Книга: Нежданно-негаданно (сборник)
Назад: Станислав ЛЕМ БУТЕРБРОД (КИНОСЦЕНАРИЙ)
Дальше: Бертрам ЧЕНДЛЕР ПОЛОВИНА ПАРЫ

Алан НЕЛЬСОН
МЫЛЬНАЯ ОПЕРА

Ни один исторический очерк о десятилетии с 1980 по 1990 год нельзя считать полным без упоминания о нашумевшем инциденте с помешанным воздушным рекламщиком, который в сентябре 1983 года на целых три дня вверг весь город Сан-Франциско в полнейший хаос и породил больше неразберихи и кривотолков в газетах, чем любое другое событие за этот период. Здесь мы кратко расскажем, что же произошло в действительности.
27 августа 1983 года разъяренный маленький человечек в желтых ботинках, тряся седой шевелюрой, просеменил ножками по длинному коридору, толкнул дверь с табличкой «Отдел рекламы», жужжа, словно рассерженная оса, подбежал к окну, распахнул его настежь и свирепо уставился в небо.
Это был X. Дж. Спергл, владелец и основатель «Мыловаренной компании X. Дж. Спергл» (производство универсального моющего препарата для домашнего хозяйства «ГИТ»). Свирепо оскалясь, он разглядывал три только что выписанные в воздухе рекламные фразы, повисшие расплывающимися дымовыми буквами в небе Сан-Франциско:
ГДЕ ГИТ, ГРЯЗЬ НЕ ГОСТИТ! ГДЕ ГИТ, ЧИСТ БЫТ!
За спиной мистера Спергла стояла его личная секретарша Нита Крибберт, аппетитная брюнетка с затейливой прической. Она лепетала что-то утешительное.
— Чья это работа? — рявкнул Спергл, отвернувшись от окна и тыча обличающим перстом в небо. Лицо у него неестественно побагровело, словно его долго терли мочалкой.
Одиннадцать сотрудников отдела рекламы боязливо моргали и выглядывали в окна.
— Моя.
Спергл круто обернулся и метнул злой взгляд на тощего неуклюжего молодого человека в кожаной куртке, только что вошедшего в комнату.
— Хуже этого я ничего не видел, — зарычал Спергл, медленно шагая к нему с часами в руке. — Ваши буквы не держатся в воздухе и тридцати секунд.
— Но это ветер, сэр, — поспешил объяснить Эверетт Морекай, устремив страдальческий взор на Ниту.
— Плевать мне на ветер, — продолжал кричать хозяин. — Я вам плачу деньги, а вы только дым по небу размазываете! Ничего прочитать нельзя! Да я тридцатицентовой сигарой лучше напишу. Подправить надо дымовую смесь, любезный! Мне нужна стойкость, ясно? Чтобы буквы подольше держались!
Обескураженный Морекай поглядел на сердитого человека, потом на милую сердцу Ниту и подумал, что это, наверно, конец и придется снова искать работу. Пять месяцев назад он поступил к Сперглу на должность химикаисследователя, но дела у него шли скверно. Уже на первой неделе он надумал изготовить «быстродействующее» мыло для рук, и без разрешения босса провел опыт. Мыла не получилось, но вся маленькая лаборатория взлетела в воздух. Его перевели в бухгалтерию. Там он пустил в ход свою экспериментальную жидкость для выведения чернил — на глазах у потрясенного начальства она насквозь проела главную бухгалтерскую книгу, уничтожив важные записи. Кратковременные дебюты в отделах сбыта и доставки, к сожалению, закончились не менее катастрофично.
А вот теперь, видно, лопнула и эта жалкая работенка по воздушной рекламе. И Нита все слышала. Это было уже совсем нестерпимо. Все последние месяцы он, как ничтожный раб, ходил следом за этим пленительным и вечно ускользавшим от него созданием. То она соглашалась стать его женой, то вдруг отказывала ему… «Терпеть не могу неудачников, — сказала она ему в самые первые дни их знакомства. — Мне нужен человек, идущий в гору». Но чем больше он старался, тем хуже у него получалось. Он уже похудел фунтов на десять, а под ложечкой с утра до вечера жгло и булькало, словно в желудке у него кипела какая-то жидкость, как в химической пробирке.
