Бен едва смог дождаться второй половины дня. Ему не терпелось проверить на своем терминале несколько трюков, относящихся к работе с центральным компьютером. А пока он на разных видах транспорта разъезжал без определенной цели по городу: зашел в ресторан-автомат, потом в зал игральных автоматов, потом в парикмахерскую — сделать массаж лица и маникюр. И тут ему тоже пригодились знания, почерпнутые из записей: вместо своего личного номера он сунул в прорезь кусок фольги, и однако проход открылся, Бен смог войти и получить жетоны на обслуживание роботами в парикмахерском салоне; обвел несколько полей на своей магнитной карточке металлическим карандашом — и проходы стали перед ним открываться, хотя желтая лампочка регистрации личного номера при этом не загоралась; набрав определенное сочетание цифр на клавиатуре магнитокара, он обнаружил, что при желании может покидать установленные маршруты, превышать установленную скорость, передвигаться, по-видимому, и по закрытым районам… Он остерегался пока использовать эти возможности, так как меньше всего ему хотелось привлекать к себе внимание. Тем не менее уже эти первые опыты показали, что содержимое записей может быть использовано прямо сейчас; он был самым могущественным человеком в государстве.

Четырнадцать часов. Едва только вход в центр контроля открылся, Бен побежал к лифту, поднялся на этаж, где находился его новый рабочий отсек, и через две минуты дисплей на его столе уже светился. Затем, как обычно, Бен ввел собственный личный номер.

Он задумался, куда ему лучше спрятать бумаги. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь их увидел. Наконец он выдвинул ящик из-под доски пульта и, разложив в нем листки, прикрепил их к дну клейкой лентой. Если кто-нибудь войдет, ему достаточно будет задвинуть ящик.

Систематически, одну за другой, он начал вводить в компьютер задачи: способ избежать контроля над потраченным машинным временем, обеспечение доступа к заблокированному материалу, блокировка определенных вызовов, программ, применений… Не все получалось сразу: за прошедшие годы система была явно усовершенствована. Но ему, как правило, оказывалось не очень трудно примениться к новой ситуации. И если какие-либо коды или символы не срабатывали, он все равно знал, что именно заняло их место: основные принципы рекомендуемых записями методов по-прежнему оставались в силе.

Конечно, трудно было удержаться и не воспользоваться возможностями получить доступ к информации, которая до этого была ему. недоступна, затребовать личные дела сослуживцев и вышестоящих, Освальдо и Гунды, и заняться поисками новых данных о себе самом… Но прежде всего нужно как следует овладеть этим орудием, так неожиданно оказавшимся в его руках…

Примерно через час в коридоре послышались шаги, и он мгновенно задвинул ящик с листками, выключил дисплей и ввел через печатающее устройство несколько безобидных приказов.

— Образцовый расследователь, как всегда!

Гунда уселась уже в привычной ему позе на крышке пульта, прямо над ящиком с тайными записями — слегка, как показалось Бену, вызывающе. Он подумал, обычно ли для нее демонстрировать себя таким же образом перед другими. Может, они этого не замечают или им это просто неприятно, как раньше ему. Но сам он теперь смотрел на женщин и девушек совсем другими глазами. Он взглянул на нее внимательно. Смотреть на нее было приятно, и, как уже не раз бывало, она напомнила ему куклу Блэки. Правда, сложена она гораздо лучше; и внезапно Бен снова ощутил возбуждение, появлявшееся у него и в прежние встречи с Гундой, но только на этот раз сюда не примешивалось никакого отвращения, напротив: это было (в чем он признался себе совершенно откровенно) явное телесное влечение.

Возможно, выражение лица его выдало, потому что Гунда встала и подошла к нему почти вплотную.

Бен положил руку ей на бедро и притянул ее к себе.

— Осваиваю новую машину, — объяснил он.

— Довольно играть в прятки! — неожиданно сказала Гунда совсем другим тоном.

Она подтащила вторую табуретку и села рядом. Потом, оглядевшись вокруг, прошептала:

— Ты в опасности. Ты, верно, сам уже это давно понял. Но, может быть, ты не понимаешь… Я тебя хочу спасти!

— Что ты имеешь в виду? — У него не было никакого желания делиться с Гундой своими секретами. Внезапно он снова насторожился. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что мне помешаешь?

— Ну и вопрос! Не нужно меня бояться: я за тебя. И могу это доказать. Я скажу тебе нечто, известное лишь немногим. Задумывался ли ты когда-нибудь о том, нет ли у нас в государстве недовольных системой? Подпольных групп, тайных организаций? Короче: к одной такой организации принадлежу я.

— А зачем ты мне это говоришь?

— Разве не понятно? Потому что ты один из нас.

— Вздор! Ни о какой тайной организации я не знаю.

