Говорят, две с половиной тысячи лет назад спартанский царь содрогнулся, бросив взгляд на привезенное из Сицилии новое страшное оружие, и воскликнул:

— О-о, Геракл! Пришел конец храбрости человеческой!..

Этим новым страшным оружием была катапульта.

Изобретатель динамита Альфред Нобель испытывал ужасные душевные муки, опасаясь, как бы человечество не погибло, если кому-нибудь придет в голову применить на войне созданное им взрывчатое вещество. Составляя завещание, он распорядился, чтобы все его огромное состояние было использовано для награждения людей, сделавших вклад в дело прогресса цивилизации и сохранения мира во всем мире. Так было положено начало Нобелевским премиям.

Когда в 1945 году в пустыне Аламогордо была взорвана первая атомная бомба хиросимского типа, мощностью равная всего лишь нескольким килотоннам тринитротолуола, известный ученый Роберт Оппенгеймер, принимавший участие в создании этой бомбы, говорят, пережил тяжелое потрясение: он опасался за будущее человечества, считая, что люди получили оружие для своего уничтожения.

Может быть, эти трое и им подобные были отчаянными трусами?

Нет, не думаю.

Просто такие люди наделены большим здравым смыслом, большей гуманностью, чем окружающие. Они понимают связь вещей. С присущей им проницательностью и широтой они могут увидеть явление в целом. Увидеть и содрогнуться. Почувствовать, какой непоправимой бедой грозит человечеству «дьявольское изобретение».

Я бы их назвал не трусливыми, а мудрыми и дальновидными.

Но есть и другой вид человеческих особей. Это так называемые способные и смелые. Когда эксперимент в Аламогордо был удачно завершен — бомба взорвалась со всеми вытекающими отсюда последствиями! — некоторые ученые пришли в восторг, потому что их гипотеза подтвердилась, военные ликовали, потому что получили возможность одним ударом, малой кровью разбить япошек, чиновники радостно потирали руки, потому что сумели угодить начальству, а политические деятели и вовсе ошалели от счастья, потому что им уже виделся весь мир, перекроенный по американскому образу и подобию. Сотрудничество смелых и способных, пышущих энергией, не знающих усталости вскоре дало свои плоды — в Хиросиме погибло более двухсот тысяч человек.

Кто же из них был прав, как вы думаете, люди? Способные, уверенные в себе, не знающие страха и сомнении? Или сомневающиеся, мудрые, отказавшиеся от героическом позы, содрогнувшиеся от ужаса, как содрогнулось бы любое мыслящее существо при виде гибели тысяч и тысяч себе подобных?

Мудрые и сомневающиеся предстали перед Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, были обвинены в распространении паники среди населения и осуждены как трусы. А миллионы способных и смелых продолжали трудиться каждый в своей области, трудиться в поте лица во имя «блага отечества», во имя «исполнения святого долга», во имя «свободы и демократии» и создали такую систему ядерной «обороны», которая могла бы не один, а сто раз уничтожить человечество и превратить земной шар в радиоактивную пустыню.

Я еще раз спрашиваю, кто прав?

После удивительного совещания на улице Йоцуя-Самон-те способные, энергичные, не знающие страха люди развили бурную деятельность. В центре этого пока еще медленно раскручивавшегося, но гигантского водоворота, разумеется, находился Дайдзо Тамура, любитель мистификаций, таинственная личность неизвестной масти. И в руках у него был невиданный козырной туз — Гоэмон.

Хотя, возможно, за спиной Дайдзо Тамуры стоял еще кто-то. Или не кто-то, а что-то… Если бы кому-нибудь пришло в голову проследить, в каком источнике берет начало этот водоворот, он в конце концов докопался бы до Тамуры, но проникнуть глубже все равно бы не сумел. А Дайдзо Тамура любил глубинные течения и отнюдь но стремился выплыть на поверхность. Козырного туза он до норы до времени никому не показывал, приберегая его для последнего решающего хода. В курсе дела был лишь узкий круг заинтересованных лиц.

А я…

А я, находясь в самом центре гигантского водоворота, рядом с Гоэмоном, трепыхался, захлебывался, отплевывался и помирал со страху, как и положено самому обыкновенному малодушному мелкому служащему.

Я чисто интуитивно чувствовал, что Гоэмон опасен.

В этом существе, смешном и нелепом с виду, обладавшем сверхчеловеческими способностями, было что-то загадочное, таинственное, пугающее. Никто, в том числе и я, не знал, откуда он явился. Правда, я-то смутно догадывался, откуда, но, конечно, ни с кем не пытался делиться своими соображениями. Если б я даже и намекнул об опасности его использования, «реально мыслящие» люди в лучшем случае высмеяли бы меня.

