Книга: Ночные кошмары и фантастические видения (сборник)
Назад: Домашние роды[42]
Дальше: Мой милый пони[51]

Сезон дождя

Где-то в половине шестого Джон и Элис Грехэм наконец-то добрались до маленького городка, Уиллоу, который затерялся в центральной части штата Мэн, словно песчинка – в сердцевине дешевой жемчужины. От Хемпстед-Плейс городок отделяли всего пять миль, но они дважды сворачивали не там, где следовало. Так что на Мэйн-стрит прибыли, изнывая от жары и не в самом радужном настроении. Кондиционер «форда» сломался по пути из Сент-Луиса, а температура воздуха, должно быть, перевалила за сто десять градусов. Разумеется, это не так, думал Джон Грехэм. Как говорили старожилы, дело не в жаре, а во влажности. Влажность же в этот день превысила все мыслимые пределы. Казалось, подставь ладони и собирай из воздуха теплые капли. Да, над головой сияло бездонное синее небо, но при такой влажности дождь может начаться в любую минуту. Что там начаться – создавалось ощущение, что дождь уже давно идет.
– А вот и магазин, про который говорила Милли Кузинс, – указала Элис.
– На супермаркет не тянет, – буркнул Джон.
– Не тянет, – с готовностью согласилась Элис.
Оба старались гладить друг друга по шерстке. Они поженились два года назад и по-прежнему любили друг друга, но путешествие через всю страну, от самого Сент-Луиса – тяжелое испытание, особенно если в автомобиле сломаны радио и кондиционер. Джон надеялся, что они отлично отдохнут в Уиллоу (почему нет, счет оплачивал Миссурийский университет), но он понимал, что первые несколько дней, может, и неделя, уйдут на обустройство. А в такую жару и духоту ссора могла возникнуть из-за любого пустяка. Им же не хотелось начинать лето со скандала.
Джон медленно вел «форд» по Мэйн-стрит, держа курс на «Универсальный магазин продовольственных и промышленных товаров». На одном из столбов крыльца висел ржавый щит с синим орлом, указывая на то, что почтовое ведомство забирало оставленные в магазине письма, бандероли, посылки. «Универсальный магазин» вроде бы мирно дремал под жарким послеполуденным солнцем, на стоянке, под щитом с надписью «ИТАЛЬЯНСКИЕ САНДВИЧИ ПИЦЦА БАКАЛЕЙНЫЕ ТОВАРЫ ЛИЦЕНЗИИ НА РЫБНУЮ ЛОВЛЮ» стояла лишь одна крепко побитая жизнью белая «вольво», но в сравнении с остальным городком просто бурлил энергией. В витрине уже горела неоновая реклама пива, хотя до темноты оставалось добрых три часа. Для такой глубинки это прогресс, подумал Джон. Хотелось бы верить, что хозяин магазина, прежде чем устанавливать рекламу, получил соответствующее разрешение в городском совете.
– Я думала, что летом Мэн превращается в туристическую Мекку, – пробормотала Элис.
– Судя по тому, что мы видели, Уиллоу лежит чуть в стороне от основных туристических маршрутов, – ответил Джон.
Они вылезли из машины, поднялись на крыльцо. Старик в соломенной шляпе, который сидел на плетеном кресле-качалке, устремил на них маленькие буравящие синие глазки. Он скручивал сигарету, и крошки табака падали на собаку, растянувшуюся у его ног – большого рыжего пса невесть какой породы. Лапы его лежали аккурат под полозьями кресла-качалки. Старик вроде бы не замечал собаки, не подавал виду, что знает о ее существовании, но полозья замирали в четверти дюйма от хрупких собачьих лап при каждом качке вперед, чтобы тут же двинуться в обратном направлении. Выверенная точность движений заворожила Элис.
– Доброго вам дня, – поздоровался старик.
– Привет, – ответила Элис, улыбнулась.
– Привет, – присоединился к ней Джон. – Я…
– …мистер Грехэм, – закончил за него старик. – Мистер и миссис Грехэм. Которые поселились в Хемпстед-Плейс на лето. Слышал, вы пишете какую-то книгу.
– Об иммиграции из Франции в семнадцатом столетии, – подтвердил Джон. – Новости распространяются быстро, не так ли?
– Есть такое, – согласился старик. – Сами понимаете, городок маленький. – Он сунул самокрутку в рот, где она немедленно развернулась, а табак высыпался ему на ноги и на спину собаки. Та даже не шевельнулась. – Вот незадача. – Старик отлепил от нижней губы развернувшуюся бумажку. – Жена не хочет, чтобы я курил. Где-то прочитала, что рак может быть не только у меня, но и у нее.
– Мы приехали за продуктами, – сменила тему Элис. – Дом прекрасный, но буфет пуст.
– Да, да, – покивал старик. – Рад познакомиться с вами. Генри Эден. – И старик протянул к ним скрюченную руку. Джон пожал ее первым, Элис последовала его примеру. Проделали они это с осторожностью, и старик одобрительно кивнул. – Я ждал вас полчаса тому назад. Должно быть, раз или два повернули не туда. Для маленького городка у нас слишком много дорог, знаете ли. – Он рассмеялся, но скрипучий смех быстро перешел в кашель курильщика. – Очень много дорог в Уиллоу, очень много. – И вновь они услышали смех.
Джон нахмурился.
– А почему вы нас ждали?
– Позвонила Люси Дусетт, сказала, что вы как раз проехали мимо. – Он достал кисет с табаком, выудил из него пачку папиросной бумаги. – Вы Люси не знаете, но она говорит, что вы знакомы с ее внучатой племянницей.
– Так вы говорите о двоюродной бабушке Милли Кузенс? – спросила Элис.
– Да, – согласился Эден. Начал высыпать из кисета табак. Что-то попадало на лист папиросной бумаги, большая часть – на лежащую собаку. И когда Джон Грехэм задался вопросом, уже не умерла ли она, собака подняла хвост и пернула. Значит, живая, решил он. – В Уиллоу все в той или иной степени родственники. Люси живет у подножия холма. Я сам собирался вам позвонить, но раз она сказала, что все равно едете сюда…
– А откуда вы узнали, что мы едем сюда? – спросил Джон.
Генри Эден пожал плечами, как бы говоря: А куда еще вы могли поехать?
– Вы хотели поговорить с нами? – спросила Элис.
– Ну, я просто должен с вами поговорить. – Он заклеил сигарету и сунул ее в рот. Джон ожидал, что она развалится, как и предыдущая. Он никак не мог взять в толк, что происходит.
Но сигарета каким-то чудом осталась в целости и сохранности. Эден чиркнул спичкой по полоске наждачной бумаги, приклеенной к подлокотнику кресла-качалки, поднес огонек к сигарете, которая тут же уменьшилась вдвое.
