17
Анна пришла в себя в отдельной палате больницы святого Томаса. Около изголовья терпеливо сидел Бьюкен — несмотря на все уговоры врачей и сестер, он упорно отказывался сдвинуться с места.
Только что стало известно о гибели Креймера, и Бьюкен хотел сообщить ей печальную новость сам и раньше, чем она услышит об этом по радио. Джеррард все еще спал в другом крыле больницы и, конечно, ни о чем не догадывался.
Увидев Бьюкена, Анна протянула ему руку. В этом худом шотландце с его застегнутым на все пуговицы твидовым костюмом и копной седых волос на голове было что-то солидное и надежное.
Мало-помалу она узнала о событиях последних часов. Команда солдат взрезала решетку, спустилась в старую шахту на Портленд-плейс со спасательным снаряжением и вызволила ее и Слейтера. Вся операция при содействии специалистов-транспортников заняла не более получаса. Начальника станции тоже вытащили и отправили в больницу. А Первиса нашли в заброшенном тоннеле мертвым.
Она осведомилась об обстоятельствах катастрофы, и Бьюкен сообщил ей последние сведения. Тогда она забеспокоилась о Креймере. Она все-таки ожидала, что он окажется рядом. Почему его нет?
Бьюкен помедлил, прежде чем ответить:
— Случилось несчастье…
— Несчастье?
— В воздухе, — уточнил Бьюкен. — Он вчера вылетел в Штаты, и самолет пропал без вести. Искренне вам сочувствую…
Анна села в постели.
— Ничего не понимаю…
Бьюкен, помедлив, стал объяснять. Сказал ей, что Креймер решил выступить перед комиссией НАСА лично. Анна немного изменилась в лице и отвела глаза, силясь совладать с собой.
— Он что, разве не знал, что я?..
Она не закончила фразы.
— Он думал, что ничем не может вам помочь, — ответил Бьюкен. — Надеялся вернуться к тому времени, когда вас спасут.
— Но откуда он знал, что меня спасут? Откуда он знал, что я не погибла где-нибудь в тоннеле?..
Она была разъярена. Бьюкен попытался взять ее за руку, но Анна гневно отдернула руку. Шотландец помолчал. Анна на минуту задумалась.
— Разве так уж важно было явиться туда лично?
— Он полагал, что да. Вы же его знаете, уж если он что-то решил…
— Но ведь он знал, что я в беде!..
— Он поехал не просто защищать свое агентство, — сказал Бьюкен. — Он искренне считал, что если эти микробы когда-нибудь попадут в космос, скажем, на другую планету, тогда они могут стать — как бы это поточнее выразиться? — бомбой замедленного действия, нацеленной в будущих астронавтов.
Анна откинулась на спинку кровати. Слезы подступили к глазам. Внезапно ошеломляющий факт его смерти дошел до ее сознания. Она забилась в рыданиях.
Выплакавшись, она обессилела. Слишком много противоречивых чувств обрушилось на нее, сейчас она хотела только одного — покоя, убежища от всего и от всех. Она повернулась к Бьюкену и протянула ему обе руки.
— Дружище, — произнесла она, — я очень вам благодарна. Спасибо вам!
— За что, девочка? Я не сделал ничего особенного.
— А теперь я хочу домой.
— Не уверен, что вам следует спешить с выпиской.
— Я здорова. Правда, мне очень нужно домой.
— Я позову сестру, — сказал Бьюкен с сомнением в голосе. — Если они действительно разрешат вам выписаться, тогда я отвезу вас.
— Не стоит, — ответила Анна. — Пожалуйста, не надо, вы и так столько для меня сделали. Вас, наверное, ждут в лаборатории. Оставьте меня, — правда, так будет гораздо лучше. И еще раз спасибо…
Бьюкен вышел. И только когда она кончила одеваться и приготовилась к встрече с сестрой — только тогда она вспомнила про письмо.
