Назад: Жан Ферри ТИГР-ДЖЕНТЛЬМЕН Перевод А. Тетеревниковой

Андре Дотель
ОСТРОВ ЖЕЛЕЗНЫХ ПТИЦ
Перевод Н. Брандис

Жюльен Грэнби считал себя счастливцем. Отслужив в армии, он вошел в дело отца. Ему поручено было скупать лесные участки и руководить работой дровосеков, тогда как отец занимался сбытом. Жюльен любил леса, окружавшие Бермон, и ему никогда не надоедало бродить в тишине среди высоких деревьев. Каждую неделю он открывал для себя все новые живописные уголки, новых птиц и всегда с одинаковым удовольствием беседовал с дровосеками, ничуть не сомневаясь, что узнает от них самые правдивые истории в мире. И, конечно, этот мир замыкался для него Бермоном.

И все же, когда его сестра Леони вышла замуж, он загрустил, несмотря на то что и теперь она жила недалеко — муж ее, жестянщик, открыл мастерскую в двух шагах от дома Грэнби. Прежде Жюльену и в голову не приходило, что настанет время, когда он не будет ежедневно видеть сестру за завтраком и ужином, не сможет вести с ней мирные беседы и затевать споры, без которых ему жизнь была не в жизнь. Да и брат его, Томас, мастер на лесопилке, тоже был помолвлен.

— В конце концов с нами останешься только ты, — нередко говорила Жюльену мадам Грэнби.

— А почему бы и мне самому не отправиться на поиски счастья? — отвечал Жюльен.

Но он и не думал о любви. Он любил только леса, но нельзя же считать любовью чувство, которое пробуждается при виде непостижимой красоты света и теней.

— Конечно, оттого, что будешь без конца кружить по просекам, ума не наберешься, — повторял Жюльен.

— Терпенье и труд все перетрут, — говорил ему отец. Однако это не помешало Жюльену в один прекрасный день заявить, что он решил отправиться в путешествие. Папаша Грэнби воздел руки к небу.

— Разве мало нам недавних огорчений? Тебе что, надоело спокойно жить? Того и гляди пустишь по ветру все, что успел накопить.

— Много я не истрачу, — возражал Жюльен. — Куда бы я ни пошел, работа всегда найдется.

После долгих споров о сыновних обязанностях папаща Грэнби заявил:

— Ладно! Отправляйся и перестань дурить. Это еще не худший способ делать глупости, раз через них все равно нужно пройти.

— Да хранит тебя бог, сын мой, — добавила мамаша Грэнби.

И с этими напутствиями Жюльен отправился в Гавр.

Я не смог бы объяснить, почему Жюльен выбрал именно этот город, где уже побывал в отрочестве.

Может быть, он захотел воскресить в памяти воспоминания о детских порывах? Или его просто привлекали размеры этого порта и он надеялся, что здесь скорее представится случай совершить какое-нибудь путешествие, хотя даже и не представлял себе, к чему оно может привести. Как бы там ни было, прибыв в Гавр, Жюльен тщетно пытался найти работу. Ему пришлось быть крайне бережливым, и в скором времени он почел за благо ночевать под открытым небом. Кроме того, очень быстро он убедился, что нечего и просить какую-нибудь должность на корабле, если не имеешь никакого отношения к морскому делу.

Так в беспорядочных поисках прошел месяц. Жюльен был похож на тех молодых людей, которые тщетно околачиваются возле киностудий в надежде, что вдруг на пороге покажется продюсер и, привлеченный их внешностью, бросится к ним, чтобы пригласить на какую-нибудь роль. Жюльен почувствовал свою беспомощность, о которой и сам не подозревал, пока занимался легким ремеслом под руководством отца. Истратив последние деньги, он уподобился нищему, подбирал окурки, терзался кошмарами наяву. Ему казалось, что он всеми покинут, тогда как он сам покинул родных. И Жюльен уже готов был проклинать весь мир и всякого, кто попадался ему на глаза, но, томимый жаждой жизни, он повторял про себя, что скорее пойдет на преступление, чем уступит и вернется в Бермон, не совершив настоящего путешествия. Однажды, проходя по какому-то переулку, Жюльен даже произнес это вслух. От неожиданности он тотчас пустился бежать. Неужели у него, Жюльена Грэнби, могли вырваться такие слова?

Но кто-то, шедший за ним следом, вдруг положил ему руку на плечо. Это был молодой человек лет двадцати, как и Жюльен. Худое лицо, обуженный, но вполне приличный костюм юноши привлекли внимание Жюльена.

— Ты мне приглянулся, — заявил незнакомец. — Меня зовут Даниэль, и я тоже пытаюсь устроиться на судно.

— Что ж, устраивайся, — сказал Жюльен.

— Я уже плавал и кое-что знаю, — продолжал тот. — Мне хочется тебе помочь, ведь ты такой же бунтарь, как и я.

— Никакой я не бунтарь! — заявил Жюльен. — Я из хорошей семьи.

— Тем больше основании быть бунтарем. Но ты должен усвоить, что в наши дни, путешествуя, ничего нового ты не узнаешь. Они все разрушили.

— Кто это они?

— Современные люди. Нищета или роскошь. Только эти две крайности. И никто не посмотрит дальше.

— Дальше? — удивился Жюльен.

— Да, дальше, где настоящая жизнь.

Жюльен ничего не понимал. Попасть на корабль — вот что открыло бы для него новые горизонты.

— Ты стоишь того, чтобы заняться твоим обучением, — продолжал Даниэль. — Слушай меня хорошенько. Вполне возможно, что через неделю мы вместе отправимся в море.

Жюльен не мог даже поверить, что сбудутся его мечты. Но этот краснобай дал ему несколько мелких монет и, уходя, снова подбодрил его. Прошла неделя. В субботу, когда голодный Жюльен слонялся возле порта, к нему опять подошел человек, назвавший себя Даниэлем.

— Посмотри, — сказал он, — вот океанское судно, на котором совершают кругосветные путешествия за смехотворно низкую цену. Большинство пассажиров состоит из старых дам и пожилых мужчин, которые ищут приключений или хотят истратить свое небольшое наследство на дешевые иллюзии. Но компания стремится побольше заработать. Она набирает экипаж, не считаясь с требованиями профсоюзов.

— Это неважно, — сказал немного ошеломленный Жюльен.

— У тебя нет другой одежды? — продолжал Даниэль.

В мешке у Жюльена лежали две старые рубахи, но костюма на смену не было. Даниэль отвел его в мастерскую, где немного почистили и отутюжили эти обноски. Затем они купили галстук и вместе отправились в бюро по найму.

— Я привел вам прекрасного работника, — обратился Даниэль к человеку, дремавшему за конторкой.

Жюльен был поражен, с какой легкостью его и Даниэля приняли на борт в качестве официантов.

— Что же тут удивительного? — возразил Даниэль. — Дело либо выходит, либо срывается.

— Поразительная удача, — настаивал Жюльен.

— Об этом мы с тобой еще потолкуем, — сказал Даниэль.

Но что представлял из себя Даниэль? Над этим Жюльен не задумывался. Безусловно, такой же искатель приключений, как и он сам, с той только разницей, что выглядел он смышленее Жюльена, и, казалось, тяготился своим духом и плотью. Даниэль назвался студентом. Его отец, почтовый инспектор в Лилле, хотел, чтобы сын получил образование, но тот наотрез отказался.

«Горлица» была большим старым торговым судном с тремя палубами, где находились маленькие каюты и крошечный плавательный бассейн. 20 июля Жюльен и Даниэль приступили к работе во втором классе. В их обязанности входило прислуживать пассажирам, подавать еду и к тому же выполнять различные приказания метрдотеля — надменного человека с грязными манжетами. У них оставалось только несколько часов для сна да еще по пятнадцать минут на завтрак и обед где-нибудь в сторонке. Поэтому они едва заметили, что судно покинуло порт, а о том, что оно вышло в открытое море, узнали только тогда, когда нужно было разносить лекарства пассажирам, страдавшим морской болезнью.

Жюльен усвоил науку удерживать равновесие с чашками и чайником в руках. Он был в восторге от своей новой работы, несмотря на то что она была скучной и утомительной и ему не раз приходилось выслушивать жалобы Даниэля.

— На что же ты надеялся? — спрашивал Жюльен.

— Я высажусь в каком-нибудь порту, а там — будь что будет, — отвечал человек, именовавший себя Даниэлем.

Скоро Жюльен и Даниэль договорились встречаться на палубе в каком-нибудь укромном уголке. Они поняли, что компания не сможет ни обойтись без них, ни заменить их такими же дешевыми работниками. Да и как их высадить? Могло быть только одно наказание — скостить им жалованье, но оно и без того было таким мизерным, что убавлять уж было нечего. Потому они и решили, не считаясь с приказаниями метрдотеля, развлекаться по собственному усмотрению.

Скудные развлечения! Глядеть на море и прислушиваться к разговорам старых дам, пожилых супружеских пар и хитроумных холостяков, соблазнившихся возможностью совершить свою одиссею за весьма умеренную плату. Вокруг расстилалась чудесная морская гладь, и, казалось, ничто не могло разочаровать тех, кто любит смену впечатлений, «Горлица» повернула к югу, вошла в Гибралтарский пролив и взяла курс на Александрию. Впрочем, стоянки были недолгими, тем более что самим пассажирам приходилось дополнительно оплачивать наспех организованные экскурсии. Даниэлю и Жюльену запрещалось выходить на берег, и всякий раз (будь то Александрия или Аден) они должны были довольствоваться лишь осмотром портовых сооружений, грузов и неподвижно торчащих на фоне огненного неба подъемных кранов.

— Ничего не поделаешь, — говорил Даниэль. — Такова жизнь. Если как следует подумать, то самое большое развлечение для нас — слушать глупости, которые изрекают пассажиры.

Действительно, других развлечений на судне не было. Жюльен становился все молчаливее. Он смотрел, как во время шторма море меняло окраску, и мысли его уносились к бермонским лесам. Берега напоминали ему лесные прогалины, покрытые цветами и травами всех оттенков, которые незаметно переходили один в другой от малейшего дуновения ветерка, а в открытом море густой цвет бурунов или спокойных вод походил на тень дубового бора, березовой рощи или бесконечный узорчатый ковер, образуемый стволами молодых буков.

«Все это и похоже и не похоже», — думал Жюльен.

Он знал, что где-то там, за волнами цвета индиго, обитает неведомая красота, о которой мечтаешь с детства. Однажды глаза его наполнились слезами.

— Ты такой же чудак, как и они, — сказал ему Даниэль. — Выходит, что тебе нравятся эти места?

— Да, нравятся, и места, и люди. Вот погляди на эту старую даму. Я с ней познакомился. Она была почтовой служащей, а теперь на пенсии. Дети выросли и отдалились от нее. Эта женщина продала свой домик, чтобы побывать в Тихом океане. А вот этот мужчина — простой клерк в нотариальной конторе — мечтал хотя бы один день, хотя бы один час провести в цейлонских лесах. В каждом человеке всегда есть хоть что-то хорошее.

— И ты меня станешь уверять, — возразил Даниэль, — что они действительно так живут, что их тревожат беды нашего общества, что у них даже появляются мысли, которые им помогут кое в чем разобраться?

— Я хотел бы познать то новое, — ответил Жюльен, — что пробуждается в них, как и во мне. Пусть это будет какая-нибудь маленькая мечта. Но их голоса… А потом… ведь они тоже работали!

— Ну и что же? — принимался за старую песню Даниэль. — Разве ты не понимаешь, что они только и думают, как бы накопить побольше впечатлений, словно от этого зависит их положение в свете. Эти люди полагают, что постигли технику жизни и технику путешествий. Но в действительности они ничего не знают и ничего не узнают. И мы тоже никогда ничего не узнаем.

Жюльен смотрел на Даниэля. В минуты гнева лицо его товарища озарялось удивительным светом. Чего хотел Даниэль?

— Ты, вероятно, прав, — говорил ему Жюльен. — Но я не могу не любить этих людей со всеми их недостатками, потому что они такие же, как я, и, может быть, они знают то, чего не знаем мы с тобой. Надо бы с ними поговорить…

— Или сжечь их живьем, — добавлял Даниэль.

Эти реплики ничего не значили. Такими фразами может обмениваться кто угодно. Даниэль оставался несговорчивым. Не разделяя его безысходной тоски, Жюльен, однако, все больше к нему привязывался. А Даниэль стал просто ненавидеть Жюльена. И виной теперь уже было не только дурное настроение. День ото дня он все настойчивее донимал юношу саркастическими замечаниями и даже стал ему подстраивать всякие каверзы, стараясь создавать для него дополнительные трудности, чтобы вызвать недовольство пассажиров.

— Очень жаль, — говорил он Жюльену, когда тот пытался протестовать. — А я-то думал, что у тебя достанет гордости, чтобы, подобно мне, проклинать всю эту мерзость. Ты просто посредственная личность. Для меня это большое разочарование, потому что мне хотелось быть твоим другом. Но все же скоро я расскажу тебе такое, о чем знают очень немногие. Наше судно должно обогнуть остров, населенный довольно странными существами, о которых то здесь, то там начинают поговаривать, правда все больше намеками.

— Что это за остров? — спросил Жюльен. — Ты на нем уже побывал?

— Я попал туда случайно в прошлом году. Но осмотреть его мне не удалось. Там никто не бывает. Однако я узнал много интересного и хотел об этом с тобой побеседовать.

Даниэль хихикнул — он это делал всякий раз, когда представлялась возможность поговорить об уродливости мира.

— Ну, пожалуйста, растолкуй, — настаивал Жюльен.

Но Даниэль пожимал плечами и упорно молчал. Судно бросило якорь у Цейлона, затем в одном из портов Индии, на острове Ява, потом начался длительный переход через Тихий океан, где, как было предусмотрено программой, туристам должны были показать один или два атолла. Проходили дни, и вот однажды вечером Даниэль произнес простое слово — завтра. Жюльен спросил, что это значит.

— Завтра на заре, — продолжал Даниэль, не вдаваясь в объяснения.

Они поднялись задолго до восхода солнца, чтобы подмести салон и ресторан, а затем, грызя сухари, отправились минут на пятнадцать подышать свежим воздухом. В этот предрассветный час, когда они стояли на палубе, прислонившись к бортовым сеткам, на небе еще мерцали звезды. Море было хмурым, в предутренней мгле неясно вырисовывалась длинная гряда гор.

— Я хочу позаботиться о твоем воспитании, — с презрением сказал Даниэль. — Впрочем, я люблю разыгрывать всякие шутки. Это мое единственное развлечение. Быть может, удастся увидеть что-нибудь интересное.

