Глава 17. К чему приводит излишний гуманизм

Утреннее пробуждение оказалось не из приятных – его попросту принялись бесцеремонно трясти. С трудом приоткрыв один глаз, Петр увидел нетерпеливо тормошившего его Улана.

– Ну и как альковные дела? – поинтересовался тот.

Сангре был не любителем хвастаться своими любовными победами. Однако в данном случае скрывать что-либо не имело смысла, и он уклончиво ответил:

– С муттер дьяконессой аллес зерр гут. Со мной тоже… ничего, пока ты не приперся, – проворчал он, но вновь погрузиться в дрему ему не позволили.

– Вставай, вставай. Нам давно у Кейстута надо быть, а ты валяешься тут, как котяра. Между прочим, не март месяц на дворе – январь, – Улан бесцеремонно принялся стягивать с друга одеяло, но увидев его плечи, остановился, покачал головой и сочувственно протянул: – М-да-а, ну и досталось тебе, дядя.

– А вдобавок еще и ты будить удумал, – огрызнулся Петр, натягивая одеяло обратно на себя. – Изыди, басурманин, а не то я как ляпший корефан Индры испепелю. А касаемо месяца, так у настоящего котяры всегда на календаре март, понял?

– Извини, но встать тебе придется, – чуточку виновато произнес Улан. – Надо. Яцко сказал, что… – он потер лоб. – Значит так. Если кратко и на нашем языке, то неявка одной из сторон засчитывается как признание собственной неправоты.

Он ловко сдернул с Сангре одеяло и присвистнул.

– Ух ты! Она тебя грызла что ли?

– Скорее клеймила, – хмуро проворчал Петр, усевшийся на постели и принявшийся осторожно ощупывать свое левое, особо сильно пострадавшее плечо. – И сам я как загнанная лошадь. Ты бы вышел, – посоветовал он, – а то мой ночной жокей вернется, нехорошо получится.

– Не вернется, – отмахнулся Улан. – Твоя наездница рано утром укатила восстанавливать свое святилище.

– Даже так?! – возрадовался Петр. – Это чудесно, – и он уважительно протянул. – Двужильная, не иначе.

– Скорее, трехжильная, – лукаво улыбнулся Улан, – поскольку к вечеру, как я слышал, она обещала вернуться. Как думаешь, зачем?

Петр помрачнел и, не ответив, осторожно потрогал свои ребра.

– Кажись, целы, – пришел он к оптимистичному выводу, – хотя с такими темпами все равно ненадолго. Нет, человек она хороший, просто замечательный, да и как женщина выше всяческих похвал, жаль азарта в ней через край, – и, мрачно покосившись на друга, пообещал: – Я в наших покоях баррикаду устрою. Ты полиглот у нас, давай срочно вспоминай Марсельезу.

– Тебе больше подойдет «Вы жертвою пали в борьбе роковой», – поправил Улан, ехидно хмыкнув: – Знаешь, я теперь безоговорочно доверяю твоим картам. Это ж надо, в глухом безлюдном лесу они безошибочно предсказали тебе скорое замужество.

Сангре негодующе крякнул. Последнее слово ему явно пришлось не по душе.

– Зато с наследством промахнулись, – проворчал он, поспешно уводя разговор.

– Как сказать, – возразил Улан. – Возможно, подразумевался трофей, а в гаданиях попросту нет такого слова, верно? – и поторопил друга: – Давай-давай, одевайся. Я тебе, конечно, сочувствую, но время не терпит.

– Сочувствует он, – хмыкнул Сангре. – Скажи уж честно: завидую.

– Чему?

– Моей полнокровной жизни, насыщенной приключениями, драйвом и… сексом! Все как положено настоящему оперу: вчера – бой на святилище, сегодня – сражение со святой, в смысле со жрицей, а завтра… – он поморщился, покосившись на израненные плечи, и философски заметил: – Впрочем, до завтра надо еще дожить. Кстати, а куда нам спешить? Раз Римгайла уехала, выходит, она как истец отказалась от претензий. Тогда и мне можно пару часиков поспать, – и он сладко потянулся.

– Кейстут ждет, – пояснил Улан. – Кстати, кажется, нам придется здесь задержаться.

– Зачем? – удивился Сангре. – Мы ж вроде бы намыливались в гости не в Литву, а к гарным львивским парубкам с Галичины.