Повлияло ли письмо на решение Креймера? На восьмом году замужества Анна знала его не больше, чем в самом начале. Предсказать его поступки было трудно. Быть может, он прочел письмо и тогда уехал?
Она отвергла эту мысль. Разумеется, все было не так. Откуда он мог знать, что самолет разобьется? Такое уж никак не в его характере. А вот умыть руки, выкинуть кого-то из памяти — это очень на него похоже. Анна ощутила мгновенный озноб, припомнив, что письмо не оставляло места примирению. Креймеру оно наверняка показалось бесповоротным, и вовсе не удивительно, что он оставил столь холодную и бесчувственную жену на произвол судьбы.
Имеет ли она право порицать его? В ее распоряжении было множество способов справиться с возникшей перед ней задачей. А что если — обожгла ее нечаянная догадка — она вообще все придумала?
Что если поездка в Кембридж никак не была связана с той женщиной? Что если она возвела всю постройку на песке?
Ну нет, письмо Шарон служило доказательством их близости. Но что из того? Может, это было чисто плотское увлечение? Может, женщина вкладывала в эту интрижку много больше чувства, чем Креймер? Ведь Анне не доводилось видеть ни одного письма Креймера к Шарон. И на таких-то, с позволения сказать, основаниях она сломала собственную жизнь и, похоже, послала мужа на смерть?..
Врач долго не соглашался выписать Анну домой и взял с нее подписку, что она отказывается от лечения по доброй воле. Честно говоря, в больнице были рады-радешеньки получить лишнюю койку для более тяжелых пациентов. Ей посоветовали хорошенько отдохнуть и на следующий день обязательно показаться своему постоянному доктору, потом вызвали такси и отпустили.
У себя в квартире Анна без сил рухнула в одно из исполинских кресел. Знакомая обстановка, знакомые запахи успокоили ее. В сущности, здесь сейчас все в большей степени соответствовало ее привычкам, чем привычкам Креймера. Это было ее убежище, едва ли не ее монашеская келья. О муже, по правде сказать, ничто и не напоминало.
Ей вдруг пришло на ум, что квартира и раньше никогда не носила на себе отпечатка его личности. Словно бы он пользовался ею, как комнатой в отеле, — проездом. Неизменно проездом: мимолетный поцелуй — извини, дорогая, вечером мне надо быть в Женеве… извини, дорогая, поужинать с тобой сегодня не смогу… извини, дорогая… извини… извини… извини…
Слова эхом отразились от стен — Анна слегка вздремнула в кресле, затем неторопливо открыла глава. Ей так не хватало дружеской поддержки и заботы! Родители давно умерли, и, невзирая на уйму деловых знакомств, друзей оказалось совсем немного. Она обвела комнату взглядом — что-то привлекло ее внимание. Вскочила на ноги.
Нет, ей не померещилось — вот оно, письмо, на камине. Анна подбежала, взяла конверт в руки. Его никто не вскрывал.
Небольшая — десять метров от форштевня до юта — океанская яхта Мензелоса лежала на якоре в гавани Чичестера, качаясь на легкой волне; ее бело-золотые обтекаемые контуры отчетливо отражались в темной воде.
Сам Мензелос возился в машинном отделении, готовя мощный двухрядный двигатель к долгому рейсу в Бордо. Экермен мрачно следил за боссом с бутылкой виски в руках, а Кэрол Мензелос набивала шкафчики камбуза жестянками с провизией, доставая их по одной из сумки.
До побережья они добрались без осложнений. Олфорд отстал, поскольку принял решение отсидеться с дружками в черте города, а таможенники с должным пониманием отнеслись к намерению владельцев яхты отдохнуть два-три дня во Франции: ведь в Лондоне им пришлось несладко. По правде говоря, Мензелос хотел отправиться в путь вдвоем с женой, но Экермен в припадке подозрительности настоял на том, чтобы отплыть вместе с ними.