Спергл снова рявкнул:
— Мне нужно, чтобы держалось, понятно? — и пулей вылетел из комнаты.
Морекай проводил его мученическим взглядом. Нита задержалась на секунду.
— Не сдавайся! — шепнула она и ободряюще улыбнулась.
Морекай выписал на высоте двух тысяч футов одну из обычных рекламных фраз: «ГДЕ ГИТ, ЧИСТ БЫТ!», спустился на вертолете к земле, вылез из кабины и пошел к Ните и мистеру Сперглу, которые ожидали его около ангара.
— Эверетт, — закричала Нита, шагнув ему навстречу, — куда ты запропастился? Я две недели не могу тебя разыскать.
— Уезжал по личным делам, — сухо ответил Морекай.
Он исхудал еще больше, под глазами были черные круги.
— Мне нужно кое-что сказать тебе, — начала было она, но Спергл перебил ее:
— Может быть, вы мне объясните, молодой человек, — нетерпеливо заговорил он, помахивая перед носом Морекая запиской на служебном бланке, — что случилось? Зачем я вам так срочно понадобился, что вы меня вызвали на аэродром к 11 часам утра?
Морекай вынул хронометр и вскинул глаза на буквы, висевшие в воздухе.
— Я подумал, может, вы захотите засечь время…
Спергл покорно воззрился вверх. Буквы, по-прежнему четко очерченные, плыли в небе, медленно опускаясь к земле. Свежий ветерок, гулявший по полю, был им явно нипочем.
— Они опускаются, — изумленно вскрикнула Нита.
Спергл продолжал смотреть в небо с хмурой гримасой на лице, убежденный, что надпись вот-вот рассеется и исчезнет.
Но надпись не исчезла.
Буквы продолжали медленно опускаться, словно огромные уродливые аэростаты, намокшие от дождя. По мере того, как они приближались к земле, их очертания становились все больше, все отчетливее, наконец они коснулись земли, плавно подпрыгнули несколько раз и неподвижно застыли на траве.
Все трое молча зашагали к буквам. Спергл пнул ногой букву «Г» из слова «ГДЕ». Она была здоровенная, белая, толщиной в десять футов и длиной в полквартала. Состояла она из какого-то гибкого, эластичного вещества, чегото среднего между студнем и губчатой резиной, но пропускала свет и была настолько легкой, что, казалось, ее можно свободно поднять одной рукой.
Приподняв конец гигантского «Г», Морекай сказал:
— Вы требовали стойкости…
Он опустил руку. Огромная буквища волнообразно колыхнулась, будто некая чудовищная змея, и улеглась, слабо подрагивая.
Нита нашла точку от восклицательного знака — здоровенный шар размером с добрый гараж на две машины — и толкнула его. Он покатился, подпрыгивая, к стене ангара.
Спергл сдвинул брови и принялся тереть свои брыластый подбородок.
— Из чего это сделано? — спросил он наконец.
Ухватившись за конец буквы «С», он стал сжимать его руками. Оказалось, что трехметровая толща свободно умещается в ладони. Когда он разжал руки, «хвостик» немедленно принял прежние размеры.
— Да так, одно производное от синтетической резины с добавкой неопрена и еще кое-чего…
— Ладно, — буркнул Спергл, все больше раздражаясь. — Я все равно пошлю в лабораторию на анализ.
Он вынул складной нож, раскрыл его и решил было отрезать кусочек от буквы «С». Но вещество не поддавалось. Спергл несколько раз втыкал нож в губчатую массу, так что рука его вместе с ножом уходила туда до плеча, но безрезультатно. Это было все равно, что пытаться проткнуть губку толкушкой для картофеля.
