– Ан-тиф! Ан-тиф!

В центре пятиугольной клетки рослый бородач вколачивал в пол громилу с окровавленным лицом. Громила вывернулся, залез сверху и начал раскатывать бородача ровным слоем. Трибуны орали, свистели, хрустели чипсами. Кое-кто прихлебывал из банок пиво и энергетики.

– …победил Антиф! Приветствуйте победителя!

– Ан-тиф!

– На арену приглашается ветеран клуба Иобет, могучий и беспощадный, и восходящая звезда…

– Пи-ри-фой! Пи-ри-фой!..

– И-ё-ё-ё-бет!

В бойцовский клуб «Элевсин» они прошли бесплатно. «Инспектор Полипемониди, детектив Эвпаламид. Отдел тяжких криминальных преступлений.» Оба были в цивильном – Икар успел заскочить домой и переодеться – но слова Синида, подкрепленные двумя значками, прозвучали так, что бритоголовые быки на входе молча освободили дорогу.

– Эй, ты! Иди сюда! Ты ляжешь рядом!

– Пи-ри-фой!

– Ты! Струсил?

– Пи-ри-фой!

– Те-зей!

Букмекера Икар заприметил сразу: жердяй в вышитой жилетке на голое тело возвышался над толпой – утес в бурном море. С разгону нырнув в пучину, обдирая бока о рифы и мели, сквернословящие вслед нахалу, Икар выгреб на стремнину:

– Тезей сегодня дерется? Прямо сейчас, да?!

– Не-а, – зевнул букмекер. – Приходи послезавтра.

– А чего все орут: Тезей, мол?

– Так новичок нарывается. Рвет жопу на рекламный щит.

– Во, блин! Я его фанат, Тезея, – Икар мысленно обругал себя: следовало заранее изучить расписание. – Автограф хотел взять…

– Повезло тебе, фанат. Тезей в клубе, с хозяином тусуется…

Букмекер махнул рукой в сторону прохода, ведущего к раздевалкам и служебным помещениям. Там, равнодушная к воплям публики, беседовала любопытная троица. Великан в цветастой гавайке и шортах-бермудах. Великанша: черные шорты – в обтяжку, багровая майка – в обтяжку. Между гигантами стоял – тусовался, если верить букмекеру – свободный от боёв Тезей, ценный свидетель. Если он запросто швырялся мотоциклами, то великаны, наверное, предпочитали грузовики. Еще там была сногсшибательная фифа, но назвать ее четвертой в компании язык не поворачивался – фифа была сама по себе, вместе с троицей, и в то же время отдельно. Такие фифы всегда отдельно, хоть на элитных танцульках, хоть в «обезьяннике» после облавы.

Икар извлек вайфер и, выставив зум, сделал пять-шесть снимков. В зале снимали многие – правда, бойцов, а не зрителей – так что на манипуляции констебля никто не обратил внимания. Нет, обратили, еще как обратили, когда вайфер, сволочь, взвыл полицейской сиреной.

Проклятье!

Кинувшись в проход, на свободный от зрителей пятачок, Икар прикрыл ладонью второе ухо.

– Да! Слушаю!

– Это сержант Николаидис. Мы сегодня…

– Короче, сержант! Я занят!

– Есть короче! – сержант, вне сомнений, обиделся. – Наш техник осмотрел камеру. Механических повреждений нет. Слышите?

– Говорите громче!

– Повреждений, говорю, нет! Ни царапины! Я решил, что вас это заинтересует…

– Спасибо, сержант!

– Я думал, это важно…

– Да, это важно. Я вам перезвоню…

Это действительно было важно. Если механических повреждений нет, значит, ни байкеры, ни Тезей камеру из строя не выводили. Программный сбой? Совпадение? Расталкивая людей, Икар начал пробиваться обратно к Синиду. На это ушла куча времени, и даже пробившись – ну хорошо, почти пробившись, пытаясь докричаться, привлечь внимание напарника – Икар все равно не успел ничего сказать инспектору, потому что тут и началось. Он не знал, по какой причине оглянулся – хотелось бы думать, что почуял опасность, как будто чутье могло позже, задним числом оправдать молодого констебля перед трибуналом совести – так или иначе, он оглянулся через плечо и увидел.

К Икару проталкивался букмекер.

Людей, отделяющих его от констебля, букмекер раздвигал, растаскивал, расшвыривал. Да, это было именно так – с каждым человеком, которого букмекер убирал с дороги, он поступал чуточку грубее, чем с предыдущим. Вослед грубияну неслась брань, кое-кто освобождал путь заранее, не желая нарваться на толчок или плюху; женщину в брючном костюме, размахивающую программкой сегодняшних боев, букмекер и вовсе хлестнул ладонью по лицу. Бедняга отшатнулась, не удержалась на ногах, рухнула в объятья тощенького юнца, сильно озадаченного внезапным подарком судьбы, а букмекер уже стоял перед Икаром.

– Прекратить! – командным тоном начал было констебль. – Немедленно…

И выяснил, что букмекер шел вовсе не к нему, потому что жердяй, лоснившийся от трудового пота, не замедлив шага, врезал Икару кулаком в челюсть. Удар после затрещины: грубость наращивала качество, опасно приближаясь к черте членовредительства. Из глаз полетели искры, и из ушей, кажется, тоже. Ноги Икара превратились в ватные тампоны, стоять на таких ногах было решительно невозможно. Сидя на полу, молодой констебль привалился спиной к бортику трибуны, попробовал ухватиться руками за спинку ближайшего кресла – и не нашел своих рук. Где-то они, руки, наверное, были, но где? Нокдаун, отрешенно подумал Икар. Если не встану на счет десять, тогда нокаут. Думалось на удивление хорошо, разумно, взвешенно; это двигалось плохо, а думалось на ура.

