6
Год? Не известен.
Место? Не известно. Планета под голубым солнцем. Райский уголок. Громадные деревья с кронами, укрывающими от зноя, обширные луга. Невысокие холмы. Неторопливые водные потоки. Тучная земля. Зелень трав. Прозрачная, светлая, невесомая вода, похожая на жидкий бриллиант.
Йоргенсен протер глаза. Из-за кустов бесшумно вышел громадный рыжий зверь, глянул на него и величественно удалился. На все лады свистели птицы. Река сверкала серебряными всплесками — в волнах резвились рыбы.
Он прибыл на ту же планету, но куда делись джунгли и пустыня? Он был уверен, что попал в тот же мир, в еще одну возможность этого мира. Он затаил дыхание, чтобы не пропустить ни звука. До его ушей доносились лишь шорохи леса. Он крикнул. Никто не ответил. Где остальные? Остались в пустыне или темпоральная буря забросила их в иные секторы времени?
Он узнал местность. Река кончалась водопадом. Та самая река, что вывела их из джунглей. Хижина, а может, и маяк, по-прежнему, стояли у подножья скалы.
Йоргенсен быстро двинулся вперед. В голове прояснилось. Он чувствовал необычайный прилив сил и бодрости. Теперь он знал смысл лабиринта. Это было испытание и лечение одновременно. Испытание позволило разделаться с предрассудками Федерации. Лечение принесло духовное выздоровление.
Однако через некоторое время он ощутил пустоту — ему не хватало Анемы, друзей. Он был один. А рай хотелось разделить с другими. Но новое одиночество не имело ничего общего с тем, которое угнетало его раньше. Это не было одиночество от недоверия, свойственное людям Федерации. Это было временное физическое одиночество, поскольку он знал, что может использовать все резервы своего существа, чтобы отыскать других и слиться с ними в единой духовной общности.
Он сорвал с ветки золотистый плод.
На повороте тропинки у реки появился улыбающийся человек. Он был толст и стар, почти лыс. Он смотрел на идущего к нему Йоргенсена. Его глаза светились умом. Большие пальцы пухлых рук были засунуты за пояс. На нем была выцветшая хламида некогда оранжевого цвета. Человек сунул правую руку в карман, достал трубку и неторопливо раскурил ее. Потом дружелюбно помахал рукой.
— Привет! Хорошая погодка.
Покрытое пылью и потом лицо Йоргенсена и его изодранный комбинезон, казалось, не удивили его.
— Привет, — ответил Йоргенсен.
Облик человека поразил его больше, чем радушный прием. Он ни разу не видел стариков. Даже тучных людей не было в Федерации. Ее биологи давно научились поддерживать человека в пике его физической формы почти вечно.
Старик изъяснялся по-далаамски. Но в нем не было их безмятежности.
— Здесь есть город? — спросил Йоргенсен.
— Не думаю. Более того, в настоящий момент на этой планете нас всего двое.
Подойдя ближе, Йоргенсен заметил, что старик почти на голову ниже его. Он невозмутимо посасывал трубку. Струйкой поднимался сизый дымок.
— Кстати, — сказал старик, — думаю, вы давно разыскиваете меня. Меня зовут Арчимбольдо Урцайт.
У Йоргенсена перехватило дыхание. Его ноги налились свинцом. Урцайт улыбался, не выпуская трубки изо рта и снова запустив большие пальцы за пояс.
— Рад, что вы успешно выпутались из этой передряги, — добавил он. — Я нуждаюсь в вашем сотрудничестве. Но, естественно, у вас остается свобода выбора.
— Простите? О чем идет речь? — нервно спросил Йоргенсен.
— О будущем Федерации, Далаама и, конечно, о вашем будущем.
Голос Урцайта был спокойным и добродушным.
Йоргенсен вдруг снова оказался лицом к лицу с жестокой действительностью.
— Вы не умерли? — голос у Йоргенсена звучал хрипло. — Это был не ваш череп?
И тут же закусил губу.
Улыбка Урцайта стала еще шире. Он прищурился. Наверное, страдал близорукостью — только историки еще помнили об этой болезни.
— Это зависит от года, — усмехнулся Урцайт. — В той эпохе, из которой вы явились, я действительно мертв. А сейчас нет. Надеюсь, вы сами видите это. В хижине среди пустыни был мой… мой череп. Но пустыня появится лишь через пять или шесть тысяч лет…
Он небрежно махнул рукой.
