Схватка была в самом разгаре. Полиции удалось очистить от демонстрантов часть площади непосредственно перед входом в вокзал, однако толпа не отступала.

Как всегда, по-настоящему в схватке участвовали немногие. Некоторые из этих людей, чтобы защитить голову от опасных ударов дубинками, были в шлемах. Остальным пришлось хуже. Ослабевших от ран и мучимых болью, их уводили одного за другим в тот угол в здании вокзала, в котором и начались беспорядки.

Бен стоял в толпе, но не впереди, а там, где еще можно было дышать и двигаться. У него кровоточила губа, и он то и дело прикладывал к ней носовой платок. Один рукав у его куртки был наполовину оторван. Началось все несколько минут назад: отряд полицейских попытался пройти сквозь толпу, и Бен вместе с некоторыми другими попытался им помешать, но попытка была с негодными средствами: им пришлось иметь дело с дубинками и электробичами.

Было пасмурное утро, солнце почти не пробивалось сквозь облака. Несколько уличных фонарей было разбито камнями, поэтому ток отключили. И поэтому же было парализовано движение транспорта.

Ревели, передавая приказы, мегафоны, раздавались крики толпы, затем они зазвучали плохо слаженным хором. Потом что-то глухо бухнуло несколько раз: взрывались гранаты со слезоточивым газом…

Вспыхнули прожекторы, осветили здание вокзала. Время от времени на фоне освещенных стен появлялись и исчезали огромные тени. Это напоминало пьесу, ритуальное действо на сцене… Большинство было обреченными на бездеятельность зрителями. Для Бена именно это было невыносимо — что невозможно дать отпор. Он посмотрел на часы у себя на руке: девять сорок пять, он снова придет на работу с опозданием. Повернулся, начал пробираться, расталкивая людей с сумрачными лицами; они стояли, и вид у них был такой, будто они не могут понять, что происходит.

Бен побежал. До его банка данных отсюда недалеко. Он задумался, стоит ли отмечать свой приход на контрольных часах по-настоящему: можно просто сунуть в них старую перфокарту. Нет, не стоит: ведь тогда пропуск не будет пробит, а к тому же то, что он снова опоздал, так или иначе не останется незамеченным.

До того как войти в рабочие помещения, он зашел в туалетную комнату и попытался привести себя в порядок. Губа немного распухла, ощущение было, будто она огромная, однако, бросив взгляд в зеркало, он ничего страшного не увидел. Он смочил носовой платок, приложил к губе, вытер им лицо и руки, причесался… наконец надел поверх разорванной куртки рабочий халат. Опасения его оказались не напрасными. Когда он проходил в свой застекленный отсек, шеф, Сэм Воровски, поднял глаза.

— Что на этот раз? Неотложный визит к врачу? Проверка документов? Транспортная пробка?

— Совершенно верно, транспортная пробка! — запальчиво ответил Бен. — Вы наверняка слышали о беспорядках. Электрички не ходят уже два часа.

— Но я знаю и то, что вы живете меньше чем в десяти минутах отсюда и никакая электричка вам не нужна. — Шеф выставил ладонь, словно защищаясь от Бена. — Без сомнения, у вас найдется десяток оправданий тому, что вы не пришли на работу вовремя. Странно только, что ничего подобного не случается с вашими товарищами по работе. Это происходит только с вами. Приступайте, пожалуйста!

Бен проглотил ответ, который собирался дать. Он вышел от шефа, так с ним и не поздоровавшись.

Но отправился он не на свое рабочее место, а в машинный зал. Как он и думал, его друзья собрались по ту сторону стоявших в ряд запоминающих устройств, скрывавших их от глаз начальника.

— Ты там был, Бен?

— Черт побери, тебе, видно, досталось тоже?

— Расскажи!

— Тише, — попросил Бен. — Он снова меня застукал, было очень некстати. Но я не могу усидеть на месте, когда на улице дерутся.

Все окружили его, посыпались нетерпеливые вопросы:

— Ну, не тяни: что случилось?

Бен стал торопливо рассказывать. Беспорядки начались из-за того, что заклинило входы в вокзал пригородной железной дороги. Недавно входы были автоматизированы, подключены к центральному автомату. И, как случалось и раньше, автоматика отказала, но на этот раз в особенно неподходящее время, утром, когда люди едут на работу. Кто-то неправильно вставил свою карточку, — может быть, красным краем вперед или магнитным покрытием вниз… И входы заклинило, турникеты остановились — никто теперь не мог пройти на платформы. Толпа у входа росла, становилась все многочисленней, а протесты — все громче, и, как уже не раз бывало, обращены они были против начавшейся недавно компьютеризации города. А потом полетели первые камни…

Один из сослуживцев Бена поднял предупреждающе руку, послышались шаги, и все стали торопливо расходиться к пультам, полкам с микрофильмами, фотокопировальным автоматам…

— Снова небольшое собрание? — спросил Воровски. — Прошу вас, господа, приступите наконец к работе. Вы же знаете, что за эти дни мы должны управиться со срочным заданием. Я ожидаю от каждого, что он сделает максимум возможного!