— Не знаешь, потому что ты под психоблоком. Однако в последние дни ты, быть может, все же обратил внимание на то, что ты вовсе не безвредный, малообеспеченный, среднестатистический член Свободного Общества! Думаешь, я не знаю, что ты встречался с Харди, Джонатаном и Барбарой? Так вот: они тоже в моей группе.

— Ни с одним из них я не обменялся и словом о какой-либо тайной организации или о чем-либо подобном.

— Разумеется, нет! У всех у них точные правила поведения на случай вынужденного контакта с расследователем. Они не знают, что ты тоже член группы, ведь в последние годы (то есть когда в нее вступила я) ты ни в чем не участвовал. Но раньше ты состоял в ней, причем играл ведущую роль. Многие знают твое имя и слышали о том, что ты совершил. Уже не один год они надеются, что в один прекрасный день ты всплывешь снова — все вспомнишь. Вот почему я наблюдала за тобой последнее время и помогала обрести самого себя.

Бен попытался совместить то, что сказала Гунда, со своими полными пробелов представлениями. Кое-что выглядит вполне правдоподобно. Его по-прежнему переполняло недоверие, но все-таки в нем шевельнулась надежда узнать наконец не дающую покоя тайну.

— Возможно, следует тебе объяснить, что в последние дни случилось и что за всем этим кроется. — Гунда достала коробочку с таблетками, протянула одно тонизирующее драже Бену, а другое приняла сама. Шепот ее стал еще тише. — Несколько лет назад один из членов нашей группы тебя нашел. Ты уже стал расследователем, послушным слугой своего господина Бенедиктом Эрманом — мы с трудом сдерживали смех. Но это, естественно, означало, что «обращение» в твоем случае им удалось идеально. С некоторыми другими, кто, как и ты, попадался им в руки, было совсем не так. Мне поручили за тобой наблюдать. Да, ты, быть может, не поверишь, но среди членов нашей группы есть также граждане высших категорий. Благодаря этому возможно многое, что человеку твоего положения покажется чудом. Короче, по некоторым признакам я поняла, что твои внутренние барьеры начинают слабеть.

— А почему ты говоришь мне это только теперь?

— Неизвестно, поверил бы ты мне раньше или нет. Нет, инициатива должна была принадлежать тебе, исходить от тебя. Но толчок к этому мы дать могли и сделали это. Да, теперь, по-моему, память возвращается и к тебе… — Она уже заметила, что Бен задумчиво сомкнул веки. — Мы поставили тебя лицом к лицу с самим собой. Ты наверняка отдаешь себе отчет в том, что сама система такого промаха никогда бы не совершила. Нет, чтобы это произошло, понадобились некоторые усилия. Но самое важное, что усилия наши были не напрасны. Ты понимаешь сам, что после этого мы уже не выпускали тебя из поля зрения; около тебя все время был кто-нибудь из нас. И это благодаря нам ты смог осуществить реактивацию содержимого памяти. Только подумай: неужели можно поверить, что в распоряжении подпольного биохимика, работающего в задней комнате мужского туалета, окажется средство для реактивации?

— Но полной реактивации не получилось, — возразил Бен. — Да, в сознании у меня всплыло немало всякой всячины, но многое противоречиво, неясно, неправдоподобно…

— А иначе и не могло быть, — отозвалась Гунда. — Двумя-тремя препаратами настоящей реактивации не добьешься. Ты никогда не видел, как производится настоящая? Нейронным зондом вскрывают один уровень за другим. На каждый из них воздействуют строго дозированными ударами электрического тока. Лекарственные препараты служат только поддержкой. Все это было невозможно в твоем случае. Мы дали тебе лучшее средство, каким располагали, но в сознание оно выводит, естественно, не только то, что ты хочешь вспомнить, но и многое другое. Средство это действует не только на заблокированные отделы мозга, на глубоко спрятанную информацию, но и на всю ассоциативную память, отчего в сознании, кроме нужных воспоминаний, всплывают также всякие образы, не имеющие никакого отношения к делу. Это могут быть и сновидения, сопровождающие реактивацию в собственном смысле этого слова.

— И что же в этих сновидениях правда?

— Я не знаю, как средство подействовало на тебя и что именно ты видел во сне. Но я, конечно, могу сказать тебе, что там правда: ведь почти само собой разумеется, что в такой системе, как эта, снова и снова находят друг друга люди, которые не хотят примириться с диктатурой компьютера. К таким людям принадлежал и ты — так же, как Харди, Джонатан и Барбара…

— Я видел это во сне… — прошептал Бен.

— Что ты имеешь в виду? — и Гунда умолкла на мгновение. — Ты вспомнил все, что с тобой было? Это и видел ты в своих снах?