Сейчас он вдруг решил проверить, не исчезли ли драгоценности. Они висели на нейлоновом шнурке в полиэтиленовых мешочках, опущенных в главный топливный бак. Самый ревностный таможенный чиновник никогда не нашел бы их здесь: крюк, к которому цеплялся шнурок, был впаян внутри бака, подальше от наливного отверстия.
Навинтив крышку горловины на место, Экермен ни с того, ни с сего решил испытать прочность медных соединительных муфт, взялся за пластмассовый бензопровод от бака к двигателю и слегка потянул его на себя.
Мутант-59 получил новую пищу.
Девять часов спустя по левому борту показался мыс Рошель. Гладкий фибергласовый корпус рассекал крепнущую бискайскую волну. Все трое то и дело подремывали под гипнотический рокот мотора.
Бензопровод, подводящий топливо к правому ряду цилиндров, стал прогибаться.
Экермен сидел в каюте, злился и пил. Кэрол Мензелос пыталась читать роман в бумажной обложке, а сам Мензелос поднялся в рубку, силясь разглядеть хоть что-нибудь впереди, за волной.
Скорость деления мутанта-59 все возрастала, пока он не проел бензопровод насквозь. В конце концов тот лопнул, и поток высокооктанового бензина хлынул прямо на пол запертого машинного отделения. Уровни поплавков в обоих карбюраторах вмиг упали, двигатель кашлянул и смолк.
Мензелос посмотрел на приборы перед собой и раздраженно нажал на красную кнопку стартера.
Протестующе взвыл электромотор, воюя с мертвым весом обескровленного двигателя, с обмоток якоря слетело облачко искр.
Бензиновые пары, скопившиеся в машинном отделении, мгновенно воспламенились. Главный топливный бак со страшным грохотом раскололся, и гигантский огненный шар поглотил Мензелоса, рубку, трап и ворвался в каюту.
Удар взрывной волны пробил днище, вода фонтаном хлынула внутрь и смыла обугленные останки Гарри Мензелоса в океан.
Экермен с опаленным, искаженным болью лицом попытался прорваться сквозь потоки ледяной воды к дверям каюты. Но в этот момент яхта резко накренилась и начала тонуть.
Вода стремительно поднималась, прижимая его к потолку каюты, и последнее, что он успел еще сделать в жизни, — тщетно потянуться к одному из мешочков с бриллиантами, который пронесся мимо, прежде чем кануть в пучине.
В бактериологических лабораториях день и ночь шла неистовая работа.
Лаборанты высевали культуру мутанта-59 в плоские чашки, дно которых покрывал тонкий слой застывшего питательного бульона. Работать им было крайне неудобно — попробуйте повозиться с чашками и препаратами в резиновых перчатках, намертво впаянных в стенки герметического шкафа. Изнутри шкафы заливал резкий свет ультрафиолетовых ламп. Чашки с высеянной культурой складывали стопками. Раз в несколько минут приходил еще один лаборант, открывал сбоку шкафа особую дверцу, вынимал очередную стопку и перемещал ее в термостат, после чего неизменно делал пометку в блокноте, подвешенном подле термостата.
Усталые и небритые ученые сосредоточенно таращились в бинокулярные микроскопы. Осмотр очередного стеклышка, запись в блокноте, и стеклышко отправлялось в ведро с дезинфицирующим раствором.
Тут же проводились опыты на чувствительность бактерий к антибиотикам. Чашки, используемые для этой цели, отличались тем, что поверх ровного слоя желе с выращенными в термостате бактериями накладывались кружочки из фильтровальной бумаги. На каждый кружочек наносилась капля какого-то определенного антибиотика, так что любое замедление роста бактерий, вызванное антибиотиком, выглядело бы как прозрачное колечко вокруг накладки.
В иммунологическом отделении три женщины в белых халатах сидели у вытяжных шкафов, за самодельными экранными фильтрами, и разносили по сотням стеклянных пробирочек, установленных на штативы, капельки чистой сыворотки. Как только штативы наполнялись, их забирали в расположенную по соседству водяную баню, где они медленно подогревались до температуры человеческого тела.