— Что это за шутки? — спросил Жюльен.

Глаза Даниэля сверкали при свете занимающейся зари, такой короткой под этими широтами.

— Ты просто шут, — сказал Жюльен.

— Ты так думаешь? — пробормотал Даниэль.

Неприятное слово, оброненное Жюльеном Грэнби, подействовало на Даниэля, который до этого, вероятно, колебался. И наконец он решился.

— Ну что ж! Да здравствует моя славная шутка! — воскликнул Даниэль, не сдвинувшись с места.

Несколько мгновений они стояли молча. Затем Даниэль кинулся на Жюльена, схватил его в охапку и вдруг с невероятной силой перебросил через бортовую сетку. Жюльен упал в море. Это было настолько неожиданно, что он вовремя не задержал дыхания и наглотался воды, а когда ему удалось выплыть на поверхность и он смог позвать на помощь, судно успело отойти на сотню сажен. И тут он услышал насмешливый голос Даниэля, будто доносившийся откуда-то с неба:

— Не бойся! Акул здесь нет.

Потом снова наступила тишина, слышался лишь неясный шум винта, рассекающего волны.

— На помощь! — крикнул Жюльен.

Никто не ответил. Судно продолжало свой путь. Неожиданно взошло солнце. Жюльен напряженно всматривался вдаль, стараясь не упустить из виду судна. Затем, совсем упав духом, он огляделся вокруг и примерно на расстоянии мили к северу увидел остров.

Жюльен Грэнби был настолько занят мыслью о своем спасении, что даже не подумал, как странно вел себя Даниэль. Он сам охотно отдавался буйным порывам жизни, не размышляя о том, хороши они или плохи, и всегда готов был увлечься всем чудесным, что встречалось ему на пути. Жюльену удалось развязать сандалии, и теперь он мог спокойно плыть.

Подернутое рябью море сверкало всеми цветами радуги, но Жюльен, несмотря на ободряющий возглас Даниэля, смертельно боялся акул. В страхе смотрел он на трепетную лазурь и зелень легких волн. «Проклятая жизнь, — говорил ему внутренний голос, — предатель Даниэль. О пресвятая дева, спаси и помилуй меня!»

В лучах солнца остров казался ровной серебристой полоской. Где-то в глубине большая гора терялась в туманной дымке; небо стало знойным. «Ни чаек, ни птиц», — пронеслось в мозгу у Жюльена. Но тотчас же он заметил огромную крылатую стаю, которая отделилась от острова и стремительно неслась ему навстречу. Неподалеку от Жюльена птицы резко снизились и камнем упали в море; через несколько минут они вынырнули и снова взвились в вышину, кружась в поднебесье, подобно стаям голубей. И еще несколько раз они камнем срывались в воду. Вдруг Жюльен увидел совсем близко от себя мертвую акулу; от нее по воде расплывались кровавые пятна. Что же это за птицы, которые могли справиться с акулой? Жюльен никогда не слышал о подобных вещах.

Пока он раздумывал, появились другие птицы, размером и обликом походившие на цапель. Он заметил их, когда они уже летели над гребнями волн, почти над его головой. Потом они бесшумно опустились на воду и поплыли.

У этих серых птиц, казалось, не было оперения. Их сложенные крылья выглядели легкими и хрупкими, заостренные клювы были серебряного цвета, а глаза походили на стеклянные бусинки. Жюльен приблизился к одной из них, но она сразу взлетела, взмахнув огромными крыльями, которые производили такой шум, будто были сделаны из стали. «Железные птицы», — пробормотал Жюльен. Сначала он не хотел верить ни глазам своим, ни ушам, но, приглядевшись внимательнее, вынужден был признать, что они лишь внешне похожи на живых птиц — тем, что удивительно подвижны и чувствительны, а на самом деле у них много общего с механическими заводными игрушками. Жюльен не смог бы сказать, из какого металла они сделаны, но при малейшем их движении раздавался какой-то странный скрежет, словно терлись друг о друга железные сковороды.

Железные птицы кружились над Жюльеном, вытягивая и втягивая головы совсем как настоящие. Ему стало не по себе. Прошло несколько секунд, и птицы внезапно взлетели с тем же металлическим скрежетом, вызвавшим у Жюльена воспоминание о кухонной утвари.

Когда они исчезли, он попытался унять свое смятение и продолжал плыть. До острова казалось еще далеко. Вдруг он услышал равномерный гул мотора и увидел, что к нему приближается лодка с острым носом. Лодка остановилась прямо перед ним. В ней никого не было.

Жюльен теперь уже не сомневался, что попал в заколдованную страну. Но он был настолько утомлен, что не колеблясь уцепился за борт лодки, подтянулся на руках и to вздохом облегчения упал на дно. В конце концов, все эти механические устройства — птицы и лодка — не проявили к нему никакой враждебности. Как только Жюльен удобно устроился на скамейке, мотор снова заработал и послушная лодка, сделав поворот, устремилась к берегу.

Скоро Жюльен заметил длинный мол с подъемными кранами и набережные порта, вдоль которого выстроились в ряд три грузовых судна среднего тоннажа. Это столь привычное для глаза зрелище немного успокоило его. На набережных перед пакгаузами громоздились ящики. Странным ему показалось лишь одно — удивительная чистота и порядок во всем, что он видел. Набережные были вымощены, а дома построены из необычайно гладких камней блеклых тонов. Когда лодка причалила к лестнице и Жюльен не без страха поднялся по ней, он обнаружил, что вместо земли его нога ступила на поверхность типа пемзы либо каучука.

Возле портовых зданий он заметил троих мужчин в голубоватых комбинезонах. Двое сидели за столом у доски управления и то и дело нажимали на разные кнопки. По-видимому, они следили за подъемными кранами, грузившими товары на судно. У третьего в руках был нож, и он занимался тем, что соскабливал лишайник или очищал от зеленых стебельков стыки плиточного пола, хотя там и так почти ничего не росло. Не успел Жюльен подойти к этим людям, как перед ним тотчас же остановился автомобиль. Как и лодка, он был без водителя. Дверца открылась сама, и Жюльен сел в машину. «Не будем особенно удивляться, — подумал он. — Нам уже известна вся эта механика. Вот только птицы…»

Машина тронулась с места и помчалась вдоль длинной, закруглявшейся набережной, которая огибала доки и обширное здание, состоящее как бы из одних пронумерованных дверей и бесчисленных широких окон. Машина остановилась перед номером 107, и дверца сама открылась. Жюльен вышел и направился в здание.

Очутившись в пустой, просторной комнате, он огляделся. Одна из перегородок раздвинулась — внутри оказался стенной шкаф; одновременно откуда-то с потолка раздался голос:

— Добро пожаловать! Будьте любезны, выберите себе костюм.

Жюльен Грэнби сначала посмотрел на потолок, потом стал раздеваться. В гардеробе он обнаружил мохнатую простыню, которой обтерся, затем, как ему посоветовали на превосходном французском языке, стал выбирать себе костюм. Там были только рабочие комбинезоны из тончайшего полотна. Он выбрал серый, цвет которого показался ему особенно приятным. Затем голос приказал:

— Проходите на допрос, дверь в глубине.

Какой допрос?

Теперь раздвинулась другая стенка. Жюльен прошел внутрь помещения и очутился в огромном коридоре. Едва он ступил на ковер, как ковровая дорожка поехала и Жюльен Грэнби довольно скоро был доставлен в другую, очень большую комнату, где стоял полукруглый стол, а перед ним — кресло. Стол был уставлен различными аппаратами.

— Садитесь! — вдруг заговорил один из аппаратов. Жюльен уселся в кресло.

— Имя, фамилия, профессия, — продолжал другой голос.

«К чему столько сложных механизмов?» — подумал Жюльен.

Однако он ответил, задумавшись только над профессией: негоциант из Бермона или официант с «Горлицы»? Он назвал и то и другое.

— Негоциант или официант? — произнес голос из третьего аппарата.

— Смотря по обстоятельствам, — ответил Жюльен.

Послышался какой-то скрежет, и с потолка прозвучал строгий голос:

— Одно из двух.

Что он мог выбрать?

— В настоящее время у меня нет профессии, — решился сказать он.

Снова что-то заскрежетало, и первый аппарат задал следующий вопрос:

— Как вы попали на остров?

— Пароходом «Горлица».

Один из аппаратов, до сих пор бездействовавший, стал покашливать. Жюльен имел случай убедиться, насколько усовершенствованной была здесь техника. Одного названия судна было достаточно, чтобы вызвать сомнение и неодобрение.

— Вы сбежали с парохода? — спросил новый голос, в котором Жюльен уловил оттенок иронии.

— Меня бросили в воду.

— Кто вас бросил в воду?

— Мой друг Даниэль.

Раздался сильный звонок, а затем аппарат, который раньше кашлял, произнес:

— Не-ве-ро-ят-но.

Жюльен вскочил, словно собираясь возражать.

— Садитесь, — включился первый аппарат.

— Фамилия, профессия Даниэля? — продолжал другой.

— Было бы неточно сказать, что Даниэль был таким же официантом, как и я, — объяснил Жюльен. — Это бродяга, причем самый беспутный, какого только можно встретить.

При слове «бродяга» раздался звонок куда более оглушительный, чем первый.

— Нужно выбрать, — повторил аппарат, предназначенный для выполнения такого вида операций.

— По правде говоря, я не знаю, кто такой Даниэль, и, безусловно, никогда не узнаю.

— Невежество, — отозвался иронический голос.

— Как называют того, кто бросает своего друга за борт? — загремело с потолка.

— Это мой друг. Он всегда будет моим другом, — сказал Жюльен. И тут раздалось гудение, похожее на звук детского волчка, а затем-легкие щелчки двойного переключения. На этот раз голос шел с потолка:

— Неподдающийся. Жюльен Грэнби, возвращайтесь в коридор.

Жюльену оставалось только повиноваться. Да и зачем ему было сидеть в этом кресле? Ковровая дорожка в коридоре снова куда-то повезла его, но теперь вверх, как на обычном эскалаторе, пока движение не пошло по спирали, так что Жюльен не мог бы сказать, поднимался он или опускался. Иногда на пути возникали просветы, сквозь которые открывался вид на море или на спускающиеся уступами обширные здания, расположение которых он не успевал разглядеть. Вскоре Жюльен очутился перед другими дверьми, которые бесшумно раздвинулись, чтобы его пропустить. Теперь он попал в скромный кабинет. За столом сидела молодая девушка. «Наконец-то я вижу человеческое существо», — подумал Жюльен.

— Здравствуйте, мадемуазель, — счел нужным сказать он.

— Садитесь, — сказала девушка, указывая на кресло, удивительно похожее на то, какие бывают у зубных врачей. Жюльен подчинился.

— Вы, конечно, хотите знать мое имя и профессию. Я родился в хорошей семье и…

— Какой цвет вы предпочитаете? — неожиданно спросила девушка. Ее французскую речь сильно портил иностранный акцент.

— Пожалуй, зеленый, — ответил Жюльен. — Но я очень люблю красные георгины. А что?

— Какую расу вы предпочитаете, не считая белой?

— Я не разбираюсь в расах, — сказал Жюльен. — Негритянские песни — это, по-моему, лучшее, что есть на свете.

— Какие периодические издания вы читаете?

— «Бермонскую газету».

— Считаете ли вы, что первое живое существо было рыбоподобным?

— На этот счет я ничего не могу сказать, — ответил Жюльен.

— Верите ли вы в самозарождение?

— Я верю в то, что все живые существа созданы богом.

— Как он их создавал?

— Это уж его дело, — ответил Жюльен. — Но почему…

— Какие числа вам чаще всего приходят на ум?

— Число два, — сказал Жюльен, — когда я вижу молодую девушку.

«Экзаменаторша» с удивлением посмотрела на Жюльена. Затем, записав что-то на листке, прочитала:

— Неспособность к абстрактному мышлению. Примитивность впечатлений. Бессвязность мыслей. Романтический беспорядок.

— Не могли бы вы мне наконец сказать, — спросил Жюльен, — к чему весь этот допрос?

Казалось, девушка сама ждала ответа, который через несколько мгновений последовал из кабины, расположенной в углу комнаты:

— Объект изучения. Нуждается в надзоре. Часовое дело.

Услышав эти слова, Жюльен спросил:

— Значит, я теперь вроде заключенного?

Губы девушки слегка задрожали.

— Все иностранцы, попадающие на остров, должны подчиняться здешним законам, — сказала она.

— А если я не стану подчиняться? — спросил Жюльен.

— Тех, кто не подчиняется, высылают в горы, а там много шансов умереть голодной смертью.

— А если я желаю возвратиться в мою страну?

— Это невозможно. Свобода передвижения предоставляется лишь иностранным купцам, связанным с нашим бюро торговли. Праздношатающиеся включаются в число жителей острова.

Она отчеканила эти слова отчетливее, чем любой аппарат.

— Как называется этот остров? — спросил Жюльен.

Девушка не ответила.

— Я полюблю его, потому что тут живете вы, — продолжал Жюльен.

Почему у него вдруг вырвалось это неожиданное признание? Ему казалось, что в глазах девушки горел добрый огонь. Может быть, Жюльен хотел развеселить ее, но лицо собеседницы осталось безучастным.

— Меня зовут Ирэн, — бесстрастным тоном сказала девушка-психолог. — А вот ваш гид.

Она указала рукой на дверь. Жюльен обернулся и увидел нечто вроде робота. Это его нисколько не удивило. Впрочем, вид у робота был довольно приятный. Он совсем не походил на обычные сложные механизмы, а имел человеческий облик и рост и сделан был из картона, из которого изготовляют обычно самых дешевых кукол. У этого удивительно худого существа вместо головы был плоский диск; плоские руки и ноги держались на легких шарнирах.

— Месье Зет покажет вам вашу столовую, ваш цех и ваше жилье, — продолжала девушка. — Он будет вас сопровождать. Он обладает способностью фиксировать все ваши движения, и воспроизведет их, как только мы этого потребуем.

— Значит, месье Зет — шпион, — заметил Жюльен.

Лицо девушки казалось гневным.

— До свиданья, мадемуазель, — сказал Жюльен.

Она сделала вид, что не расслышала. Несомненно, в этой стране не было места для общепринятых форм вежливости.

Готовый смириться со своей участью просто любопытства ради, Жюльен поклонился и вышел в коридор, сопровождаемый господином Зет, который резким, но достаточно учтивым жестом предложил следовать за ним.