— Г-м, должен признаться, ловко сделано, — неуверенно пробормотал он. — К сожалению, на прошлой неделе я принял решение покончить с воздушной рекламой. Как-никак это уже порядком устарело. Хитрая выдумка — д-да, признаю, хитрая выдумка… Но, боюсь, бесполезная — кому теперь нужна воздушная реклама?
Он глянул на часы и обернулся к Ните.
— Господи, Нита! Ну-ка скорее за билетами! У нас всего двадцать пять минут.
Нита помедлила ровно столько, сколько нужно было, чтобы нежно прикоснуться к плечу Морекая.
— Не сдавайся! — и она побежала через поле.
— Так вот, я и говорю, Морекай, — продолжал Спергл, — вы неплохо поработали, но я опасаюсь, что это опять пустой номер. Когда я вернусь из свадебного путешествия, я подыщу для вас что-нибудь другое… может быть, в отделе отправки грузов…
— Свадебного путешествия?! — переспросил Морекай, холодея от предчувствия надвигающейся катастрофы.
— Да, именно, — ответил Спергл, глядя вслед убегавшей Ните, и лицо его на миг разгладилось. — Нита и я сейчас уезжаем в Палм-Спрингс. Но я пока не хотел объявлять об этом. Это секрет.
И он зашагал к зданию конторы.
Все помутилось в глазах у Морекая. Посмотрев вслед Сперглу, он испустил стон, от которого содрогнулось все его тощее тело, и наподдал ногой восклицательный знак, так что тот взвился вверх и отлетел в сторону.
Эти события послужили прологом к трем самым сумбурным, сумасшедшим дням за всю историю Сан-Франциско. Толкнуло ли Морекая на его безумный шаг уязвленное самолюбие отвергнутого жениха или это была последняя, отчаянная попытка шагнуть «в гору» — так и осталось неизвестным, хотя споры об этом шли без малого двадцать лет. На первой странице сан-францисской газеты «Кроникл» от 14 сентября 1983 года было опубликовано следующее сообщение:
«Сегодня ранним утром жители различных районов города с изумлением обнаружили огромные литеры из резиноподобного вещества у стен своих домов, на дворах и на улицах. В центре города огромная буква „О“ наделась на небоскреб компании Шелл, как кольцо на колышек, и повисла на высоте шестнадцатого этажа, зацепившись за флагшток. По сообщению литейного завода „Атлас“, отверстие одной из его огромных дымовых труб закрыто большим белым шаром.
Метеоролог Фред Баллард не смог пока определить, откуда появились эти странные буквы, но высказал предположение, что это, возможно, побочные продукты нового центра ядерных исследований, размещенного где-то вблизи Сан-Франциско.
С наступлением дня „буквопад“ как будто усилился и в нескольких пунктах уже причинил значительные неудобства, вызванные трудностью уборки этих букв с улиц и дорог. Их нельзя ни разрезать, ни сжечь, ни уменьшить в объеме. Можно только убрать, но возникает серьезный вопрос — куда? Свободные площадки, имеющиеся в некоторых районах, уже завалены. По сведениям, полученным от полиции, между соседями вспыхивают ссоры — домовладельцы пытаются очистить свои дворы, перебрасывая буквы через забор к соседу…» Только на следующий день утром жители Сан-Франциско с возмущением обнаружили, что эти гигантские буквы, которые продолжали беспрестанно валиться на них с неба, вовсе не побочный продукт атомных исследований, а старый-престарый рекламный прием, только в модернизированном варианте. Дело в том, что сначала Морекай выдавал одиночные буквы, а тут он стал выписывать рекламу, искусно связывая все буквы между собой. Каждая фраза теперь валилась на землю целиком, и когда вереница снежно-белых букв плавно садилась на город, публика могла без труда прочитать: «ГРЯЗЬ НЕ ГОСТИТ!»