Надо всей этой кипучей деятельностью висел несвежий суповой запах питательных сред. Воздух был пропитан сыростью — в соседней комнате располагались паровые стерилизационные печи. По запотевшим окнам струйками сбегала влага.
В углу главной лаборатории стеклянными стенами был отгорожен отсек. Здесь было сухо и прохладно, сюда не проникало тропическое лабораторное зловоние. За столом сидел профессор Кенделл. Он был худ и похож на птицу, голову его покрывали мягкие седые волосики. Пока он присматривался к остальным, предоставляя им возможность оживленно спорить.
Райт присел на краешке стола. Джеррард тяжело опустился в кресло. Потом вошел и Скэнлон — он оседлал жесткий стул рядом с Кенделлом.
— Если быть совершенно честными, — произнес профессор, дотошно выговаривая каждый звук, — то мы потерпели почти полное фиаско. Учтите — мы уже перепробовали все известные антибиотики. Из всех из них бактерии сколько-нибудь чувствительны лишь к одному — к неомицину «Д».
— Так почему же мы его не используем? — вмешался Райт.
— Потому что, дорогой мой доктор Райт, в целом мире неомицина хватит лишь на то, чтобы стерилизовать несколько квадратных метров. Боюсь, от нас потребуется куда большая изобретательность. Нет, нет, здесь мы потерпели неудачу и, увы, должны это признать.
— Уверен, что развитие мутанта связано с полимером, который был использован для самораспадающихся бутылок, — сказал Джеррард. — На заброшенной станции метро мы убедились в этом своими глазами: вокруг каждого кусочка бутылки наблюдалась повышенная активность микробов. Я доставил вам образцы, вы их видели.
— Ну, и что из того? — ответил Райт. — Если мутанту нравятся наши бутылки, это еще не значит, что в них и есть причина всех зол…
— Я этого и не утверждал, — парировал Джеррард. — Я сказал лишь, что тут есть какая-то связь.
— Что вы предлагаете? — мягко спросил Кенделл.
— Мне еще самому неясно, — ответил Джеррард рассеянно. — Есть какая-то смутная догадка, что-то такое бродит в голове, но что? — Он задумался. — Почему, собственно, не помогают обычные дезинфицирующие препараты?
— До известной степени помогают, — ответил Кенделл. — Дезинфекционные команды в настоящее время ничем другим и не пользуются. Беда в том, что все эти препараты оказывают лишь поверхностное воздействие. А нам нужно что-то более радикальное. Нужен метод, добирающийся до корней проблемы. Чтобы добиться успеха с помощью лишь дезинфицирующих препаратов, пришлось бы буквально залить центр Лондона лизолем или чем-то в этом роде. Нет, надо найти специфический метод, который исходил бы из свойств самого мутанта…
— Предположим, что я прав, — продолжал Джеррард. — Предположим, что в пластмассе, использованной при изготовлении бутылок, действительно есть что-то особенное. — Он повернулся к Райту: — Когда вы впервые задумались над строением молекулы дегрона, каковы были ваши посылки? Каким путем вы пришли к окончательному решению?
— Главное требование, — ответил Райт, — заключалось в том, чтобы создать длинную полимерную цепь с нестабильными связями. Использовать светочувствительность отдельных звеньев таким образом, чтобы воздействие света размыкало прежние связи и связывало оставшиеся валентности с кислородом…
— Извините, я что-то не совсем понимаю, — вставил Кенделл.
Джеррард пояснил:
— Длинные молекулярные цепи дегрона под воздействием света и кислорода распадаются.
— Весьма изобретательно, — пробормотал профессор.
— А вы могли бы нарисовать нам эту молекулу? — обратился Джеррард к Райту.