Спустившись по мраморным лестницам, пройдя по длинным коридорам, Жюльен достиг тех мест, где отныне должен был поселиться. Молчаливый господин Зет проявлял удивительную любезность. Он указывал дорогу, грациозно изгибаясь и наклоняя голову. Жюльен попытался с ним заговорить.

— Не могли бы вы объяснить, куда вы меня ведете? — спросил он.

Господин Зет сделал жест рукой, который должен был означать: «Увидите сами». Несмотря на уклончивость ответа, у Жюльена сложилось забавное впечатление, будто между ним и роботом установилось нечто вроде товарищества, будто господин Зет хотел ему сказать: «Мы с вами в равном положении. Кто-то управляет, а нам остается только подчиняться».

Они очутились на террасе длиной, должно быть, не менее двух километров, к которой примыкали невысокие постройки. Под этой террасой и над ней расположены были другие, более или менее широкие, более или менее извилистые. Весь ансамбль имел слегка изогнутые очертания, но все же не походил на цирк. Глубиной он был метров триста. Жюльен облокотился на одну из балюстрад. Господин Зет последовал его примеру.

Внизу простирались площади и бульвары, вдоль которых виднелись своего рода стелы — каменные столбы вроде колонн и монументы из белого мрамора в виде различных геометрических тел, сверкавших всеми цветами радуги. Дальше вдоль необъятной равнины тянулись обширные поля, засеянные злаками, и бесконечные фруктовые сады. Линию горизонта замыкала высокая гора, вставшая, как стена. Издалека невозможно было различить, растет ли на ней что-нибудь.

На террасах взад и вперед расхаживали мужчины и женщины в разноцветных комбинезонах. Женщин можно было узнать по развевающимся волосам. У стариков (мужчин и женщин) походка, был такая же легкая, как и у молодых. Но не видно было детей. Без сомнения, все эти люди были заняты делом. Попадались, однако, и отдыхающие, которые, как Жюльен и господин Зет, стояли, облокотившись о перила, либо полулежали в креслах у балюстрад. Над городом светило ослепительное солнце, но необычные щиты, установленные над домами, отбрасывали густую тень. Жюльен вопросительно посмотрел на господина Зет, а тот поднял руку, как бы выражая ему сочувствие. Жюльен снова устремил взгляд в сторону гор. На горизонте плыли огромные тучи, рассекаемые молниями. Казалось, какое-то препятствие вставало на их пути и они не могли достигнуть лучезарного города.

— Как все это красиво, — пробормотал Жюльен.

Господин Зет вызвался провести его вдоль террасы. По дороге им встретилось несколько человек — здесь людей было немного, — но никто не обратил на них ни малейшего внимания. Жюльен был одет так же, как и все, а господин Зет, без сомнения, был персоной не более значительной, чем какая-нибудь стиральная машина.

За острым углом одной из стен Жюльен заметил широкий портал, ведущий в большой зал. Туда и провел его господин Зет. Они очутились в огромной столовой, где в различных направлениях стояли длинные столы, образуя то ромбы, то параллельные линии. Столы были сервированы, как в любом ресторане. Зал начал заполняться людьми. Робот остановился перед стулом с номером 5027. Тогда Жюльен заметил, что эта же цифра была выведена у него самого на правом рукаве. Он сел за стол и стал терпеливо ждать, а господин Зет занял место у входной двери. Когда возле Жюльена уселись сотрапезники, другой робот принес и роздал галеты. Все принялись жевать. Жюльен последовал примеру своих безразличных соседей и нашел эту пищу очень вкусной. Люди вокруг него говорили по-английски. Наконец Жюльен, собрав все свои познания в этом языке, произнес:

— Меня не представили вам, господа. Жюльен Грэнби.

— Назэр, — произнес сосед справа.

— Элуа, — сказал человек, сидевший напротив.

— Я новичок, — продолжал Жюльен.

— Знаем, — отрезал Назэр, а человек, назвавшийся Элуа, улыбнулся, будто извиняясь за своего друга.

Вид у Назэра был очень мрачный, чему немало способствовали его черные брови. Зато Элуа казался беззаботным.

— Тогда вы должны понять, как мне трудно, — продолжал Жюльен. — Я не привык к вашим порядкам. Чего хотят от меня, простого путешественника?

— Здесь нет путешественников, — произнес Назэр.

— Одни только ремесленники, — добавил Элуа.

Воцарилось молчание. Затем Жюльен задал вопрос:

— Почему мужчины и женщины не едят в одном ресторане?

— Супружеские пары встречаются по вечерам и в выходные дни.

— А кто не женат?

— Те ожидают назначения, — объяснил Элуа.

— Назначения?

— Евгеника, — ответил Назэр. — Психологические и физиологические исследования. Вы, конечно, происходите из очень примитивного племени.

— Значит, здесь обходятся без встреч?

Элуа и Назэр переглянулись и продолжали есть галеты. Слуга-робот принес в огромном графине золотистожелтый напиток. Жюльен предложил налить соседям, но те отказались. Тогда он налил себе. Напиток слегка походил на сидр.

— Почему не видно детей? — спросил Жюльен.

— Они в школе или на стадионе, — ответил Элуа. — Домой они попадают поздно вечером.

Жюльена Грэнби обескуражило безразличие, с каким отвечали на его вопросы. Однако в голосе этих людей звучали и мягкие нотки, напоминавшие о покое и каком-то неведомом счастье.

Жюльен замолчал, решив послушать разговоры соседей. Одни говорили об изменениях в атмосферном давлении, другие — о ежедневной выработке маниоки, сборе сладких бататов или о местах для разведения шампиньонов и изготовлении галет из всех этих продуктов. Было похоже, что здесь не употребляли мяса.

Затем Назэр высказал свои соображения относительно цвета неба: он незаметно менялся в течение дня. На любых широтах при заходе солнца краски, как правило, бесконечно разнообразны, но ученые до сих пор не могут объяснить всех явлений, вызывающих бесконечные изменения цветовой гаммы. Элуа и другие стали называть цветовые оттенки. Завязался спор вокруг фиолетово-черного тона, настолько слабо различимого, что он мог быть лишь психологической иллюзией.

Жюльена приятно поразила тонкость этой беседы. Однако у него сложилось впечатление, что жители острова искусственно отгораживаются от всяких событий, не занимаются политикой и даже пренебрегают радостями любви.

— Какие газеты вы читаете? Какие книги? — спросил он.

— Никаких газет, — ответил Элуа. — Каждое утро нам раздают брошюры, из которых мы узнаем обо всех открытиях и делах, касающихся острова и всего мира.

— Значит, вы знаете и о Франции? — спросил Жюльен.

— Французы производят вино, увлекаются экзистенциализмом и мистическими спорами. Кроме того, они очень экономны, — отрапортовал Элуа.

— Сразу видно, что вы не были ни в Бермоне, ни в какой другой провинции Франции, — заметил Жюльен.

— У нас найдется специалист, который сможет вам обо всем рассказать, — ответил Назэр. — Для этого нужно вызвать робота с запрограммированной информацией.

— Ну а заводы, — спросил Жюльен. — Разве они здесь не такие, как и в других странах мира? Ведь существуют технические предприятия и покрупнее. Чем же гордятся эти люди? Легковесной утонченностью?

— Заводы на острове, — объяснил Назэр, — действуют самостоятельно, без малейшего вмешательства рабочей силы и без всякого управления. Достаточно только время от времени давать инструкции. В этом нет ничего необыкновенного. А мы, как только что сказал мой товарищ, просто ремесленники. Мы все время создаем новые и новые устройства, мельчайшие детали, реактивы, способные привести в действие огромные производства.

Наконец принесли бисквиты, таявшие во рту, после чего все поднялись и направились к дверям. Господин Зет, поджидавший Жюльена, сделал знак следовать за ним. Они прошли сотню шагов по террасе и поднялись по одной из больших лестниц. Перед ними возвышались широкие галереи, где рядами стояли маленькие станки и машины, которые были сделаны с ювелирной тонкостью. Господин Зет подвел Жюльена к одному из станков. Вскоре подошли и соседи по столу — Элуа и Назэр.

— Только что мы получили приказ, — сказал Назэр. — Ввести вас в курс дела поручено Элуа.

Элуа взял с верстака маленький сложенный экран.

— Вы определены учеником часовых дел мастера. Вот элементарные объяснения.

На экране стали медленно проплывать изображения, сопровождаемые лаконичным текстом. Жюльену следовало брать с верстака указанные детали и подгонять одну к другой согласно инструкции. Элуа, казалось, погрузился в свои думы. Он вмешивался только тогда, когда нужно было повторить какое-либо движение. Так продолжалось до середины дня. Затем раздался звонок и все ремесленники исчезли. Ушел и Элуа, даже не взглянув на Жюльена. Вдруг появился господин Зет, который предложил свои услуги. Жюльен снова последовал за ним.

На этот раз они направились в нижнюю часть города, где выстроились в ряд сотни две маленьких, прилепившихся друг к другу домиков с крохотными оконцами. В каждом доме было по десятку каморок и столько же окошек. Господин Зет ввел Жюльена в одну из каморок. Там стояла кровать и умывальник, а над ним — полка с туалетными принадлежностями. Зеркала не было. Несомненно, местные автоматические бритвы сами находили малейшие остатки волос. На другой полке лежали прекрасно изданные брошюры. Жюльен подумал, что робот сейчас закроет дверь и будет охранять его снаружи. Ничего подобного не случилось. Господин Зет дал ему понять, что еще не время уединяться в каморке номер 5027, а, наоборот, можно насладиться прогулкой. Жюльен вышел и, заметив, что господин Зет впал в апатию, решил после некоторых колебаний обследовать этот ступенчатый город, в котором все казалось ясным и понятным с первого взгляда, до того ясным и до того понятным, что Жюльен предчувствовал: здесь скрыто немало тайн.

Мостовые и лестницы были из белого мрамора, лавы, гранита и порфира. На этом сверкающем спокойном фоне выделялись четкие линии балюстрад. Жюльен сначала направился в верхнюю часть города. Он достиг последнего ряда построек, тесно прижавшихся друг к другу. Двустворчатые двери были закрыты. Для чего предназначались эти помещения? Цеха, залы заседаний или магазины? Об этом он узнает позднее. А может быть, это были большие, бесшумные и безлюдные заводы, которые без помощи человека выпускали свою продукцию? На всех этажах, где он побывал, царил удивительный покой. Гуляющие прохаживались в одиночестве или небольшими группами. Мужчины, как правило, ходили с мужчинами, женщины — с женщинами. Но по мере того как наступал вечер, навстречу стали попадаться супружеские пары, некоторые с детьми. Все эти люди вели себя удивительно сдержанно, и это казалось вполне естественным. На девятом этаже (весь ансамбль состоял из двенадцати ярусов) помещались огромные кафе с бесчисленными креслами и круглыми столиками. Напитков подавалось мало, клиенты сидели маленькими группками. Большинство гуляющих предпочитало усесться, даже растянуться в креслах у балюстрад. Жюльен спрашивал себя, какие у этих людей могут быть мысли и заботы. Он тоже уселся на одной из балюстрад, свесив ноги. Никто им не интересовался. Только господин Зет исподволь наблюдал за его движениями.

Жюльен озирался по сторонам. Но вскоре его блуждающий взор стал более сосредоточенным. Он смотрел не на вспаханную равнину, не на горизонт, а на подъемы и спуски, образуемые многочисленными лестницами. Вскоре он заметил, что окружающие его люди тоже смотрят в этом направлении, внимательно разглядывают площадки, которые нарушают непрерывность лестниц и образуют тысячи уступов. Можно было ожидать (так по крайней мере казалось Жюльену), что на этих мраморных плитах, поражавших странной пустотой, вместо людей появятся статуи. Казалось, боги готовы были спуститься с небес, чтобы ступить на эти плиты своими не знающими боли ногами и расправить светящиеся плечи.

— Я брежу, — бормотал Жюльен. — Какие боги, какие боги могли бы сюда явиться?..

Двое мужчин, находившихся неподалеку, с ужасом посмотрели на него. Господина Зет охватила легкая дрожь. Спустя минуты три к Жюльену подошел молодой человек и резко сказал:

— Меня послали сообщить вам, что в этом городе запрещены разговоры о богах. Богов нет.

— А кто вас послал? — спросил Жюльен.

Молодой человек посмотрел на господина Зет, потом повернулся к Жюльену спиной.

«Однако, ничего не скажешь, — подумал Жюльен, — умеют держать язык за зубами в этой стране».

Послышался мелодичный колокольный звон. Он шел из глубины города, оттуда, где площади и бульвары были окаймлены разноцветными тротуарами и монументами разных геометрических форм, которые отбрасывали густую тень и заменяли деревья. Господин Зет махнул рукой в сторону нижней части города, заставив Жюльена обратить внимание на вереницу автобусов, растянувшихся вдоль одной из широких улиц. Следуя указаниям робота, Жюльен вместе с ним спустился по лестнице и подошел к стоянке. В автобусы спокойно рассаживалась толпа людей — мужчины и женщины отдельно. Жюльен занял свободное место. Нечего и говорить, что никакого водителя не было. Как только дверь закрылась, автобус медленно направился к круглой площади, оттуда выехал на дорогу и помчался стрелой.

Жюльен во все глаза глядел на поля. Перед ним мелькали большие участки, засаженные различными культурами: сахарным тростником, амариллисами и другими, незнакомыми растениями. Ни единого деревца. Никакой естественной растительности. Сбор урожая здесь проводился ускоренными методами. Спутники Жюльена смотрели на эту привычную для них картину с еще большим вниманием, чем он сам, и Жюльен стал за ними наблюдать с тем же любопытством, как недавно на террасе.

У всех этих людей были очень красивые глаза, но апатичный взгляд, свойственный таитянам и многим жителям тропических стран. В нем таилась неосознанная, извечная мысль, более древняя, чем сам мир. Но время от времени в их глазах вспыхивал живой, даже задорный огонек, как если бы они улавливали или пытались уловить что-либо скрытое в окружающей природе. Жюльен заметил, что все они разглядывали невозделанную землю красноватого цвета, где не было видно и мельчайших камешков и только изредка попадались чахлые ростки сорной травы. «Еще одна тайна», — подумал Жюльен. Автобус остановился на круглом пляже, покрытом белым песком.