– Понимаю, – кивнул Улан. – После таких отчаянных сражений в постели и у меня бы все из головы повылетало. Тогда ты начинай одеваться, а я по ходу дела тебе кое-что напомню, – предложил он. Петр потянулся за штанами, а его друг приступил к раскладу. – Во-первых, я и раньше говорил, что надо повнимательнее присмотреться к Гедимину и его наследникам. Между прочим, это твоя идея насчет Литвы как союзника Руси в борьбе с Ордой. Кстати, предложение весьма разумное и логичное.

– Иных не держим, – гордо заявил Сангре.

– Вот-вот. И главное, заменить этого союзника, по сути, некем. Европа отпадает. Она как в двадцать первом веке, так и сейчас, горазда на обещания, но скупа на реальную помощь. Ну а про тевтонов и говорить нечего. Стоит им узнать, что Руси плохо, как они запрыгают от радости.

– Ибо кто не скачет, тот москаль, – поучительно напомнил Сангре.

– Ну да, – согласился Улан. – Остается Литва.

– Но мы гостим у Кейстута, а не у…

– Гедимин скоро прибудет, – торопливо перебил Улан. – Не сегодня, конечно, и не завтра, но скоро. И нам к тому времени надо что-то придумать по захвату замка, о чем ты упомянул вчера в разговоре с Кейстутом. Я внимательно наблюдал, как он на тебя смотрел, когда ты про это говорил, так что будь уверен: он сам сегодня поднимет эту тему, и надо знать, что ему отвечать.

– Да я ему больше для отмазки сказал, чтоб пленных фрицев в живых оставить, – поморщился Петр.

– Здесь времена суровые, – напомнил Улан. – Почти как… в зоне. Ты извини за напоминание, но больно сравнение подходящее, – Сангре лениво отмахнулся и его друг продолжил: – Я к тому, что пустых слов не любят и к тем, кто умеет лишь языком трепать, отношение, мягко говоря, не очень уважительное. Поэтому делай вывод.

– Это я-то лишь языком?! – возмутился Петр. – Ты же видел мое израненное тело, сплошь в боевых рубцах и шрамах.

– Видел, – подтвердил Улан. – Правда, глубоких ран не заметил, но общее зрелище действительно впечатляет. Сразу видно: бои велись нешуточные и Купидон может тобою гордиться. Теперь тебе осталось доказать, что ты и у Марса с Ареем тоже ходишь в любимых учениках.

– А как же МВД? – ехидно осведомился Сангре. – Помнится, не так давно кто-то убеждал меня, что работать надо исключительно по специальности.

– А я предлагаю рассматривать взятие замка как обычную операцию по проникновению на бандитскую малину, благо поведение тевтонов ничем от уголовного не отличается.

– Думаешь, реально это самое проникновение? – мрачно осведомился Петр.

Улан уклончиво пожал плечами. Сангре затянул пояс, одернул на себе рубаху и поинтересовался:

– Ну и чего стоим? То торопил, на прием в рейхсканцелярию опаздываем, Великий Хурал уже собрался, срываем заседание Политбюро, а то…

– Не чего, а кого, – поправил Улан. – Зайти за нами должны. А самостоятельно мы из этих лабиринтов не выйдем.

Но тут в покои вошел Яцко, опасливо поглядывавший на Петра.

– Этот, что ли, за провожатого? – хмуро осведомился Сангре.

– Он, – кивнул Улан.

Петр хотел сказать парню пару ласковых по поводу его вчерашнего необъяснимого исчезновения, а ведь мог бы предупредить, поц драный, но увидев виноватое выражение его лица, смягчился и буркнул:

– Ладно, веди, белорусский Сусанин.

На четвертом или пятом повороте Петр понял, что Улан был прав. Нет, может и удалось бы им выйти самостоятельно, но попетлять бы пришлось – будь здоров. Пару раз они выныривали из каких-то узких проходов на галерею, кольцом охватывающую внутренний двор, но, не пройдя по ней и десяти метров, вновь сворачивали, послушно ныряя вслед за своим проводником в очередной коридор.

Кейстута они застали сидящим на своем кресле-троне. Сын великого кунигаса внимательно слушал всклокоченного и красного от гнева Сударга, что-то старательно ему доказывавшего. Завидев иноземцев, Сударг покраснел еще сильнее, став чуть ли не багровым от злости и повысив голос почти до крика. Чуть позади пожилого воина стояло двое молодых. Странно, но лица обоих были знакомы Сангре. Откуда?

