Я с остервенением бросал вещи в чемодан, а дождь струился по оконному стеклу. Одежда, туфли, бритва… Скорее, скорее!

Кто-то позвонил в дверь.

— Открыто! — крикнул я.

Вошла Барни.

— Джерри! — воскликнула она с порога. — Как замечательно! Настоящий дождь…

И осеклась, увидев, чем я занимаюсь. С ее плаща на пол капала вода. Она убрала со лба мокрую прядь волос.

— Уезжаешь?

— Да, — ответил я, продолжая собирать чемодан.

— Из-за Тэда.

— Твоя правда.

Я прошел в ванную, чтобы взять оттуда аптечку. Кажется, теперь все.

— Когда ты уезжаешь?

— Первым же самолетом, который летит на Гавайи.

Барни сбросила плащ на стул у двери.

— Тебя можно понять, — сказала она.

— Премного благодарен.

— Джерри, не старайся быть саркастичным.

— А почему бы и нет? Я полагал, тебе нравятся саркастические молодые люди, этакие крепкие парни, которые не скрывают своих бурных чувств.

— Мне не нравятся те, кто бежит от трудностей.

Я захлопнул чемодан.

— А чего ты от меня ждала? Чтобы я сидел за столом и считал деньги, пока вы с Тэдом взбираетесь к новым научным вершинам? Что мне здесь остается? Да ровным счетом ничего. Тэд получил, чего добивался, ты получила, чего добивалась. Так что мне ничего не остается, как отправиться домой и выкинуть всю эту историю из головы.

— Что ты хочешь сказать? Что ты подразумеваешь под словами «ты получила, чего добивалась»?

— Ты заполучила обратно своего Тэда. Теперь вы с ним каждый день вместе, рука об руку, на благо науки. Вы, только вы вдвоем, с вашим преданным помощником. А маленький богатый мальчик с тропического острова может убираться восвояси.

— Вот как тебе все это кажется…

— Я спас его, когда он уже был готов поднять лапки кверху. А потом оказалось, что я ему больше не нужен. И до тех пор, пока он с тобой, я тебе тоже не нужен. Так для чего мне околачиваться здесь? Любоваться, как льет его дождик?

— Если бы это было правда, Джерри, — негромко сказала Барни, — зачем бы я сюда пришла?

На этот вопрос у меня не было готового ответа.

— Если бы ты мог немного успокоиться, — сказала она, — я попыталась бы объяснить тебе, насколько ты заблуждаешься.

— Я заблуждаюсь?

— Тэд не заслуживает прощения, — сказала она. — Об этом не приходится спорить. Он обошелся с тобой по-свински, просто позорно. Но если ты уделишь мне еще минуту, я объясню, почему он именно такой, какой есть.

— У меня нет ни времени, ни желания выслушивать дилетантский психоанализ юного гения, — отрезал я.

— Конечно, ты предпочитаешь сбежать домой и спрятаться за широкой спиной папочки.

В ее голосе послышался настоящий гнев. Я никогда раньше не видел ее разозленной.

— Да, Тэд обошелся с тобой по-свински и оправдывать его я не намерена. Я знаю, что ты оскорблен и зол на него. Но я никогда бы не подумала, что ты начнешь сам себя жалеть.

— Оставим это, — перебил я. — Зачем ты пришла?

— Потому что Тэд должен перед тобой извиниться, но он никогда не заставит себя это сделать. И я подумала, что лучше мне сделать это за него.

— Ах, значит, ты его полномочный представитель?

— Опять сарказм.

Я подошел к стулу, на котором она сидела.

— Тэд живет в собственном воображаемом мире, — сказала Барни. — Я часами кричала на него за то, как он с тобой обошелся, но на него это не производит ровным счетом никакого впечатления. Он не мог бы попросить прощения, даже если бы захотел. Он для этого слишком упрям. К тому же он убежден, что нашел в той ситуации наилучший выход.

— Наилучший выход?

— Он спит и видит, как прекратить засуху. По его мнению, сделать это он может, только вернувшись к Россмену. Думаешь, это доставило ему радость? Ты в состоянии себе представить, чего ему стоило попросить Россмена взять его обратно? Что означало для него принять на себя всю ответственность за возможный провал эксперимента, но остаться в тени, если эксперимент увенчается успехом? Я бы на это пойти не смогла. Никто из нас не смог бы. Но Тэд это сделал. И ни минуты не колебался.