Вокруг этого пляжа росло много деревьев, подстриженных и рассаженных равномерно, как в садах, разбитых Ленотром. До самого берега тянулись аллеи четырехугольных эвкалиптов и хвойных деревьев с шарообразными кронами. Купальщики и купальщицы были здесь такие же, как и на всех пляжах мира. Прогулки, игры, отдых. Но в этой толпе не слышно было смеха, и во всех взглядах, которые ловил Жюльен, ощущалась какая-то странная пустота, словно эти люди чего-то искали и не могли найти. И только изредка в их зрачках вспыхивали живые огоньки. Ничего более значительного Жюльену не удалось подметить в эти вечерние часы. Он направился к кабинам и выкупался, как все остальные. Никто не сказал ему ни слова. Море было голубым и прозрачным. Чего еще можно желать? Уже наступили сумерки, когда Жюльен, по-прежнему в сопровождении робота, вернулся в город, нашел свой дом, каморку номер 5027, и заснул глубоким, беззаботным сном. Но порой до него доносился сквозь сон неприятный скрежет, какое-то подобие нестройного хора. Один раз он открыл глаза и в окно своей каморки увидел стаю железных птиц, носящихся взад и вперед на фоне вечернего звездного неба.

В последующие дни жизнь Жюльена шла без перемен. Им овладело удивительное спокойствие, и он с большим интересом осваивал часовое дело и мирно беседовал с соседями по столу о ближайшем сезоне дождей, о применении металлов и о нравах людей в других странахобо всем, что сообщалось в информационных бюллетенях. Ни о каких более далеких маршрутах, кроме прогулок и ежедневных купаний, Жюльен и не мечтал. Впрочем, он считал, что его любопытство будет удовлетворено, если он улучит благоприятный момент и не будет слишком поспешно задавать вопросы. Так прошел примерно месяц. Господин Зет продолжал неотступно наблюдать за всеми действиями Жюльена, но был так вежлив, что его присутствие казалось скорее дружеским, чем обременительным.

Однажды вечером Жюльен увидел Ирэн. Она спускалась по угловой лестнице. Жюльен смотрел издалека, как она направлялась к бульвару, скрытому длинной стеной. Вдоль этого бульвара вытянулась вереница пустых машин. Ирэн села в одну из них, и машина тут же тронулась с места. Жюльен подошел к одной из машин. Господин. Зет поспешил опередить его, чтобы открыть дверцу. Они уселись, дверца сама закрылась, но машина продолжала стоять. Тогда господин Зет указал Жюльену на кнопки, расположенные, как в обычном лифте. Под каждой кнопкой было указано место назначения: «Пляж номер I», «Пляж номер 2», «Деревня», «Гора»… Жюльен колебался, выбрать ли ему «Деревню» или «Гору». Он хотел бы пуститься вслед за Ирэн, но действовать приходилось наудачу. Жюльен нажал на кнопку «Гора», машина сразу пошла, быстро набирая скорость. Промелькнули поля. Начался подъем по крутому серпантину. Наконец машина остановилась на земляной площадке, уставленной бесчисленными креслами и круглыми столиками. За ними сидело не меньше сотни отдыхающих.

Отсюда с одной стороны открывался вид на город, а с другой — на скалы и горные леса. Это был крутой отдрг горного хребта на высоте примерно тысячи метров, тогда как высота всей горы была не менее двух тысяч. Сверху дул свежий, бодрящий ветерок.

Сначала Жюльен осмотрел панораму острова. Ничего нового для себя он не заметил. Вспаханные поля, пляжи, на юге — необыкновенно длинные строения, стоящие поодиночке, а к северу, возле моря, несколько с трудом различимых домов, похожих на европейские дачные постройки. Жюльен повернулся лицом к горе. Все гуляющие тоже смотрели на гору. В их взглядах светилась тоска.

«Ничего примечательного и с этой стороны», — подумал Жюльен. Темно-зеленая дикая растительность на крутом склоне была малопривлекательной. От края террасы начиналась каменистая дорога, поистине убогая по сравнению с прекрасными улицами острова. Дорога эта петляла вдоль кустов, затянутых густым слоем тропической паутины, а затем поднималась в гору сквозь высокий строевой лес. Она манила и звала на прогулку, но по ней никто не ходил. Жюльен, поддавшись соблазну, решил сделать несколько шагов. Он поднялся и, сопровождаемый господином Зет, направился в горы.

Как только Жюльен добрался до первых кустов, господин Зет, до этого добросовестно выполнявший свою роль безучастного ментора, неожиданно изменил поведение. Забежав вперед и повернувшись на картонных ногах, он стал посреди дороги и раскинул руки. Не обратив на это внимания, Жюльен продолжал свой путь. Когда он поравнялся с роботом, господин Зет с присущей ему деликатностью отступил в сторону, пропустив Жюльена, и только поклонился, выражая сожаление. Но не успел Жюльен сделать и трех шагов, как услышал тягучий металлический скрежет. И тотчас же на дорогу обрушились стаи железных птиц; не садясь на землю, они продолжали свой полет по спирали, нацелившись длинными клювами прямо в глаза Жюльена.

Жюльен остановился. Огромные птицы стали летать вокруг него, пока он не пустился наутек. Господин Зет наблюдал эту сцену с огорченным видом.

Жюльен почел за благо вернуться на террасу и присоединиться к другим отдыхающим, которые, казалось, ничего не заметили.

Итак, неизвестно по какой причине посещать некоторые места на острове было строжайше запрещено. Жюльен повернулся к соседям, решив расспросить об этом, но те вели беседу о грядущем сезоне дождей. Робот-официант подошел предложить что-нибудь Жюльену, который, как и другие, погрузился в невинные мечтания, пока не произошло новое событие.

Железные птицы улетели ввысь и исчезли в глубине острова. Тогда один из сидевших в ресторане поднялся и решительно зашагал по каменистой дороге. Жюльен видел, как тот без помех добрался до первых кустов и бодрым шагом стал подниматься в сторону леса. «Значит, местные жители имеют право», — пробормотал Жюльен. Но едва он произнес эти слова, как вновь послышался металлический скрежет. Внезапно упала с неба другая стая птиц, но на этот раз, вместо того чтобы преградить путь гуляющему, они обрушились на него такой плотной массой, что укрыли от взоров. Протекла целая минута, затем птицы с невероятной быстротой взметнулись в небесную высь. От человека не осталось и следа; казалось, он обратился в пыль и прах.

Жюльен в ужасе огляделся вокруг. Происшествие ни у кого не вызвало ни малейшего интереса. Быть может, разговор велся теперь тоном ниже, но был таким же пустым и спокойным, как прежде. Это людское безразличие испугало Жюльена гораздо больше, чем страшная расправа. Один только господин Зет не без огорчения склонил голову. Лично у него не было никакой причины скрывать те чувства, которые в него вложили, и не поддаваться им. Но почему скрытничали эти люди? Какие фантастические обстоятельства, какие нравственные запреты заставляли их хранить молчание?

— Пойдем-ка подальше отсюда, господин Зет, — сказал Жюльен.

Робот тут же выразил готовность исполнить желание повелителя. Он отвел его к автоматическому такси, стоявшему рядом с другими. Как только они вошли и закрыли дверцу, машина повернула и помчалась по большой магистрали к городу.

Там Жюльен обрел прежнюю беззаботность. В конце концов, пусть эти люди сами выпутываются, как хотят, он рассматривал свое пребывание здесь как каникулы, а занятие часовым делом, которому его обучали, не мешало приятному времяпрепровождению. Он не преминет рассказать много интересных историй, как только вернется в Бермон. А в том, что он уедет отсюда, когда сочтет нужным, Жюльен не сомневался вопреки утверждениям товарищей по работе. Остаток вечера он провел, прохаживаясь из верхней части города в нижнюю.

Жюльен обнаружил, что на уровне каждого этажа двери выходили на террасы, где были устроены защищенные тентами площадки для игр. Полуобнаженные мужчины и женщины упражнялись в метании диска, копья, играли в мяч. Многие присутствовали в качестве зрителей. Чуть поодаль Жюльен заметил двоих мужчин, которые о чем-то яростно спорили. Рядом с ними стояла очень красивая девушка. Было похоже, что один из мужчин собирается пустить в ход кулаки. На острове подобная ссора, видимо, была неслыханным событием. Те, кто заметил спорящих, живо отошли в сторону. Затем послышался протяжный металлический скрежет.

Сначала птицы были совсем не видны, потом в небе показалось что-то вроде столба мошкары, а через три секунды они стали похожи на стаю орлов. Они оборвали свой полет, обрушившись на того из двух мужчин, который угрожал другому. Птицы схватили его когтистыми лапами и унесли как перышко. Жюльен следил глазами за их долгим полетом в небесной синеве. Когда их уже невозможно было различить, он повернулся к мужчине и женщине. А они тем временем отошли в сторону, чтобы посмотреть, как две команды играют в мяч. И все остальные зрители, будто ничего не случилось, мирно прохаживались взад и вперед. Жюльен взглянул на господина Зет, тот снова опустил голову.

— Почему же никто не хочет объяснить мне, что здесь происходит? — с возмущением вскричал Жюльен.

Никто не обратил внимания на его слова. Господин Зет подошел к нему и любезно покачал головой.

— Да, да, здесь ничего не хотят объяснить! — в отчаянии закричал Жюльен.

Вернувшись в город, он примостился на одной из лестниц и вместе с другими стал всматриваться в небо на горизонте. В этот вечер он забыл пойти в ресторан. Время было позднее, и ему ничего не оставалось, как вернуться в свою каморку. Назавтра, выходя из дому, он заметил возле своей двери, рядом с господином Зет, еще одного робота.

«Вот и обеспечены оба фланга», — подумал Жюльен.

Несомненно, из-за его вчерашнего протеста и отсутствия в ресторане над ним учредили более строгий надзор.

Все утро Жюльен обучался в часовом цехе, а потом пошел завтракать. Он решил любыми средствами во что бы то ни стало вытянуть из товарищей по работе объяснение страшным событиям, свидетелем которых был накануне. Оба его приятеля, Элуа и Назэр, несмотря на унификацию, царившую в этих местах, обладали совершенно непохожими характерами. Элуа был легкомысленным и мягкосердечным. Назэр отличался чрезмерной серьезностью. Первым ответил Элуа:

— Мы подрубаем на корню всякие бесполезные сантименты. Если какому-нибудь дураку вздумается бежать в горы, куда мы ссылаем иногда за всякие мелкие провинности, в особенности за нерадение, или если какой-нибудь другой дурак решится приревновать девушку, то зачем оставлять в живых таких нарушителей спокойствия? Впрочем, можете не сомневаться, кара постигает рецидивистов. Вы могли бы догадаться об этом сами, но сначала вас нужно еще подучить. Наслаждайтесь же вашей счастливой жизнью! Скоро вас женят на девушке, которую вам подберут и которая будет вам соответствовать по всем статьям. Наша политика совершенна, и вы никогда не захотите нас покинуть.

— Ваша политика? — произнес Жюльен.

Словно нехотя, в разговор вмешался Назэр. Его плохой французский язык Жюльен все же понимал лучше, чем хороший английский.

— У нас разрешена торговля, в чем вы могли убедиться, если побывали в магазинах на седьмом этаже. Однако там продают лишь предметы роскоши, так как самое необходимое нам просто выдают. В зависимости от ваших прибылей вы можете приобрести личный автомобиль, ароматные сигареты, зажигалки, сласти, украшения и книги. Ни капли алкоголя, ни туристских самолетов (мы равнодушны к путешествиям) и, конечно, никаких приключенческих романов. Впрочем, никто и сам не захочет приобретать какие-либо возбуждающие средства. Во всяком случае, ваши естественные потребности будут удовлетворены сообразно вашим прибылям, которые зависят от вашей должности и вашей работы. Вы еще не получали денег, потому что пока являетесь простым подмастерьем, но скоро…

— Вы уклоняетесь от вопроса, — заметил Жюльен. — Под политикой я понимал просто человеческие отношения. Каково же ваше правительство?

Этот вопрос привел Элуа и Назэра в оцепенение. Было похоже, что даже ближайших собеседников за соседними столами охватил ужас. Разговоры мгновенно прекратились. Однако Жюльен не смог удержаться от реплики:

— Можно подумать, что вы кого-то боитесь.

Назэр и Элуа пожали плечами.

— Объясните же мне, — настаивал Жюльен.

— Нечего тут объяснять, — пробормотал Назэр.

— Абсолютно нечего, — с грустью повторил Элуа.

Жюльен оглядел их, ничего не понимая. И тогда Элуа и Назэр многозначительно посмотрели на стоявших неподвижно возле двери роботов, приставленных к Жюльену. На этом острове фиксировалось все, кроме взглядов. Назэр и Элуа молча перевели взор на Жюльена, потом снова на его спутников.

— Значит, вами руководят роботы? — спросил Жюльен.

— Так оно и есть, — прошептал Элуа. — И нет ничего лучше их правления. Мы сами установили законы и выполняем их неукоснительно. Мы ни в чем не можем им перечить. В их распоряжении птицы.

— А если они испортятся?

— Мы заинтересованы в том, чтобы они не портились, — сказал Назэр. — Мы установили и приняли такой порядок, что при малейшем отклонении от нормы подвергаемся гневу птиц.

Этими словами, которые произвели на Жюльена тяжелое впечатление, разговор закончился. Элуа и Назэр до конца обеда не произнесли ни слова. Элуа неловким движением опрокинул бутылочку со специями, и она разбилась о плитки пола. Это его очень расстроило.

— Не убеждайте меня в том, что у вас нет никаких огорчений, — сказал Жюльен. — Что вас беспокоит?

Элуа мгновенно обрел беззаботный вид. Если эти люди и знали печаль, то она исчезала, как сновидение, и даже самого Жюльена словно обволакивало безмятежное счастье. Он снова принялся за работу, а когда выполнил задание, встал и, как все другие, отправился бродить по городу.

«И все же здесь есть какая-то тайна, которой нужно овладеть, — подумал он. — Чем дольше я здесь живу, тем больше проясняется для меня здешний образ жизни, подчиненный строжайшему распорядку, но само ощущение ясности и счастья создается какой-то таинственной силой. И прежде всего я должен разгадать, чем это вызвано и откуда все идет».

На верхнем этаже он дошел до террасы, предоставленной в распоряжение детей, — мальчики и девочки играли вместе. Взрослым разрешалось присутствовать только в качестве зрителей. Балюстрада из порфира отделяла гуляющих от большой группы детей, резвившихся без всякого надзора.

Прохаживаясь взад и вперед, Жюльен заметил ребенка, который отделился от остальных и стоял, прислонившись спиной к балюстраде. Ему было лет двенадцать. Жюльен подошел к мальчику и спросил, почему он не играет с остальными. Тот устремил на него свои красивые черные глаза.

— Вы иностранец, — сказал он. — Откуда вы прибыли? Из какой страны?

Жюльен рассказал, что жил в Бермоне.

— Какие там деревья? — спросил ребенок.

Жюльен попытался объяснить.