— Да, возможно. — Словно желая избавиться от тревожащих его мыслей, Бен провел рукой по лбу. — Ну, хорошо. Может быть, все так и есть, как ты говоришь. Может быть, все это где-то во мне еще живет… кое-что я увидел, пережил заново. Что ж, если все это правда, тут уже все равно ничего не изменишь. Но что будет теперь?

— Ты еще спрашиваешь? Ты снова присоединишься к нам. Сможешь занять ведущее положение. Мы с тобой будем работать вместе — ты бы этого хотел?

Гунда снова к нему придвинулась. Но он сейчас думал о другом.

— Все это звучит очень логично. Но не кажется ли тебе, что другие могут посмотреть на это по-иному? Для меня все те события остались далеко позади. И даже если все они произошли на самом деле, что они значат для меня теперь? С какой стати должен я к вам присоединяться? Почему ты вообще мне обо всем этом говоришь?

— Но послушай же, Бен! — Она схватила его за локоть. — Тебе только и остается, что работать вместе с нами. Ты ведь знаешь, людей в нашем государстве сковывают не только физические, но и духовные ограничения. Поле зрения у них искусственно сужено. Подавлена целая гамма естественных побуждений, некоторые ликвидированы вообще. Ты думаешь, это в природе вещей, чтобы люди беспрекословно подчинялись всем приказам? Нормально, по-твоему, когда мужчин отделяют от женщин только потому, что хотят держать под контролем какие-то там абстрактные генетические данные? Самое естественное, что есть в мире, объявлено извращением! Не вернее ли другое: извращено общество, в котором мы живем? — В голосе Гунды звучала ненависть. Он становился все громче, и, заметив это, она опять перешла на полушепот. — Нам говорят, что у всех у нас равные права, что исчезло различие между богатыми и бедными. А ведь ты сам убедился, что это вовсе не так. Ты видел, как живут граждане высших категорий. Все, о чем нам твердят, ложь. По сути, правда заключается в том, что очень немногие живут в роскоши и изобилии за счет многих. И ты еще спрашиваешь, почему ты должен к нам присоединиться! Есть люди — их немного, — чей психологический горизонт сузить не удается. Мы с тобой принадлежим к их числу. А кто хоть раз посмотрел открытыми глазами вокруг, тот уже не сможет жить, как все остальные. И тот, у кого сохранилась хоть искорка инициативы, готов отдать борьбе против этой системы все свои силы.

На мгновение Бен задумался. Потом сказал:

— Ну, хорошо. Допустим, я буду работать в твоей группе. Что я буду делать? Как вы представляете себе борьбу против этого государства? Ты не хуже меня знаешь, что все у нас идеально организовано, руководимо и контролируемо. Что могут сделать несколько человек, даже если они умны и деятельны? Что могу сделать я?

Гунда как-то странно на него посмотрела. Конечно, она взволнована, наверное, все это для нее очень важно, но сейчас во взгляде ее появилось что-то еще — голод, жадность? Бен напряженно ждал ответа: быть может, из него он узнает больше, чем Гунда готова ему сказать.

— Все очень просто, Бен. Средство есть. И ты поможешь нам им воспользоваться. Ты знаешь, что я имею в виду? Бумаги, записи. Да, мы узнали, что только одному человеку известно, где они спрятаны, и этот человек ты. Вот почему ты для нас так важен. Дай мне эти бумаги, нужно, чтобы ты отдал их мне сейчас — и все будет хорошо.

— А какова цель? Зачем вы хотите все это применить?

Словно в отчаяньи от того, что ее не понимают, Гунда затрясла головой.

— Да разве не понятно? Мы нарушим функционирование системы, мы ее уничтожим! Создадим хаос — ты знаешь, что теперь мы в состоянии это сделать. Где бумаги?

— Я спрашиваю не о конкретных действиях: я достаточно хорошо знаком с центральной системой управления и контроля и знаю, как можно вызвать определенные последствия. Я спрашиваю о цели. Что мы этим изменим? Вообще, какая у вас цель?

Гунда была ошеломлена.

— Разрушение системы, разумеется! Мы станем руководить сами. Дадим людям свободу. О Бен, только подумай, как изменится для нас с тобой этот мир! Мы сами станем теми, кто живет в высоких домах, высоко над городом, над всеми остальными! Тогда мы сможем быть вместе, Бен — ты и я! — выберем себе любой из этих роскошно обставленных этажей, будем жить без забот… Что ты на это скажешь? Разве это не прекрасно?