– Я думаю, вам и вашей миссис лучше провести эту ночь вне города.
Джон мигнул.
– Вне города? Но почему? Мы только что приехали.
– Между прочим, дельная мысль, мистер, – послышался новый голос.
Грехэмы повернулись и увидели высокую, сутуловатую женщину, стоявшую за ржавой сетчатой дверью магазина. Она смотрела на них поверх рекламы сигарет «Честерфилд»: «ИЗ ДВАДЦАТИ ОДНОГО СОРТА ТАБАКА ПОЛУЧАЮТСЯ ДВАДЦАТЬ ОТЛИЧНЫХ СИГАРЕТ». Женщина открыла дверь и вышла на крыльцо. На бледном, осунувшемся лице читалась усталость, но не глупость. В одной руке она держала батон, в другой – упаковку с шестью бутылками «Доусонс эль».
– Я – Лаура Стэнтон, – представилась женщина. – Рада с вами познакомиться. Только не подумайте, что мы в Уиллоу страдаем недостатком гостеприимства. Дело в том, что в эту ночь у нас сезон дождя.
Джон и Элис недоуменно переглянулись. Элис посмотрела на небо. Все та же синева с редкими пятнами облачков.
– То, что сейчас видите, ничего не значит, не так ли, Генри?
– Да, мэм. – Эден глубоко затянулся и выбросил окурок через парапет крыльца.
– Вы же чувствуете, какая сегодня влажность, – продолжила Лаура Стэнтон. – А это главное, правда, Генри?
– Да, – кивнул Эден. – Если не считать, что прошло семь лет. С точностью до дня.
– Именно так, – подтвердила Лаура.
И они оба повернулись к Грехэмам, ожидая их решения.
– Извините, – прервала затянувшуюся паузу Элис, – но я ничего не понимаю. Это какая-то местная шутка?
На этот раз переглянулись Генри Эден и Лаура Стэнтон, потом одновременно вздохнули.
– Как же я все это ненавижу, – выдохнула Лаура Стэнтон, то ли обращаясь к старику, то ли разговаривая сама с собой.
– Это надо сделать, – ответил Эден.
Она кивнула, вздохнула вновь. Как вздыхает женщина, которая опускает на землю тяжелую ношу, зная, что ей придется опять поднимать ее и нести дальше.
– Явление это редкое. Сезон дождя случается в Уиллоу каждые семь лет…
– Семнадцатого июня, – перебил ее Эден. – Раз в семь лет и только семнадцатого июня. Всегда семнадцатого июня, даже в високосные годы. Длится одну ночь, но называется сезон дождя. Уж не знаю почему. Ты не знаешь, Лаура?
– Нет, но лучше б ты меня не прерывал, Генри. Я думаю, у тебя начинается старческий маразм.
– Ну уж извини, что зажился на этом свете. Меня увозили на кладбище, но я упал с катафалка. – По голосу чувствовалось, что старик обиделся.
Во взгляде Элис, брошенном на Джона, читался испуг: Эти люди разыгрывают нас? Или они сумасшедшие?
Джон не знал, что ей ответить, но уже жалел, что они не поехали за продуктами в Огасту. Тогда бы они могли поужинать в одной из закусочных, которых хватало на шоссе номер 17.
– А теперь послушайте меня, – продолжила женщина. – Мы забронировали вам номер в мотеле «Чудесный вид». Мотель находится на Вулвич-роуд. Свободных мест там нет, но управляющий – мой кузен, и он сможет устроить вас на ночь. Утром вы вернетесь и проведете с нами все лето. Мы будем рады вашей компании.
– Если это шутка, то я не понимаю в чем тут соль. – В голосе Джона слышалось раздражение.
– Нет, это не шутка. – Она посмотрела на Эдена, и тот чуть заметно кивнул, словно говоря: Продолжай, выкладывай все как на духу. Женщина вновь повернулась к Джону и Элис, казалось, взяла себя в руки. – Дело в том, что раз в семь лет в Уиллоу идет дождь из жаб. Вот так. Теперь вы все знаете.
– Из жаб? – пискнула Элис. Похоже, решила, что ей это прислышалось.
– Да, из жаб! – радостно подтвердил Генри Эден.
Джон осторожно огляделся, в надежде, что найдет людей, которые смогут ему помочь, если потребуется помощь. Но Мэйн-стрит напоминала пустыню. Ни автомобилей, ни пешеходов. Более того, он заметил, что все окна закрыты ставнями.
Как бы нам не нарваться на неприятности, подумал он. Если здесь все такие чокнутые, только и остается, что ждать беды. Внезапно на память пришел рассказ Ширли Джексон «Лотерея», впервые с тех пор, как он прочитал его, когда учился в средней школе.
– Только не подумайте, что я стою здесь и изображаю круглую идиотку, потому что мне этого хочется, – вновь заговорила Лаура Стэнтон. – Дело в том, что я выполняю свой долг. И Генри тоже. Видите ли, жабы не просто прыгают с неба. Они валятся сплошным потоком.
– Пошли. – Джон взял Элис за руку. Одарил Генри и Лауру улыбкой, искренней, как шестидолларовая купюра. – Рад был с вами познакомиться, – и повел Элис вниз по ступенькам, два или три раза оглянувшись на старика и сутулую бледную женщину. Ему казалось, что негоже сразу и окончательно повернуться к ним спиной.
Женщина шагнула к ним, и Джон, споткнувшись, едва не свалился с последней ступеньки.
– В это трудно поверить, – согласилась она. – Вероятно, вы думаете, что у меня поехала крыша.
– Отнюдь. – Улыбка, будто приклеившаяся к лицу Джона, стала еще шире. Господи, ну зачем он покинул Сент-Луис. Проехать полторы тысячи миль со сломанными радио и кондиционером, чтобы познакомиться с фермером Джекиллом и миссис Хайд.
– Вы имели полное право так подумать. – Выражение лица, а может, интонации голоса заставили его остановиться у щита с «ИТАЛЬЯНСКИМИ САНДВИЧАМИ», в шести футах от «форда». – Даже люди, которые слышали о дождях из лягушек, жаб, птиц и тому подобного, представить себе не могут, что творится в Уиллоу каждые семь лет. Прислушайтесь к моему совету: если вы все-таки решите остаться, не выходите из дома. В доме, возможно, с вами ничего не случится.
– Неплохо бы и захлопнуть ставни, – добавил Эден. Собака снова подняла хвост и выпустила длинную очередь, словно подчеркивая значимость слов хозяина.
– Мы… мы обязательно так и сделаем, – ответила Элис, и тут же Джон распахнул дверцу «форда» со стороны пассажирского сиденья и буквально впихнул ее в кабину.
– Будьте уверены, – подтвердил он слова жены все с той же прилипшей к лицу улыбкой.
– И приезжайте к нам завтра, – крикнул Эден, когда Джон обегал автомобиль, чтобы скорее сесть за руль. – Думаю, завтра у нас будет куда как безопаснее. – Он помолчал. – Если, конечно, вы будете поблизости.
Джон помахал рукой, скользнул за руль и поспешно выехал со стоянки.