Спустя минуту ему удалось это припомнить. Именно они вчера точно также стояли подле Сударга, угрожающе положив руки на мечи. Ну да, точно. Только на поляне святилища оба были в шапках, иначе Петр нипочем бы не забыл одного из них, альбиноса, своим необычным седым цветом волос весьма напоминавший эльфа. У второго, совсем юного курносого мальчишки, волосы были цвета спелой соломы, правда, весьма непослушные. Они и вчера украдкой кое-где выглядывали из-под шапки, а уж ныне вихры и вовсе торчали во все стороны.

Ожидая, пока закончится разговор, Петр принялся оглядываться по сторонам. Сегодня в небольшой зале было куда светлее, и он успел разглядеть и медвежью шкуру, небрежно наброшенную на само сиденье, и витиеватую резьбу на высоком подголовнике (орнамент в центральной части явно напоминал трезубец), и изображения на свисающих со стен гобеленах. Были они, судя по одежде людей и крестам в их руках, явно не из жизни Литвы. «Трофейные, наверно», – подумалось ему.

Меж тем Сударг, обличительно устремив палец в сторону иноземцев, что-то хрипло выкрикнул. И, резко развернувшись, направился к выходу. Кейстут невозмутимо посмотрел ему вдогон и повернулся к подошедшей троице. Лицо его осветила мягкая улыбка. Поприветствовав гостей, он перешел к делу:

– Полагаю, с пленниками ясно без слов, – Сангре хотел поблагодарить, но князь опередил его, подняв вверх руку и заметив: – Я ни при чем. Одна из сторон отказалась явиться на суд, а потому признается правота второй. Если кого и благодарить, так Римгайлу, да самих себя, что оказались… весьма настойчивы в своем заступничестве.

Сангре смутился. Судя по словам Кейстута и его многозначительной паузе, он явно знал о том, что происходило этой ночью, и как Петр уговаривал жрицу простить пленников. Успокаивала лишь добродушная усмешка на лице судьи. Стало быть, человек отнесся с пониманием.

– Должный уход за ними и достойное лечение раненого я обеспечил, – продолжал Кейстут. – У нас хоть и не христианские лекари, но кое-что умеют и лечат подчас даже лучше, чем они. Хотя все это мне самому, признаться, не очень-то по сердцу. Да вы и сами видели Сударга.

– Какой-то он кровожадный, – не удержался от комментария Сангре.

– Тут иное, – покачал головой Кейстут. – Узнав, что я уважил иноземцев, разрешив оставить в живых двух человек, он потребовал, чтобы я оставил и остальных, для того чтобы он мог выкупить свою семью. Оно всегда так: стоит раз нарушить вековой обычай, и все, дальше как снежный ком с горы.

Он умолк, но было понятно, что его речь не закончена. Пока длилась пауза, Петр бросил еще один взгляд на свисающие гобелены. Красиво, чёрт побери. Подметив, куда тот смотрит, Кейстут небрежно пояснил:

– Это привезено из одного орденского замка еще при кунигасе Витене. Рыцари не хотели их отдавать, но мой дядя оказался… настойчив, и они любезно уступили.

«А у него и с чувством юмора неплохо», – отметил про себя Петр, а вслух поддержал шутливый тон хозяина замка:

– Мы еще вчера успели заметить, что у вас очень добрые соседи. А главное, веселые. С такими не соскучишься.

– Скучать нам и впрямь не приходится, – согласился Кейстут. – Однако, хотя в иных странах и говорят, что литвины – грубый народ, развлечения наших соседей гораздо грубее. От них давно стонет вся Жемайтия, да и Аукшайтии приходится несладко. И вчерашняя их забава далеко не первая, поскольку от их Христмемеля до наших земель рукой подать. Потому мне и хотелось попросить их переселиться подальше. Одна беда – хозяева попались несговорчивые. Помнится, вчера вы обещали помочь, дабы моя просьба выглядела убедительнее…

Сангре, тяжело вздохнув, открыл было рот, но Кейстут жестом остановил его.

– Не торопитесь. Не хочу, чтобы у моих гостей хоть на миг закралась в головы мысль, будто я рассержусь в случае отказа помочь, а потому вначале хочу предупредить, что каким бы ни был твой с побратимом ответ, мое гостеприимство останется неизменным. За спасение от поругания святилища богини Мильды и ее служителей вы заслужили его в полной мере, и пока гостите у меня, вы ни в чем не будете нуждаться, а раненного пленника продолжат лечить. В том я даю свое крепкое слово, и пускай Перкунас покарает меня, коль я его нарушу.