— Тогда он просто сумасшедший, — сказал я.

— Он побеждает засуху. И плевать ему на то, кто получит за это медаль. А кроме того, он убежден, что только такой путь для него приемлем. Он уверен, что ты злишься на него потому, что ты упрям и не видишь дальше своего носа.

— Самый удобный способ оценить ситуацию!

— Он не размышляет, Джерри. Он в это верит. Для Тэда нет ничего важнее работы. Он стремится к одному — сделать ее, и сделать хорошо. И если что-то… или кто-то встает на его пути… Он не умеет рассуждать и терпеть.

Я отвел взгляд от лица Барни и взглянул на струи дождя, стекавшие по стеклу.

— Я полагаю, свою работу он сделал. И сделал хорошо, сказал я.

Она облегченно вздохнула.

— Я хотела прийти к тебе раньше, но последние полторы недели мы были буквально замурованы в лаборатории. Удивляюсь, как я вынесла это напряжение. Ему бы работать надсмотрщиком над рабами.

Я невольно улыбнулся.

— У тебя усталый вид.

Она кивнула.

— Может, поужинаем вместе?

— Я бы не отказалась.

— Попрошу прислать ужин в номер.

Я набрал код на пульте заказов, и через несколько минут поднос с ужином выехал из ниши в стене и замер посреди стола. Я подкатил стол к дивану.

— Ты все еще собираешься уезжать? — спросила Барни, когда мы приступили к еде.

— Не знаю.

— Мне было бы жаль, если бы ты уехал.

«А я бы хотел, чтобы ты действительно так думала», — сказал я сам себе.

Когда мы кончили ужинать и я отнес поднос с тарелками к нише, она снова спросила:

— Джерри, все-таки ты уезжаешь или остаешься здесь?

Я смотрел, как поднос исчезает в нише.

— А тебе какая разница?

— Разница есть.

— Почему?

— Ты нам нужен, Джерри. Ты нужен Тэду. Ему нужны все мы, все, кому он может доверять. И сейчас больше, чем когда бы то ни было.

— Значит, ты просишь от имени Тэда?

— И от своего тоже, Джерри. Я не хочу, чтобы ты уезжал. Я тебе уже сказала об этом.

— Да, я слышал.

Она подошла ближе.

— Я говорю очень серьезно, Джерри. Пожалуйста, не уезжай.

Я притянул ее к себе и поцеловал. Какое-то мгновение мы стояли неподвижно, слившись в объятии, затем она мягко высвободилась и отошла.

— Знаешь, Джерри, было время, когда я была не уверена во всех, кроме Тэда. Теперь я не уверена даже в нем.

Я невольно улыбнулся.

— Беда быть простым, смертным. Вот если бы я был суперменом, как твой гений, у тебя бы и не возникало подобных сомнений.

— Не будь так уж в этом уверен, — ответила она серьезно. — Я знаю, что Тэд не задумывается о чувствах других людей и идет напролом к своей цели… Но не думай, что его не терзают сомнения, что он всегда уверен в себе, в своей работе. То, что он никому о своих сомнениях не говорит, не означает, что их вовсе нет.

— Наверное, ты права. Но маску он носит непроницаемую.

Барии обернулась к двери.

— Где я оставила свой плащ? Пора идти…

— Я подвезу тебя до дому.

— Нет, спасибо. Дождь кончается. К тому же мне недалеко.

— Увидимся завтра? — спросил я, помогая ей надеть плащ.

— Значит, ты остаешься?

— Во всяком случае, пока остаюсь.

— Почему бы тебе не заглянуть в Климатологический? Надо бы вам с Тэдом помириться.

— И тут же подраться снова?

— Не шути, — засмеялась она.

— А если это не шутка, а сарказм?

— Хватит, больше не надо.

Я проводил ее до лифта, попрощался, а потом бегом вернулся в комнату, раскрыл чемодан и разбросал по полу его содержимое.