Да, это прекрасно! Только представить себе, что у тебя просторное жилье, что ты дышишь хорошим воздухом, что пища у тебя вкусная, а чистой воды сколько хочешь. Представить себе жизнь без твердого распорядка дня, без очередей перед окошком выдачи пищи, без форменной одежды, без новостей дня и разъяснений политической программы. Без физических упражнений, без психотренинга, без занятий по сравнительной истории. Без хождения на работу, без контроля, без ограничений…

Картины, нарисованные Гундой, не произвели бы на него впечатления, только если бы он был начисто лишен фантазии. И сама Гунда: он почти не знает ее, но разве это так важно? Он всегда спал только со своей куклой и только один раз с настоящей девушкой, Барбарой. Разве не все равно, с кем из них двоих он зажил бы вместе? А Гунда не только хороша собой, она, кажется, еще и умна — совсем не такая, как люди, с которыми он до сих пор имел дело. Может, все-таки, это осуществимая мечта? Беззаботность, привольная жизнь, нескончаемый отдых намного прекраснее, чем даже в деревнях-пансионатах.

Но кроме этого было что-то еще. Хотя он далеко не нашел пути к своему прошлому, хотя ему еще неясно, что правда, а что ложь, все равно что-то в нем снова обрело жизнь, что-то, чего он никогда раньше не выражал словами, что описать и выразить было труднее, чем приятную жизнь, но что, однако, было гораздо существеннее и реальнее: цель, которую он когда-то перед собой поставил. Теперь он знал ее снова, и ему снова хотелось ее достичь. И с целью этой все, чем пыталась соблазнить его Гунда, было несовместимо.

Резко, так что рука Гунды соскользнула с его локтя, он встал.

— Нет, — сказал он. — Я все обдумал: действовать вместе с вами я не буду. Это мое последнее слово.

Гунда вскочила, будто ее хлестнули бичом. Лицо ее выражало безграничное изумление.

— Как? Ты отказываешься действовать с нами заодно? Боишься, или слишком ленив, или слишком глуп? Хорошо, пусть будет так! Пусть грязную работу делают другие — ради всех, в том числе и ради тебя. Но дай нам записи! Отдай их! Где они?..

Она вцепилась в Бена, потом бросилась к лежащим на столе перед пультом листкам с заметками, стала лихорадочно их просматривать, метнулась к стенному шкафу, распахнула его… Казалось, она на грани истерики. Шагнув к ней, Бен крепко, так, чтобы она не могла двинуться с места, взял ее за локти.

— Ты сошла с ума! Успокойся! Ведь ты можешь привлечь к себе внимание! Возьми себя в руки!

Бен подождал, и напряжение вдруг покинуло ее тело. Тогда он добавил:

— По-моему, мы все сказали. Уходи!

Она безвольно дала ему подвести ее к выходу из отсека. Там он остановился, а она деревянными шагами, как неживая, пошла дальше.

Смысл услышанного дошел до Бена не сразу. Он не был уверен, что все сказанное Гундой соответствует истине, однако кое-что подтверждалось его воспоминаниями. Но самое главное теперь он знал: кто-то кроме него понимает ценность записей и хочет ими завладеть — если понадобится, любой ценой. Он задумался ненадолго, потом при помощи генератора случайных чисел дал себе новое кодовое число, закрепил его посредством трюка, о существовании которого узнал час назад, и зарезервировал за этим новым кодовым числом зону машинной памяти. К зоне этой, не уничтожив хранящихся в ней данных, никто другой не мог бы получить доступа, и в нее он ввел все, что содержалось в записях. Удостоверился еще раз, что при помощи нового кодового числа, которое он выучил наизусть, материал можно затребовать. После этого извлек листки из ящика, на дне которого они были закреплены, и сжег.

Решающей предпосылкой для использования автоматической обработки данных в социальной сфере является равновесие между улучшением социального обеспечения, осуществляемым при посредстве более полной обработки информации, с одной стороны, и охраной информации, которой обмениваются между собой социальный тренер и гражданин, — с другой.

Компьютер является единственным вспомогательным средством социо — и психотренера, которые, служа пациенту и Обществу, стремятся при формировании психологических и социальных установок добиться наилучших результатов.

Конечной целью развития в этом направлении должны быть максимально полные сбор и обработка информации; чтобы это стало возможным, каждый гражданин, среди других своих ежедневных обязанностей, должен неукоснительно сообщать сведения. Другими средствами сбора данных являются экзамены и тесты, часть которых проводится открыто, а часть (для того чтобы испытуемый сохранял в своих реакциях непосредственность) маскируется. Психологические данные в сочетании с результатами очередного медицинского обследования дают достаточно полное представление о личности. В соответствии с принципом тождественности государства и гражданина для ведомств, которым вменено в обязанность осуществлять сбор информации, не существует никакой частной сферы или права на тайну. Согласно информационно-позитивистским принципам, личность есть не что иное, как сумма всех поддающихся учету данных. Право гражданина на обеспечение и защиту может быть гарантировано ему лишь в случае, если структура личности целиком доступна наблюдению. Соответственно обязанность быть открытым введена в статью первую Основного Закона как неотъемлемая ее часть.