«Правильно Улан вчера сказал про него, – уважительно подумал Сангре. – Действительно рыцарь. Во всяком случае, старается им быть. Такому помочь сам бог велел. Если получится, конечно».

Об этом он и заявил. Мол, приложат все силы, но не уверены, что их хватит. Однако в любом случае надо сперва встретиться с пленниками, переговорить с ними, затем посмотреть на сам Христмемель, все прикинуть, взвесить. Ну а потом они изложат надуманное.

– Поэтому пока нам требуется лишь перо, чернила и много бумаги, – добавил предусмотрительный Улан.

– Будут, – кивнул Кейстут. – И к замку сопроводим. Просьба одна – не затягивать… с думами. Мы в любом случае попытаемся его взять, с вами или без вас, но нам надо управиться за месяц, от силы за полтора, не позднее. Далее наступит весна, а берег у замка низкий и болотистый. Туда летом даже продовольствие завозят по реке. И стоит морозам ослабеть… – он развел руками.

– А почему именно этой зимой? – уточнил Улан.

– Я выслушал путтонов, вейонов и жваконов. Обычно они редко бывают столь единодушны, а тут в один голос заявили мне, что нынешняя зима – наиболее благоприятное время для захвата замка. Взять же Христмемель для нас – дело чести. Кунигас Витень два года назад пытался это сделать, однако у него не вышло, несмотря на камнеметы. Он отступил ни с чем, если не считать множества погибших воинов и двух тяжких ран, полученных им самим. От них-то он через месяц и умер. У нас принято сжигать тела, а не предавать земле. Но когда человека убивают, на погребальном костре мы сжигаем не только умершего, но и его убийцу. Желательно живого. Увы, душа кунигаса улетела к небесам одна, а потому она до сих пор не пребывает в чертогах Перкунаса, терпеливо дожидаясь, когда мы на земле осуществим справедливое возмездие. Я не знаю, кто из рыцарей нанес князю раны, ставшие причиной его смерти, а потому надлежит сделать погребальным костром весь замок. Но для этого он поначалу должен оказаться в наших руках.

– Мы постараемся уложиться, – твердо пообещал Улан.

– Я надеюсь, – кивнул Кейстут. – Ну а сейчас… – и по его суровому лицу вновь скользнула улыбка, – пора за трапезу. Заодно расскажете мне про свой союз славных и смелых ратников…

В отличие от Липневки, где даже на праздничных застольях мясные блюда были представлены весьма скромно, у князя они оказались основными и на обычном обеде. Помимо кабанятины, лосятины, оленины, зайчатины, медвежатины, причем на любой вкус, печеной и жареной, вареной и вяленой, перед друзьями стояли и другие дары литовских лесов: моченая морошка, блюда с солеными грибами, земляника в меду, а лесные орехи челядь даже успела заботливо очистить от скорлупок.

Сам Кейстут ел немного. Так, ножка молодого кабанчика, копченое гусиное крылышко да пара-тройка небольших колбасок, благоухавших чесноком. Пил он тоже умеренно, опрокинув в себя всего пару кубков меду, больше налегая на кисловатый, приятно освежающий клюквенный настой. Зато вопросов задал без счета, благо, в отличие от вечерней трапезы, нынче их за столом сидело всего трое.

Касаемо союза, точнее, того, кто еще из славных ратников в него входит, Сангре выкрутился быстро. Не мудрствуя лукаво, он припомнил сказочные биографии русских былинных героев, добавил к ним кое-какие подробности из мультфильмов и заливался соловьем, рассказывая о героизме и славных подвигах отцов-основателей ордена защиты отчей земли.

Да и на вопросах о них самих (что, кто да откуда, да где побывали), Петр особо не заморачивался. Мгновенно вспомнив о вчерашнем вечере и своей беседе с Римгайлой, он приступил к повторному рассказу, легко и непринужденно повествуя о различных приключениях во время их многочисленных путешествий.

Кейстут слушал как завороженный. Интересовало его все: и подробности охоты на крокодилов в Антарктиде, и сколь ловко скачут по тропическим джунглям черненькие обезьянки под чудным названием обама, в коих так тяжко попасть стрелой, и как друзья отчаянно сражались с волосатыми пингвинами, прыгавшими на них с пальм.