 

Какое-то время на крыльце царила тишина. Старик в кресле-качалке и женщина с бледным, осунувшимся лицом смотрели, как «форд» выруливает на Мэйн-стрит. Подъезжая к магазину, он едва полз по Мэйн-стрит, зато умчался как очумелый.
– Что ж, мы свое дело сделали. – В голосе старика слышалось глубокое удовлетворение.
– Да, – согласилась Лаура. – Но на душе у меня тошно. И всегда становится тошно, когда я вижу, как они смотрят на нас. На меня.
– Но это случается лишь раз в семь лет. И иначе мы поступить не можем. Потому что…
– Потому что это часть ритуала, – мрачно закончила она фразу Эдена.
– Да. Это ритуал.
И опять, словно полностью соглашаясь с хозяином, собака подняла хвост и пернула.
Женщина пнула ее и повернулась к старику:
– Это самый вонючий пес во всех четырех городах, Генри Эден!
Собака с урчанием поднялась, спустилась вниз по ступеням, бросив на Лауру Стэнтон укоряющий взгляд.
– Он же ничего не может с этим поделать, – вступился за пса Эден.
Лаура вздохнула, посмотрела вслед «форду».
– Чертовски жаль. Такая милая пара.
– А с этим уже мы ничего не можем поделать. – И Генри Эден принялся за очередную самокрутку.

 