На высоте двадцати трех тысяч миль над устьем Амазонки метеорологи на борту Атлантической наблюдательной станции наблюдали за спиралью облаков, формирующейся над центром Атлантического океана. Они передали снимки в Национальный центр по исследованию ураганов в Майами, и через час патрульные самолеты поднялись в воздух и взяли курс по направлению к зарождающемуся тропическому урагану. К тому времени, когда они его достигли, в сердце урагана образовалось «окно», и скорость ветра возросла до двухсот миль в час. Каждый час ураган выбрасывал около дюйма осадков на площади в шесть тысяч квадратных миль. Шторм двигался к западу. Как далеко он продвинется? Где разразится? Этого никто не знал. Предупреждения были переданы по всему восточному побережью, по берегу Мексиканского залива и островам Карибского моря. Предупреждения о надвигающемся урагане. Тысячи мегатонн энергии сорвались с цепи и двигались на хрупкое человеческое царство.

Утро было облачным, и к тому времени, когда я опустился на вертолетную площадку у Климатологического отдела, чтобы воспользоваться приглашением на ленч, снова пошел дождь.

Барни встретила меня в вестибюле.

— Группа Тэда получила новые помещения, — сказала она, в пристройке.

Она провела меня коридором и крытым переходом, соединявшим главный корпус с пристройкой. Дождь громко стучал по металлической крыше перехода. У самой пристройки был какой-то временный, сборный вид. Даже потолка в ней не было — над головой виднелись балки крыши. Все трубы и коммуникации также были снаружи. Большая часть помещений была занята под шумные, дребезжащие, стучащие и ревущие мастерские. «Кабинеты» представляли собой клетушки с перегородками в пять футов высотой.

— В дождь здесь сыровато, — сказала Барни, стараясь перекричать грохот станков, — а в жару пекло.

Я следовал за ней по тесным коридорчикам между перегородками. Поверх перегородок я мог заглянуть в кабинетики.

— Вон там кабинет Тэда, — указала Барни.

— Ты и в самом деле здесь работаешь?

— Я-то нет… Я по-прежнему в вычислительном центре. Нам там приходится выдерживать лишь шум кондиционеров и визиты беженцев из пристройки, которые прибегают к нам подышать прохладным воздухом.

— Но это ужасно!

Мы достигли конца коридора и ступили в комнату, образованную двумя перегородками и угловыми стенами пристройки. Тэда в клетушке не было, но следы его пребывания были очевидны: письменный стол был завален кипой карт, одну из стен занимала карта-экран, а на краю стола размещался обычный набор кофейников.

— Добро пожаловать в Шангри-ла!

Мы обернулись и увидели, что по коридору к нам спешит Тэд, держа в руках портативный телевизор.

— Заходите, берите стулья, — сказал он, обогнав нас, первым вбежал в кабинет и установил телевизор на столе. — Хорошо, что ты пришел, Джерри.

— Как я посмотрю, покинув «Эол», ты начал купаться в роскоши, — сказал я, усаживаясь на стул.

Барни села рядом.

— Тули называет это хозяйство Шангри-ла, — сказала она.

— Россмен мог бы расщедриться на лучшее помещение, — сказал я.

Тэд пожал плечами.

— Разумеется, это трущоба, — сказал он. — Но это часть цепы, которую мы вынуждены платить. Не забудь, что это я к нему пришел, а не он ко мне.

— Я помню.

— Кое в чем эта дрянная обстановка нам помогает, — сказал Тэд бодрым тоном. — Каждому приходится держаться друг за друга. «Мы тут все вместе и должны помогать соседу, если хотим выжить». Так что работа идет полным ходом.

— А это самое важное, — сказала Барни.

— Кстати о Россмене, — сказал Тэд. — Через минуту он будет выступать по телевидению. Специальная программа из Вашингтона. О нашей засухе.

Он включил телевизор. После нескольких коротких реклам началась передача. По обе стороны от Россмена восседали советник президента по науке, доктор Джерольд Вейс, и отставной адмирал Корелли, глава Комитета по охране окружающей среды.

Тули вошел в комнату в ту минуту, когда комментатор представлял участников передачи. Он сдержанно кивнул мне и отошел к стене, чтобы лучше видеть происходящее да экране.

Доктор Вейс говорил что-то об объединении всех научных сил страны, а адмирал добавил к этому, какая замечательная организация ФКООС. Затем настал черед доктора Россмена. Камера приблизилась к его длинному серьезному лицу, и он начал вещать об обстановке, сложившейся в результате засухи. Он говорил медленно, тщательно подбирая слова, как человек, который не вполне уверен, что аудитория его понимает. Постепенно до меня дошло, что он рассказывает то же и теми же словами, о чем говорил Тэд столько недель назад, когда впервые поведал нам о проблеме засухи.