Кроме того, и сами буквы становились все больше и больше. Одна фраза, скажем «ГДЕ ПРО ГИТ НЕ ЗАБЫЛИ, ГИБЕЛЬ ГРЯЗИ И ГНИЛИ», накрыла целиком Ван Несс-авеню от Голден-Гейт до Пост-стрит, а «ВСЕМОГУЩИЙ ГИТ МОЕТ И СКОБЛИТ» угодила в колоссальную чашу стадиона Кезар, и хвост ее торчал оттуда, как ручка половника из суповой миски.
Вопль яростного протеста, раздавшийся этим памятным утром «в безумную пятницу» над Сан-Франциско, был проявлением гражданского негодования публики в небывалом масштабе. И, конечно, единственной мишенью этого гнева явилась «Мыловаренная компания Спергл».
Сорок тысяч разъяренных домашних хозяек почти одновременно набрали номер телефона завода «Спергл». Четыре оторопевших телефонистки, не устояв перед этой лавиной, попросту сняли свои наушники, посмотрели с минуту на непрерывно мигающие лампочки сигналов на панелях коммутатора и на цыпочках вышли из комнаты.
У ворот завода собралась агрессивно настроенная толпа — тысяч десять-двадцать. Люди что-то выкрикивали и изредка швыряли кирпичи через ограду.
Часам к одиннадцати утра прибыл гражданский комитет — семь человек во главе с мэром города Рэндолфом Роквеллом. Протиснувшись сквозь толпу, они гуськом проследовали в здание правления и вошли в роскошный кабинет X. Дж. Спергла. Распираемый бессильной яростью, с темнобагровым лицом, он медленно покачивался в своем вращающемся кресле и тщетно пытался сдержать дрожь в коленках.
— Чья это работа? — рявкнул Роквелл, подойдя к окну и тыча пальцем в небо. — Я требую, чтобы вы немедленно прекратили эту гнусную рекламную диверсию.
У Спергла на секунду перехватило дыхание.
— Чтобы я прекратил!! — взвизгнул он. — Вы что же думаете, мне это нравится? Да у меня свадьба сорвалась! Я разорен! А вы тут мне — «прекратить»… Как?
— Прикажите вашему летчику сесть.
Спергл испустил безрадостный смешок.
— Сами попробуйте приказать! Он сошел с ума. У вас только один выход — стрелять в него и сбить.
От группы отделился и подошел к столу человек с портфелем в руке.
— И все же, Спергл, — заговорил он холодным судейским тоном, — я, как городской прокурор, должен предупредить, что этот человек у вас на жалованьи, и поэтому мы считаем вас юридически ответственным за его действия.
— В каком это смысле юридически ответственным? — возмутился Спергл. — Компания Спергл имеет совершенно законный патент от городских властей на право устройства воздушной рекламы на 1983 год. Меня юридическая ответственность не тревожит. Тут у меня все чисто.
Он покопался в ящике стола, вынул оттуда какую-то бумагу и швырнул ее прокурору. Тот внимательно прочитал ее, нахмурился и покачал головой.
— Патент в полном порядке, — сказал он. — Откровенно говоря, джентльмены, я не могу установить, какое именно законоположение здесь нарушено. Разве только постановление против загрязнения атмосферы. Как ни печально, тут ни к чему не подкопаешься.
Воцарилось растерянное молчание.
— Сколько он там может продержаться? — спросил кто-то.
— Месяцы, — уныло ответил Спергл. — На обоих наших вертолетах атомные двигатели.
— Да, но запас э-э… резины или чего там еще… — жалобно вскрикнул мэр. — Он-то должен скоро кончиться! Как насчет этого, Клифф? Это по вашей части — ведь вы городской инженер.
— Еще не успели сделать анализ, — ответил флегматичный человечек в синем шевиотовом костюме. — Могу сказать одно — в обычном теннисном мячике резины больше, чем во всех буквах целой фразы. Знаете такое лакомство — на пляжах им торгуют — сахарная вата: из кусочка сахара целый пук ваты получается. Так и здесь. Если у него там килограммов двести старых покрышек — трудно сказать, когда он их все переведет…
— Тогда, может быть, все-таки лучше его сбить… — предложил начальник городской полиции.