В итоге Грехэмы поужинали в одной из придорожных закусочных. Неподалеку от города Вулвич (Джон не преминул напомнить Элис, что этот город дал название улице, на которой находился мотель «Чудесный вид», в надежде, что жена улыбнется). Закусочная разительно отличалась от сонной Мэйн-стрит Уиллоу. Сидя за столиком у раскидистой ели, они видели, как со стоянки то и дело отъезжали автомобили, в основном с номерными знаками других штатов, а их место тут же занимали другие. Им предложили довольно обширное меню. Джон отметил, что они могут заказать все что угодно, умещающееся в шваркающую горячим маслом жаровню.
– Не знаю, смогу ли я провести здесь два дня, не говоря уже о двух месяцах, – вздохнула Элис. – Лучшие годы этих мест остались в прошлом, Джонни.
– Это же шутка, ничего больше. Местные оттягиваются за счет туристов. Правда, на этот раз они зашли слишком далеко. Наверное, сейчас покатываются от смеха и рассказывают соседям, какие у нас были лица.
– Но они выглядели такими серьезными. Как теперь мне смотреть в глаза этому старику?
– Насчет этого я бы не волновался. Судя по тому, как он сворачивает сигареты, старик уже достиг того возраста, когда каждая новая встреча – первая. Даже с самыми давнишними друзьями.
Элис попыталась сделать серьезное лицо, но из этого ничего не вышло, и она рассмеялась.
– Какой ты злой!
– Объективный, возможно, но не злой. Я не говорю, что у него болезнь Альцгеймера, но выглядит он так, словно ему нужна карта, чтобы добраться до ванной.
– А где все остальные? Городок будто вымер.
– Возможно, у них праздничный обед в «Грэндже» или карточный турнир в «Восточной звезде». – Джон потянулся. Посмотрел на тарелку Элис. – Что-то ты плохо ешь, милая.
– У милой нет аппетита.
– Говорю тебе, это шутка. – Джон взял жену за руки. – Взбодрись.
– Ты действительно… действительно в этом уверен?
– Действительно. Сама подумай: каждые семь лет в Уиллоу, штат Мэн, выпадает жабий дождь? Бред какой-то.
Она попыталась улыбнуться.
– Не дождь. Ливень.
– Знаешь, по-моему, они стремятся не отставать от рыбаков: если уж врать, то по-большому. В молодости я участвовал в предвыборной кампании. Мы охотились за пиратскими плакатами. Так вот, по рассказам выходило, что каждый сдирал их тысячами. Главное – не принимать эти россказни близко к сердцу.
– Но по поведению женщины не чувствовалось, что она шутит. Признаюсь тебе, Джонни, она меня напугала.
Обычно добродушное лицо Джона Грехэма закаменело.
– Я знаю. – Он собрал на поднос грязную посуду и салфетки. – И им придется за это извиниться. Я, конечно, не против шуток, но когда кто-то пугает мою жену… черт, да они и меня напугали, а уже это никуда не годится. Возвращаемся?
– А дорогу ты найдешь?
Он заулыбался.
– Я бросал хлебные крошки.
– До чего же ты умен, дорогой. – Она встала, тоже улыбнулась, отчего настроение у Джона сразу улучшилось, глубоко вдохнула (при этом футболка так соблазнительно обтянула грудь), шумно выдохнула. – И влажность, похоже, уменьшилась.
– Да. – Джон сбросил грязную одноразовую посуду и салфетки в контейнер для мусора, подмигнул жене. – Видать, сезон дождя закончился раньше обещанного.

 

Но к тому времени, когда они повернули на Хемпстед-роуд, влажность вновь взяла свое. Джону казалось, что его футболку вымочили в ведре. Небо, окрасившееся в закатные цвета, оставалось чистым, но Джон чувствовал, что мог бы сосать воду из воздуха, если б обзавелся соломинкой.
Кроме Хемпстед-Плейс, на дороге стоял только один дом, у подножия холма, на который им предстояло подняться. Когда они проезжали мимо, Джон увидел в окне женщину. Застыв, как изваяние, она наблюдала за ними.
– А вот и двоюродная бабушка твоей подруги Милли, – прокомментировал Джон. – Стоит на стреме, чтобы засечь наше прибытие и незамедлительно доложить об этом своим друзьям, которые дожидаются ее звонка в магазине. Интересно, если мы задержимся подольше, они побалуют нас мешочками хохота, пукающими сиденьями, клацающими зубами и другими страшилками?
– Этот пес – живое пукающее сиденье.
Джон рассмеялся и кивнул.
Пять минут спустя они сворачивали на подъездную дорожку. Она заросла травой и сорняками, и Джон решил, что первым делом ее надо расчистить. Хемпстед-Плейс строили не одно поколение. За большим деревенским домом располагался большущий амбар, между ними – три сарая. Два из них заросли плющом.
С холма открывался великолепный вид на город, особенно в такой ясный вечер. Джон еще задался вопросом, как может воздух оставаться таким прозрачным при столь высокой влажности. Элис подошла к нему, они постояли, обнявшись, глядя как холмы, уходящие к Огасте, растворяются в сумерках.
– Как красиво, – прошептала Элис.
– Прислушайся.
В пятидесяти ярдах от амбара начиналось небольшое болотце, все в высокой траве и камышах, и оттуда доносилось довольное кваканье.
– Ну вот, лягушки уже на месте, – прокомментировала Элис.
– Но не жабы. – Он посмотрел на чистое небо, на котором яркой точкой уже проклюнулась Венера. – Вон они, Элис! Над головой! Тучи жаб!
Она рассмеялась.
– Сегодня ночью над маленьким городком Уиллоу, – начал вещать Джон голосом радиодиктора, – холодный фронт жаб столкнулся с теплым фронтом тритонов. В результате…
Элис двинула его в бок.
– Угомонись. Пошли в дом.
Они пошли. Не включили свет. Не включили телевизор. Сразу улеглись в постель.