Изрядно выручал и любимый Гумилев:

Восемь дней от Харрара я вел караван

Сквозь Черчерские дикие горы

И седых на деревьях стрелял обезьян,

Засыпал средь корней сикоморы.

Отвлекло внимание хозяина стола введенное к ним в трапезную в сопровождении двух воинов страшилище. Нет, одето оно было по-человечески, да и стояло на двух ногах, но рожа… Ох и рожа! Всклокоченные и нечесаные с самого рождения волосы, стянутые на лбу грязной повязкой, напоминали какую-то экзотическую прическу, маленькие глазки глубоко таились под могуче нависшими над ними серыми, словно припорошенными пылью бровями, зато крупный нос, в отличие от глаз, выдавался далеко вперед, занимая чуть ли не поллица. Щетина окружала его лицо, словно рамка – сюрреалистическую картину.

Вырвавшись из рук двух воинов, стоящих по бокам от него, страшилище резво подбежало к князю, плюхнулось перед ним на колени и жалобно зарычало.

– Гляди, гляди, – толкнув в бок друга, восхищенно зашептал Петр. – Вот оно, недостающее звено эволюции, давшее начало питекантропам и австралопитекам.

– Между прочим, это один из спасенных нами вчера охранников святилища, – подсказал Улан.

– Да ты что?! – изумился Сангре, но вспомнил огромного человека, лежащего без чувств на снегу. Правда, тогда он не обратил внимания на его лицо, к тому же оно было в крови, зато теперь… – Хорошо, что мы его спасли, – заметил он. – Будет, что изучать ученым. Глядя на него воочию убеждаешься, что все люди действительно произошли от обезьяны, только в разное время: одни раньше, другие позже, а этот Квазимодо вообще на прошлой неделе. Ему ж и копья не надо – шнобелем своим всех уроет. А мощь какая в теле! Эх, растерял народец былинную силушку на пути к прогрессу.

Силушка в могучем, почти квадратном теле «недостающего звена» ощущалась в каждом движении. Полное впечатление, что ему ничего не стоит усадить на здоровенный стол, за котором сидели гости, всех присутствующих, и, взвалив его на свои плечи, идти хоть час, хоть два.

– Жаль, казнят, – вздохнул Улан.

– Шо, гильотина суровой души Кейстута снова жаждет крови? А его-то за что? – удивился Петр.

– Ну ты же помнишь вчерашний рассказ Яцко. Этот мужик и его брат были в числе охранников святилища и не успели зажечь сигнальный костёр.

– Ну?

– Вот тебе и ну. У них за такой промах одна кара – смерть.

– И этому чудесному экземпляру, по случайности совершенно не попорченному тлетворным влиянием цивилизации, так запросто отрубят голову?! – удивился Петр. – Не-ет, как-то оно неправильно.

Князь тем временем что-то сурово ответил страшилищу, отрицательно мотнув головой, но «промежуточное звено» не отставало. Тогда Кейстут, не выдержав, рявкнул на него, указав на дверь, и в этот момент по щекам страхолюдины – Сангре глазам не поверил – полились слезы. Контраст между зверообразной личиной и этой беспомощностью, написанной на его лице, был настолько разителен, что Петр незамедлительно проникся к нему искренним сочувствием.

Меж тем детина встал с колен и обвел тоскливым затравленным взглядом остальных присутствующих. Почему-то Петру показалось, что на нем взгляд страшилища задержался чуточку дольше, чем на остальных.

– А могу ли я узнать, о чем он столь горячо просил тебя? – осведомился Сангре у Кейстута, когда здоровяк поплелся прочь, печально опустив голову. Длинные могучие руки его уныло свисали чуть ли не до колен.

– Это Локис, – хмуро пояснил тот. – По-русински его имя означает «медведь». А просил он за своего родного младшего брата Вилкаса, по вашему – Волка. Это второй из воинов, охранявших святилище и спасенных вчера вами от смерти.

– Просил помиловать брата? – уточнил Сангре.

Кейстут покачал головой.

– За такие промахи не милуют. Он просил для него иной смерти, не столь позорной, то есть сгореть не на одном костре с врагами. Но согласно нашим обычаям…

– А когда назначена казнь? – поинтересовался Петр.

– Хотите поглядеть?