Глаз телевизионной камеры обратился к карте, Это была одна из карт, которую принес Тэд на совещание четвертого июля.

— Это же твоя работа! — вырвалось у меня.

Тэд мрачно ухмыльнулся.

— Только первый из слайдов. Будут и другие.

Россмен продолжал говорить и показывать слайды Тэда. Я видел, как изменялась картина засухи — в точном соответствии с прогнозами Тэда. Фронт высокого давления отступил к океану, и южные воздушные потоки, несущие морскую влагу, прорвались вновь вдоль восточного побережья. Слайды на экране сменились кинокадрами, показывающими, как самолеты засеивают облака и как в атомных подводных лодках инженеры в защитных костюмах проверяют реакторы.

— Они похожи на марсиан, — сказал телевизионный комментатор с тщательно отмеренной дозой восторженного удивления в голосе.

— Да, разумеется, — подтвердил доктор Россмен.

Камера вновь спанорамировала, и на экране крупным планом возникли участники передачи.

— Итак, — проникновенным голосом сказал комментатор, дождь, свидетелями которого все мы стали, явился наглядным доказательством успеха вашей работы.

— Благодарю вас. — Россмен позволил скромной улыбке тронуть уголки его губ. — Я полагаю, что мы доказали возможность влияния на климат для решения критических ситуаций. Разумеется, если работа проводится под тщательным контролем и со всеми необходимыми предосторожностями.

Я взглянул на Тэда. Он, крутя между пальцами карандаш, изо всех сил пытался сохранить спокойствие.

— Так что теперь мы можем смело утверждать, — продолжал комментатор, — что засухи остались в прошлом?

Россмен согласно кивнул.

— Двухмесячный прогноз моих сотрудников указывает, что количество осадков для всего района и востоку от Аппалачей будет чуть выше нормы, Разумеется, мои прогнозы нельзя считать абсолютно надежными, но они — неплохое свидетельство тому, что с засухами мы покончим.

— Его прогнозы, — прошептала Барни.

— А теперь, — сказал комментатор, — я передаю слово доктору Вейсу, который должен сделать одно сообщение.

Камера переключилась на советника президента по вопросам науки. У него было приятное широкоскулое лицо, настолько загорелое и так густо покрытое сеткой морщин, что он казался скорее похожим на ковбоя, чем на физика.

— Работы доктора Россмена по воздействию на климат, которые являются новым словом в науке, и удивительные результаты в практическом их применении, что выразилось в ликвидации серьезной засухи, поразившей северо-восточные районы нашей страны, послужили основанием для моей рекомендации президенту выдвинуть доктора Россмена на получение Национальной медали за достижения в науке.

Трах! Карандаш сломался в больших пальцах Тэда.

— Как вам известно, эта медаль присуждается ежегодно за наиболее…

Тэд резко выключил телевизор.

— Национальная медаль! — тихо произнесла потрясенная Барни. — Это нечестно! Он же ее не заслужил.

— Я подозреваю, — сказал Тули, — что доктор Россмен так же удивлен этой новостью, как и мы с вами.

— Он не может принять награду, — сказал я. — Вся эта история рано или поздно станет достоянием гласности.

Тэд поглядел на обломки карандаша на своей ладони, затем высыпал их в корзину для бумаг.

— Вся эта история останется в довольно узком кругу, сказал он. — Что бы вы сказали, если бы слуга Альберта Эйнштейна вдруг вылез с заявленном, что это он вывел законы теории относительности и что хозяин просто присвоил себе его открытие?

— Ну знаешь, это совсем не одно и то же!

— Теперь в принципе одно и то же, дружище. Но главное, что засуха кончилась, и модификаторы погоды нынче будут в моде. А это большой скачок и в нужном направлении. Россмен отлично понимает, какой получился расклад, знает об этом и директор Бюро погоды, как и твой друг конгрессмен. И прекрасно, пускай Россмен получит за это все возможные побрякушки и всю славу. При всем народе. Но талант-то остался у нас.

Я покачал головой.

— Медаль сопровождается премией в пятьдесят тысяч долларов, а это уже кое-что.

— Пустяки, — отрезал Тэд. — Деньги следуют за талантом, дружище. Я молод и горю желанием работать. Кстати, это напомнило мне, что ты здесь и ты нужен. Как насчет того, чтобы послужить обществу?