Как уже дважды за эти дни, путь Бена и сейчас лежал в северо-западную часть города, туда, где живут граждане низших категорий. На первый взгляд квартал этот ничем не отличается от других: те же стандартные двенадцатиэтажные здания с общими залами для сна, классными комнатами, столовыми, залами для занятий спортом и для развлечений. Однако, если приглядеться получше, на всем был виден налет запущенности: на тротуарах — отбросы, движущиеся тротуары — в грязи, поручни липкие. Сами люди одеты неряшливо: похоже, им все равно, если комбинезон им не по росту, если он разорван или испачкан. Но больше всего Бена снова и снова пугали лица — неправильность черт, отклонения от облика здорового члена Свободного Общества.

Найти блок, где жил Джонатан, Бену никакого труда не составило. Никаких препятствий там не возникло тоже, и, однако, он знал, что оставляет след: каждый раз, когда он вводил в щель транспортную карточку F, она регистрировалась, у каждого заграждения ему приходилось совать в щель свой личный номер, и когда сразу после этого заграждение отодвигалось в сторону, вызванные процедурой опознания электронные импульсы уже хранились в памяти центрального процессора. Но теперь Бен примирился с мыслью, что скрыть свои действия ему в любом случае не удастся, что речь идет не о том, чтобы замести следы, а скорее о том, чтобы быстрее закончить последние разыскания.

Подойдя к кабине Джонатана, он увидел, что занавеска перед ней отдернута: внутри никого нет.

Он обратился к человеку, который вытирал бумажным носовым платком грязные руки, — зрелище было не из приятных.

— Я ищу Джонатана Умана. Ты не можешь сказать, где он?

Будто желая пожаловаться кому-то на то, что ему то и дело досаждают, человек оглянулся. Потом, снова повернувшись к Бену, сказал:

— Отстань от меня, какое мне дело до Джонатана?

Бен стал смотреть, кого бы еще ему спросить. Увидел, что из одной кабины за ним наблюдают. Занавеска в кабине была наполовину отдернута, внутри сидел на кровати, вытянув ноги, человек.

— Ты знаешь, где Джонатан?

— Я не имею к нему никакого отношения! От меня вы ничего о нем не узнаете, уж извините.

Резким движением втянув ноги в кабину, человек задернул занавеску.

Бен постоял с минуту в растерянности, потом решил обратиться к модератору.

Модератор сидел на застекленном балкончике, выступающем из передней стены зала. Бен поднялся к нему по лестнице и справился о Джонатане Умане.

— Что тебе нужно от Джонатана?

Недоверие модератора было достаточно очевидным.

— Я хочу его увидеть — это запрещено?

— Послушай, — сказал модератор, — советую тебе: исчезни! Хотя подожди, сначала я установлю твою личность. Откуда ты вообще взялся?

Бену пришлось предъявить личный номер.

— Я здесь по службе, выполняю задание отдела. Теперь, наконец, ты скажешь, что произошло с Джонатаном?

Тон модератора сразу изменился.

— Извините… я ведь этого не знал. Джонатана увезли два дня назад. Острый психоз. Правда, он и раньше не был совсем здоровым, у нас часто возникали с ним трудности…

— Трудности какого рода?

— Ну… он часто выходил из себя, скандалил… Что еще вам сказать? Спросите у врачей. Они знают лучше.

Модератор явно не собирался ничего говорить. Он написал что-то на листке и сунул листок Бену — адрес клиники. Бен поблагодарил его и ушел.

В клинике ему еще раз пришлось предъявить документы: уж здесь он сойти за обычного посетителя никак не мог. Через некоторое время появился психиатр, он был готов отвести Бена к Джонатану. Они вошли в лифт, спустились на несколько этажей под землю, пошли по бесконечному коридору. Справа и слева — стены с круглыми стеклянными окошками-иллюминаторами. Стекла медного цвета; было ясно, что увидеть в них что-нибудь можно лишь с одной стороны. Шагая по коридору, Бен пытался незаметно в них заглянуть, узнать, что за ними происходит, но это ему не удавалось. И вдруг он вздрогнул от ужаса при виде словно прилипшего изнутри к стеклу лица или, скорее, рожи: широкий расплющенный нос, глаза, глядящие в пустоту…

— Ну, вот мы и пришли, — сказал психиатр.

