местных условиях, вместо огнестрельного оружия применяли в бою бамбуковые пики, луки со стрелами и обыкновенные палки. Около десятка американских солдат, не павших в бою и не попавших в плен, отступили в Куэнгбанг.
Боеприпасы пришли в полную негодность не только в районе Куэнгбанга. Подобное явление наблюдается по всей линии фронта Юго-Восточной Азии, как в американских войсках, так и в партизанских отрядах.
Прибывший на место боев начальник Объединенной группы штабов США генерал Талисман пробыл на аэродроме всего час и, выслушав доклад о последних событиях, немедленно вылетел назад на родину.
Создавшееся положение внушает тревогу…»
Вскоре стало известно о бунте в некоторых частях американских войск, находящихся в Юго-Восточной Азии.
Встревоженные люди всего земного шара спрашивали: «Что происходит?.. Зачем?.. Почему?..»
И все же прошло еще несколько суток, пока мир не уловил связи между «невиданными событиями» и заявлением Дайдзо Тамуры. Очевидно, мир находился в состоянии шока от потрясения.
После известной пресс-конференции Дайдзо Тамура — частное лицо, я — его подручный и сторож Гоэмона, Кисако — няня последнего, и сам Гоэмон в ипостаси «нового оружия», или вернее «новое оружие» в ипостаси Гоэмона, скрылись от всего мира, и никто не знал, где мы находимся.
А находились мы в одной из загородных вилл Тамуры — я уже сбился со счету, сколько у него вилл и особняков, — расположенной вблизи большого города, на побережье Японского моря. К нашим услугам были коротковолновый радиоприемник, телефон, телевизор и газеты, и мы наблюдали за паникой, постепенно охватывавшей все страны.
Коротковолновый приемник был достаточно мощным. Связист, прошедший отличную военную тренировку, знавший несколько языков, ежедневно принимал и переводил интересующие Тамуру зарубежные сообщения.
— Знаете, в Конго начались волнения, — сказал я, просматривая телеграммы, переведенные связистом. — В Стэнливиле избили до смерти солдата правительственных войск. Короче говоря, во всем мире, особенно в слаборазвитых странах, творится полная неразбериха.
— То ли еще будет! — фыркнул Тамура и повернулся на другой бок — его плечи и спину массировала слепая старуха, жена сторожа виллы.
Я перешел к сообщениям, полученным по прямому проводу.
— Американский посол ночью посетил нашего премьера и очень долго с ним беседовал… Что вы собираетесь делать? Международное общественное мнение попытается поднажать на японское правительство.
— Ничего, пусть себе нажимает, — Тамура, прикрыв глаза, усмехнулся. Потом отхлебнул глоток виски. — В крайнем случае я могу отказаться от японского подданства. Я, Дайдзо Тамура, начал великое дело, и сейчас важнее всего не дрогнуть, что бы там ни произошло. Меня ищут и будут искать, постараются выкопать хоть из-под земли. Некоторое время мне еще необходимо скрываться. Но все же голос народных масс, голос Азии, иными словами, добрая половина всего населения Земли будет поддерживать меня, Дайдзо Тамуру. Вот увидишь!
Я с раздражением взглянул на Тамуру. Просто тошно становится, когда он начинает так бахвалиться. Ну да, в мире происходят грандиозные перемены, но он-то при чем? Все это дело рук Гоэмона.
Гоэмон… Мне стало не по себе. Полчаса назад пришел охранник и проводил его вместе с Кисако в какую-то дальнюю комнату. При этом парень бросил на меня многозначительный насмешливый взгляд.
Конечно, Кисако почти все время при Гоэмоне, так и раньше было, но этот взгляд, эта ухмылка…
— Э-э… — я запнулся. — А Кисако…
— Успокойтесь, Тода, не волнуйтесь, — произнес Тамура, не открывая глаз. — Достойному мужу не следует мелочиться из-за бабы.
При этих словах я почувствовал, что бледнею. Значит, все же… А я-то думал, что в суматохе последних дней вопрос о Кисако отпал сам собой.
— Куда?.. — крикнул Тамура мне вслед, но я уже выскочил в коридор. Отхлынувшая было кровь ударила в голову. Перед глазами поплыли красные круги.
Гоэмон, уродец, чучело, но все же довольно милое чучело. Есть в нем своеобразное обаяние. Конечно, мне он доставляет массу хлопот, но неприязни я к нему не испытываю, даже наоборот. Но это… это же совсем другое дело! Гоэмон и — Кисако! Старый косоглазый оборотень — и моя возлюбленная, моя невеста, моя…
Я застонал. Судьбы мира отодвинулись в туманную даль. Тамура стал крохотным и расплывчатым. Не помня себя, я бросился по коридору, в ту сторону, куда увели Гоэмона и Кисако.
— Стой, мальчик! Куда это ты так спешишь? — мне преградил путь тот самый охранник, один вид которого вызывал во мне глубочайшее отвращение. Он все так же гнусно ухмылялся. — Да не брыкайся ты! Дальше ходу нет. Приказано не пускать.
Когда человек не в себе, он на все способен. При обычных обстоятельствах от подобного змеиного взгляда я бы, наверно, весь похолодел и убрался прочь, как побитая собака. Но сейчас я изо всех сил ударил его головой в живот. Глухо охнув, он осел на пол и потерял сознание. Ни о чем больше не думая, я рывком распахнул застекленную дверь и…
И, изумленный, остановился на пороге.
Кисако и Гоэмон были одеты! Лишь котелок Гоэмона лежал на полу. Гоэмон, даже не сняв гэта, растянулся поверх одеяла. Кисако сидела рядом и чесала его совершенно лысую, поблескивавшую, как бильярдный шар, голову.
— А, это ты, — чуть смутившись, сказала Кисако. — Наш дедушка почему-то ужасно любит, чтоб ему чесали голову…
— Ой-ой-ой, Тода, не смотри, не гляди, закрой глаза, зажмурься! — забормотал Гоэмон. — Мне стыдно, как маленький люблю, как младенчик обожаю, когда мне чешут лысинку…