Тем временем «реально мыслящие» уже начали терять голову, стремясь как можно скорее извлечь пользу из Гоэмона.

И никто не давал себе труда подумать, к чему это может привести…

После совещания мы с Кисако, получив приказ сопровождать Гоэмона, поселились в одной из загородных вилл Дайдзо Тамуры, находившейся в часе полета от Токио.

Это было удивительно приятное место. Тишина такая, словно находишься в гуще лесных дебрей. Пейзаж портили только тени шнырявших вокруг охранников, на редкость свирепых и отвратительных парней.

Почему взяли Кисако? Уж конечно, не для моего удовольствия! Видно, она чем-то понравилась Гоэмону, и, когда его почтительно попросили переехать на виллу, он закапризничал:

— Наша милость никуда не поедет, с места не сдвинется, но шелохнется без сестрички-Киски!

Кисако, по своему обыкновению, взвилась на дыбы и давай орать:

— Больно ты мне нужен, старый дурак, оборотень проклятый! Никуда я с тобой не поеду!

Но когда Тамура, взяв ее за руку, отвел в угол и шепнул несколько слов, она совершенно преобразилась. Танцующей походкой, сияя, как солнышко, подошла к Гоэмону и заворковала:

— Дедушка, миленький, поехали! Поехали, мой хороший! Хочешь, помогу тебе нести зонтик? Небось, у тебя спинка устала.

Зонтика Гоэмон не дал, но глаза его завертелись так быстро и так весело, что и карусели не угнаться.

Я разинул рот. Что это вдруг сделалось с Кисако? Но вскоре все объяснилось: Тамура, оказывается, обещал ей довольно крупную сумму и кооперативную квартиру для счастливой семейной жизни. И надо же — лично ей, подлец!

И действительно, Дайдзо Тамура тут же заставил нашего президента подписать чек — краешком глаза я увидел семизначную цифру — и документ на право владения квартирой. Кисако подскочила от радости. Я не разделял ее восторгов. Ведь чек всегда можно аннулировать, для этого достаточно телефонного звонка, да и квартира не внушала мне доверия: а если документ на владение — фикция? Вот увижу собственными глазами, тогда поверю. Впрочем, и деньги, и квартира — все это ерунда, когда имеешь дело с таким человеком, как Дайдзо Тамура. Ему стоит только мигнуть, и нас просто-напросто уберут… При этой мысли я позеленел, но, увидев наивную радость Кисако, решил махнуть на все рукой — будь что будет, теперь уж ничего не поделаешь!..

Наверно, маленькому человеку надо самую малость, чтобы прийти в отчаяние.

Итак, пока я охал да ахал, меня затянуло в самую середину водоворота.

На вилле я помирал со скуки. Вынужденное безделье всегда в тягость, а тут еще приходилось хвостом таскаться за Гоэмоном. Никто не запрещал мне выходить за пределы парка, но без Гоэмона я все равно не мог отправиться в город. Зато Кисако расцвела. Получив деньги, она тут же отправила в свою школу заявление об увольнении. Усердно ухаживала за Гоэмоном, играла в гольф, училась водить машину, взяв в учителя одного из охранников, молодого парня с жутким взглядом, в общем в полной мере наслаждалась роскошной жизнью.

Виллу окружал большой парк. Чего только там не было: и цветники, и площадка для игры в гольф, и плавательный бассейн с горячей водой из источника.

Меня беспокоило, усидит ли Гоэмон на месте. Ведь при его способности передвигаться в суперпространстве замки, ограды и охранники были смехотворным препятствием. Но он почему-то присмирел, лишь иногда пел какое-то дикое попурри из скабрезных песенок с припевом «Да будет вечно жить император!..» Порой он задавал мне один и тот же вопрос:

— Хочу знать, интересуюсь, любопытствую, когда господин Тамура сведет меня с императором?

Но чаще всего он спал и при этом храпел так, что земля содрогалась, словно по комнате шла колонна танков. Я радовался: пусть себе храпит на здоровье, хоть во сне ничего не выкинет.

Однажды Гоэмон, поддавшись, как обычно, минутному желанию, бросился в бассейн прямо как был, во всей амуниции. Нырнув, он долго не всплывал. Я заволновался. Пришлось тоже нырять. Моим глазам открылась удивительная картина: он спокойно расхаживал но дну, придерживая всплывающий котелок. Погуляв так минут тридцать. Гоэмон вылез и начал отряхиваться, как собака, разбрызгивая во все стороны воду.

Я понял, почему он так долго мог оставаться под водой: у самого основания его шеи были жабры.

Меня передернуло. Какое счастье, что Кисако этого не видела!