— Нет-нет! — резко перебил его прокурор. — Я же сказал вам, что в его действиях нет состава преступления. Вот, скажем, писать нецензурные слова в общественных местах — это другое дело.
Мэр Роквелл — по лицу его было видно, как он волнуется, — перестал жевать дужку своих очков, откашлялся и обратился к худощавому хмурому мужчине, стоявшему рядом.
— Ну, Эд, получается, что ребеночек-то вроде ваш…
— К гражданской обороне этот случай не имеет решительно никакого отношения, — раздраженно ответил тот. — Никто на нас не напал. Лично я считаю, что это дело Комиссии по гражданской авиации.
— Никоим образом! — отозвался толстяк из заднего ряда. — Вопрос относится только к компетенции городских властей. Впрочем, может быть, у джентльмена из Бюро содействия коммерции есть какое-либо предложение?
— Любым способом посадите на землю этого безумца, — визгливо крикнул Спергл…
А пока шли эти разговоры, улицы и дворы города все больше и больше заваливало губчатыми громадами букв. В середине дня Морекаю, видимо, надоело повторять одни и те же давно опостылевшие ему рекламные призывы, и он принялся сочинять:
ГИТ СОДЕРЖИТ ТРИНАТРИЙФЕНОБАРБИТОГИПЕРКЛОРОЗОЛ И ЯВЛЯЕТСЯ ПРОДУКТОМ РЕАКЦИИ МЕЖДУ МНОГОАТОМНЫМИ СПИРТАМИ И МНОГООСНОВНЫМИ КИСЛОТАМИ
Этого научного откровения хватило на то, чтобы перекрыть всю Маркет-стрит от восточного склона Туин-Пикс до набережной.
Затем последовало несколько весьма сбивчивых и странных сообщений, навеянных, возможно, содержимым какойто бутылки. Среди них были, например, такие:
НИТА КРИББЕРТ БЫСТРО ДЕЙСТВУЕТ, БЕЗОПАСНА И НЕ ПОРТИТ КОЖУ РУК. X. ДЖ. СПЕРГЛ АБСОЛЮТНО НЕ ТРЕБУЕТ ВЫЖИМАНИЯ И ПОЛОСКАНИЯ. ПОЗДРАВЛЯЮ ГИТ СО СЧАСТЛИВЫМ БРАКОСОЧЕТАНИЕМ!
К вечеру второго дня деловой центр города был полностью парализован. Все движение приостановилось. Губчатые буквы завалили все улицы, самым причудливым образом соединяли крыши домов, громоздились друг на друга, словно гигантские беспорядочные штабеля бревен. Над этой безумной свалкой возвышались только верхние этажи самых высоких небоскребов.
Приведем выдержку из рассказа очевидца, банковского клерка Эдгара Фоглмена, опубликованного в журнале «Глимпс» в ноябре 1983 года:
«…Я не был уверен, откроют ли банк, но все же решил пойти на работу. Идти было трудно, особенно при подходе к банковскому кварталу.
Я не знаю, как мне все это описать. Похоже было, будто идешь сквозь мыльную пену. Света было вполне достаточно, дышалось тоже свободно, но можно было часами блуждать в этом лабиринте: вы уверены, что дошли до угла, где надо сворачивать, а оказывается, это просто конец одной буквы…
Страха или паники ни у кого не было, потому что эти штуки легко было попросту сдвинуть, если уж они совсем загородили вам дорогу. Только все были очень злы, и никто не понимал, что же это такое.
На углу Монтгомери-стрит меня перехватил какой-то парень с повязкой на руке и объявил, что все трудоспособные мужчины мобилизованы на расчистку улиц. Меня назначили в одну из команд — нас было всего четверо, — и мы принялись тащить одну резиновую громадину через узкий переулок к заливу.
Они были совсем не тяжелые, только очень уж громоздкие и неуклюжие, и ухватиться за них было делом совсем не простым.