Улан кисло скривился, торопливо замотав головой, а Сангре, которому не давали покоя искренние, можно сказать, детские слезы Локиса и его прощальный, эдакий тоскливо-беспомощный и в то же время умоляющий взгляд, устремленный в его сторону, задумчиво протянул:

– Я не о том. Странно это. Помнится, вчера ты нам рассказывал, будто у тебя маловато хорошо обученных воинов, а эти двое худо-бедно, но кое-что умеют. Да и силушкой бог не обидел, особенно этого, как его, Локиса. Тогда зачем им погибать без пользы? Как-то оно… неразумно.

– Иначе нельзя, – жестко отрезал Кейстут и поморщился. – Думаешь, мне самому их не жаль? – но он мгновенно спохватился и торопливо уточнил: – Так, немного, самую малость. У этого Локиса сила в руках нечеловеческая. Потому и имя такое. Если бы не подлый удар сзади в самом начале нападения, он бы… Да и второй, Вилкас, хоть и послабее его, но сам по себе очень силен. Однако обычай есть обычай, и идти против него… – он покачал головой. – И кроме того, я вчера уже сказал свое слово, а у меня нет привычки его отменять.

– Да кто бы спорил, – согласно кивнул Петр. – Обычай – это святое. Да и слово твое тоже.

На самом деле он не собирался угомониться, твердо вознамерившись сделать повторный заход. Вообще-то настаивать на прощении страхолюдины и его брата, учитывая, что они и сами находились здесь на птичьих правах, было глубоко неправильным. Но оправдание своему поведению он отыскал довольно-таки быстро: дабы окончательно развеять у Кейстута подозрения насчет родства с раненным пленником, следует еще раз продемонстрировать свое добродушие и склонность к милосердию.

– А как бы их… – начал он. Кейстут, догадавшись, о чем пойдет речь, раздраженно засопел, но Сангре торопливо пояснил: – Нет, нет, речь не об отмене обычая. Но ты, кажется, собирался брать Христмемель? Сдается, первые из штурмующих эту крепость, пойдут, можно сказать, на верную смерть. Вот и отправь его вместе с братом в числе прочих на штурм.

– А мое слово? Отменить?

– Зачем? – удивился Петр. – Не надо ничего отменять. Достаточно уточнить, что вынесенный приговор ты повелеваешь привести в исполнение… крестоносцам.

– Кому-у?! – несказанно удивился Кейстут.

– Да, да, – кивнул Сангре. – Я не оговорился. Именно крестоносцам. И тебе самому, кстати, от такого решения будет еще больше почета. Представь, как восхитится твой народ, услыхав, что ты повелеваешь даже крестоносцами. А касаемо Локиса с Вилкасом, поверь, оба будут драться на стенах замка как львы. Да, скорее всего, они там и погибнут, но зато с какой пользой для дела. Для твоего дела.

– Для общего, – поправил Кейстут. – А если не погибнут?

– Еще лучше, – лукаво улыбнулся Петр. – Это же не ты, а подлые крестоносцы нарушили твое повеление, так? И выходит, сам Перкунас дал знать, что и Локис, и Вилкас искупили свою вину и получили отсрочку от смерти…

Кейстут призадумался. Тогда Сангре, предпочитая ковать железо, пока оно горячо, внес дополнительный аргумент в защиту своего предложения.

– Да, чуть не забыл. Ты упомянул об их необыкновенной силе, а нам с Уланом нужны двое именно таких. Там мы в числе прочего оружия захватили пяток ар… самострелов и…

– Знаю я про них, – перебил Кейстут и пренебрежительно поморщился. – В бою, к тому времени, когда ты заново взведешь тетиву, я из доброго литовского лука выпущу целый десяток стрел.

– Не спорю, по скорострельности им с луками нечего и тягаться, – покладисто согласился Петр. – Но нам с другом они как-то привычнее. А про тетиву ты верно сказал – тугая. Натянуть ее одними руками нечего и думать – кожу с пальцев сорвешь. Не зря ж для ее взвода крюк особый сделали, а на конце ложи еще и стремя, чтоб ногами в него упираться, пока руками за этот крюк тянуть будешь. Словом, морока. Вот мне и подумалось: если Локис с Вилкасом и впрямь столь сильны, то, наверное, смогут управиться с натяжением тетивы одними руками, и тогда скорострельность будет увеличена в разы, а это, согласись, весьма поможет при штурме замка.

Здесь он не лгал – у него и впрямь возникла кое-какая мыслишка насчет использования могучей силы братьев-жмудинов, чтобы сократить время на зарядку арбалетов.