— Послушайте! — вдруг сказал мальчик.

До них доносились удары далекого колокола, похожие на звон колоколов в европейских деревнях. Жюльен спросил, откуда этот звон. Ребенок не ответил и пошел вдоль балюстрады. Жюльен последовал за ним. Так они дошли до угла террасы; в сотне метров под ними было море. Ребенок посмотрел на Жюльена, и юноше показалось, что он прочел в его взгляде отчаяние.

— Что тебя огорчает? — спросил он ребенка.

— Ничего, — машинально ответил мальчик. — Я хотел бросать в море камешки, а на меня налетела железная птица.

— Хорошенькое дело! — сказал Жюльен.

— Я хотел… — повторил мальчик. — А у вас другие птицы?

Жюльен перечислил и описал несколько видов птиц: зябликов, луней, чаек, жаворонков. Ребенок с жадностью слушал. Потом он подобрал под балюстрадой обломки гравия и уже собирался бросить их в море.

— Подожди. Сейчас я тебе покажу, — сказал Жюльен.

Он взял камешки из рук мальчика. Ребенок нисколько не противился. Он устремил на Жюльена глаза, полные невысказанной тоски. Жюльен принялся бросать камешки в море. Он подбрасывал их кверху, и ребенок с восторгом следил, как они описывали огромный круг, поднимались, затем летели вниз и поглощались волнами. Ребенок весело засмеялся.

Тотчас же раздался шум и воздух словно затрепетал. «Птицы», — прошептал Жюльен и обернулся. Но это были не железные птицы, а оба его спутника-робота. Они присутствовали при этой сцене и, казалось, из-за чего-то спорили. Стоя друг против друга, роботы дрожали всеми своими картонными членами. Еще несколько секунд — и они бросились друг на друга, размахивая немощными руками… и вдруг как подкошенные свалились на землю. Люди, гулявшие рядом, мгновенно отошли в сторону. И тут появились птицы.

Они, казалось, летели по длинной спирали из большого голубого отверстия в небе. Ребенок схватил руки Жюльена и сжал в своих. Птицы обрушились на них, покачивая грозными, как у грифов, клювами. Гнев этих автоматов вызвал, конечно, не ребенок, а Жюльен, но они не знали, как к нему подступиться, не задев мальчика. Жюльен, боясь за ребенка, вырвал руки и отошел на два шага. Птицы рывком устремились к нему.

В эту минуту кто-то, о чьем присутствии Жюльен и не подозревал, бросился к нему, бесцеремонно растолкав птиц. Жюльен почувствовал, что к его груди прижалось молодое тело, и увидел красивое лицо.

— Ирэн? — прошептал он.

— Не шевелитесь. Они пощадят меня, а потому не тронут и вас.

Жюльен обнял девушку. Как могло случиться, что она пришла ему на помощь? Он спросил ее об этом, теперь уже не заботясь об остальном.

— Случай, — сказала Ирэн. — Я и сама не знаю.

Круг, образованный птицами, стал расширяться. Несколько секунд спустя они снова взлетели и скоро исчезли из виду. Ирэн быстро отстранилась от Жюльена.

— Ну вот, — сказала девушка. — Они вас пощадили. Но если вы не расстанетесь с вашими фантазиями, вам не избежать их гнева.

— Это не имеет значения, — сказал Жюльен.

— Не говорите так, — возразила девушка.

— Тогда хоть вы объясните мне, что здесь творится.

Ирэн посмотрела на него. Во взгляде ее он заметил ту же тоску, какую только что видел в глазах ребенка. А мальчик снова побежал играть.

— Я не должна говорить, и все же я это сделаю, — сказала Ирэн.

После недолгого раздумья она решилась:

— На этом острове нет ничего, кроме жизни и света. Мы предусмотрели все опасности. Мы устранили всяческие суеверия. Идеальный порядок. Любой шаг сверх установленных и предписанных правилами автоматически исключается.

— Но какое это имеет значение? — упрямился Жюльен.

— Не нужно так говорить. Самый ничтожный шаг может все испортить.

— Значит, вы суеверны?

— Мы не суеверны. Правительство стоит на страже порядка.

Теперь Жюльен уже знал, что это за правительство. Он пожал плечами. Ему казалось, что Ирэн хочет еще что-то сказать. Выяснилось, что у островитян, как и у других народов на земле, был свой атомный завод. И они отлично понимали, что это иное дело, нежели изготовление шляпок или зонтиков. А раз так, значит, нужен абсолютный порядок, исключающий любое незапрограммированное слово, любое непредусмотренное действие.

— Понимаете, ничего незапрограммированного, ничего непредусмотренного! Никаких страстей, никаких чувств! Правительство роботов пресекает любое отклонение от установленных правил.

— Вы живете в страхе, ни на что не надеясь, — сказал Жюльен.

На глазах у Ирэн появились слезы.

Внезапно она повернулась и пустилась бежать. Она была так хороша в своем золотистом наряде, ее волосы легко падали на плечи… Жюльен вернулся в город и пошел обедать в ресторан. Все было спокойно, будто ничего не произошло, только Жюльена уже не сопровождал ни один из двух роботов. Но когда на следующее утро он вышел из своей каморки, возле дома его ждал Назэр.

— Они поручили мне понаблюдать за вами.

— Кто это owu?

— Вам хорошо известно, что этого никто не знает.

Назэр тотчас увлек Жюльена в нижнюю часть города.

Они вышли на улицу, где стояла вереница автоматических такси. Назэр велел Жюльену сесть в последнюю машину, занял место рядом с ним и нажал на кнопку с надписью «Деревня». Через несколько минут они достигли утеса на берегу моря, неподалеку от порта, и очутились среди группы небольших домов.

— Вот смотрите, — сказал Назэр, — это все, что осталось от деревни, построенной в XIX веке, задолго до того, как здесь появились мы, которые выровняли рельеф и основали город.

Деревушка состояла из пяти домов. Только у одного, более просторного, было несколько пристроек. Из ворот фермы виден был двор, где суетилась домашняя птица и бегали черные свиньи. На соседнем доме красовалась вывеска «Харчевня». Дома, как в колониальных странах, были с верандами, кровли покрыты черепицей, а стены, сложенные из камня, напоминали о суровой простоте европейской деревни.

— Пережитки старины, — пояснил Назэр, — деревушка едва насчитывает десяток жителей. Крестьянин с семьей, хозяин харчевни и его жена, престарелый рыбак да еще один человек, который живет в этом домике и носит кличку Старый Негодник.

На краю скалы стояла небольшая церковь с маленькой звонницей, увенчанная крестом.

— Жители деревушки, так же как и мы, не признают никакой религии, — продолжал Назэр. — Их священник умер, а другого они не требуют. Только женщины по старой привычке время от времени ходят в церковь, а кто-нибудь из детей в полдень и вечером звонит в колокол.

— Куда мы теперь пойдем? — спросил Жюльен.

— Увидите, — ответил Назэр.

Он повел Жюльена в харчевню, и они уселись за столик, испещренный следами от стаканов. К ним подошел хозяин — человек с седыми усами, в заплатанных штанах и темной рубахе.

— Скоро придут и другие, — сказал Назэр.

— Что вам подать? — спросил хозяин.

— Пожалуйста, фруктового соку, — сказал Назэр. — Эти люди живут по старинке, — продолжал он, — заняты своими делишками. Некоторые думают о возвращении в Европу, другие смирились со своей участью. Они продают нам продукты, а взамен требуют доллары.

— Мне кажется, — сказал Жюльен, — что вы здесь господа, и, во всяком случае, ваше правительство…

— Мы позволяем им жить на правах музейных экспонатов. Они служат прекрасным наглядным пособием для школьников. Впрочем, им не разрешается выходить за пределы отведенной территории. Только старый Негодник может посещать порт, где он занимается торговлей да еще совершает какие-то сделки на торговых судах.

— Значит, вы ведете торговлю?

— Небольшие обменные операции, — ответил Назэр. — Но они не имеют существенного значения. В течение года к нам заходит не больше двух-трех судов.

— И неужели никто не пытался убежать отсюда на корабле?

— Никто. Даже старожилы не хотят покидать острив. Они надеются здесь разбогатеть.

В харчевню вошел человек в рабочем костюме.

— Здравствуй, Антуан, — обратился к нему Назэр. — Как дела?

— Скотоводство себя оправдывает.

Человек, которого звали Антуаном, сел к столу, и хозяин, ничего не спросив, принес ему стакан водки. Почти тотчас дверь снова открылась и на пороге показался торговец в голубом костюме; в галстуке у него красовалась бриллиантовая булавка. Судя по всему, это и был Старый Негодник. Его сопровождали две перезрелые, ярко накрашенные, женщины и старик в костюме из небеленого полотна, без сомнения деревенский рыбак. Перед тем как сесть, торговец повернулся к Назэру и Жюльену:

— А, так вот кто оказал нам честь, о чудеса природы! — сказал он. — Ваше правительство снова уменьшило наши прибыли, но погодите, мы скоро разделаемся с этими порядками! Настанет день, когда вы перессоритесь и придете к нам поучиться, как надо жить.

— Полно, Сатюрнэн, — сказал крестьянин. — Вчера вы говорили, что собираетесь улизнуть из этой проклятой страны.

— Да разве я человек вольный? — ответил тот. — Ведь эти люди следят за каждым моим шагом, но в один прекрасный день я им покажу, что значит свобода.

— Будем зарабатывать себе на жизнь, — заметил человек, которого звали Антуаном, — а там увидим.

Они уселись за стол и стали пить.

— Свобода, — продолжал Антуан, — это значит быть хозяином у себя дома и никому не подчиняться.

— Свобода — это любовь, — сказал Сатюрнэн.

Обе красотки захихикали. Только рыбак пил молча.

— Совсем нет веры, — продолжал Сатюрнэн. — У этих людей нет веры. Они никогда не видели настоящей птицы, такой, какая водилась здесь еще десять лет назад. Они не разводят цветов. Они понятия не имеют о красоте. Там, где нет счастья, нет и надежды. У нас по крайней мере есть хоть какая-то надежда.

— Что касается веры, — заметил крестьянин, — то я думаю, не такое уж это сложное дело. Но вера все же нужна.

— А что такое вера? — спросила одна из женщин.

Никто не ответил. Мужчины наполняли свои стаканы.

— Вера — это труд, — ответил Сатюрнэн, — труд и торговля, и все кончается вечностью. Знаете ли вы, что значит вечность?

— Вот, — шепнул Назэр на ухо Жюльену, — вот она, ваша цивилизация.

— Нет! — возразил Жюльен.

— Конечно, это только карикатура, я согласен, — продолжал Назэр. — Но ваша цивилизация — это пустословие и пьянство. Вы окутываете свою деятельность мистическим туманом. Нет ни мистики, ни дел. Нет ничего, кроме незыблемого, раз и навсегда установленного порядка.

— Нет, — повторил Жюльен. — Уйдемте отсюда!

Он поднялся и направился к двери. Назэр последовал за ним. Жюльена охватило отчаяние. Так, значит, здесь сохранили древний декорум и позволили существовать этим обломкам кораблекрушения только для того, чтобы посмеяться над миром. Но ведь в нашем мире, как он порой ни грустен, есть и кое-что другое. Например, птицы, цветы. И Жюльен прошептал:

— Птицы, цветы…

— Ну и что? — сказал Назэр. — Какое нам дело до всех ваших увеселений и чувствований?

Жюльен посмотрел на заброшенную церковь. Назэр втолкнул его в машину. Через несколько минут они снова были в городе.

«Нет!» — повторял Жюльен.

Однако, пока они с Назэром добирались до ресторана, он почувствовал, как его обволакивают тишина и покой городских улиц и лестниц. Он облокотился о балюстраду. Назэр молча стоял рядом. Небо над ними было густо-голубым. По улицам фланировали мужчины и женщины в красивых разноцветных одеждах. Жюльену нравились эти просторные, искусно освещенные постройки с их правильными пропорциями. Почему бы ему не поддаться очарованию этого чужого мира? Бермон! Сестра замужем за жестянщиком, который вечно с ней бранится. Отец со своими причудами. Зимняя грязь. Весна, которая опьяняет и оглупляет вас. Девушки-лгуньи. А здесь всему придается значение, взвешивается каждое слово. Лучше уж гнев железных птиц, даже боязнь малейшего отклонения от нормы, чем прежний беспорядок и неустроенность. Обо всем этом не уставал ему твердить Назэр.

— Я не говорю, что вы не правы, — возражал Жюльен. — Мне тоже нравится все, что вы осуществили, только я не хочу забывать Бермон, тревоги и радости прежней жизни! Но какие у меня там были радости, теперь я и сам не знаю.

— Вот видите, — говорил Назэр.

В ресторане они застали Элуа. В глазах молодого человека была безмятежная пустота, столь характерная для жителей острова, навсегда затерянного во времени.

«Нет!» — повторил Жюльен.

Прошли еще дни, недели.

По-видимому, приближался сезон дождей. Однако ничего не менялось. Жюльен Грэнби все больше забывал свой Бермон. В его краю время проходило так же бесплодно, хотя там он был не таким беззаботным и отрешенным, как здесь. Но к чему было стремиться? Когда Жюльен останавливался на лестнице, он, так же как и другие, вглядывался в какую-нибудь точку на лестничных переходах. Ему казалось, что вот-вот в лучах света возникнет бог, но бог никогда не появлялся.

Иногда юноши и девушки вполголоса начинали петь. Это была тоскливая песня, которая сразу обрывалась. Однажды Жюльен встретил Ирэн. Девушка остановилась в нескольких шагах от него под большим панно, отбрасывающим четкую четырехугольную тень. Ирэн долго смотрела на Жюльена. Однако, когда он приблизился, чтобы с ней заговорить, мгновенно убежала. Черные волосы волнами ложились на ее плечи. Он не мог ее забыть.

Нельзя забывать! Работая, он твердил эти слова. Чего ты не должен забывать? Что на свете есть и другое. Прошла еще неделя, и он снова все забыл. Наконец в один прекрасный день — он так и не мог понять, как это случилось, — когда он работал с товарищами в цеху, ему вспомнилась одна старая история, которую он слышал от брата. Жюльен не удержался и рассказал ее соседу.

История была очень простая. Давным-давно на одном из заводов в предместье Парижа была двойная железная лестница, которая вела в машинный зал. Те, кто шел на работу, поднимались влево от центрального входа, а окончившие работу спускались с другой стороны. Некоторые из них виделись только на ходу, так как принадлежали к разным бригадам. И вот ежедневно, в полдень, на лестнице сталкивались молодой человек и девушка. Встреча происходила с удивительной точностью. Быть может, они украдкой поглядывали друг на друга. Однако об этом никто не знал. Девушка жила в Левалуа, юноша был из Иври. Другой возможности для встреч у них не было.

