Во вторник вечером, двадцать третьего ноября, за два дня до Дня Благодарения и через две недели после чудесного пробуждения, Рип ван Рози давала свое первое интервью в прямом телеэфире.

Все таблоиды успели единодушно окрестить Роз-мари Рип ван Рози, намекая на Рипа ван Винкля, который проспал в знаменитом рассказе Вашингтона Ирвина целых двадцать лет.

С новой стильной прической (спасибо известному салону, пославшему ей даром лучшего мастера), в изящном современном наряде (спасибо крупнейшему универмагу), Розмари вышла из белого лимузина (спасибо телекомпании, любезно предоставившей…). На этом белом лимузине она прибыла ко входу в Западную студию из фешенебельного отеля «Уолдорф-Астория» (спасибо администрации отеля, которая утром вселила ее бесплатно в лучший номер люкс, а также — и так далее, и так далее).

Добрая дюжина охранников сдерживала напор нахраписто-наглых репортеров и толпы любопытствующих.

Розмари молча с достоинством прошествовала через шумный коридор в толпе, только улыбаясь и не отвечая на громкие выкрики и хамоватые вопросы газетной мелкоты.

Уже сидя перед зеркалом в гримерной, Розмари сказала молоденькой девушке, трудившейся над ее лицом:

— А вы знаете, до свадьбы я работала ассистентом режиссера на телестудии Си-би-эс.

— Что-то слышала, — отозвалась гримерша.

— В шестидесятые большинство женщин, выйдя замуж, бросали работу. По крайней мере я поступила именно так.

— Я бы тоже не прочь пожить за мужниной спиной, да не получается, — вздохнула гримерша, поправляя прическу Розмари.

Через несколько минут Розмари могла лишь ахнуть: из зеркала на нее смотрела все та же тетя Пег, только сейчас ей было от силы лет сорок пять.

— Да вы просто волшебница! — воскликнула Розмари.

— У вас от природы хорошие данные, — скромно возразила гримерша, обрызгивая лаком прическу своей клиентки.

— Какие там «данные», — почти весело вздохнула Розмари. — Остатки былой роскоши.

Эту телепрограмму она выбрала по двум причинам. Во-первых, идет в прямом эфире, благодаря чему ее высказывания не подвергнут никаким сокращениям, если сочтут их бредом сумасшедшей (а сочтут непременно!). Ну и, во-вторых, потому, что ведущий показался ей человеком интеллигентным, проявлявшим неподдельный интерес к своим собеседникам.

Сейчас она, облитая ярким светом, в полукольце телекамер, смотрела через узкий стол прямо на своего интервьюера, который, по своей давней традиции, сидел без пиджака и в широких подтяжках. На груди у него красовался значок «Я люблю Энди».

Отчего бы и нет? Кто знает, кто знает… А сейчас у нас трехминутная рекламная пауза, после которой мы продолжим разговор с Розмари Рейли, знаменитой Рип ван Рози. Мы покажем вам кадры с Энди, послушаем ваши телефонные звонки — и, если посчастливится, услышим реакцию самого Энди на любопытное заявление госпожи Рейли. Уверен, вам сейчас и в голову не придет переключиться на другой канал.

Телефонные компании по всему миру на протяжении трех минут фиксировали самый высокий уровень использования своих сетей.

Разговор шел дальше. После еще двух рекламных пауз ведущий снова подался в сторону своей гостьи и сказал, посверкивая пронзительными умными глазами за стеклами очков:

— Розмари, как мне только что сообщил ассистент, нам позвонила Диана Калем, глава пресс-службы «БД». В свое время она была гостьей нашей программы. Диана Калем сообщила, что в данный момент Энди отдыхает в своем доме в Аризоне. Однако он в курсе того, что вы сегодня в прямом эфире объявили себя его матерью. В течение последней четверти часа он внимательно следит за нашей передачей. — Тут ведущий посмотрел прямо в камеру, на которой горела красная лампочка, и дружески помахал рукой:

— Привет, Энди! — Затем он снова занялся Розмари. — По словам Дианы — и это нисколько не удивительно, — Энди искренне желает вам всего наилучшего и вместе со всеми поздравляет вас с чудесным выздоровлением.