Часа через четыре набережная была так завалена, что к воде пробиться стало невозможно. Мы поболтались еще немного, а потом главный распорядитель отпустил нас домой. Они как будто собирались стаскивать буквы в воду автотягачами…»
Двумя часами раньше мэр Окленда, расположенного на другом берегу залива, в приливе гражданских чувств направил в Сан-Франциско более пятисот бойскаутов, которые в эти дни проводили свой ежегодный сбор на озере Меррит. Ниже приводится выдержка из письма командира скаутов Джерома Дэниелсена на имя Национального председателя организации бойскаутов (публикуется с разрешения м-ра Дэниелсена):
«…хочу возразить против выговора, который Вы в своем письме объявили патрулю „Кабаны“ за „поведение, не подобающее скаутам“, как Вы изволили выразиться. Правда, наши мальчики сбились с пути и проплутали больше трех часов, но лично я считаю, что их надо похвалить за то, что они не впали в отчаяние. В конце концов одно дело заблудиться в лесу и совсем другое — заблудиться в лабиринте резиновых букв. Напоминаю Вам, кстати, что тут невозможно было даже делать зарубки на стволах.
Что касается Вашего обвинения насчет „разжигания костров на всех перекрестках и усиления тем самым общей неразберихи“, хочу отметить, что костры эти были использованы для приготовления охотничьей похлебки, и скауты поделились ею с пятнадцатью голодными жителями Сан-Франциско, что способствовало повышению их морального состояния…»
Городская полиция, конечно, сразу получила приказ «разыскать и доставить этого безумца».
Разыскать его было легче легкого.
Уже через час сержант Мэлруни доложил, что разыскиваемый Эверетт Морекай кружит на вертолете над городом на высоте около пяти тысяч футов и за ним тянется хвост не то дыма, де то пара, который почти немедленно твердеет.
— Только как мы сумеем его «доставить», если стрелять в него нельзя? — спросил он у начальства. — Можно было бы прижать его к земле, но он близко к себе не подпускает, прячется за своими буквами…
В «безумную пятницу» с наступлением темноты Морекай не только продолжал болтаться в воздухе, но еще и внес в свои надписи новый элемент — флуоресценцию.
ЧИСТИТЕ СПЕРГЛОМ ВАШИ ТАЗЫ!
Призыв этот, излучая фиолетовое сияние, поплыл вниз и удобно разместился вдоль фасада Музея современного искусства. Теперь ночное небо непрерывно озарялось свечением зеленых, оранжевых, красных гирлянд здоровенных букв. Одна за другой они садились на город, загромождая его еще больше и освещая все вокруг своим загадочным ярким сиянием.
На рассвете третьего дня, когда весь Сан-Франциско был уже покрыт зыбким одеялом всех цветов радуги, «буквопад» внезапно прекратился. Это произошло в 5 часов 17 минут и продолжалось пять минут. Вдруг вертолет выписал на небе новую фразу, на сей раз совсем необычного содержания:
ВНИМАНИЕ! ЧИТАЙТЕ ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ
Сотни тысяч пар глаз с надеждой уставились в черноту неба. Наконец это сообщение появилось:
ПОКУПАЙТЕ СКРАММО — НОВЫЙ СТИРАЛЬНЫЙ ПОРОШОК!
И сразу же еще одна надпись:
КУПИШЬ СКРАММО — ПШИК РЕКЛАМЕ!
Сотни тысяч горожан с недоумением прочитали надписи и, обратив усталые глаза на землю, принялись опять растаскивать буквенные завалы. Ничего, кроме досады и отвращения, эти рекламные трюки у них не пробудили.
Больше над Сан-Франциско никаких надписей не появлялось.
Что касается развязки, то наилучшее представление о ней дает, пожалуй, отрывок из интервью домашней хозяйки Милли Спичер, проживавшей в доме 2390 по Вашингтон-стрит. Отчет об этом интервью был опубликован в санфранцисской «Ньюс» от 23 сентября 1983 года:
«…в 9 часов утра в субботу на углу 14-й и Маркетстрит я заметила над зданием пустовавшего склада новую большую вывеску:
ЗДЕСЬ ПРОДАЕТСЯ „СКРАММО“
Я вспомнила последние ночные надписи на небе и зашла. Склад был заставлен штабелями обычных бумажных пакетов с порошком „Скраммо“. Продавец рекомендовал мне купить один пакет и попробовать, как порошок действует на рекламные буквы.