Впрочем, особенно скучать нам не давали. Примерно через день на вилле появлялись посетители. Бывал и Дайдзо Тамура. Обычно он приезжал ночью и нередко увозил Гоэмона. Я его, конечно, сопровождал, по понятия не имел, о чем они говорили и что собирались делать с помощью нашего гостя. Как только мы прибывали на место, меня оставляли ждать в какой-нибудь комнате, пока высокие особы будут совещаться. Иногда совещание длилось до утра. Чаще всего мы летали на военных самолетах. Аэродром находился в низине.

На вилле бывали самые различные люди: финансовые тузы, небезызвестные лидеры правых организаций, столь же известные депутаты парламента от оппозиции я совсем неизвестные подозрительные личности, скорее всего, высшие офицеры Сил самообороны, переодетые в штатское. Частенько наведывался и зав нашим техотделом.

Наши ночные поездки каждый раз были для меня сюрпризом: мы оказывались то в Токио, то в одной из провинций, то в здании какой-нибудь фирмы, то на совершенно пустынном морском берегу, то в безлюдном поле.

Однажды вечером появился нежданный гость — мой шеф. Он специально приехал, чтобы вручить мне жалованье.

— А ты ловко устроился, молодец! — с откровенной завистью сказал он. — Теперь станешь глазами и ушами нашего президента, это уж как пить дать.

— Очень мне надо быть чьими-то ушами! — возмутился я. — Вообще не пойму, что тут у нас творится.

— А тебе-то что! Ты себе карьеру сделал, вон на какую высоту забрался! Не беспокойся, когда все кончится, о тебе позаботятся…

— Уж конечно, кто-нибудь да позаботится. Кисако… — Я вдруг ясно представил, как я стираю и кручусь у плиты, и мне стало нехорошо. — А что с директором Асиварой?

— Ушел из нашей фирмы. Что ему оставалось делать? Сейчас он, кажется, где-то за границей.

— Скажите, зачем этим господам понадобился Гоэмон? Что они собираются предпринять с его помощью?

— Думаешь, я знаю? — шеф покачал головой. — Но если чутье мне не изменяет, наш президент вместе с президентом «Космика», группой политиков и еще с какими-то неизвестными типами собираются провернуть крупное дело. Говорят, Тамура-сан — свой человек в военных кругах. У него масса приятелей среди бывших и теперешних военных. Он частенько встречается с молодыми офицерами Сил самообороны. Успел и здесь снискать себе популярность…

Я похолодел. Несколько лет назад уже была неудачная попытка совершить государственный переворот. Среди заговорщиков были офицеры старой армии и президент одной компании.

— У Тамуры-сан давно уже есть своя организация, непонятно, для чего созданная, правда, зато мощная. Большое он, видно, дело затеял. И если это чудовище Гоэмон ему поможет…

— Дело… к-какое дело? — меня начала бить мелкая дрожь. — На-надеюсь, не переворот?

— Ну, этого нельзя предугадать… — глаза шефа сделались унылыми. — Нам с тобой даже и представить трудно, какие грандиозные планы он может вынашивать. И никто не знает, насколько широко раскинулась его сеть. Дайдзо Тамура — человек крупного масштаба, не нам с тобой чета…

Мой шеф уехал этим же вечером.

Ночью Гоэмона никуда не потребовали. Часа в два я вдруг проснулся. За стеной слышалась какая-то возня.

Я осторожно встал с кровати и вышел в коридор, по все уже смолкло. До меня долетело лишь чье-то тяжелое дыхание. Потом я услышал обрывок разговора.

— Больше никто не проник? — спросил резкий мужской голос.

— Так точно, никто. Только эти двое, — ответил ему другой.

— Хорошо, уберите их до утра, — сказал первый, по-видимому, босс. — Видно, кто-то что-то пронюхал про эту виллу. Пока, правда, точно ничего не известно, но доложить придется.

Шаги удалились. Дрожа, я вернулся в спальню. Кисако проснулась. Может быть, ее тоже разбудила возня за стеной.

— Кисако, — сказал я, устраиваясь рядом с ней на роскошной кровати и обнимая ее, — мне надо сказать тебе одну вещь.

— Да, ты заметил? — она прижалась ко мне. — Мне тоже все время кажется…

— Значит, ты понимаешь?..

— Конечно! Мне кажется, что Гоэмон подглядывает сквозь стену, когда мы спим. Он ведь в соседней комнате. До чего противно! Не могу отделаться от ощущения, что за нами все время кто-то наблюдает.

Мне сразу расхотелось говорить ей о своих подозрениях. А Кисако уже не могла остановиться. Она уговаривала меня поскорее устроить свадьбу, — как будто я сам этого не хотел! — уехать из этой виллы и наконец-то зажить по-человечески.

Так шли недели. Дайдзо Тамура потихонечку вытягивал раскинутую им сеть и вскоре поставил всех перед чудовищным фактом.