Все неохотно разошлись по своим рабочим местам. Снова сошлись вместе они уже в полдень, после первого же звонка на перерыв.

— Только что сообщили: задержано пятьдесят человек!

Слова эти выпалил вбежавший Франсуа. Он достал из кармана пальто плоский транзисторный приемник и включил его. Послышался голос диктора, читающего успокоительным тоном нечто отнюдь не успокаивающее:

— …с десяти часов вечера до шести часов утра появляться на улицах воспрещается… и потому было предложено лиц, пойманных в момент нанесения ими материального ущерба, судить на месте…

— Вы понимаете, что это значит? Чрезвычайное положение!

— Харди прав! — крикнула Эдвиге, единственная среди программистов женщина. — Я это предсказала еще неделю назад!

Харди подошел к окну и сел, подпрыгнув, на подоконник.

— Крики Кассандры и ее причитания! Только это мы и можем. Сидим каждый на своем месте и радуемся, когда что-то вносит разнообразие в наши серые будни. При этом живем такой же жизнью, как и все. Не так, правда, как бонзы в кожаных креслах: мы вроде маленьких пинчеров, и свою свободу нам приходится защищать — точно так же, как всем другим рядовым!

— А что ты можешь предложить? По-твоему, разумно ввязываться в потасовки с «черными шлемами»?

— «Разумно», «разумно»! А может, иногда лучше послушаться своего внутреннего голоса и посвятить себя чему-то до конца? Без всяких «но» и «если»?

Голоса других попытался заглушить Джонатан. Его положение было особое: он был не только математик, но и психолог. То, что он сказал, прозвучало вполне здраво:

— Никакого противоречия я тут не вижу. Почему нельзя бороться за что-то важное и при этом оставаться разумным?

— И что же ты предлагаешь?

— Кое-что мне в голову приходит, — ответил Джонатан. — Задумайтесь над тем, что послужило поводом для сегодняшних беспорядков.

— Ты о заторах на вокзале?

— Что вызвало заторы? Без электронной системы управления их бы не было. Всего лишь один маленький дефект, а последствия огромные. Сегодня это произошло чисто случайно. А нельзя ли немного… помочь случаю? И кто сумеет сделать это лучше, чем специалисты?

Они умолкли, задумались. Потом кто-то сказал одобрительно:

— Черт возьми, а ведь в этом что-то есть!

Они стали обсуждать. Специально обработанные транспортные карточки, неправильно настроенные сигнализаторы… устроить это и в самом деле относительно легко. И они знают, как это сделать. Электронная система довольно чувствительна: небольшие отклонения от стандарта, незаметные надрезы на карточках, стертая намагниченность — и все остановится. Новые и новые идеи становились предметом обсуждения. Торговые автоматы в универмагах, уличные светофоры, подача воды, энергоснабжение… а ведь еще есть теплоцентрали и кондиционеры, управляемые централизованно, есть средства связи, телефон и видеофон, пневматическая почта и передача изображений по стекловолокну, все управляемые центральным вычислительным устройством… Происходит все это при помощи перфокарт, магнитных карточек, магнитных лент, при помощи систем обработки данных, при помощи программ, — и задачей их и многих их коллег в этом и других институтах является как раз разработка таких систем. Они поняли вдруг, какие возможности дает положение программистов.

— Теперь вы понимаете: если мы захотим, рухнет вся система, — продолжал Джонатан. — Нужно только быть заодно. Убедить как можно больше других программистов в том, что им не следует беспрекословно выполнять приказы. Вопрос стоит об их свободе. Сперва нас заставили разработать системы банков данных, затем речь пошла о выборочном распространении информации, — а что это, если не цензура? И теперь ко всему этому надзор: мы друг за другом должны шпионить! И еще компьютеризация города! Разве это не орудие подавления?

Они заметили, как громко звучат их голоса, и стали говорить тише: в конце концов, они не на избирательном участке, а в зале вычислительного центра, к тому же принадлежащего правительству.

— Из разговоров с коллегами я знаю, — сказала Эдвиге, — что многие из них не хотят выполнять эти приказы. Ведь любой, кто хоть немного соображает, видит, что происходит у него на глазах. Нужно установить с ними связь, вовлечь в общие действия!

— Эдвиге права, — сказал Бен. — Предлагаю, чтобы каждый искал в кругу своих знакомых таких, кому можно доверять.