Я вышла из склада, раскрыла пакет и посыпала немного порошка на ближайшую губчатую букву. В одно мгновение вся громада с негромким хлопком распалась и превратилась в порошок. Я тут же позвала еще людей, и минут за пятнадцать все пространство перед складом до самой паромной переправы было очищено от завалов.
В субботу к полудню я уже нигде не видела ни одной буквы „ГИТ-рекламы“. Он них остался только тонкий слой серого порошка; он покрывал все вокруг, но пожарные моментально смыли его шлангами в канализационные люки.
„Скраммо“ — просто удивительный порошок!..»
Так закончился инцидент с «помешанным воздушным рекламщиком». Прошло двадцать лет, но в Сан-Франциско люди так и не смогли забыть про этот эпизод. О нем продолжают спорить.
Одни уверяют, что Морекай действительно «спятил», что все его действия были продиктованы безумием, и смерть-избавительница пришла к нему, когда его вертолет грохнулся в глубины Тихого океана.
Однако другие не разделяют такой уверенности. Они указывают на некоторые весьма знаменательные факты.
Во-первых, фирма Спергла, выпускавшая «Гит», разорилась в результате массового бойкота.
Во-вторых, препарат «Скраммо», мгновенно завоевавший рынок после убедительной победы над губчатым веществом воздушной рекламы, был выброшен в продажу подозрительно вовремя.
В-третьих, новая компания «Скраммо» на протяжении уже многих лет работает под руководством подставного совета директоров, а об ее истинном владельце ничего не известно.
Что касается Ниты Крибберт, читателя, возможно, заинтересуют две газетные публикации.
Первая из них — объявление, появившееся в сан-францисской газете «Игзэминер» 14 ноября 1983 года:
«Эв, куда ты делся? Как ты мог поверить, что я собираюсь выйти замуж за X. Дж.? Произошло страшное недоразумение. Все тебе объясню. Пожалуйста, откликнись! Крибби».
Вторая — интервью с Питой Крибберт (смотри журнал «Найт лайф», февральский номер 1984 года):
«…да, я выхожу замуж. За кого — сказать не могу, и вообще — никаких подробностей. Это тайна. Скажу только, что он молод, недурен собой и преуспевает.
Верно ли, что я намеревалась выйти замуж за X. Дж. Спергла? Абсолютно неверно! Мы собирались уехать на свадьбу, только не на мою. У Спергла была невеста, с которой он познакомился где-то в Аризоне, а я сопровождала его как личный секретарь, и потом он просил меня быть подружкой невесты при венчании. Но тут началась история с рекламой „ГИТА“, и все сорвалось. Непонятно, откуда такие нелепые слухи?.. Сейчас я очень счастлива…»
Вот и вся забавная история. А теперь — последнее примечание к ней.
Всего два года назад Исследовательское бюро потребителей заявило по поводу «Скраммо» следующее:
«…Истерический взрыв спроса на „Скраммо“ со стороны домашних хозяек привел к тому, что среди бытовых моющих средств этот продукт занял одно из первых мест по объему продажи и удерживает это место на протяжении пятнадцати лет. Между тем наши неоднократные лабораторные исследования показали, что для мытья раковин, ванн, эмалированной посуды, фарфора, линолеума и чего угодно другого „Скраммо“ совершенно непригоден и может быть эффективно применен лишь для той цели, для какой он был первоначально разработан: для разрушения губчатой массы воздушной рекламы „Гита“!»
Перевод с английского Я. Берлина
Назад: Станислав ЛЕМ БУТЕРБРОД (КИНОСЦЕНАРИЙ)
Дальше: Бертрам ЧЕНДЛЕР ПОЛОВИНА ПАРЫ