 

Час спустя удар по крыше вырвал Элис из сладкого сна. Она приподнялась, прислушиваясь.
– Что это, Джон?
– Спи, – пробурчал тот, переворачиваясь на другой бок.
Жабы, подумала Элис, с губ сорвался смешок… нервный смешок. Она встала, подошла к окну, но посмотрела не на землю, куда могло что-то упасть, а на небо.
По-прежнему безоблачное, усеянное миллиардами звезд. Ее буквально гипнотизировала их молчаливая красота.
Бум.
Элис отпрянула от окна, устремила взгляд к потолку. На крышу опять что-то упало.
– Джон! Джонни! Просыпайся!
– А? Что? – Он сел, приглаживая взъерошенные волосы.
– Началось. – Элис хихикнула. – Лягушачий дождь.
– Жабий, – поправил он ее. – Элис, что ты такое го…
Бум-бум.
Он обвел глазами спальню, перебросил ноги через край кровати.
– Это же нелепо. – В голосе слышалась злость.
– Ты о чем?
Бум-дзинь! Внизу разбилось стекло.
– Черт побери. – Он встал, сдернул со спинки стула джинсы. – Это уже перебор… гребаный перебор.
Еще несколько мягких ударов по крыше, по стенам дома. Элис прижалась к мужу.
– Что это?
– Я думаю, эта безумная женщина и, возможно, старик и несколько их друзей что-то бросают в дом. И собираюсь это прекратить. Немедленно. Может, у них принято так встречать приезжих, но…
БАХ! ДЗИНЬ! Из кухни.
– ЧЕРТ ПОБЕРИ! – проревел Джон и выбежал в коридор.
– Не оставляй меня одну! – воскликнула Элис, бросилась следом.
Он включил свет в коридоре, прежде чем спуститься по лестнице. Удары по крыше и стенам множились, и Элис успела подумать: Сколько же народу пришло из города? Зачем они это делают? Что бросают? Камни, завернутые в тряпки?
Джон уже спустился вниз, направился в гостиную. Из большого окна открывался тот самый вид, которым они любовались вечером, стоя у автомобиля. Но теперь путь к окну преграждали осколки стекла рассыпанные по ковру. И Джон, не сделав и двух шагов, остановился, вспомнив, что он босиком. Поначалу не мог решить, что же ему делать, а потом увидел какой-то темный предмет, лежащий среди осколков, наверное, булыжник, разбивший стекло, и побагровел от ярости. Наверное, бросился бы к окну, невзирая на осколки, но тут булыжник дернулся.
Это же не булыжник, подумал Джон. Это
– Джон? – позвала Элис. Дом уже гудел от ударов. Его словно бомбардировали большими, подтаившими градинами. – Джон, что это?
– Жаба, – тупо ответил он, глядя на дергающееся существо среди осколков стекла.
А потом посмотрел в окно. И обомлел от ужаса. Он уже не видел ни холмов, ни горизонта, ни звезд. Черт, да он едва различал амбар, от которого дом отделяли каких-то сорок футов.
Воздух вибрировал от падающих жаб. Три из них влетели в разбитое окно. Одна приземлилась на пол, неподалеку от своей дергающейся подруги. Напоролась на острый осколок, и из нее во все стороны растеклась черная жижа.
Элис закричала.
Две другие запутались в занавесях, закачались под легким ветерком. Одной удалось освободиться. Она мягко приземлилась на все четыре лапки и запрыгала к Джону.
Тот пошарил рукой по стене. Нащупал выключатель, повернул.
По засыпанному осколками ковру к нему приближалась жаба… но необычная жаба. Зеленовато-черная, слишком крупная, слишком тяжелая. Большие выпученные черно-золотистые глаза размерами не уступали куриному яйцу. Но более всего Джона поразила пасть, усеянная страшными, острыми зубами.
Жаба сипло квакнула и подскочила, словно на пружинах, держа курс на Джона. А за ней через окно в гостиную сыпались все новые жабы. Те, что падали на пол, умирали или калечились, но многие, используя занавеску как страховочную сеть, приземлялись целыми и невредимыми.
– Уходи отсюда! – крикнул Джон жене и попытался врезать по жабе ногой. Бред, конечно, но ведь она нападала на него. И ноги не испугалась, не отпрыгнула. Наоборот, раскрыла пасть, и ее бесчисленные зубы сомкнулись на пальцах Джона. Дикая, яростная боль пронзила ногу. Инстинктивно развернулся в пол-оборота и изо всей силы ударил ногой по стене. Почувствовал, как ломаются кости пальцев, но и жабу размазало по стене, черная кровь брызнула во все стороны. Пальцы сразу начали распухать.
Остолбеневшая Элис так и застыла у двери в гостиную. Она слышала, что окна теперь бьются во всех комнатах. На ней была одна из футболок Джона, которую она надела после того, как они с Джоном отменно потрахались, и теперь она обеими руками сжимала ее у шеи. Воздух наполняло отвратительное кваканье.
– Уходи отсюда, Элис! – повторил Джон. Повернулся, тряся ногой. Жаба, укусившая его, умерла, но висела на ноге, вцепившись в нее зубами, похожими на рыболовные крючки. На этот раз Джон пнул воздух, будто отбивая футбольный мяч, и жаба слетела с его ноги.
Теперь выцветший ковер гостиной усеивали эти зеленовато-черные твари. И все они прыгали к ним.
Джон бросился к двери. Наступил на одну из жаб, раздавил ее и, поскользнувшись на черном желе, едва не упал. Элис отпустила футболку и успела поддержать его. Вдвоем они вывалились в коридор, и Джон захлопнул дверь, аккурат в тот самый момент, когда одна жаба прыгнула следом за ними. Дверь разрубила ее пополам. Передняя часть упала на пол. Зубастая пасть открывалась и закрывалась, выпученные глаза таращились на них.
Элис закрыла лицо руками и завыла. Джон попытался ее обнять. Она затрясла головой и подалась назад, волосы упали на руки.
Удары по крыше продолжались, но куда больше их пугало кваканье, доносящееся со всех сторон. Он вспомнил, как старик, сидевший на крыльце магазина в кресле-качалке, посоветовал напоследок: Неплохо бы и захлопнуть ставни.
Господи, ну почему я ему не поверил?
И тут же пришла новая мысль: Да как я мог поверить ему? Вся моя жизнь – пример того, что поверить в такое невозможно.