— И не считайте меня призраком. По теории, я старше вас только потому, что умер до вашего рождения и два этих события расположены на одной причинной кривой. Официальная теория Федерации. Должен признаться, я немало потрудился, чтобы мое учение восторжествовало. Но с момента исчезновения я много работал. Умственный труд весьма полезен для поддержания хорошей формы. У меня впереди еще двадцать лет жизни.
«Он знает, когда умрет, — думал Йоргенсен. — Он проведал свое будущее, сколь это ни невероятно. Он бросил вызов времени и победил его. И его не страшит, что он знает день и час своей смерти. И далаамцы не боятся смерти. Они принимают ее как должное».
На мгновенье эта мысль показалась ему чудовищной, но он тут же ощутил, что давний ужас смерти оставил его. Страх умереть и страх жить — две стороны одной медали. Тот, кто не принимает мысли о неизбежности смерти, не может жить полной жизнью.
— А другие? — сдавленным голосом спросил он, не в силах отвести взгляда от синей струйки дыма, поднимавшейся из трубки. Она тоже напоминала о прежних временах. Йоргенсен никак не мог привыкнуть к мысли, что перед ним стоит мифическая фигура Арчимбольдо Урцайта. Он представлял его себе величественным гигантом со строгими чертами лица, с тяжелыми крепкими руками, с глубоким, хорошо поставленным голосом — нечто вроде супер-Даалкина. А перед ним стоял толстый, улыбающийся, почти комичного вида человек.
— Ваши соратники? Не беспокойтесь. Мы к ним вернемся позже. Я хочу задать вам несколько вопросов и кое-что объяснить. Вам следует принять решение.
— Слушаю вас, — едва слышно выговорил Йоргенсен.
— Расслабьтесь. Вы устали. Вы прошли суровые испытания и оставили позади себя все. Все, чем вы были. Вы родились заново. Вы — бабочка, вышедшая из кокона. У вас еще не обсохли крылышки, и вы не в состоянии их расправить. Дайте им окрепнуть на солнышке.
— Я попытаюсь.
— Садитесь прямо в траву. Съешьте этот плод. Нет ничего прекрасней даров земли.
Йоргенсен повиновался, как ребенок.
— Прекрасно, — сказал Урцайт. — У нас много времени. Что означают лишние пять минут в сравнении с пятью тысячелетиями? Мы, вы и я, жонглируем временем. И не стоит придавать этому слишком много значения. Именно поэтому я курю трубку. Этот обычай давно утерян, и, думаю, его утрата прозвучала для Федерации похоронным звоном. Курильщики трубки обычно люди миролюбивые и склонные к размышлениям. Нужно время, чтобы правильно набить трубку. Вот эта сделана из настоящего верескового корня.
Он глубоко вздохнул.
— Все растения, которые вы видите здесь, выведены путем направленной мутации из местных видов. Вы не представляете себе, чего можно достичь в генетике, когда являешься хозяином времени.
— Игона — это ваша работа? — тихим голосом спросил Йоргенсен. Он прикрыл глаза и увидел громадные деревья, щитом раскинувшие свои ветви над городом и разгоняющие ночной мрак. Те гигантские деревья были памятью Далаама.
— Я всегда любил деревья, — признался Урцайт. — Они крепко держатся корнями за землю. Они идут на приступ неба. Они растут во все стороны, как в прошлое, так и в будущее. Вы знаете, что годовые кольца суть кристаллы времени. Сезоны сменяют друг друга, и дерево помнит о них. Я горжусь своими игонскими деревьями. Думаю, во всей Вселенной нет ничего равного им.
— Наверное, вы правы, — согласился Йоргенсен под натиском новых впечатлений.
— Этот сад тоже уникален, — продолжал Урцайт. — Его уникальность — своеобразная проблема. Загадка, очень важная загадка. Превращусь на время в сфинкса и посмотрю, разгадаете ли вы ее. Вам известны три состояния этой планеты — джунгли, пустыня, сад. Но вы не смогли датировать их. Каков, по-вашему, их хронологический порядок?
Йоргенсен нерешительно пожал плечами.
— Не знаю. Дайте подумать. Вы сами поставили пустыню после сада. И сказали, что это будет через пять-шесть тысяч лет. Этот сад — ваше творение. Значит, джунгли существовали раньше. Джунгли, сад, пустыня. Таков хронологический порядок. Но не понимаю, что он означает.