Розмари метнула быстрый, почти оробелый взгляд в сторону камеры с красным огоньком — той, что в данный момент передавала ее изображение на всю страну, а точнее, на весь мир. Потупив глаза, она сказала:

— Спасибо. Большое спасибо, Энди.

— Диана сказала, что у Энди есть вопрос к вам. Вы готовы ответить?

— Разумеется, — сказала Розмари.

— Вопрос Энди следующий, — начал ведущий, и камера взяла его лицо крупным планом. — Он хотел бы знать, помните ли вы, что именно вы делали непосредственно перед тем, как впали в кому, которая продолжалась двадцать семь лет и шесть месяцев.

Теперь камера фиксировала крупный план Розмари.

— Да, я помню, — невозмутимо сказала Розмари. — Для меня это было как будто две недели назад. Все так свежо в памяти! Я сидела за столом в спальне, у окна. Собственно говоря, это был даже не стол, а школьная парта старого образца с откидной крышкой. Я пристроила на ней пишущую машинку — «Оливетти» — и печатала письмо. А Энди лежал рядышком на ковре и смотрел телевизор. Кукла, Фран и Олли…

Тут она осеклась и молча уставилась прямо в глаза ведущему. Он смущенно хихикнул и машинально повторил ее невразумительные слова:

— Кукла, Фран и Олли…

После этого ведущий слегка очумело тряхнул головой и посмотрел прямо в камеру.

— А вы знаете, — сказал он, — у меня такое впечатление, что госпожа Рейли говорит правду… Впрочем, не будем торопиться с выводами. Подождем, как на это отреагирует Энди. Как вы отлично знаете, наша передача — самая непредсказуемая в мире! Не переключайте телевизоры — мы скоро снова будем с вами!

Энди попросил организовать ему приватный телефонный разговор с госпожой Рейли. Поэтому программу на время прервали и пустили репортаж из Швеции.

Розмари провели в чей-то пустой кабинет, где на телефоне мигала красная лампочка.

Со стесненным сердцем она села за стол и дрожащей рукой сняла трубку.

— Энди?

— По моим щекам текут слезы. Она в свою очередь расплакалась.

— Они сказали мне, что ты умерла! — продолжал взволнованный знакомый дорогой голос в трубке. — Я в ярости — и одновременно я так безумно рад, что они солгали!..

Ей перехватило горло. Она не могла говорить. Молчал и он.

Только их всхлипы встречались где-то на полпути отсюда до Аризоны.

Розмари стала дергать ящики — в надежде найти носовой платок или салфетки. Но все было заперто.

— Ты меня слышишь?

— Да, дорогой, слышу, — сказала она, вытирая слезы просто ладонью и размазывая грим.

— Послушай, мой пресс-секретарь держит связь со студией по другой линии. Тебе не обязательно появляться в заключительной части передачи, мы можем это уладить. Ты как решаешь?

Розмари задумалась на несколько секунд, затем решительно сказала:

— Я все-таки появлюсь. Неловко перед ведущим — благодаря ему мы воссоединились, а я вдруг возьму и брошу его одного перед камерами…

Сын на другом конце провода рассмеялся. Какой чудесный смех!

— Похоже, я забыл, какая ты у нас заботливая и деликатная. Нет, на самом деле я не забыл. Я тоже выступлю. Если не возражаешь, мы завтра же устроим полномасштабную пресс-конференцию. Куда они тебя устроили?

— Я в «Уолдорфе», — сказала Розмари. — Как странно, Энди! Я говорю со взрослым мужчиной — а это мой мальчик! Для меня ты был шестилетним карапузом всего каких-то две недели назад!

— Когда ты вернешься в отель, мама?

— Как только закончится программа. Полечу туда стрелой.

— С учетом пробок, ты вернешься где-то в двадцать два тридцать. Ну а я смогу быть там не раньше чем в двадцать два сорок пять.

Она ошарашенно захлопала глазами:

— Как же — из Аризоны?

— На самом деле я в Нью-Йорке. У меня тут квартирка — прямо над офисом «БД». Официально сообщат, что я лечу на самолете и все такое… Какой номер твоей комнаты?

— Не знаю. Президентские апартаменты.

— А, понятно. Молодцы, хорошо устроили. Жди меня — уже выезжаю. На экране ты смотришься бесподобно!

Смеясь сквозь слезы, Розмари сказала:

— Да и ты, мой ангел, очень даже неплох на экране!