Но удары по крыше, о стену и землю, превращающие жаб в желе, непрерывное кваканье не могли заглушить более зловещих звуков: жабы в гостиной глодали, грызли дверь, пытаясь добраться до них. А кроме того, давили на нее своей массой. И он буквально видел, как дверь начинает прогибаться под их тяжестью.
Повернулся и чуть не ахнул: жабы уже прыгали по ступенькам, спускаясь все ниже.
– Элис! – Он схватил жену за руку. Она завизжала дурным голосом, начала вырываться. У него в руке остался оторванный рукав. Секунду-другую Джон смотрел на него, потом бросил на пол. – Элис, черт тебя побери!
Она взвизгнула, снова вырвалась.
Первые жабы спустились с лестницы и по коридору радостно прыгали к ним. Веерообразное окно над дверью треснуло, сквозь него в коридор вывалилась жаба. Упала на спину, выставив напоказ розовый живот, дергая лапками.
Джон схватил жену, крепко тряхнул.
– Элис, мы должны спуститься в подвал! В подвале мы будем в безопасности!
– Нет! – выкрикнула Элис. Ее глаза превратились в огромные блюдца, и он понял, что ее сознание парализовано. Она просто ничего не соображала.
Но времени приводить жену в чувство лаской и добрым словом не было. Джон схватил ее за футболку и потащил за собой, как коп тащит к патрульной машине упирающегося уличного хулигана. Жаба, одной из первых спустившаяся по лестнице, прыгнула к ним, и ее зубы ухватили тот кусок пространства, который за секунду до этого занимала голая пятка Элис.
Когда половина коридора осталась позади, Элис поняла, чего от нее хотят, и начала сама переставлять ноги. Они добрались до двери. Джон повернул ручку, толкнул дверь от себя, но она осталась на месте.
– Черт побери! – Он толкнул снова, с тем же результатом. Дверь не желала открываться.
– Джон, скорее!
Элис обернулась и увидела, как жабы волной накатывают на них. Они прыгали друг на друга, сползали на пол, ударялись об оклеенные обоями стены, падали на спину, другие жабы, задевая, переворачивали их. Зубастые пасти и выпученные золотисто-черные глаза множились и приближались.
– ДЖОН, ПОЖАЛУЙСТА! ПО…
Одна из жаб прыгнула и вцепилась в ее ногу повыше колена. Элис вскрикнула, схватила жабу, ее пальцы прорвали кожу, влезли в черноту внутренностей. Она оторвала жабу от себя, подняла руки, и на мгновение эта тварь оказалась на уровне ее глаз. Чудовищные зубы непрерывно сжимались и разжимались, словно какой-то жуткий агрегат. Она изо всех сил отбросила жабу. Переворачиваясь в воздухе, жаба расплющилась о противоположную стену. Не сползла вниз, а просто прилипла к ней.
– ДЖОН! ГОСПОДИ, ДЖОН!
Джон Грехэм наконец-то сообразил, в чем его ошибка. Поменял направление усилий на противоположное, дернул дверь на себя. Она, конечно же, распахнулась. Джон переступил порог, дернул Элис за руку. С такой силой, что она проскочила мимо него, чуть ли не кубарем скатилась по уходящей в подвал лестнице, вопя во все горло.
Она упадет, успел подумать Джон. Упадет, не может не упасть, упадет и сломает себе шею
Но Элис не упала. Как-то добралась до земляного пола подвала и, рыдая, сжалась в комочек.
А жабы уже рвались в открытый дверной проем. Джон повернулся и захлопнул дверь. Несколько жаб, успевших запрыгнуть на лестничную площадку, попадали сквозь зазоры между стойками перил. А одну Джон сбросил вниз молодецким ударом кулака. Услышал, как она шлепнулась о металлическую печь.
Цапнул рукой стену, нащупал выключатель, повернул, и тут же Элис завопила в голос. Жаба запуталась у нее в волосах. Она ворочалась, дергалась, квакала, пыталась укусить Элис в шею, напоминая огромную бигуди.
Элис вскочила, закружила по подвалу, каким-то чудом не наталкиваясь на лежащие на полу ящики. Подскочила к одной из опорных колонн, повернулась к ней спиной, дважды крепко приложилась затылком. Что-то чвакнуло. По колонне потекла черная жижа, жаба вывалилась из волос, по футболке соскользнула на пол, оставляя черные пятна.
Элис зашлась безумным криком, от которого у Джона похолодела кровь. Он то ли сбежал, то ли скатился по ступенькам, обнял жену. Поначалу она вырывалась, потом успокоилась. И крик перешел в куда более спокойные рыдания.
Ровный гул ударов падающих на дом и на землю жаб перекрыло куда более близкое кваканье тех тварей, что успели проскочить в дверь. Элис отпрянула от Джона, лихорадочно оглядывая подвал.
– Где они? – выдохнула она осипшим от напряжения голосом. – Где они, Джон?
Но искать жаб не пришлось. Они уже увидели людей и радостно прыгали к ним.
Грехэмы отступили. Джон увидел ржавую лопату, прислоненную к стене. Схватил ее и принялся методично уничтожать приближающихся жаб. Прорваться удалось лишь одной. Она прыгнула с пола на ящик, а с ящика – на Элис, ухватила зубами футболку и повисла между грудей, болтая лапками.
– Замри! – рявкнул Джон. Бросил лопату на пол, шагнул к жене, обеими руками схватил жабу, дернул. Она вырвала из футболки клок материи. Не выпуская его из зубов, попыталась выскользнуть из рук Джона. Бородавчатая, сухая, очень горячая. Джон сжал пальцы. Между ними на пол закапала черная кровь и слизь.
В дверь успели проскочить лишь с десяток маленьких чудовищ, и вскоре Джон расправился со всеми. А потом, обнявшись, он и Элис вслушивались в устойчивый шум жабьего дождя.
Джон посмотрел на низкие окна подвала. Их словно затянуло черным пологом. И внезапно он понял, как выглядит дом снаружи, наполовину погребенный под шевелящимся, ворочающимся толстенным слоем жаб.
– Мы должны подпереть окна, – прохрипел он. – Они могут не выдержать веса жаб. Если это произойдет, они посыпятся в подвал.
– Но чем? – едва слышно спросила Элис. – Чем мы их подопрем?
Джон огляделся, увидел у стены несколько листов фанеры. Подпорки не из лучших, но других не было.
– Вот этим. Помоги мне.