В полицейской школе, вспомнил Икар, я прошел курс рукопашного боя. Успешно прошел. И зачет сдал, да. Что с того? Ничего, просто вспомнилось… Еще он вспомнил лицо приближающегося букмекера: задумчивость, сосредоточенность, концентрация. Казалось, жердяй не людьми кидался, а дегустировал вино редкого купажа, прислушиваясь к каждой нотке аромата, каждому аккорду букета, каждому отголоску послевкусия. Все раскладывал по полочкам – запах, звук, работу мышц – фиксировал, записывал для памяти, для последующего изучения. Судя по всему, собранного материала букмекеру не хватило, потому что он запрыгнул на трибуны, в третий ряд, и побрел дальше, мимоходом избивая зрителей.

Колено в подбородок. Локоть в ухо. Визжит девчонка: ей сломали пальцы. Парень в спортивном костюме летит на головы сидящих ниже. Толстяк хватает букмекера за грудки, за отвороты распахнутой жилетки. Букмекер не задерживается ни на миг. Он бьет лбом: нос толстяка ломается, из ноздрей хлещет кровь. Пинок: толстяк валится навзничь, букмекер идет прямо по нему. Ребро ладони по скуле. Носок туфли в пах. Плечом под дых. Воет старик в льняном костюме-тройке, при галстуке с золотой булавкой. Хрипит дама в вечернем платье: грудь вывалилась из рискованного декольте, трясется студнем. Хлёст по глазам. Каблук в живот. Толпа, людское месиво, водоворот, охваченный паникой, и сквозь него плывет хладнокровная акула, не задерживаясь, чтобы сожрать кого-нибудь из подранков – дальше, дальше, увеличивая количество пострадавших, ни разу не повторившись в выборе методов, причиняющих увечья…

Надо встать, сказал себе Икар. Надо вмешаться. Напряжением всех сил, большей частью душевных, он сумел приподняться, и все. О вмешательстве и речи не шло.

Восемь, девять, десять.

Нокаут.

Следующая жертва букмекера оказалась строптивей других. Ровесник Икара, голый по пояс атлет уклонился от кулака, метившего ему в рот, и дважды, со скоростью, изумившей констебля, взбрыкнул жеребцом. Пирифой, сообразил Икар. Новичок, бросивший вызов Тезею. Что он делает на трибунах? Как успел, пробился? Ноги Пирифоя угодили букмекеру в ребра; жердяй остановился, размышляя о чем-то своем. Он не стонал, не кричал, не спешил ответить ударом на удар. Похоже, боль от собственных травм интересовала букмекера в не меньшей степени, чем боль чужая, вызванная к жизни им самим. Крутанувшись на месте, в тесном пространстве, где и шаг ступить было подвигом, Пирифой с резким храпящим выдохом лягнул психа чуть повыше брючного ремня. Сложившись перочинным ножиком, букмекер поймал восходящую звезду арены правой рукой за щиколотку, левой – за штанину возле колена, дернул, и Пирифой улетел вниз, в первые ряды. Следом улетел и букмекер, на которого сверху, из шестого ряда, коршуном на добычу упал Тезей.

Да, Тезей, отметил Икар. И не удивился, что узнал Тезея в ситуации, когда и родного брата узнать было бы затруднительно. Вероятно, если тело отказалось служить тебе, рассудок начинает работать как часы.

В таком случае, сказал Икару кто-то с голосом отца, умнейшие люди на земле – паралитики.

Букмекеру удалось встать. Мало кто из профессиональных бойцов на арене умудрялся встать после того, как очутился под Тезеем, но к букмекеру обычная статистика была неприменима. Тезей обхватил его руками сзади, хотел оторвать от пола, но вдруг передумал – на миг отпустив, сунул руки жердяю подмышки и сомкнул ладони на затылке букмекера, заставив безумца прогнуться в позвоночнике.

– Бей! – заорал Тезей, перекрыв гвалт толпы.

И Пирифой (чудо!) подчинился.

Подпрыгнув – невысоко, едва ли на полметра – он с лихого разворота воткнул пятку букмекеру в солнечное сплетение. На убой, оценил Икар. Жесть, кранты; тушите свечи, сливайте воду. Констебль даже не заметил, что стоит, честное слово, стоит, нет, тащится, плетется, древней старухой ковыляет в эпицентр свалки. Вряд ли Икар сумел бы чем-то помочь двум опытным «биткам», пытающимся завалить маньяка, но оставаться на месте было для Икара пыткой.

Пирифой прыгнул снова, намереваясь для верности повторить удар, но Тезей внезапно развернулся к прыгуну боком, сдал назад, и пятка Пирифоя всего лишь чиркнула Тезея по бедру.

– Хватит, – велел Тезей. – Убьешь ведь…

Букмекер тряпкой болтался в Тезеевых руках.

– Полиция, – выдохнул Икар, падая рядом на свободное сиденье. – Всем оставаться…

– На своих местах, – закончил Тезей. Прядь волос упала ему на глаза, и Тезей сдул ее в сторону. – Вы вовремя, офицер. Можно, я отпущу этого придурка? Или держать, пока вы не составите протокол?

– Фанат, – прохрипел букмекер.

– Что?

– Сказал, твой фанат… Автограф хотел…

– Кто?

– Этот… офицер…

Лицо его было лицом избитого, страдающего человека. Вряд ли травмы сейчас вызывали у букмекера академический интерес или желание проанализировать степень полученных увечий. Еще пару минут назад Икар видел совсем другое лицо.

– Дать вам автограф, офицер? – Тезей сбросил букмекера в ряды, едва ли не к Икару на колени. – У вас есть фломастер?

– В управлении, – огрызнулся Икар. – Там и распишетесь.

Он уже ненавидел этого человека.