— Разумеется. — Райт взял фломастер и начал быстро водить им по листу бумаги. — Основная цепь выглядит вот так. Здесь расположены аминокислотные остатки, — на листе росла сеть линий, точек и символов, — здесь оксифенил, а здесь хинонное кольцо. Вот эти связи, как видите, нестабильны, и если часть цепи разрывается, это сразу же приводит к образованию чрезвычайно активных радикалов. Достаточно буквально нескольких квантов света…
— И что тогда? — спросил Джеррард.
Райт не сдержал удивления:
— Ну, неужели вы не понимаете? Тогда молекула распадается на четыре составляющие. Вот, вот, вот и вот. — Он указал на рисунок. — Затем эти составляющие становятся добычей обыкновенных бактерий.
— Но почему? — упорствовал Джеррард.
Райт начал терять терпение.
— Послушайте, мы с вами обсуждали это добрую сотню раз…
— Прекрасно! И все-таки, пожалуйста, объясните еще раз. Где-то тут и таится то самое, в чем я пытаюсь разобраться. Расскажите мне снова, какие свойства молекул делают их добычей обыкновенных бактерий.
— Но это отнюдь не обыкновенные бактерии! — прервал его Кенделл. — На всей планете нет больше ничего подобного. Это совершенно новый вид…
— Ну хорошо, — согласился Райт. — Получив молекулу, которая под воздействием света распадается на более мелкие части, мы постарались придать этим частям возможно большее сходство с полипептидами…
— С полипептидами? Извините, я опять не… — начал Кенделл.
Джеррарду пришлось вмешаться снова:
— Полипептиды — молекулы среднего размера, которые составляют основу белков.
— Ясно! — отозвался профессор. — Вы хотели, чтобы остаток пластмассы был похож на белок.
— Совершенно верно, — согласился Райт. — Нашей целью было создать пластмассу, половинчатую по своей структуре: вначале вполне надежный материал для отливки сосудов, но как только отрывной полоски не стало и на пластмассу попал свет, она превращается в вещество, разлагающееся самым естественным образом, в нечто такое, что можно бросить в кучу удобрений…
— Действительно, остроумная идея, — заявил Кенделл. — Но вы не приняли во внимание мутанта, так, что ли?
— А как мы могли принять его во внимание? Его же никогда не существовало! Согласно всем учебникам, этого треклятого мутанта не было и нет…
— Откуда нам знать, быть может, именно наши бутылки и помогли ему развиться? — заметил Джеррард.
— Какие у вас доказательства? — воскликнул Райт.
— Но ведь такая возможность не исключается.
— Ради бога! — взмолился Райт. — Не исключается и возможность, что мутант свалился с Луны!.. — Он бросил на Джеррарда насмешливый взгляд. — Давайте лучше придерживаться твердо установленных фактов.
— Уверен, что между мутантом и нашей пластмассой существует прямая связь, — настаивал Джеррард. — Я же говорил вам: вокруг каждого обнаруженного огрызка бутылки бактерии росли прямо-таки с удвоенной скоростью!
— Это ровным счетом ничего не доказывает!..
Райт уже не скрывал своей враждебности. Джеррард окинул его пристальным взглядом.
— Вы попросту не хотите вовлекать агентство в эту историю, только и всего. Хотите во что бы то ни стало реабилитировать нашу бутылку, и чтобы нас никто ни в чем не обвинил…
— Даже если в ваших утверждениях есть капля здравого смысла, в чем я лично очень сомневаюсь, мы все равно никакой ответственности не несем. Корень вопроса в мутанте, отнюдь не в свойствах пластмассы!
— Ничего подобного! Если ответственность за все это бедствие хоть отчасти на нашей совести, мы обязаны признать свою вину…
Райт неприязненно расхохотался.
— Совершенно не понимаю вашей логики. Допустим, мы выпускаем горючее. Потом мы его продаем, и кто-то на нем подрывается и сгорает заживо. Что же, по-вашему, мы в ответе за эту смерть лишь потому, что выпускаем горючее?