— Не понимаете? — воскликнул Урцайт.
Его зубы разжались, и он подхватил трубку на лету. Затем наклонился вперед и ткнул мундштуком в грудь Йоргенсена.
— Не понимаете? Три аспекта действительности одного мира вытекают один из другого, а вы не видите связи с вашей миссией. Значит, то, что вы пережили, не пошло вам на пользу. Я мог бы вам подсказать ответ, но тогда изменится ваше будущее. А оно принадлежит только вам. Никто не имеет права влиять на ток времени разумного существа, особенно если это ведет к ограничению его способности выбора.
Йоргенсен задумался. Аналогия ускользала от него. Джунгли, сад, пустыня. Джунгли, сад, пустыня. Между джунглями и садом — ряд темпоральных коррекций. Похоже на работу коммандос. А что было между садом и пустыней.
Ничего. Логическим следствием темпоральных коррекций была пустыня.
Все детали стали на место. Вселенная до Федерации. Затем путешествия во времени, преобразование прошлого, вмешательство коммандос. Федерация была эквивалентом сада. Это бросалось в глаза. А затем пустыня, упадок, гибель всей цивилизации.
И ему, Йоргенсену, предстояло сделать выбор. Уничтожить Федерацию, выполнив приказ Альтаира. Или уничтожить Федерацию, не выполнив этого приказа.
Он огляделся по сторонам. Райский сад. Но сколь же он хрупок. Незаметная трещина в стройном здании обрекала его на неизбежную гибель. Разве красота сада и расцвет Федерации не стоили того, чтобы их сохранить ради них самих, даже при крайней эфемерности существования и того, и другого.
«Нет, не стоят», — твердо сказал голос его совести. «Нет», — эхом отозвались голоса Ливиуса, Марио, Шан д'Арга, Нанского, Эрина, Кнососа. «Нет», — прошелестели анонимные голоса далаамцев.
Существуют куда более весомые вещи, чем красота и расцвет цивилизации. Есть жизнь, появление новых видов. Есть будущее человека и всех грядущих цивилизаций.
Йоргенсен глубоко вздохнул.
— Я понял, — наконец произнес он.
Он отбросил в сторону косточку золотистого плода и вдруг ощутил себя больным и разочарованным.
Чего не хватает этому саду? Чего не хватает Федерации?
Конкуренции. На райской планете уничтожены все вредные виды животных и растений. Все возможные опасности убраны из будущего Федерации.
Он оказал об этом Урцайту.
— Я поставил один опыт, — сказал старик. — Когда я овладел временем, меня ужаснули следствия моих открытий. Я провел множество опытов. Этот сад появился в результате одного из них. Вы спрашиваете, чего ему не хватает. Нет, не конкуренции, не борьбы за существование.
Он помолчал.
— Разнообразия. Сотрудничества. Естественного равновесия во времени. Федерация идет навстречу своей гибели, поскольку убирает со своего пути разнообразие форм. Я мог бы поддерживать сад в подобном состоянии десять или двадцать тысяч лет, а может, и целый миллион. Но мне придется все чаще совершать коррекции, все глубже и глубже деформировать время. А это кончится катастрофой.
— Именно так поступает Федерация, — сказал Йоргенсен. — Я понял. Темпоральные коммандос все чаще отправляются со своими миссиями в прошлое. Но у Федерации нет никаких шансов. Она обречена.
— Совершенно верно, — согласился Урцайт, выпуская голубые клубы дыма. — Я предвидел это. И сказал им. Они решили расправиться со мной, поскольку видели в господстве над временем великолепный инструмент власти. У них ложное, извращенное понятие о времени и человеке. Они мыслят линейно. А время вещь сложная, это — ткань, живая ткань. Ее легко порвать. Я не хотел рисковать и поэтому создал Далаам. Игона — противоядие от Федерации.
Йоргенсен встал на ноги и потянулся.
— Что я должен делать? — спросил он.
Ответ Урцайта был незамедлительным. И впервые в нем зазвучали резкие нотки.
— Решайте сами. Вы взрослый человек или нет?
Они шли вдоль реки по направлению к водопаду, к той хижине, откуда Арчимбольдо Урцайт следил за ходом своих опытов, к темпоральному маяку, который позволял контролировать прошлое и будущее.