Улан, внимательно следивший за ходом их беседы, вовремя подхватил эстафетную палочку:

– Но для начала надо проверить силу твоих воинов. Если у них, как и у немцев, не хватит силенок, об остальном и говорить ни к чему.

Кейстут надменно выпрямился на своем кресле, упершись затылком в подголовник. Сравнение литвинов с какими-то немцами возмутило его, и он сердито выпалил:

– У каждого из них достанет сил на два самострела, и еще останется!

– Тогда может и впрямь лучше всего передать их нам до штурма Христмемеля. Сдается, так распорядиться ими для общего дела куда полезнее простой казни. Ну-у, а дальше как судьба…

Кейстут вновь задумчиво потер лоб, прикидывая.

– Лиздейка будет недоволен, – вздохнул он. – Оплошай они не на охране святилища, а где-нибудь в другом месте, иное, а тут… Впрочем, думаю, он смягчится, узнав, для чего они вам понадобились. Ладно, будь по вашему. Но помните: если взять замок не удастся, придется вам самим оправдываться перед ним, – он усмехнулся. – И боюсь, убедить его окажется значительно труднее, нежели вайделотку Римгайлу.

– Дались тебе эти литовские мужики! – набросился на Сангре Улан, едва они оказались в своей комнате. – Дура лэкс, сэд лэкс. Надеюсь, еще не забыл перевод?

– Само собой! – бодро кивнул Сангре. – Закон дурак, но без закона никак. А причем тут это?

– При том, что Кейстут хочет поступить в строгом соответствии со своим законом, пускай и жестоким, а ты начал ему мешать.

– Ты ж сам меня поддержал, – изумился Петр.

– А куда деваться?! – огрызнулся Улан. – Мы с тобой теперь как шестеренки на одной оси, и выбор невелик: либо крутимся в одну сторону, либо у обоих зубья полетят. И зубы тоже.

– Уланчик, не надо так расстраиваться, ты же не рояль, – жалобно попросил Петр. – И будь ласка, оставь громкие ноты для гуслей. Если ты сейчас перестанешь тарахтеть, твой друг скажет тебе за очень серьезное.

– Вначале я тебе скажу и тоже очень серьезное, – не унимался тот. – Во-первых, теперь Кейстут припер нас с тобой к стенке, и без взятого Христмемеля нам отсюда дороги нет. Да ты и сам слыхал о его предупреждении. Между прочим, этот Лиздейка у литвинов самый главный криво, то бишь верховный жрец. И в отличие от Римгайлы его сердце в случае нашей неудачи тебе не смягчить…

– Оно и понятно, – пожал плечами Сангре. – Я ж работаю исключительно с противоположным полом, а он…

– Да не в этом дело. Я к тому, что нрав у него весьма и весьма жесткий. И убежать от него навряд ли получится – говорят, он и впрямь кое-что может.

– В смысле?

– В смысле колдовства.

– Ты всерьез?! – изумленно уставился на друга Петр.

– Я привык доверять фактам, – пояснил Улан, – а они говорят следующее. Прошлым летом главный маршал ордена решил устроить большой набег на литовские земли, причем одновременно в четырех местах, для чего разделил свое войско на четыре отряда. Не знаю, какие боги помогли этому криве узнать о намерениях маршала, но помогли. Мало того, Кейстуту не хватало людей, чтобы перекрыть все направления, Лиздейка взялся за свою ворожбу и половина отрядов крестоносцев просто заблудились по дороге и вернулись обратно. Представляешь? Довелось слыхать и кое-что еще. Словом, может.

– А мы причем?

– Притом. Я ж сказал, у него очень жесткий нрав. Стоит нам лопухнуться, не взяв замка, как он заявит, будто неудача произошла из-за прощения воинов, виновных в осквернении святилища, и во искупление вины потребует спалить на костре и их, и всех пленных, и нас заодно. Как тебе такая перспектива?!

Петр смущенно засопел. Крыть было нечем – он действительно в очередной раз не принял во внимание степень риска, а главное – не подумал, чем им на сей раз придется расплачиваться в случае неудачи. Идея конвейерной системы зарядки арбалетов, названной им «а-ля Стаханов» и показавшейся гениальной, сразу поблекла, и говорить о ней Улану расхотелось. Да и ни к чему. Если получится – тогда да, а коль не выйдет, не придется лишний раз позориться. Но привычка оставлять за собой последнее слово сработала и он процитировал:

– Сказано в писании: «Спасай взятых на смерть и неужели откажешься от обреченных на убиение?» И потом, как любил говорить один одесский носильщик: «Это не рентабельно – разбрасываться таким багажом». К тому же лишиться столь чудесного, можно сказать уникального экз…

– Да помню я, помню про твое переходное звено, – раздраженно перебил Улан и устало вздохнул. – Все равно зря ты затеял его спасение, гуманист фигов.