— Тут огромная разница, — возразил Джеррард. — Прежде всего мы знали, что выпускаем вещество, распадающееся под действием бактерий, что тем самым передразниваем естественный процесс. Мы знали также, что…
— Ради бога!.. — воскликнул Райт. — Ничего мы об этом мутанте не знали и знать не могли. Что же, по-вашему, мы должны были сказать себе: нет, мы не станем пускать бутылки в обращение, потому что вдруг появится новый штамм, а потом, быть может, возникнут мутации… И ведь вся идея ваша чисто умозрительна, у вас нет абсолютно никаких доказательств, и тем не менее вы требуете от нас, чтобы мы смиренно вышли на улицу и воскликнули: mea culра! Знаете, мне, кажется, вы просто жаждете признать себя виновным. Вы жертва, ищущая повода, чтобы быть обезглавленной…
Кенделл, встревоженный ссорой, вставил:
— Джентльмены, по-моему, мы могли бы…
Джеррард жестом попросил его помолчать.
— Согласен, меня захлестывает чувство вины, ну, и что из того? Вы же пальцем не хотите пошевелить…
— Докажите мне необходимость каких-то действий, и я буду действовать, — опять парировал Райт.
— Хорошо. Во-первых, мы имеем микроорганизм, пожирающий пластмассу. Во-вторых, мы имеем пластмассу, которая под влиянием света и кислорода разлагается на белковоподобные вещества. Оставим на время вопрос, откуда взялись эти бактерии, но мы знаем, что они взаимодействуют…
— Ничего мы не знаем. Вы гадаете, не имея никаких доказательств.
— Пусть даже так. Но если они взаимодействуют, почему бы не воспользоваться этим?
— Не понимаю, — снова начал Кенделл.
Джеррард выступал с каждым словом все увереннее.
— Да, вот именно, почему бы и нет? — Он опять обратился к Райту: — Можно ли видоизменить молекулярную структуру дегрона?
— Зависит от того, что именно вы хотите с ней сделать, — ответил химик осмотрительно.
— Ничего сверхъестественного. Сложно ли, скажем, заместить в ней один из аминокислотных остатков?
— Легче легкого. Подвергните вещество гидролизу, и…
— Методика неважна, — возбужденно перебил Джеррард. — Важно, быстро ли это произойдет.
— Да. Я сказал бы, да, — Райт снова начал раздражаться. — Но я не вижу…
— Можно ли ввести в состав цепи дегрона азидную или цианидную группу?
— Разумеется, можно. Я пробовал это в одном из ранних экспериментов. Ничего не вышло — пластмасса стала дьявольски ядовитой.
— Вот именно! — воскликнул Джеррард.
Кенделл так и подпрыгнул.
— Понял! Изменить строение пластмассы с тем расчетом, чтобы она…
— …стала ядовитой, — докончил Джеррард, дрожа от возбуждения. — И подкинуть ее бактериям, как крысиную отраву. Они поглотят ее и погибнут…
— Боже праведный! — взорвался Кенделл. — Блистательная идея! Положительно, она мне нравится. Хотя что выйдет дальше?..
— Да ничего не выйдет. Пустая трата времени, — заявил Райт.
Джеррард игнорировал его заявление.
— Опытная установка у вас в лаборатории? Она не демонтирована? — Райт опять попытался что-то возразить. — Да или нет?!
Канадец двинулся на Райта едва ли не с кулаками. Химик поднял глаза — Джеррард возвышался над ним как башня.
— Да, она в лаборатории и в общем-то на ходу. Еще на прошлой неделе на ней работал Скэнлон. Он хотел…
— Вы можете запустить ее?
— Могу, только это, повторяю, потеря времени. Кроме того…
— Вы запустите установку?
Джеррард почти кричал. Райт уставился на него с откровенной неприязнью. Потом он вдруг отвел взгляд в сторону.
— Ладно, — произнес он безжизненно. — Я это сделаю.