Он внимательно посмотрел в окошко, потом вставил в щель магнитную карточку — дверь скользнула в сторону. Они вошли.

Бен с огромным трудом узнал Джонатана, так хорошо ему знакомого по фотографиям. Джонатан забился в угол, руки и ноги его дергались. Голова была опущена.

— Ему помочь трудно, — сказал врач.

Джонатан, похоже, услышал: он поднял голову. Взгляд его скользнул по врачу, потом по Бену… Неожиданно он вскочил, прыгнул к Бену, схватил за воротник, рванул…

— Так я и думал, что этим я обязан тебе! Предатель!

Психиатр выразительно посмотрел на Бена, словно желая сказать: «Ну как, убедился?»

— Ведь это из-за тебя мы провалились! И с такими трусами мы хотели совершить революцию!..

Он по-прежнему держал Бена за воротник, а Бен слабо отбивался.

— У него в голове полная неразбериха. Он сам не знает, что говорит, — сказал врач.

— Мы все на твоей совести! И я, и Барбара, и Харди! А теперь ты сговорился с этим! — Он отпустил Бена и показал на психиатра. — А знает ли он, что ты тоже был с нами? Скажи, что ты от них за это получил?

Джонатан говорил с трудом. Казалось, язык и губы так же мало ему подвластны, как и остальные части тела, трясущиеся и дергающиеся. Бен попытался его прервать:

— Я должен задать тебе несколько вопросов. Успокойся, пожалуйста! Ты понимаешь меня?

Джонатан снова бросился на Бена, крича задыхающимся, охрипшим от напряжения голосом:

— Предатель! Трус! Дерьмо!

Ничего подобного Бен, направляясь сюда, не ожидал. Сцена эта не просто неприятна, она может обернуться катастрофой, и он, Бен, неизбежно окажется под ударом. Стоит врачу прислушаться, обратить внимание на обвинения, которые бросает Джонатан, и…

— Все галлюцинации, фантазии душевнобольного!

Психиатр пришел Бену на помощь, он оттеснил Джонатана назад; это оказалось совсем просто: больной выбился из сил…

Когда Бен, выйдя в сопровождении врача из палаты, заглянул в окошко, Джонатан, уставившись в пол, снова сидел в углу.

Нервы у Бена были на пределе. Психиатр заметил это и предложил ему несколько успокоительных драже.

— Не переживайте! Эти шизофреники строят для себя воображаемый мир, из которого им потом так и не удается выбраться. В свои фантазии они включают и окружающих, им кажется, будто все против них что-то замышляют. Острая паранойя, тяжелый бред преследования.

Бен постарался сбросить с себя подавленность.

— Тут действительно ничего нельзя сделать. Пойдемте!

Уже в вагоне подземки, по пути домой, он вдруг осознал два обстоятельства. Во-первых, врач не задал ему ни одного вопроса о цели его посещения. А во-вторых, Джонатан неизлечим, если состояние, в котором он находится, на самом деле является болезнью, вызванной естественными причинами. Но ведь тогда — и над этим стоило задуматься — его не стали бы помещать в отдельную палату. Он бы подлежал досрочной нигиляции.

Бен ехал долго. Он был поглощен своими мыслями и испугался, когда вагон, завизжав колесами, начал поворачивать. Лишь теперь он заметил, что в вагоне, кроме него, никого нет. За окнами царила тьма, только проносились светящимися змеями, появляясь, чтобы тут же исчезнуть, флуоресцентные лампы…

Вот наконец и огни станции. Здесь он должен выйти, но поезд, к его изумлению, не остановился. Бен поднялся, подошел к двери, стал искать стоп-кран, однако подземка была автоматизирована, и в вагоне не было ни кнопок, ни выключателей, ни стоп-крана.