Жюльен выложил начало этой истории тоном человека, которому предстоит многое рассказать. Однако он заметил, что его соседи, даже самый ближайший, проявили полное безразличие.

«К чему все это? — подумал Жюльен. — Ведь они меня даже не слушают».

Он решил больше не рассказывать и углубился в работу, состоящую в том, чтобы наладить тонкую часовую ось, предназначенную неизвестно для чего. К полудню эта история начисто вылетела у него из головы, а в ресторане он уже рассказывал о новом выпуске научного бюллетеня, посвященного подводному рельефу. Однако его соседи, в особенности Элуа и Назэр, тайком поглядывали на него, но не сказали ни слова. «Какая муха их укусила?» — подумал Жюльен, и ему тут же пришло на ум, что в этих краях нет ни одной мухи и других насекомых не больше, чем настоящих птиц. Жюльен поделился этим соображением с окружающими. У соседей округлились глаза; в них вспыхнул живой огонек и тут же погас. Все упорно молчали. Что это на них нашло? При общении с жителями острова Жюльен всегда восхищался их удивительно ровным настроением, царившим повсюду, как солнце и ветер. Столь необычная сдержанность соседей привела его в замешательство. Тщетно искал он слова, которые могли бы их расшевелить, но они по-прежнему сиделр с отсутствующим видом.

В конце дня, когда Жюльен, как обычно, отправился на прогулку, его ожидал другой сюрприз. После случая с двумя роботами — господином Зет и вторым, которые повредили свои механизмы и, по-видимому, вышли из строя, к нему больше никого не приставляли. Жюльен бродил повсюду, наслаждаясь, одиночеством. Он отправлялся на пляж, возвращался оттуда, когда хотел, не заботясь о том, чтобы всегда быть начеку. Большую ч-асть времени он проводил, бродя вдоль балюстрад, и уже не пытался проникнуть в тайну этих мест. Скандал из-за камешков, которые он бросал в море, так сильно на него подействовал, что он понял раз и навсегда: нужно беспрекословно подчиняться законам этой страны, не подвергая их никакому обсуждению. Своим благонравным поведением Жюльен снова снискал расположение. В высших сферах пришли к заключению, что он ничем не отличается от других граждан. И потому Жюльен немало удивился, когда заметил, что люди оборачиваются ему вслед, собираются группами и говорят, по-видимому, о нем. Он спустился по лестнице, вышел на другую террасу, но его сопровождало перешептывание и преследовали любопытные взгляды. Наконец он осмелился подойти к трем оживленно беседовавшим мужчинам.

— Скажите, пожалуйста, что здесь происходит?

Никакого ответа. Такая же молчаливая оторопь охватила стоявших неподалеку Элуа и Назэра, словно и они ожидали от него какого-то неведомого признания.

— Простите, господа, если я буду настойчив, — не унимался Жюльен. — Я здесь еще не освоился и не всегда знаю, как нужно поступать.

Один из мужчин сказал:

— Ну, разумеется. И что же случилось потом?

Затем все трое удалились, словно убоявшись этих безобидных слов. И тут Жюльен услышал металлический скрежет. В небе носились огромные стаи железных птиц. Но, вместо того чтобы ринуться вниз, как ожидал Жюльен, они стали описывать в воздухе длинные спирали. Птицы кружились довольно долго и наконец исчезли.

Вечером в ресторане соседи Жюльена Грэнби хранили тягостное молчание, тогда как за другими столами раздавались оживленные голоса. Тщетно пытался Жюльен уловить слова, которые объяснили бы ему, что происходит.

— А потом? — спросил кто-то.

— Об этом в сегодняшних выпусках ничего не говорится.

— Выходит, что они об этом никогда не сообщат?

— Ну а потом, что же случилось потом?

Назавтра, проснувшись, Жюльен обнаружил повсюду большое волнение. Казалось, некоторые бригады не решались заходить в цеха. Другие входили и выходили обратно. Цехов было много, и там изготовлялось все необходимое для бесперебойной работы больших заводов. Эта суетящаяся толпа напоминала развороченный муравейник. Как и накануне, в небе парили железные птицы, но не опускались. Через несколько минут порядок кое-как установился, но если он установился кое-как, то здесь это было равносильно панике. Некоторые на минуту задерживались на пороге, другие решительно отправлялись на свои места. Были и такие, что быстро, через ступеньку, взбегали по лестнице, — без сомнения, они ошибались этажом. «Озабочены, рассеянны», — прошептал Жюльен, направляясь в часовой цех. Там его поджидал Назэр.

— Сегодня утром вы не работаете, — сказал он Жюльену, — пойдемте со мной.

— Куда я должен идти? — спросил Жюльен. — Чего от меня хотят? Разве я не делаю того, что положено?

Едва удержавшись, чтобы не задать вопроса, Назэр вовремя одумался и сделал Жюльену Грэнби знак следовать за ним.

Сначала Назэр спустился по лестнице на террасу, потом обогнул лестницу. Под ней оказалась маленькая, почти невидимая дверь. Жюльен прошел вслед за Назэром по длинному, плохо освещенному коридору, от которого в свою очередь ответвлялся целый ряд узких проходов. После нескольких минут ходьбы по этому лабиринту, где каждое мгновение казалось, что ты здесь только что проходил, они достигли вестибюля. В одной из стен бесшумно раздвинулись створки, и Жюльен очутился в зале, будто подвешенном над самым морем и походившем на огромный диспетчерский пост. Назэр внезапно скрылся. Обернувшись, Жюльен увидел, что створки снова сдвигаются.

— Жюльен Грэнби, — раздался чей-то голос.

В противоположном углу, у окна, за столом сидел человек. Жюльен приблизился к нему.

— Сядьте в это кресло! — сказал человек.

— С кем имею честь? — спросил Жюльен.

— Мое имя ничего не значит, — ответил незнакомец. — Я только выполняю должность главного механика. Двадцать человек по очереди занимают этот пост, и наши функции сводятся к простым расчетам.

Жюльен почесал затылок.

— Садитесь. Тут нет никакой тайны, и вы могли уже убедиться, что здесь ни от кого ничего не скрывают. Если хотите знать, я выполняю роль управляющего, и моя обязанность — пускать в ход машины, а уж они решают в соответствии с установленным порядком социальные проблемы. Когда эти проблемы оказываются надуманными или ненужными, машины их исключают и уничтожают тех, кто в этом повинен. Вы, конечно, видели железных птиц за делом.

— Очень ловко придумано, — вежливо заметил Жюльен.

— Вполне естественно. То, что выходит за рамки установленного порядка, погибает тут же, при зарождении беспорядка. Мы избегаем всяческих причин для спора и малейших поводов для скандала. У машин более тонкая организация, чем у нас, и они сами решают, что именно нужно прекратить или уничтожить. Иногда какое-нибудь незначительное или безобидное действие, скажем бросание камешков в море, служит признаком потенциального преступления, которое может быть совершено в состоянии аффекта. Но даже горе ребенка или склонность к вам, быть может кажущаяся, такой девушки, как Ирэн, постепенно переходят в безразличие благодаря искусству машин, о котором мы не имеем никакого представления. Например, вас достаточно было только напугать.

— Если я вас правильно понял, — сказал Жюльен, несколько сбитый с толку этим длинным предисловием, — сегодня я оказался причиной беспорядка, сам не понимая почему.

— Это не так, — заявил главный механик. — Будь вы виновником, вас бы уже не было в живых.

Жюльен снова почесал затылок.

— Сначала я должен объяснить вам принцип действия наших устройств, а также причину, по которой я ввожу вас в курс дела, тогда как для всех жителей острова, кроме нескольких инженеров и руководителей, это тайна. Итак, принцип действия нашей аппаратуры весьма прост.

И старший механик продолжал свой рассказ:

— Вы знаете, что даже в ваших странах робот может, например, управлять заводом. Он учитывает данные, которые в него вкладывают, и способен сам выходить из затруднений. Просто мы продвинулись в этом отношении немного дальше. Наши машины не довольствуются ролью исполнителей, но сами задают вопросы и проверяют наши ответы. Когда должно быть принято решение, не предусмотренное программой, и электрические цепи не могут его выдать, они требуют нашего вмешательства. Мы получаем приказ приступить к расследованию, мы обсуждаем и сообщаем результаты наших переговоров, иначе говоря, делаем выводы. Аппараты все это фиксируют и принимают осуществимое решение, не то, которое вытекает из наших расчетов, а то, которое больше применимо к данной ситуации. Когда вы прибыли к нам, машины не приняли определенного решения относительно вас, — невозможно было сказать, следует ли вас обучать, изгнать или уничтожить. Первичные устройства предписали нам подвергнуть вас допросу. Таким образом слились воедино строгий расчет и простая гуманность. В результате вас определили в часовой цех.

— Но ведь допрос, которому я был подвергнут, носил довольно случайный характер, — заметил Жюльен.

— Абсолютно случайный. Мы признаем реальность случая и придаем ему большое значение, но машины сортируют ответы и определяют степень их ценности.

— Вам никогда не приходило в голову усомниться в правильности этих решений? — спросил Жюльен.

— Мы убеждены, что они совершенны. Вы проявили себя как превосходный ремесленник, хотя раньше и сами не подозревали об этом.

— Я хочу сказать, что это дело вкуса, — продолжал Жюльен. — Но допустите, что такое совершенство может кое-кого и раздражать.

— Мы бессильны перед нашей технической аппаратурой. При малейшей попытке взбунтоваться мы оказываемся полностью в ее власти.

— А если бы вы, например, проявили безразличие или рассеянность?

— Нас тотчас же призвали бы к порядку с помощью допросов, следствий, и все опять вошло бы в свою колею.

— Значит, остается только молчать, — сказал Жюльен.

— Не старайтесь найти лазейку. Все предусмотрено, а так как нам хочется жить, то мы говорим или молчим тогда, когда это уместно, иначе говоря, в соответствии с ясными приказаниями, которые нам отдаются. Никаких угрызений совести! Никаких колебаний!

— Если я вас правильно понял, то должен вам возразить.

— Увы! — воскликнул механик.

Вырвавшееся слово, казалось, испугало его. И тотчас раздался звонок.

— Прошу прощения! — сказал механик.

Он прислушался к потрескиванию электрических искр, идущих с потолка, и пошел проверить какой-то циферблат.

— Вот что произошло, — заявил он наконец. — Вы произнесли слова, вызвавшие вопросы у наших машин. Оказалось, что ответы, которые мы давали, не помогли машинам прийти к какому-то однозначному решению, а вызвали с их стороны еще больше вопросов. Так много вопросов, что мы рискуем быть засыпанными ими. Учтите, что мы все равно придем к правильному решению, но можем потерять время и не поспевать с ответами. Если же мы не будем вовремя отвечать, правительство роботов всех нас уничтожит.

— Следовало бы устроить массовый саботаж, — сказал Жюльен.

Послышался смешок.

— Наша аппаратура это полностью исключает. Как вы могли убедиться, некоторые слова вызывают смех у наших машин.

Жюльен окинул взглядом многочисленные аппараты, расположенные в сводах зала и на стенах.

— Может быть, вы наконец скажете мне, в чем дело? — спросил он немного раздраженно.

— Вчера вы начали излагать одну историю…

Из окна было видно море. Жюльен посмотрел на темно-синие волны с пенистыми гребешками.

— Итак, вы рассказали начало истории. Это, конечно, никого не заинтересовало. Но нашелся один, который так просто, смеху ради попросил, чтобы вы ее продолжили. Во всем этом нет ничего необычного. У нас есть аппараты, способные закончить любую историю и даже предложить всевозможные варианты развязки. Наш обычай — ничего не оставлять в неопределенном положении. Достаточно любому из наших граждан задать вопрос, и этот вопрос тотчас же отправится на рассмотрение роботов. Ответ не должен превышать трех строк в одном из выпусков известного вам бюллетеня, который дает любые нужные сведения.

— Вот вам целая история, и все из-за какой-то истории, — меланхолически заметил Жюльен.

— В том-то и дело. Мы и не собирались ничего усложнять, так же как и вы. Но наши машины оказались в затруднительном положении. Вы заявили, что какие-то мужчина и женщина ежедневно видели друг друга в течение секунды. У них не было возможности поговорить. Они были совершенно равнодушны друг к другу. Какое же может быть продолжение? Аппараты стали задавать вопросы. Речь зашла о таких отвлеченных понятиях, как любовь, красота, судьба, и при каждом слове начинались бесконечные дискуссии. Знаете, что приказали выяснить машины? Они приказали узнать, видима или невидима красота, и привести соответствующие доказательства.

— Очень уж вы все усложняете, — сказал Жюльен.

— Это не мы. Это все коробки, из которых вы видели только ничтожную часть, потому что у нас есть множество башен, доверху набитых этими коробками. С помощью электрических цепей начались настоящие допросы по метафизике; но никто из нас в ней не силен. Говорю вам, из-за нашей неосведомленности мы обречены на гибель. У нас нет времени изучать теории философов и мистиков, а если мы не дадим пищу машинам, повторяю вам, мы пропали.

— Но что я могу сделать? — спросил Жюльен.

— Придумайте любое продолжение вашей истории, но только обязательно сделайте это. Тогда нам удастся взять верх над неумолимым механизмом, и он снова начнет работать нормально.

— Боюсь, что из этого ничего не выйдет, — ответил Жюльен. — Я и сам не знаю продолжения, а вам гораздо легче придумать его, чем мне, потому что вы знаете требования роботов.

— Мы уже пробовали, — сказал механик, — но ничего не вышло. Мы говорили о том, что ваши герои поженились, но роботы стали посмеиваться. Они пожелали узнать подробности. Но, боже мой, какие им еще нужны подробности?

При последнем слове раздался оглушительный шум. Все в зале задрожало. Механик поднялся и, поворачиваясь справа налево, стал произносить: «Прошу прощения. Прошу прощения. Прошу прощения». Наконец шум понемногу утих.

— Вот видите, месье Грэнби, — продолжал механик, — что может получиться из-за пустяка. Мы вас очень просим, придумайте что-нибудь.

Жюльен снова посмотрел на море. И зачем ему вздумалось начать эту историю?

— Мой брат говорил, — произнес он наконец, — что в один прекрасный день рабочий и работница, которые встречались на двойной лестнице, одновременно положили руки на перила. Юноша сжал руку девушки, и вдруг они увидели ослепительный свет, который, казалось, излучали их соединенные руки.