— Несколько недель назад, — говорил Урцайт Марио, — вы не были способны принять решение с полным знанием дела. Вы были человеком Федерации, хотя бунтовали против нее. Каждый человек — пленник времени современного ему общества. Вас следовало вырвать из привычного круга. Следовало освободить, вернуть самому себе.
— Да, — подтвердил Марио. — Нас заразило безумие Федерации.
— Вам следовало вступить в контакт с действительностью. Вы должны были научиться распоряжаться собой.
— Все ясно, — усмехнулся Марио. — Вы поставили нас в столь неудобное положение, что нам пришлось размышлять и изменяться.
Улыбка Урцайта стала шире.
— Я ничего не сделал. Я уже говорил, что никто не имеет права вмешиваться в чужую жизнь, используя господство над временем. И это не только вопрос морали. Это также вопрос стабильности. Вспомните сад и пустыню.
— Тогда кто?
— Подумайте. Никто не имеет права менять будущее или прошлое другого существа. Но свое собственное…
Марио долго молчал.
— Это означает, что мы…
И замолчал, пораженный необходимым решением.
— Совершенно верно, — закончил Урцайт.
Они приблизились к водопаду. Берега реки и хижина утопали в цветах. В открытом очаге пылал огонь.
— Это означает, что мы вернулись в свое прошлое, вернее, сделаем это, приведем в негодность собственное снаряжение и атакуем самих себя, — сказал Шан д'Арг. Он уже давно свыкся с этой мыслью. — Но, поскольку все предрешено, у нас уже нет выбора. Это произойдет. И все начнется сначала. У нас нет возможности выбирать.
— Есть, — возразил Урцайт. — Время отнюдь не линейная последовательность событий, иначе путешествия во времени были бы невозможны. Время состоит из громадного, а может и бесконечного, количества возможностей, имеющих разную степень вероятности. В каждое мгновенье может произойти некоторое количество событий. Одни из них более, другие менее вероятны. В обычных условиях действительностью становится самая вероятная возможность, другие продолжают сосуществовать в скрытой форме. В момент путешествия во времени порядок возможностей может оказаться перепутанным. И реализуется другая возможность, заняв место более вероятной возможности. Надеюсь, вам понятно?
— Пытаюсь следить за ходом ваших рассуждении, — ответил Шан д'Арг.
— То же самое происходит и при перемещении в пространстве. Небесные тела движутся по наиболее вероятным траекториям. Воды рек, камни гор подчиняются тому же правилу. Человек стал выбирать для них невероятные траектории относительно недавно, заставляя реки течь вспять, перестраивая горы, передвигая планеты.
В настоящий момент мы на пороге невероятной возможности, если можно так выразиться. Она не отвечает действительности, и мы существуем в полном смысле этого слова. Разъясню смысл выражения. В настоящий момент есть семь возможностей, и семь Арчимбольдо Урцайтов объясняют каждому из семи членов коммандос то немногое, что следует знать о структуре Вселенной.
— А принципы? — осведомился Шан д'Арг.
— Они ложны, — ответил Урцайт. — А если говорить точнее, они отчасти ложны. Мне это известно лучше, чем кому-либо другому. Именно я развил их, исходя из работ Горовица. Но в те времена я рассматривал случай, скажем, ограниченной темпоральности. Более общее понимание пришло позже.
— Почему эта общая теория не преподается в Федерации?
Урцайт расхохотался. Его щеки тряслись, как пустые бурдюки.
— Я же говорил, что Федерация поражена паранойей. Первейшая забота Арха вырвать с корнем это знание. Когда я допустил оплошность, опубликовав свою работу, меня внесли в список опасных лиц.
«Вот почему жизнь Арчимбольдо Урцайта окутана тайной, — подумал Шан д'Арг. — Арх не осмелился предать забвению его имя. Он предпочел сотворить безопасный мир».
— Естественно, — продолжал Урцайт, — я сделал вывод и исчез. Я отдавал себе отчет в том, что вложил в руки Федерации оружие невероятной мощи, но она не могла распорядиться им разумно. Это не ее вина. Просто люди Федерации недостаточно ясно представляли себе последствия господства над временем. Драма заключалась в том, что они располагали мощнейшим средством воспрепятствовать любым изменениям. И дал его им я.
Лицо Урцайта помрачнело.