Промелькнула вторая станция, новый поворот… небольшое замедление, потому что начался подъем, затем с ошеломляющей скоростью поезд покатился вниз… Теперь он двигался по узкому кругу, и центробежная сила прижала Бена к стенке вагона. Скрипя тормозами, поезд остановился, дверь скользнула вбок… снаружи снова станция, но трафарета с названием нет и никакого другого указателя тоже. На стене станции — старые плакаты, под ними — деревянные скамьи, с которых наполовину облупилась краска. Выйдя на платформу, Бен обнаружил, что пыли там ему по щиколотку. Эта станция, очевидно, была давным-давно заброшена, она словно явилась из тех времен, о которых он знал только по урокам истории. Ему стало интересно, и он подошел к стене, на которой висели плакаты. Строки пожелтели, прочесть их было почти невозможно. Зато изображения на некоторых плакатах сохранились очень хорошо, хотя Бену было непонятно, почему такого рода изображения могли оказаться на станции подземки: пенящаяся жидкость в стаканах; средство передвижения, на колесах которого широкие резиновые ободья, а закругленная крыша спускается до самых колес; люди в яркой одежде, идущие на лыжах по снежной трассе… А потом Бен вздрогнул: на четырех меньших, гнетущего серого цвета листках он разглядел фотографии Барбары, Харди, Джонатана и… свою. Он попытался стереть пыль, прочитать надписи под фотографиями. Старинным шрифтом было написано:

Бену послышался шорох, он обернулся… за одной из колонн пряталась тень.

Ему уже давно было не по себе, а сейчас он почувствовал настоящий страх. Во рту пересохло, он облизал нервно губы. Обернувшись, он попытался разглядеть что-нибудь в зловещем сумраке… Сзади — шорох, шаги. Из темноты вышла фигура — да, значит, слух его не обманывал. Снова шаги, он посмотрел влево — там тоже кто-то появился. Они шли к нему со всех сторон, люди, закутанные в темные дождевые накидки, и лица у всех были закрыты.

— Ты знаешь, кто мы? Узнаешь?

— Нет, — ответил Бен и закашлялся, потому что говорить стало трудно.

Его ударили больно в ребра.

— Это тебе поможет вспомнить!

— Я не знаю… Кто вы?

Бен попытался отступить, но кольцо вокруг него сомкнулось.

— Нам не нравится, что ты суешь нос в наши дела! Похоже, предавать доставляет тебе удовольствие! Но мы это из тебя выбьем!

Они надвинулись на него, заломили ему руки за спину. Он попытался вырваться, но они были сильнее. Человек, стоявший перед ним, запустил руку к нему в карман и вытащил его личный номер в прозрачном чехольчике. Вынув из чехольчика номер, всунул в плоский ящичек, который ему протянули сзади. Послышалось тихое гудение. Человек вынул номер, вложил в чехольчик и сунул назад в карман Бена.

— Это наше первое и последнее предупреждение, — сказал Бену голос прямо в ухо. Голову его крепко держали, он не мог повернуть ее. — Прекрати свои расследования или тебе будет плохо!

Кольцо разомкнулось, однако голову и руки его держали по-прежнему. Потом его больно пнули, и он, споткнувшись и едва удержавшись на ногах, влетел в вагон. Дверь закрылась, поезд рванулся с места, и толчок бросил Бена на сиденье. Поезд сделал круг до конца и снова вошел в туннель. На следующей станции он, как и полагается, остановился, и Бен мгновенно выскочил из вагона.

Больше никто нигде его не останавливал, и он успел вернуться до отбоя.

Бен повалился на постель. и только теперь почувствовал, как его тошнит и как у него болит голова. Он принял две успокоительные таблетки. Напряжение постепенно его оставило.

Немного полежав, он поднялся и достал из укромного местечка под патроном лампы последнюю ампулу и шприц. Он должен раскрыть тайну во что бы то ни стало.