– Как ты меня окрестил?! – оскорбился Петр. – Ну ничего себе! Ты бы меня еще толерантным обозвал! Что я тебе, европеец занюханный?! Да я…

– Стоп! – осадил его Улан. – О твоих многочисленных достоинствах мы поговорим попозже, а пока давай о более насущных делах. Например, с чего начнем подготовку к взятию замка?

Сангре почесал в затылке. В голове как назло царила пустота. Он озадаченно посмотрел на друга, терпеливо ожидавшего ответа, затем с тоской на постель.

– Как я понимаю, за поспать и речи быть не может, – мрачно поинтересовался он.

– Правильно понимаешь, – подтвердил Улан. – В следующей жизни выспишься.

– Старый обманщик, – проворчал Петр. – Между прочим, за выспаться ты мне еще в прошлой жизни обещал, буддист хренов.

– Не отвлекайся, – хладнокровным тоном посоветовал Улан. – Сейчас мне от тебя требуется свежая и оригинальная идея, то бишь с изюминкой. Насколько я помню, обязанность выдавать их на гора лежит на тебе, – и он вопросительно уставился на друга.

– Ну-у, – замялся Сангре. – Вообще-то есть кое-что, но силуэт, силуэт, не больше.

Улан понимающе кивнул, по опыту зная: коль упомянуто слово «силуэт», значит перед Петром пока витает сплошной туман с высовывающимися из него кончиками нитей и он сам толком не знает, за какую из них ухватиться, чтобы потянуть.

Сангре, опустив голову, прошелся по комнате из угла в угол – на ходу ему лучше думалось. А подумать было над чем, ибо в кои веки его воображение напрочь отказывалось работать. Почему – трудно сказать, но скорее всего, из-за новизны задачи, ибо он понятия не имел, как брать замок. Не доводилось ранее. Разве что представить его в виде огромного бандитского гнезда – эдакого кубла, вроде штаб-квартиры Сеньки Лысого, устроенной им для своей банды на заброшенном металлургическом заводе.

«А что, для затравки вполне, – оживился он. – Во всяком случае общего хоть отбавляй: и бандиты с паханом имеются там и тут, да и ограждение тоже (неважно что забор и стены разной высоты), и территория такая же огромная, и обкурившийся враг не намерен сдаваться. Огнестрел меняем на стрелы – даже тут созвучно – авто на лошадей, и выстраивается почти целиковый аналог. Та-ак, с чего мы тогда начали разработку операции по их захвату?»

Его воспоминания прервал появившийся Яцко, сообщивший, что раненный пленник недавно вновь пришел в себя и сейчас пребывает в неком беспокойстве: мечется по постели, то и дело тычет себе пальцем в грудь и, указывая на свой нательный крест, старательно что-то лопочет.

– Он что, бредит? – нахмурился Петр.

– Не похоже, – мотнул головой Яцко. – К тому ж ему вечером зелье особое дали, кое и мертвого из могилы поднимет. А опосля того, как его поутру вдругорядь зельем попотчевали, он и вовсе взбодрился…

– А лопочет-то чего?

Толмач философски пожал плечами.

– Повидаться с тобой жаждет, господин. А зачем… Можа, важное что поведать желает али попросить чего.

– А ты не ошибся – точно со мной повидаться-то? – осведомился Сангре, чуточку досадуя – творческий процесс только-только пошел и обрывать его не хотелось бы.

– Так на полянке святилища ты один голышом по пояс был, – пояснил Яцко. – Ну и с крестом тоже боле никого, окромя его дружков.

Друзья переглянулись.

– Вот и ответ на вопрос, с чего начинать, – сказал Петр, смирившись с неизбежностью. – Кровь из носу, но надо выжать из пленных план самого замка и хотя бы примерное количество его защитников. А для ускорения дела давай разведем их. В смысле ты как мастер шпрехать на немецком выведешь Вальтера в другую комнату, а я займусь допросом беспокойного испанца.