— Впрочем, мои действия не столь уж предосудительны. Не соверши это открытие я, его чуть позже сделал бы кто-нибудь другой. Но я не имел права сидеть сложа руки. Для господства над временем следовало иметь иную цивилизацию, а она могла родиться только из контроля над временем. Порочный круг. Разорвать его можно, лишь путешествуя во времени. Будущее могло помочь прошлому. И я задумал контрнаступление.
Шан д'Арг мысленно улыбнулся. Энергия этого слегка гротескного человечка выглядела нелепой. Но ее не следовало недооценивать. Урцайт был решительным и отважным человеком, истинным бойцом, в тысячи раз более опасным, чем наемники с железными мышцами, против которых Шан д'Арг сражался сотни раз.
— Я начал с того, что создавал общества, которые в далеком будущем могли нарушить прекраснодушное равновесие Федерации. Но каждый раз, раньше или позже, вмешивались темпоральные коммандос. Они были могущественнее меня и лучше вооружены. Они эффективно охраняли Федерацию. У меня не было ни малейшего шанса на успех.
— Вы хотите сказать, что три или четыре века мы вели борьбу только против вас, не подозревая об этом?
Урцайт утвердительно кивнул.
— Большая часть экспедиций избирала мишенями миры, где давало плоды мое вмешательство. Но были и другие, к которым я не имел никакого отношения. Коммандос все чаще и чаще выступали против своего создателя. Парадокс? Не так ли? Он возможен лишь при путешествиях во времени! Потом мне надоело смотреть, как гибнут миры, на которые я возлагал большие надежды. Я понял, что иду ложным путем. Следовало одновременно создать стабильное общество, способное противостоять коммандос, и заручиться поддержкой самих коммандос.
— Они уже работают для вас?
— Нет. Хронологически вы — первые, с кем я вступил в контакт. Вас первыми послали на Игону. Но могу вас уверить, что будут и другие. В какой-то мере, если рассматривать время в его протяженности, вы, перейдя на нашу сторону, вступаете в будущий легион бойцов.
— Который помогли собрать, — подчеркнул Шан д'Арг.
— Конечно, — подтвердил Урцайт. — Не переоценивайте своего значения. Пойдете вы со мной или против меня, вероятность создания этого легиона едва ли будет поколеблена.
— Какова наиболее вероятная возможность?
Урцайт ответил не сразу.
— Всегда та, в которой темпоральное вмешательство было наименьшим.
Они вошли в хижину. Мебель самых разных эпох, аппаратура, собранная Урцайтом, груды книг. Урцайт рухнул в кожаное кресло. Ливиус уселся на металлический табурет по другую сторону стального стола.
— Тогда, — сказал Урцайт, — я создал Далаам. Я располагал великолепными средствами для изучения, поскольку мог перемещаться вдоль времени и почти одновременно сравнивать эволюцию людей и общества на разных стадиях. И все равно я не мог справиться со всем в одиночку. Огромную поддержку я получил со стороны Института теоретического и прикладного исследования времени.
— Никогда не слыхал о таком, — обронил Ливиус.
— Ничего удивительного. Он будет основан лишь через полторы тысячи лет.
— Через полторы тысячи лет в будущем?
— Разумеется, — ответил Урцайт. — Примерно через девятьсот пятьдесят лет после падения и распада Федерации.
— Вы говорите об этих событиях, словно они уже произошли, — заметил Ливиус.
— Они произойдут, — поправил его Урцайт. — Вернее, существует высокая вероятность того, что они произойдут. И институт, и я, мы предпринимаем все, что в наших силах, чтобы сделать их более вероятными. С вашей помощью эта вероятность повысится.
— Взаимное влияние прошлого и будущего, — с удивлением выдохнул Ливиус. — Я думал, такое невозможно. И вы решили уничтожить создавшую вас цивилизацию.
— Не пугайтесь. Я же сказал, что необходима другая.
Урцайт протянул руку к шкафчику и открыл его.
— Отведайте вот это, — сказал он, наливая в стаканчик вино, и плотоядно облизал пухлые губы. — Я уже говорил, что принципы не совсем соответствуют истине. В свое собственное прошлое вернуться можно, как можно исправить свою собственную историю.
— Встретить самого себя, убить одного из своих предков, стать своим собственным отцом?
— Да, — подтвердил Урцайт, — по крайней мере до некоторых пределов. Вы можете сколь угодно долго бегать вокруг дерева, но вряд ли догоните самого себя. То же самое происходит во времени.
Ливиус одним глотком осушил стакан.