Морозный зимний воздух над опустевшими улицами был пропитан стойким смрадом бацилл Эйнсли. Густо падал снег, и тишину нарушали лишь дезинфекционные команды — солдаты в своем защитном обмундировании шагали по вымершим улицам, как космонавты, исследующие незнакомую планету. Тяжелые их ботинки с хрустом давили снег.
Вокруг зоны оцепления, у выходов и дезинфекционных станций, сгрудились фургоны передвижных телепередатчиков. Пылали дуговые лампы, репортеры приставали к ошалевшим людям, которые вываливались из зоны, одетые в какие-то немыслимые халаты, в платье с чужого плеча.
Озабоченные родственники топтались у выходов в надежде узнать что-то о своих близких.
По пустынной Трафальгар-сквер юзом скользнула карета скорой помощи и, мигая синим фонарем на крыше, умчалась вверх по Черинг-кросс-роуд. Нетронутый снег вздымался из-под колес нарядными белыми облачками.
Невысоко над крышами прошел вертолет. Кинооператор с риском для жизни свесился из раскрытой двери, запечатлевая на пленку уникальные кадры.
Мутант-59, созданный Эйнсли, в поисках пищи осваивал все новые и новые районы. Одни колонии погибали на металлических и каменных плоскостях, другие находили возможности продолжения рода в пластмассовых кабелях и проводах под землей. Медленно и неуклонно бактерии выедали у города его сердце.
С лицом, посеревшим от усталости, Джеррард стоял у доски, исписанной многоэтажными формулами, и проверял их на настольной счетной машине, которая, жужжа, выстукивала свои ответы по мере того, как заглатывала перфорированную ленту с заданием. Было три часа утра. Райт, Скэнлон и Бьюкен склонились над громоздким аппаратом, который состоял из переплетения стеклянных трубок, опирающихся на ненадежные металлические подпорки. По трубкам и сочленениям переливались цветные струйки, и в конце концов получалась тягучая бурая жидкость, медленно капавшая в коническую колбу. Райт завернул стеклянную втулку, взял колбу, перенес ее на стол к Джеррарду и изнуренно опустился на стул. Потом сказал вяло и небрежно:
— Должно быть, это он. Полиаминостирен с ядовитыми клыками…
Джеррард оторвался от счетной машины:
— Вы совершенно уверены?
— Конечно, уверен. Впрочем, мы проведем проверку на хроматографе. Должно было произойти замещение нитрозаминной группы в четвертой боковой цепочке радикалом циана.
— А будет он действовать? Вы случайно не сгладили его свойства?
— Химия у нас на высоте, не беспокойтесь, — раздраженно ответил Райт. — А уж проводить испытания — ваша забота…
Джеррард устремил на противника долгий пристальный взгляд, затем ответил:
— Когда мы пришли сюда, в лабораторию, я поместил культуры мутанта в термостат. Вероятно, они уже чуть не ключом кипят. Сейчас я их достану…
Подойдя к термостату, он вынул оттуда три больших открытых стакана. На дно каждого из стаканов была опущена плоская чашечка Петри. Канадец бережно перенес их в главную лабораторию; Райт следовал за ним, не выпуская из рук коническую колбу с отравленной пластмассой. Джеррард взял квадратное фарфоровое блюдо, вытер его досуха, положил на стол и налил с краю немного тягучей бурой жидкости из колбы. Слегка покачал блюдо, пока жидкость не растеклась тонким слоем и не заняла половину его поверхности. Затем извлек из одного стакана чашку Петри и осторожно поднес ее к свету, ни на йоту не отклоняя от горизонтали.
На свету было ясно видно, что чашка заполнена густой пузырящейся кашицей. Сняв с чашки крышечку, Джеррард не спеша вылил пенистое ее содержимое на другой конец блюда, подальше от пластмассы, сдобренной цианидом вслед за тем он вновь пошевелил блюдо, чтобы край бактериальной культуры лишь чуть-чуть не дошел до края расплеснутой пластмассы. Трое остальных без особого восторга ощутили сырой аммиачный запах. Наконец Джеррард накрыл блюдо стеклом, пустил секундомер, придвинул вплотную настольную лампу и стал ждать.