 

Они принялись за работу. Окон в подвале было четыре, и держались они еле-еле. Грехэмы уже занимались четвертым окном, когда в одном из трех зазвенело разбившееся стекло. Но фанера держала.
Они вновь отошли на середину подвала. Джон заметно хромал.
А с лестницы доносился пренеприятный скрежет: жабы грызли дверь.
– И что мы будем делать, если они прогрызут дверь? – прошептала Элис.
– Я не знаю, – ответил он… и вот тут не выдержал люк угольной шахты. Ею не пользовались уже много лет, и люк открылся под тяжестью навалившихся на него жаб. Они сотнями посыпались на пол.
На этот раз Элис не закричала. Она уже серьезно повредила голосовые связки.
После того как раскрылся люк угольной шахты, Грехэмы продержались недолго. Но в этот отрезок времени Джон Грехэм накричался за обоих.

 

К полуночи жабий ливень над Уиллоу ослабел, перейдя в моросящий, поквакивающий дождь.
В половине второго последняя жаба упала с темного, звездного неба, приземлилась на сосну у озера, спрыгнула на землю и растворилась в ночи. Следующей предстояло ждать семь лет.
В четверть шестого небо просветлело, на востоке затеплилась заря. Уиллоу покрывал ковер трепыхающихся, квакающих, прыгающих жаб. Дома на Мэйн-стрит лишились карнизов. Все, что было прямым, изогнулось. Щит на повороте с шоссе со словами «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В УИЛЛОУ, ШТАТ МЭН, ГОСТЕПРИИМНЫЙ ГОРОД» выглядел так, словно его изрешетили пулеметной очередью. Пробили его, разумеется, падавшие с неба жабы. Щит у магазина, рекламирующий итальянские сандвичи, пиццу, бакалейные товары и предлагающий лицензию на рыбную ловлю, лежал на земле. Жабы прыгали и на нем, и вокруг него. Жабы сидели на каждой из бензоколонок. Две жабы медленно кружились на флюгере, установленном на крыше магазина электротоваров, словно дети на карусели.
На озере жабы густо облепили четыре плотика (их уже отбуксировали на привычные места, хотя купальный сезон еще не начинался и лишь самые отчаянные решались лезть в воду). Рыбы обезумели от такого количества пищи. Время от времени одна или две жабы срывались с плотика, и ими тут же закусывали. Дороги, ведущие в город и из города, как и указывал Генри Эден, для такого маленького городка их было слишком уж много, покрывали два, три, а то и четыре слоя жаб. Электричества не было: падающие жабы оборвали провода. Посевы выбило, словно градом, но в Уиллоу сельским хозяйством практически никто не занимался. Несколько человек держали живность, но в ту ночь их надежно укрыли от беды. Жители Уиллоу прекрасно знали, что такое сезон дождя, и не желали оставлять коров, овец, коз или кур на съедение прожорливым жабам. С таким объяснением страховку им бы не выплатили.
Зарождающийся день осветил Хемпстед-Плейс. Дохлые жабы лежали на крыше, дохлые жабы забили сливные канавы, живые прыгали по двору. Прыгали по крышам сараев и амбара, прыгали вокруг «форда» Грехэмов, чинно сидели на переднем и заднем сиденьях, словно прихожане, ожидающие начала службы. Множество дохлых жаб кучами лежало у стен. Некоторые кучи в высоту достигали шести футов.
В пять минут седьмого солнце поднялось над горизонтом. В его жарких лучах жабы начали таять.
Кожа их обесцвечивалась, становилась белой, потом прозрачной. Потом от их тел поднимался парок с неприятным, гнилостным запахом, сами жабы уменьшались в размерах. Их глаза схлопывались или вываливались, в зависимости от направления падающих на них солнечных лучей. Кожа трескалась, и какое-то время казалось, что по всему Уиллоу открываются бутылки с шампанским.
После этого разложение шло еще быстрее, жабы превращались в лужицы белой жидкости, очень похожей на человеческую сперму. Лужицы эти на крыше Хемпсед-Плейс сливались в ручейки, которые гноем сочились на землю.
Живые жабы умирали, мертвые превращались в лужицы белой жидкости. От земли шел пар, вскоре все поля в Уиллоу напоминали жерло умирающего вулкана.
К четверти восьмого все закончилось, за исключением ремонтных работ, но местные жители к этому привыкли.
Не такая уж высокая цена за еще семь лет процветания в этой забытой всеми глубинке.