— Принципы обретают смысл, — продолжал Урцайт, — если рассматривать только одну возможность. Когда речь идет об ограниченной трансформации этой возможности, почти не затрагивающей настоящего, принципы применять можно. Но эти ограничения не являются естественными. Природа намного богаче. Федерация возвела принципы в абсолют, поскольку стремилась сохранить неизменными свое настоящее и свое будущее состояние. Но действительность содержит в себе все, даже парадоксы. Вернее, в реальности парадоксов нет. В том будущем, которое начнется после Федерации, общество будет постоянно колебаться между несколькими возможными состояниями. Люди к этому привыкли. Они даже создали для этого новое слово — плавирование. Они ведут одновременное существование в разных темпоральных планах. И время воспринимают не как линейную последовательность, а как сложную структуру. В их физике существует специальное понятие метавремени, которое содержит все частные линии времени, как пространство содержит в себе бесконечное количество геодезических линий.
— Ясно, — пробормотал Ливиус. Голова у него кружилась. — В конце концов, спиртное тоже хорошее средство плавировать.
— Черты такого рода можно подметить и в далаамцах, — сказал Нанский, чувствуя в голове непривычную тяжесть.
— В зачаточном состоянии, — согласился Урцайт. — Традиция, к примеру, есть переплетение нескольких возможностей. Далаамские дети подсознательно знают то, что другие познают сознательно в иной возможности. Вам понятно, что это означает? Практически это умножает до бесконечности способности человеческого существа. Личность развивается во множестве возможных миров. Таким образом, каждая грань личности посвящает себя изучению одной области, решению одной проблемы, приобретению определенного опыта. Человек живет одновременно тысячами жизней.
— А деревья? — спросил Нанский.
— Деревья служат посредниками, — ответил Урцайт. — Их корни уходят в землю, в глубины времени. В стволе дерева возможности сталкиваются, накладываются друг на друга.
— Но далаамцы ничего не знают о структуре времени.
— Их время еще не пришло. Традиция должна развиваться медленно. То, что хранит их подсознание, перейдет в сознание через несколько веков. Далаамцы знают достаточно, чтобы решить свои проблемы. И снабжают своим опытом своих двойников.
— Понимаю, — сказал Нанский, эхом ему вторили шестеро остальных. Вот почему была однобока культура далаамцев — они были лишь одной гранью обширной действительности.
— Другими словами, вы просите нас сделать выбор между существованием Далаама и Федерации?
Урцайт глянул ему прямо в глаза и тихо произнес:
— Вы меня поняли.
— Достаточно, чтобы мы не вмешивались, — сказал Кносос. — Тогда Далаам победит. Это должно вас удовлетворить.
— Нет, — ответил Урцайт. Он выглядел утомленным. Он нацедил стакан вина и медленно выпил. Черты его лица заострились. Невероятная жизненная сила уходила на поддержание существования в семи различных планах бытия. Его стариковские черты изменились за несколько минут. Он с трудом дышал.
— Нет, — повторил он. — Вспомните. Самая вероятная возможность та, которая подверглась наименьшему темпоральному вмешательству. Существует одна реальность, в которой вы выполнили миссию, и последующих вмешательств не было.
— Тогда существует и та реальность, где на Игону не высадилось ни одной коммандос.
— В этой реальности, — выдохнул Урцайт, — я не существую. Нет и Далаама. Все тесно связано. Я нуждался в вашей… нуждался в вашей помощи. Надо…
Он перевел дыхание. Трубка выскользнула изо рта и упала на стол.
— …надо, чтобы вы стерли все следы вашего пребывания и сделали это как можно быстрее. Вы должны уничтожить коммандос в момент ее появления на Игоне. Это намного увеличит вероятность благоприятных возможностей.
Он задыхался.
— Вы… вы свободны в своем выборе.
Кносос сделал безжалостный вывод.
— Надо, чтобы мы убили самих себя.
— Совершенно верно, — подтвердил Урцайт. — Но вы останетесь самими собой, вы будете существовать. Поверьте мне.
Он побледнел, лицо его вдруг потемнело и отекло.
Кносос встал и подошел к нему.
— Вы больны. Вам лучше лечь.
— Нет, — перебил его Урцайт. — Я стар. Это разные вещи. У меня осталось совсем мало времени.
Кносос — Шан д'Арг — Нанский склонился над ним. Йоргенсен — Марио расстегнул его ворот. Эрин — Ливиус нашел его пульс. Их лица смешивались, сливались в одно.