Минуты шли за минутами. Все четверо сидели без движения и ели глазами линию пузырьков, которая очень медленно приближалась к границе бурой жидкости. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они соприкоснулись. Джеррард так и подался вперед, напрягшись всем телом. Но ничего не случилось: мутант по-прежнему рос, пузыри продолжали распространяться по пластмассе, не выказывая никаких признаков недомогания.
Райт бросил мимолетный взгляд на канадца, и в уголках его тонкого рта мелькнула тень улыбки. Скэнлон молчал, сосредоточенно поджав губы. Бьюкен с неизменно непроницаемым видом посасывал свою трубочку.
Пена захватывала все новые участки, скорость ее движения словно бы даже нарастала. Джеррард чуть слышно выругался. Каждый из них отдавал себе отчет в том, что под стеклом перед ними решается судьба города, быть может, всего цивилизованного мира. Стекло над блюдом отбрасывало на их лица блики света, вокруг было полутемно, и это делало их похожими на средневековых алхимиков.
И вдруг Джеррард воскликнул:
— Замедляется! Да, да, я уверен, замедляется!..
Остальные вслед за ним стали приглядываться еще пристальнее. Пузырьки на переднем крае наступления бактерий стали мельче, само наступление затормозилось. И, наконец, к их восхищению, прямо на их глазах оно прекратилось совсем. Пузырьки лопались — а новых на том же месте не возникало.
Мутант-59, попав на блюдо, объелся до смерти. В слепом своем движении, в безмозглых поисках новой пищи он поглощал молекулы полиаминостирена, всасывал их каждой клеткой. Но результат был иным, чем прежде. Как только молекулы проникали во внутреннюю структуру клетки, за дело принимался цианид и нарушал ее жизненные функции одну за другой. Биохимическое совершенство — мутант, заботливо выведенный Эйнсли, — потерпело крах.
— Но у нас всего десять граммов, — сказал Райт. — А там целый город. Понадобятся тонны и тонны…
Джеррард был вне себя от радости.
— Это понятно. Засадим «Политад» за массовое производство. У них есть все необходимое оборудование. А потом разбросаем такую пластмассу по всему району. В тоннелях, в коллекторах — точно крысиный яд…
Он упал на стул, чувствуя, как полное изнеможение овладевает каждой мышцей его тела. Скэнлон озабоченно посмотрел на него.
— Надо еще провести полевые испытания. Поехать туда, где только что произошла вспышка…
— Ну что ж, — согласился Джеррард, — согласен. Сколько вы сможете сделать такой же отравы, скажем, за шесть часов? — осведомился он у Райта.
Тот подумал минуту-другую и ответил:
— На этой аппаратуре примерно граммов триста.
— Трехсот граммов ни на что серьезное не хватит, — объявил Скэнлон.
— Ну, положим, если развести их растворителем, а потом распылить… — возразил Джеррард. — Растворитель улетучится, а остаток — мутанту. Свяжитесь с «Политадом», — отдал он распоряжение Скэнлону, — предупредите, чтобы готовились запустить оборудование на предельную мощность. — И к Райту: — Нам понадобится все, что вы сделаете, до последнего грамма. Пожалуй, можно сообщить в центр, что мы этого мутанта прихлопнули. Только стоило бы проверить, хватит ли у нас растворителя — толуола, например, — чтобы суспензия лучше распылялась.
Он на мгновение замолк и снова заглянул в блюдо, будто хотел удостовериться, что успех ему не померещился. Пузырьки исчезли с поверхности.
— Черт возьми! А ведь и вправду получилось!..
Бьюкен заговорил впервые за всю ночь:
— Ну, и что прикажете по этому случаю? Дать вам Нобелевскую премию?..