— Что вы мне тут рассказываете? — раздался сердитый голос. — Ну, а потом?

Голос шел из аппарата, вделанного в середину перегородки.

— А потом? — машинально повторил Жюльен. — Потом?

— Что же было потом? — спросил механик.

Жюльен посмотрел на него с любопытством. Неужели этот человек не знает, что такое вымысел, и придает ему какое-то значение?

— Торопитесь, — сказал механик. — Прошу вас, продолжайте!

— Никогда не нужно рассказывать слишком поспешно, — сказал Жюльен. — У нас ведь достаточно времени.

Последнее слово вызвало перезвон, похожий на крики бесчисленных птиц. Этот перезвон сопровождался аккомпанементом большого колокола, который неутомимо отбивал двенадцать часов какой-то неведомой полночи или какого-то неведомого полдня.

— Нет, нет у нас времени! — вскричал неханик. — Одна минута может нас погубить. Я прошу прощения. Он просит прощения. Мы просим прощения.

Колокола мгновенно стихли. Человек вытер пот, струившийся по лбу.

— Вот видите, какую реакцию вызывает один только вопрос о времени. Здесь время не может быть неопределенным и вечным. Ваша история не имеет никакого смысла. Это ясно. Но наши машины не могут отдать себе в это отчета. Здесь, на острове, все должно иметь смысл и никакой, даже самый незначительный вопрос не может быть оставлен без ответа.

— Тогда не следовало задавать вопросов, — возразил Жюльен.

— Но вопросы задает детекторная сеть, и только по вашей вине. Я умоляю вас. Абсолютно необходимо, чтобы вся ваша история до мельчайших подробностей была ясна, иначе опять начнется разговор о судьбе, красоте, бесконечности и мы никогда из этого не выпутаемся.

— Мое положение крайне затруднительно, — сказал Жюльен. — Ведь я хорошенько не помню, что рассказывал мой брат, И даже если бы я помнил, то не смог бы все рассказать. Полагаю, что однажды ночью молодые люди встретились перед входом в метро, но я не знаю, при каких обстоятельствах. Они доехали до Восточного вокзала и сели в поезд. Затем была остановка в маленьком городке. Молодая пара пробежала по улицам и очутилась в поле. И вот из глубины, полей им навстречу стало надвигаться что-то… Больше я ничего не помню. Если вы дадите мне отсрочку, может, я и найду продолжение.

— Стало надвигаться что-то, но что именно? Это глупо, — сказал механик.

— Глупо, — повторил аппарат, на этот раз из-под пола.

Механик посмотрел на море. Прибой усиливался.

— Отсрочка, — сказал он наконец. — Это временное решение, и я могу попытаться его предложить.

Он поднялся, чтобы повернуть несколько рукояток, и повторил:

— Отсрочка.

Тотчас зазвонил колокол, он отбил девять ударов.

— Вам дается отсрочка до девяти вечера, — заявил механик.

Жюльен пожал плечами.

— И вы думаете, что, если я вспомню продолжение истории, это вам поможет? — спросил юноша.

— Мы ничего не думаем. Мы пытаемся сделать невозможное.

И тотчас же, испугавшись этого слова, произнес:

— Извиняюсь, Извиняюсь.

После этого он отпустил Жюльена.

— Идите, и сегодня вечером, хотя бы в последнюю минуту, сообщите нам, сообщите… Сообщите первому, кого встретите, и, возможно, мы еще раз получим отсрочку. Помните! Над нами нависла страшная угроза.

— Не все ли равно, когда умирать — днем позже, днем раньше, — спокойно произнес Жюльен.

— Вы правы, но прежде чем умереть, мы хотим по крайней мере узнать продолжение.

— Какое-то продолжение существует наверняка, и напрасно вы ломаете себе голову, — сказал Жюльен.

Казалось, главный механик уже не отдавал себе полного отчета в том, что он говорил.

И тут стена снова раздвинулась, Жюльен вышел из зала и опять увидел Назэра.

— Сегодня днем вы свободны, — сказал Назэр. — Впрочем, многие цеха прервут работу.

Жюльен, как обычно, позавтракал в ресторане. Там царило настороженное молчание. «Не сходить ли на какой-нибудь спектакль?» — подумал юноша. Занятый изучением жизни на острове, он редко бывал на концертах или в кино. Здесь показывали только документальные фильмы или мультипликации, а оркестры почти всегда исполняли одни и те же, хотя и не лишенные своеобразной прелести, танцевальные мелодии в замедленном темпе и приглушенных тонах. Но в этот день его потянуло на просторы. И он пошел погулять в нижнюю часть города, по улицам, ведущим в поля.

Над городом сияло ослепительное солнце. Вдали сверкала гора. Из-за горы надвигалась огромная черная туча. Время от времени высоко в небе кружили железные птицы.

Объяснения механика и его беспокойство казались Жюльену сильно преувеличенными. Он не мог поверить, что машины, как бы они ни были могущественны, способны пойти на крайнюю меру из-за такого ничтожного повода. Все в конце концов образуется, и восстановится прежний порядок.

Не очень тревожась, он дошел до поля и, всматриваясь в полоски земли между стеблями сахарного тростника, погрузился в воспоминания о Бермоне. Потом он подумал о Даниэле. Почему его товарищ не находил себе покоя? Прав ли он был, говоря, что они все разрушили? Так или иначе, но Жюльен не мог отделаться от предчувствия, что спокойным дням на острове скоро придет конец. Может быть, это спокойствие и тяготило островитян, но никто не хотел променять его на мирские треволнения. Они хотели иного покоя, с каждым днем все более прекрасного и не похожего на тот, каким они наслаждаются сегодня. Сейчас, быть может, они и были правы, но не могли же они быть всегда правыми?

С этой стороны, там, где улица граничила с полем, пролегала длинная живописная насыпь, служившая местом для прогулок и убежищем от солнца. Над ней возвышался портик. Отсюда удобно было любоваться хорошо возделанными полями. А может быть, тайна этой страны постигались лишь при безмолвном созерцании, которое ничем не должно было нарушаться? Размышляя об этом, Жюльен заметил Ирэн, сидевшую на краю стены, там, где начиналась земля первого поля. Казалось, девушка, как и все остальные, тоже рассматривала посевы. Ее волосы, развеваемые ветром, рассыпались по плечам, прикрытым легким платьем. Что привело ее сюда, если не желание побыть в одиночестве, столь ценимом жителями острова? Жюльен подумал, что хорошо бы посидеть с ней рядом. Он обогнул стену и дошел до лестницы. На нижней площадке о чем-то спорила группа мужчин. Не успел Жюльен поставить ногу на первую ступеньку, как его мигом окружили с десяток человек. Один из них довольно грубо обратился к нему:

— Никто никогда не узнает, чем кончилась эта история, потому что ты и сам этого не знаешь! — закричал он.

— Но что же я могу поделать? — сказал Жюльен.

— Не нужно было ее начинать.

— А зачем вы заставили меня работать с вами? Почему не отослали в мою страну? Да и мало ли кто мог бы рассказать вам какую-то историю. Почему вы из-за этого так беспокоитесь?

— Потому что у твоей истории нет конца, — ответил другой незнакомец. — А машины требуют окончания рассказа, но никто никогда не узнает его и мы все погибнем.

Жюльен пожал плечами. Эти люди вели себя, как безумцы, и, чтобы его оставили в покое, он ответил, что получил отсрочку.

— Отсрочку? — вскричал один из них. — Да ведь если мы станем дожидаться этой отсрочки, будет слишком поздно, раз ты все равно ничего не сможешь сказать. Мы должны действовать сейчас. Ты должен закончить свою историю, иначе…

— Иначе что? — спросил Жюльен.

— Мы решили тебя убить. Быть может, когда тебя не будет, машины перестанут задавать вопросы, а если и будут задавать, мы скажем, что ты умер, и все может опять наладиться. Во всяком случае, мы должны попытаться. Так решили на совете главные механики и послали нас сюда.

— Так, значит, вы просто убийцы?

По глазам было видно, что островитяне сильно огорчены. Нет, они были нисколько не хуже и не лучше других людей.

— Во имя неба, — прошептал Жюльен.

Люди в удивлении отступили.

— Значит, вы выполняете любой приказ не задумываясь?

— В этом есть логика, — ответил один из незнакомцев.

— Во имя неба, — повторил Жюльен, — неужели вы не можете избавиться раз и навсегда от ваших машин?

— А кто тогда будет нас кормить и заботиться о нас? И если даже мы решимся умереть с голоду, наши машины все равно возьмут верх. А если они выйдут из строя, то ведь в мире существуют другие.

— Это правда, — сказал Жюльен, — но, откровенно говоря, я бы предпочел, чтобы вы нашли иной выход и оставили меня в живых. Придумайте что-нибудь другое.

— Сам придумай, — возразили ему. — Ведь это ты взялся рассказывать какую-то чушь…

Жюльен ломал себе голову, не зная, как справиться с этой бандой упрямцев. Но что он мог сделать? Ведь он знал не больше, чем они. Надеяться на помощь с неба? В вышине по-прежнему кружились стаи механических птиц. Казалось, что они мало-помалу снижаются.

— Если мы замешкаемся, они обрушатся на всех нас, — сказал один из спорящих. Мужчины вплотную подступили к Жюльену, и кто-то схватил его за руку.

— По-моему, вы напрасно горячитесь, — сказал Жюльен, стараясь сохранить спокойствие. — Раз у вас такие мощные машины, предоставьте им самим расправиться со мной.

— Пока не истек срок, они ничего не могут сделать, а после этого, повторяем еще раз, погибнем мы все. Если мы не избавимся от тебя, вина падет на всех.

— И вам не жаль меня?

— Бесконечно жаль. Ведь мы к тебе уже привыкли. Ты мог бы жить вместе с нами долго и счастливо.

— Как долго? — спросил Жюльен. — Знаете ли вы, что в этом мире все имеет конец?

— Все имеет конец, — повторил кто-то. — Но почему ты заставляешь нас об этом думать?

Наступило молчание. Вдруг один из них бросился на Жюльена и схватил его за горло. Юноша понял, что погиб, и в ужасе огляделся вокруг. Длинная стена, портик, голубое небо, залитые солнцем поля. Ему так захотелось еще раз увидеть море. Жюльен стал задыхаться, закрыл глаза и внезапно почувствовал, что тиски разжимаются. Окружавшие его люди отступили. Кто-то подхватил Жюльена. Это была Ирэн.

— Обними меня, — прошептала она ему на ухо, как это уже было однажды. — Они не посмеют тебя тронуть.

Черные глаза девушки были возле его глаз. Нежный лоб. Теплые губы. Прошло несколько долгих мгновений. Жюльен ласково провел рукой по ее волосам.

— Бежим, — проговорил он наконец.

Недовольные люди отошли от них и снова стали спорить, а тем временем Жюльен и Ирэн бросились бежать. Никто и не подумал их задерживать. Ирэн увлекла Жюльена к узкой тропинке, разделявшей обработанные участки земли.

— Они не посмеют нас преследовать, — прошептала Ирэн. — Никто, кроме землепашцев, не имеет права топтать эту землю.

Все же они долго бежали по засеянным участкам и остановились лишь тогда, когда достигли пустоши. Только тут Жюльен заметил, что они находятся недалеко от горы.

— Почему ты это сделала? — спросил юноша.

Она стояла перед ним, ее лицо было совсем рядом, Губы ее дрожали.

— Я хотела… — тихо начала девушка.

— Что ты хотела?

Она опустила глаза и посмотрела на свои руки, прижатые к груди Жюльена. Вдруг поднялся сильный ветер. Послышался протяжный скрежет металла. Птицы!

Они кружились в нескольких метрах от молодых людей. Едва улетала одна стая, как появлялась другая.

— Сколько их? — спросил Жюльен.

— Наверно, тысячи, — ответила Ирэн.

Ее глаза наполнились слезами. Птицы вились над людьми, описывая круги то быстрее, то медленнее. Появилась стая маленьких, почти белых птиц.

— Эти самые быстрые, — объяснила Ирэн. — Но они нас не тронут. Срок еще не истек. До девяти вечера они не могут причинить нам вреда.

— А после? — спросил Жюльен.

— После девяти все будет кончено.

— И мы ничего за это время не сможем сделать?

— Ничего, — ответила Ирэн.

По лесам, покрывавшим склоны горы, волнами пробегал ветер, он дул все сильнее и сильнее. Ирэн подняла голову и взглянула на небо над горой. Нет, укрыться им было негде. Их настигнут даже в горах. С того момента, как машины пожелали проявить свое могущество, все было предрешено. Сегодня вечером на острове ничего не останется, кроме машин. Да еще будут летать птицы.

— Но где же источник их энергии? — спросил Жюльен. — Что, если взять и выключить ток?

— Невозможно. Здесь все устроено так, что, если кто-нибудь попытается это сделать, он первым погибнет. А машины способны работать самостоятельно сто лет, а может быть, и дольше. Неиссякаемым источником энергии служит море.

— А если испортить какую-нибудь детальку?

— Ты же знаешь…

Да, он знал. Все, вплоть до самой последней пружинки, здесь тщательно охранялось.

— Нужно бы… — продолжала девушка.

Но что? Линия скал четко выделялась на голубом небосклоне. Какая помощь могла явиться с неба, прозрачного и легкого, как мечта? Но вот свет чуть померк, казалось, возвещая наступление вечера.

— Скоро вечер, — сказала Ирэн.

В то же мгновение они были опрокинуты наземь. Ирэн и Жюльен подумали о железных птицах. Но это был порыв ветра неслыханной силы.

— Этого не учли, — проговорила Ирэн. — Отсрочка… Они не могли предотвратить бурю.

Скоро ветер стал утихать, хотя был еще достаточно силен. Жюльен и Ирэн увидели огромную черную тучу, подымавшуюся над горой, словно вторая гора. Они вскочили и бросились на поиски убежища, подгоняемые ветром. Через час молодые люди миновали эту часть острова и оказались неподалеку от деревни. Время от времени налетал новый шквал. Слышался рокот морских валов. Птицы исчезли.

— Нет такой силы, которая могла бы их уничтожить, — сказала девушка. — Они поднялись выше туч. Город устоит при любых ветрах. После девяти часов приказ будет приведен в исполнение, все успокоится, но мы погибнем.

— А другие?

— Не знаю.

— Будет нелепо, если уничтожат всех.

— Мы ничего не можем поделать, — сказала Ирэн.