— В шкафу, — сказал Урцайт.
Теперь он видел лучше и с усилием приподнялся. Он пытался прикинуть, сколько времени у него осталось. Несколько минут, не больше. Их было трудно убедить, но сейчас он был почти уверен, что ему удалось это сделать.
— У вас очень слабый пульс, — сказал Эрин. — Сердце…
— Знаю. Я…
— Можно сделать инъекцию. Скажите, где находятся…
— Бесполезно. Я сказал вам всю правду. Я проживу еще двадцать лет, но не в этой возможности. Здесь я дошел до предела. Я протянул дольше возможного. Здесь было самое удобное место для встречи с вами. Здесь я протянул дольше своего времени.
Урцайт скорее хрипел, чем говорил.
— Здесь я не совсем живой человек. Но вы не останетесь в одиночестве. К тому же я последую за вами.
Эрин поднес к губам старика стакан с вином.
— Вы должны решать сами. Вы свободны в своем выборе.
Урцайт уронил голову на грудь.
— Разве Далаам — ваш идеал общества? — быстро заговорил Эрин. — Вы желаете видеть его на каждой планете Галактики?
— И да, и нет, — прошептал старик. — Далаам не идеальный город. Далаам — модель. Опыт.
Эрин прочел в глазах Урцайта тоскливое выражение.
— Далаам — уменьшенная модель будущего общества… после Федерации… когда передатчики материи свяжут планеты, как тропинки Далаама связывают… и когда люди обретут свободу… расстояний не будет… и вся Галактика… вся Вселенная… единым городом… они должны научиться жить свободными в городе, где вместо уличных фонарей будут светить звезды.
Глаза Урцайта закатились. Руки Эрина задрожали, когда из-под век старика показались белки глаз. Но Урцайт не прекращал борьбы со смертью.
— Очень важно, чтобы Далаам победил. Я больше ничего не могу. Я выжат как лимон. Безумно трудно быть единым в семи лицах… в столь маловероятных возможностях. Вы должны…
Урцайт захрипел.
— Далаамцы — мои дети. Понимаете? Я их люблю… В шкафу вы найдете… Мои дети. Мне требовалось узнать генетические способности и использовать постоянный запас хромосом. Хромосомы туземцев не совсем удовлетворяли меня… я ввел свои… И смог избежать темпоральной интерференции.
Голова его покачнулась.
— Украл не менее трех минут у времени. Значит, вероятность растет. Я выиграл.
Он рухнул грудью на стол. Арчимбольдо Урцайт умер на безымянной планете, купающейся в лучах голубого солнца.
«Не иллюзия ли это?» — подумал Йоргенсен. Ему показалось, что в момент смерти Урцайта поблекли цветы и пейзаж вокруг потерял реальность, задрожав и став прозрачным.
Время подгоняло его. Он бросился к шкафчику.
Там висело полное боевое снаряжение. Новенький темпоральный комбинезон с полным набором аппаратуры, как и перед стартом с Альтаира. «Откуда все это? — удивился Йоргенсен. — Из далекого будущего?».
Он быстро облачился в комбинезон. Надел шлем. Приладил пояс. Его пальцы привычно скользнули по оружию, ордзи-излучателю, симбиотическому комплексу, датчикам и наткнулись на незнакомый приборчик. Он с удивлением глянул на него. Крохотный темпоральный маяк. Он позволял путешествовать во времени и пространстве.
Маяк был отрегулирован на определенные мир и дату. Он прочел. Игона, нулевой год и цифровые координаты.
Он бросил взгляд на тело Урцайта и подумал, что смерть старика не была ужасной случайностью. Она была предусмотрена. Урцайт сказал, что продолжает жить в других возможностях. Здесь он избрал уход от членов коммандос. Даже решившись выступить против Далаама, они не могли бы схватить его и использовать в качестве заложника. Он рассчитал все. Даже провал.
Йоргенсен хотел было похоронить его, но у него не хватало времени. Этот мир мог исчезнуть в любую секунду. Тело останется здесь, на этом самом месте, и пролежит шесть тысяч лет до появления пустыни, ожидая его, Йоргенсена.
Эту планету следует назвать Арчимбольдо Урцайт. Иначе быть не могло.
Все семеро одним движением нажали крохотную кнопку и провалились в Абсолютное Вневременье.