 

Пять минут девятого Лаура Стэнтон подъехала к магазину на видавшей виды белой «вольво». Выглядела она совсем больной, гораздо хуже, чем днем раньше. Она действительно плохо себя чувствовала, однако держала в руке упаковку с шестью бутылками «Доусонс эль», только пустыми, и мучалась от жуткого похмелья.
Генри Эден вышел на крыльцо. За ним следовала собака.
– Загони пса в дом, а не то я развернусь и уеду, – предупредила Лаура, не поднимаясь по ступенькам.
– Он же не может сдерживать газы, Лаура.
– Но это не означает, что я должна нюхать его пердеж. Я серьезно, Генри. У меня и так голова раскалывается. Не желаю я слушать, как эта собака выводит задницей «Салют Колумбии».
– Иди в дом, Тоби. – Генри открыл дверь.
Тоби посмотрел на него влажными глазами, как бы спрашивая: А это обязательно? Здесь-то мне интереснее.
– Иди, – повторил Генри.
Тоби ушел, и Генри закрыл за ним дверь. Лаура подождала, пока щелкнет собачка замка, потом поднялась на крыльцо.
– Твой щит свалился. – Она протянула Генри упаковку с пустыми бутылками.
– У меня есть глаза, женщина. – И у него в это утро было не самое хорошее настроение. Как и у остальных жителей Уиллоу. Спать под жабьим дождем – удовольствие маленькое. Слава Богу, он повторялся лишь один раз в семь лет, а не то многие просто сошли бы с ума.
– Тебе следовало занести его в магазин.
Генри пробормотал что-то невразумительное.
– Что-что?
– Я говорю, нам надо было приложить больше усилий. – Генри вздохнул. – Такая милая пара. Может, мы смогли бы их уговорить.
Несмотря на то что голова раскалывалась от боли, в ней шевельнулась жалость к старику. Она коснулась его руки.
– Это же ритуал.
– Да, но иногда мне хочется послать этот ритуал ко всем чертям.
– Генри! – Она даже отдернула руку. Но тут же напомнила себе: с годами он не становится моложе. И колесики в голове тоже начинают ржаветь.
– Мне без разницы, – гнул свое Генри. – Действительно, милая пара. Ты сама так сказала и не пытайся убедить меня, что не говорила.
– Я этого не отрицаю. Но мы же ничего не можем поделать, Генри. Вчера вечером ты сам так сказал.
– Знаю, – вздохнул старик.
– Мы же не заставляем их оставаться в городе. Наоборот, изо всех сил уговариваем уехать. Но они остаются. Они всегда остаются. Сами принимают решение. И это тоже часть ритуала.
– Знаю, – повторил старик, глубоко вдохнул, поморщился. – До чего же я ненавижу этот запах. Весь чертов город воняет скисшим молоком.
– К полудню запах выветрится. Ты знаешь.
– Да. Но я надеюсь лежать в могиле, когда все это повторится вновь. А если с могилой не получится, Лаура, очень хочется, чтобы перед следующим сезоном дождя с приезжими говорил кто-то еще. Я, как и все, готов платить по счетам, но, говорю тебе, мужчина устает от этих жаб. Даже если они появляются раз в семь лет, мужчина от них устает.
– Женщина тоже.
– Да… наверное, пора приводить все в порядок.
– Конечно, – кивнула Лаура. – Генри, ты же понимаешь, не мы придумали этот ритуал, мы ему лишь следуем.
– Я-то понимаю, но…
– Все еще может измениться. Я не знаю, когда и почему, но может. Возможно, это последний сезон дождя, который нам пришлось пережить. Или в следующий раз никто не приедет…
– Вот этого не надо. – В голосе старика слышался испуг. – Если никто не приедет, жабы, возможно, не растают на солнце.
– Вот видишь? – спросила Лаура. – В итоге ты со мной согласился.
– Ладно, до следующего раза еще далеко. Я столько не протяну. Семь лет – большой срок.
– Да.
– Но пара была очень милая, не так ли?
– Да, – повторила Лаура.
– Ужасная смерть. – Голос Генри Эдена дрогнул, но Лаура промолчала. А когда Генри спросил, не поможет ли она ему поставить щит, несмотря на головную боль, ответила, что поможет: не хотелось ей видеть Генри таким подавленным.
И после того как они поставили щит, настроение у старика действительно чуть улучшилось.
– Да, – вздохнул он, – семь лет – долгий срок.
Возможно, подумала Лаура, но рано или поздно эти годы проходят, и вновь наступает сезон дождя, и вновь в город приезжают люди, всегда двое, мужчина и женщина, и мы опять рассказываем им о том, что должно произойти, и они нам не верят, но именно так все и происходит… происходит.
– Пошли, старина, и предложи мне чашку кофе, а не то моя голова разорвется от боли.
Он пригласил ее в дом, а когда они выпили кофе, в городе уже вовсю стучали молотки и визжали пилы. В окно они видели, как на Мэйн-стрит люди, разговаривая и смеясь, складывали ставни.
Дул теплый ветерок, солнце плыло по чистому, светло-голубому, чуть подернутому дымкой небу. Сезон дождя в Уиллоу закончился.
Назад: Домашние роды[42]
Дальше: Мой милый пони[51]