Между тем все небо почернело. Когда они добрались до поселка, который островитяне собирались превратить в музей древности, ветер начал завывать так, будто тысяча точильщиков острили свои ножи. Ирэн и Жюльен успели добежать до заброшенной церкви и закрыть за собой дверь. Ветхая церквушка, без алтаря и скамеек, походила на сарай. Но по крайней мере стены были еще крепки. Через два очень узких окна, расположенных у входа, проникал свет вечернего грозового неба. Ошеломленные Жюльен и Ирэн долго не могли прийти в себя, слушая доносившийся снаружи гул, стук сорванной с крыши черепицы, грохот волн и разноголосый вой ветра.

— Никакой надежды, — сказала Ирэн.

— Мне помнится, — заговорил Жюльен, — что двое влюбленных, о которых шел рассказ, так же как и мы, бежали через поля. И они увидели, как что-то надвигается из глубины поля. Должно быть, начиналась буря, такая же, как сейчас.

Они прижались друг к другу, забыв о ветре, не думая об ожидавшей их участи. Когда за окнами сгустилась ночная мгла, молодые люди заметили в глубине церкви тусклый огонек. Подойдя поближе, они разглядели длинную восковую свечу, прикрепленную к старому подсвечнику. Кто мог ее зажечь? В конце концов они увидели человека, вытянувшегося во всю длину на каменном полу.

— Кто вы? — спросила Ирэн.

Он поднял голову и с трудом встал. Это был старик в заплатанной одежде.

— Рыбак, — узнала его Ирэн.

— Что скажете о погоде? — недолго думая спросил Жюльен.

Старик улыбнулся в седую бороду.

— Много лет не видал такой бури.

Он внимательно оглядел Жюльена и Ирэн. А те молча стояли перед ним.

— Как вы сюда попали?

Это было трудно объяснить. Однако Жюльен попытался и сам удивился, как мало слов понадобилось ему. Когда он закончил, старик покачал головой.

— Я ничего об этом не знал, — сказал он наконец. — Живу я очень замкнуто, а в харчевню хожу, только чтобы запастись провизией или продать улов.

— Что за жизнь! — воскликнула девушка.

— С утра до вечера вожусь с сетями. А несколько лет у меня ушло на постройку баркаса из старых досок, которые держал про запас в сарае еще мой отец. Но что с вами могут сделать люди из города, которые желают вам зла?

— Никто не желает нам зла, — ответила Ирэн. — Во всем виноваты птицы и машины.

— Я ничего в этом не понимаю, — сказал рыбак. — И никогда не понимал. Но вы любите друг друга. Почему бы вам не убежать отсюда как можно дальше?

— Это невозможно, — ответил Жюльен.

Сильные порывы ветра не прекращались. Свеча стала мерцать. Старик опустился на колени и поправил фитиль.

— Давным-давно, когда я был еще ребенком, — сказал рыбак, — в этой церкви было много таких свечей — не помню, по какому случаю их зажгли. Должно быть, мне было тогда пять лет. Отец сказал мне: «Смотри!» Я посмотрел и с тех пор люблю смотреть не только на свечи, но и на все беззащитное, что только можно встретить в природе, будь то неуклюжий краб, который ковыляет, как ребенок, или будь то цветок, выросший гденибудь на скале. Потому я люблю и огни далеких кораблей. Мне всегда нравилось все далекое и недоступное.

Старик продолжал стоять на коленях. Он замолчал и снова посмотрел на огонь. Потом выпрямился.

— Пойдемте, дети мои!

Он направился к выходу и, перед тем как отворить дверь, поцеловал Жюльена и Ирэн. Дверь открылась. Над ними сверкало небо, усеянное звездами. Ветер немного утих.

Они пересекли маленькую площадь перед церковью и укрылись среди скал. Внизу, у подножия утеса, расстилался песчаный берег. Рыбак привел Жюльена и Ирэн к своему баркасу, который с помощью лебедки был вытащен на берег и установлен на катках, чтобы его можно было спустить прямо в море.

— Если подвинуть его поближе к воде, во время прилива, может быть через полчаса, он всплывет.

На море вздымались огромные волны.

— Выдержит ли баркас? — спросил Жюльен.

— Выдержит ли? — повторил рыбак.

Море никогда быстро не успокаивается. Тем не менее старик взялся за лебедку. Жюльен поспешил ему на помощь, и они медленно проволокли баркас до края катка, метров за двадцать от широкой глади воды, расстилавшейся у подводных скал. Все трое поднялись на палубу. Рыбак расхваливал прочность баркаса и объяснил молодым людям некоторые особенности его устройства.

На баркасе была мачта с латинским парусом, как у каяков. Но, несмотря на похвалы рыбака, примитивное суденышко казалось уж очень ненадежным и выглядело совсем неуместным и бесполезным в этой стране совершенной техники. Ирэн и Жюльен не могли оторвать взгляда от моря и неба над городом. Опасность была непреодолимой. Баркас не сможет продержаться среди этой бушующей стихии, а если ветер и утихнет, в назначенный час на них обрушатся птицы. Рыбак провел молодую пару по лестнице, и они очутились в довольно просторной каюте. Там старик зажег керосиновую лампу. Неужели до сих пор существуют такие лампы?

— Здесь мы в полной безопасности, — сказал он.

— Что вы, — возразил Жюльен. — Ведь вам известно, что нас хотят погубить. Наше убежище легко отыщут, и птицы подожгут баркас. Мы не можем подвергать вас такой опасности.

— Садитесь! — заявил рыбак.

Они уселись на табуретки под лампой вокруг маленького стола. Им хотелось доставить удовольствие старику, который пытался во что бы то ни стало их спасти.

— Я понимаю, чего нам следует опасаться, — сказал старик. — Судя по тому, что я от вас узнал о странном управлении на острове, у нас нет никакой надежды. Но дело ведь не только в этом.

Рыбак опустил голову и несколько минут что-то обдумывал, опершись о край старого деревянного стола.

— Во имя бога…

Он замолчал.

— Что вы говорите? — вскричала Ирэн.

— Сам не знаю, — ответил рыбак.

Он долго глядел на Жюльена и Ирэн.

— Я не хочу пытаться вас спасти, — сказал старик. — Вы стремитесь не к тому, чтобы избежать смерти, а лишь навстречу своей безысходной любви. Мы вместе отправимся в путь: ведь я вас полюбил, и неважно, далеко ли удастся нам отплыть.

Внезапно он встал. Теперь уже не слышно было порывов ветра. Все трое поднялись на палубу. Море лизало края баркаса. Ночь блестела всеми своими звездами. Послышался легкий металлический звук.

Это были птицы, но, должно быть, высоко в небе или где-то далеко за дюнами.

— На баркасе очень мало провизии и только три бочонка пресной воды, — сказал рыбак. — Но все равно нужно попытаться выйти в открытое море.

Старик проверил, ладно ли все работает, но вдруг огромная волна захлестнула баркас. Все уцепились за мачту. Баркас провалился в водную пучину, которая, казалось, вот-вот раздавит его, и как пробка взлетел на поверхность.

— Помогите мне! — крикнул рыбак.

Они развернули парус. Несмотря на то что баркас швыряло и затягивало в провалы между волнами, он взял правильный курс и побежал по пенистым просторам. Скоро они вышли в открытое море, ставшее еще более бурным. Но волны теперь были ровнее.

Всю ночь пришлось вести баркас. Жюльен и Ирэн по очереди сменяли рыбака за рулем. Баркас рассекал волны носом, и, хотя его часто заливало, когда забрезжил день, люди увидели, что остров исчез за горизонтом. Но не успело солнце подняться, как появились птицы.

Огромные стаи затянули плотной сетью почти весь небосвод. Они словно взвились откуда-то с поверхности моря и через несколько минут собрались высоко в зените. Первые птицы, появившиеся над баркасом, ринулись вниз. Жюльен, Ирэн и рыбак смотрели на них с ужасом и восхищением.

Однако опускались они довольно медленно, и когда эта все растущая громада оказалась в двадцати метрах от баркаса, птицы разлетелись во все стороны, как тысячи голодных чаек.

Они удалялись, потом снова возвращались, и долго стая неслась впереди баркаса. Затем все птицы устремились к горизонту, в направлении хода баркаса.

— Ничего не понимаю, — сказала Ирэн. — Похоже, что они искали нас и не нашли. Или ищут что-то другое?

Птицы больше не появлялись. Прошел еще день и ночь, и наконец молодых людей подобрало большое пассажирское судно. Рыбак наотрез отказался покинуть свой баркас, заявив, что вернется на остров. С грустью смотрели ему вслед Жюльен и Ирэн, в то время как экипаж парохода засыпал их вопросами. Нет, история еще не окончилась.

Жюльену и Ирэн стоило большого труда объяснить, какой опасности они подвергались в лодке, как после долгого блуждания по морю попали в бурю, как их чудом спас старый рыбак. Моряки отнеслись к этим россказням с недоверием. Когда молодые люди объяснили, что плывут с Острова железных птиц, на них посмотрели с удивлением. Этот остров, мало известный морякам, пользовался дурной славой. Ходили слухи, будто там расположен какой-то подозрительный индустриальный центр, нефтяные скважины и большие заводы, прибыльные для крупных компаний.

Испытав немало трудностей, Жюльен и Ирэн сумели наконец добраться до Франции. Чтобы высадиться на берег, пришлось прибегнуть к уловкам. Ведь у Ирэн не было паспорта, да и Жюльен лишился всех документов. Им помогли случайные друзья. Только очутившись в Бермоне, молодые люди поняли, какое невероятное приключение они пережили.

Родители Жюльена Грэнби не слишком удивились, когда увидели, что сын вернулся не один. Их только смущало, что они ничего не могут узнать о семье молодой девушки.

Жюльену пришлось объяснять Ирэн, что такое леса, ручьи, вокзалы, тропинки и дороги, где можно заблудиться. Она была в восторге от церквей и богослужения, пышность которых показалась ей необыкновенной.

Скоро сияющая Ирэн получила от Жюльена золотое кольцо перед алтарем поразившей ее церкви. Девушка была так счастлива, что долгое время по вечерам молча смотрела на Жюльена, будто он должен был открыть ей тайну природы.

Нужно было налаживать жизнь, браться за дело. Жюльен снова занялся лесным промыслом. Ирэн хлопотала по дому и обучалась всему, о чем не пишется в книгах. Она даже стала болтушкой и начала интересоваться сплетнями соседей. По воскресеньям Жгольен и Ирэн прогуливались по Бермону и в зависимости от времени года ходили на рыбалку или в кино. Иногда Жюльен рассказывал ей о Даниэле. Ему никогда больше не пришлось встретиться со старым товарищем. Но вот в одно майское воскресенье они узнали наконец, что произошло на острове после их отъезда. Ведь никому нельзя было рассказать об острове, что немало их угнетало. С грустью вспоминали они о его людях, солнце, о прекрасных лестницах и террасах.

В этот воскресный день они сидели на скамейке за домом. Ирэн думала о ребенке, который должен был родиться через несколько месяцев, и оживленно болтала с Жюльеном. Время от времени она бросала взгляд на аллею, вдоль которой беспорядочно цвели примулы и тюльпаны. Вдруг из-за угла дома появилась мадам Грэнби.

— Жюльен, тебя спрашивают двое мужчин. Наверное, дровосеки.

— Пусть идут сюда, — сказал Жюльен.

К великому удивлению Жюльена и Ирэн, это оказались Элуа и Назэр. На них была грубая одежда, и выглядели они очень смущенными. Молодые супруги встретили их с распростертыми объятиями.

— Мы тут не задержимся, — сказал Назэр. — Просто решили вас повидать.

— Что вы здесь делаете? — спросил Жюльен.

— Ищем работы, — ответил Элуа. И они рассказали, как дальше развертывались события на острове.

Когда пробил час отсрочки, Жюльен и Ирэн уже покинули остров и буря улеглась; железные птицы сначалж должны были покарать беглецов, а потом обрушиться на островитян, не сумевших ответить на вопросы машин а пресловутой истории, начатой Жюльеном.

— Это мы знаем, — сказала Ирэн. — Но ведь дело не стоит выеденного яйца. А вы пришли свести с нами счеты?

— Что вы, мы об этом даже не думали, — сказал Элуа.

— Что вы, что вы, — повторил Назэр.

Птицы устремились вдогонку беглецам, а жители острова с грустью ожидали развязки. Ведь никому до сих пор не удавалось спастись от этих точных механизмов.

— Как же нам удалось? — спросила Ирэн.

— Мы это поняли уже потом, — ответил Назэр. — Механизм у птиц работал отменно, и как только вы отплыли, они не смогли броситься на вас. Ведь их запрограммировали для наблюдения за вами, и прежде всего они искали, в какую сторону вы ушли. Но у них нет сознания и они не видят. Поэтому им пришлось лететь вслепую впереди вас, вместо того чтобы вас окружить, как они это делают обычно.

— Значит, мы должны были бы встретиться с ними здесь? — спросила Ирэн.

Но птицы не знали, куда надо лететь. Отправившись наудачу, они потеряли след Жюльена и Ирэн и даже отбились от острова. Они вели себя так, будто их охватила страсть к путешествиям. В конце концов они вышли из-под контроля машин и отправились либо к полюсу, либо к тропическим лесам, либо поднялись в небесную высь.

— А дальше? — спросила Ирэн.

— Дальше машины стали спрашивать нас о птицах и от этих вопросов сами окончательно обезумели. Ни один инженер не смог их наладить. С этих пор мы кое-как перебиваемся и боимся лишиться электрической или атомной энергии, которую приходится очень экономить. Многие, как и мы, покинули остров и пустились на поиски птиц — без всякой надежды на успех.

Наконец Элуа и Назэр присели на скамейку рядом с Жюльеном и Ирэн и стали рассматривать примулы и тюльпаны.

— За последнее время, путешествуя, мы узнали немало названий цветов, — сказал Назэр. — Мы много странствовали, работали, изучали нравы и обычаи и часто на пути заглядывали в лужи на ваших дорогах, чтобы в отражениях узнать себя.

— Отдохните немного у нас, — сказал Жюльен.

— Зачем отдыхать? — возразил Элуа. — Если вам нужны дровосеки, мы будем счастливы…

— Ну что ж, будьте счастливы, — просто сказал Жюльен. — А для начала пообедайте с нами. С тех пор как Ирэн стала моей женой, она научилась делать такие торты, что пальчики оближешь.

notes

Назад: Жан Ферри ТИГР-ДЖЕНТЛЬМЕН Перевод А. Тетеревниковой

Дальше: Примечания

Андре Дотель ОСТРОВ ЖЕЛЕЗНЫХ ПТИЦ Перевод Н. Брандис

notes

Андре Дотель
ОСТРОВ ЖЕЛЕЗНЫХ ПТИЦ
Перевод Н. Брандис