Игона. Нулевой год. Лес грибов. Они стояли лицом друг к другу. Некоторое время они молчали. Они все знали. Знали, что им предстоит сделать. И не колебались.
На сердце у всех было тоскливо. Они стояли у края пропасти, как на лезвии бритвы. Надо было выбирать.
Они вспомнили о теле Урцайта. Если они выберут Далаам, то сделают более реальными те вероятностные миры, в которых он жил. И быть может, продлят его жизнь в созданном им совершенном мире, где он встретится с ними.
В противном случае… Им не было нужды говорить. В противном случае на соседней поляне появятся коммандос с Альтаира, чтобы провести коррекцию истории Далаама. А они исчезнут. Они испарятся перед лицом своих более реальных двойников. И галактический город, моделью которого был Далаам, никогда не возникнет. Далаамцы будут стерты с карты Вселенной.
У них была секунда на размышление. Со страхом в сердце они скользнули к пустой поляне, стиснув зубы и положив руки на рукоятки оружия. Одним движением они включили нейтрализующие поля, которые лишат защиты иновремян. Они лишали защиты и себя, но верили, что выйдут победителями.
Они будут быстрее.
Поляну окутала вспышка. Семь человек и маяк. Семь силуэтов в белом, увешанные снаряжением. Они узнали самих себя.
И выстрелили, Йоргенсен в Йоргенсена, Марио в Марио, Ливиус в Ливиуса… — каждый в своего двойника. Они знали, что в предыдущей возможности уже боролись сами с собой…
Семь силуэтов на поляне вокруг темпорального маяка заколыхались, словно пламя свечи. Йоргенсен прочел в собственных глазах безмерное удивление. В глазах умирающего Ливиуса живой Ливиус уловил ту ненависть, которая уже угасла в нем самом. Марио по глазам исчезающего Марио понял, что одиночество кончилось. Шан д'Арг в знакомых чертах увидел, что пришел конец бессмысленным битвам. Каждый в лице своего погибающего двойника расстался со всеми своими наваждениями. Каждый обрел свободу духа.
Все было кончено. Люди Альтаира и темпоральный маяк провалились в Абсолютное Вневременье. Солнце Игоны засияло ярче.
Йоргенсен спрятал оружие и утер пот со лба.
— Мы убили старика, — хрипло сказал он, обращаясь к Марио, — старика в нас самих. И мы… изменились.
Марио кивнул и спросил:
— Думали ли вы, что другие могут повлиять на наше будущее, как собираемся поступить мы по отношению к Игоне?
Йоргенсен не торопился с ответом.
— Мне понятна твоя мысль. Урцайт сделал все, чтобы мы были свободны в своих решениях.
Он пошел прочь. Остальные двинулись следом за ним. Ему хотелось вернуться в Далаам, увидеть Анему, послушать Даалкина, узнать у деревьев, какие знания накопили другие грани его личности в других возможностях. Он знал свою судьбу — они стали первыми. Они будут путешествовать во времени и бороться с коммандос Федерации. Они будут искать союзников среди людей Альтаира. Быть может, они встретятся с Урцайтом. И может, узнают что-то новое.
Но всего знать им не суждено. Этому их научил Урцайт. И это, наверное, самое главное. Действительность исчерпать невозможно. Свобода состоит в выборе между несколькими неизвестными возможностями.
В будущем это называлось плавировать.
Далаам почти не изменился. Город показался Йоргенсену более реальным, более близким. Быть может, ему это только казалось. Или виной тому была радость встречи с Анемой? Или Далаам существовал в более вероятной реальности?
«С поиском ответа можно и подождать», — решил Йоргенсен. Он вместе с Анемой бродил по тропинкам Далаама меж громадных деревьев и вдруг оказался на знакомой площади.
Было это когда-то или только вчера?
Перед ним раскинулась круглая площадь с фонтаном и статуей.
Свежая вода стекала по ее лицу. Черты лица напоминали Йоргенсену кого-то. Вода струилась, как струится время, оставляя на людях свой отпечаток. Ничто не может ни остановить, ни замедлить поток. Его можно отклонить, но он вернется в свое русло, разрушив преграду.
Йоргенсен подошел ближе и вгляделся в черты каменного лица — его поразило сходство, умело скрытое рукой художника.
Он перевел дыхание.
Это было лицо Арчимбольдо Урцайта.
Йоргенсен молча вернулся к Анеме.