— И сколько времени на это уйдет? — спросил Харди. — Недели, месяцы? Вы бы подумали, как трудно привлечь людей к борьбе, а ведь вы хотите привлечь многих! Хорошо, я понимаю — нужно попытаться! Но, может, стоит все-таки делать и что-нибудь еще?

— Деятельность, в которой участвует много людей, почти невозможно сохранить в тайне, — сказал Джонатан. — Я не верю, что цели можно достигнуть, увеличив число единомышленников. Подумайте над тем, что я вам сказал: благодаря своим знаниям и тем возможностям, которые нам предоставляет наша работа, мы располагаем силой, которую по-настоящему еще не осознали. Мы можем ею воспользоваться, даже если нас будет мало; такой курс действий мне кажется более разумным.

— Я тоже так считаю, — поддержал его Франсуа. — Я за то, чтобы никого больше в эти дела не посвящать. Зато сами давайте сразу примемся за работу. Предлагаю использовать сегодня послеобеденное время на обдумывание возможных конкретных действий. Пусть каждый записывает все, что ему придет в голову, а вечером мы встретимся и посмотрим, что из записанного годится и с чего мы начнем.

— Согласен, — сказал Бен. — А теперь пошли обедать, пока на нас не обратили внимания. Они договорились встретиться в восемь вечера в столовой рядом с кегельбаном; это было излюбленное место встреч всех сотрудников банка данных, но сегодня, однако, посетителей было совсем мало: политические события всех испугали, и зал оказался в полном распоряжении Бена и его друзей.

На столе сразу появилась кучка вырванных из блокнотов листков, на них были записаны все предложения по поводу действий, которые могли бы нарушить работу автоматической системы. Многообразие таких возможностей изумило их. Они говорили торопясь, перебивая друг друга, но исключительно по существу. Для ушей постороннего разговор звучал бы как сугубо профессиональная дискуссия, а не обсуждение подготовки к революционным действиям.

Итогом явился довольно длинный список. Каждый предоставил в распоряжение остальных все свои знания, и среди них оказалась информация, считавшаяся совершенно секретной: коды для расшифровки заблокированного материала, не подлежащие огласке внутренние адреса для вызова данных и так далее. Тут же были и рекомендации, как нарушать работу периферийных автоматических устройств, — например, счетных и разменных автоматов, охраняющих устройств входов и лифтов, телетайпов и дисплеев общей системы связи. Естественно, пока еще они знают не все, что может пригодиться для претворения в жизнь их идеи, но это поправимо…

Бен аккуратно сложил листки с записями и сунул их во внутренний карман куртки.

— Придется поработать над этим еще некоторое время, — сказал он, — пока мы все не проверим. Начать лучше с акций небольшого масштаба — нужно посмотреть, так ли все пойдет, как мы надеемся.

— А тем временем готовиться к большому удару, — вставил Франсуа. — Он будет знаком к началу восстания.

Джонатан кивнул:

— И на этот раз у нас действительно есть шанс, потому что мы парализуем также средства связи и транспорт, обслуживающие полицию.

В динамике над дверью раздался щелчок, послышался голос:

— Господина Бена Эрмана просят к видеофону. Господина Эрмана — срочно к видеофону!

Джонатан повернулся к Бену:

— Кто знает о том, что ты здесь?

Бен удивленно пожал плечами:

— Я никому не говорил!

— Ну, иди же! — поторопил его Франсуа. — Но будь осторожен!

Бен встал и вышел из зала. Кабинка видеофона была в другом конце коридора. Войдя в нее, он увидел, что экран включен; на нем вспыхивали и гасли, повторяясь снова и снова, слова: «Пожалуйста, ждите».

Оставшиеся в зале несколько встревожились. Они молча ждали Бена.

А потом те, кто сидел ближе к открытому выходу на лестницу, а за ними и остальные услышали, испуганные, топот тяжелых сапог. Длился он меньше трех секунд, а затем они оказались в двойном кольце людей в форме. Люди эти были неразличимы, каждый в одной руке держал дубинку, в другой — высоковольтный электробич.

Наконец сквозь двойное кольцо полицейских прошел невзрачный маленький человек в гражданской одежде, и все оцепенели от ужаса: шеф секретной службы, лишь изредка появляющийся на страницах газет и на экране телевизора. И однако, если твоя совесть была не совсем чиста, это лицо ты едва ли мог бы забыть…

— Пожалуй, этого хватит, — сказал он. Он переходил от одного к другому, останавливался перед каждым, разглядывал его. — Решили, значит, ударить в самое уязвимое место. Думаю, вы еще поймете, какими детскими были ваши замыслы. Увести!

Через минуту в комнате никого не осталось.