Майк Гелприн, Марина Ясинская
Подозреваются все
Посадочный модуль описал над астероидом круг и пошел на снижение. Площадка, пригодная для посадки, была всего одна – между станцией и выработкой – ровно посередине. Я приземлил аппарат и минут пять понаблюдал, как оседает застившая видимость пыль. Затем отстегнул ремни, выбрался из кресла пилота и занялся скафандром. Генератора атмосферы на астероиде не было. Поговаривали, что, возможно, и не будет – рентабельность выработки пока оставалась под вопросом, и в компании еще не решили, стоит ли в нее вкладывать.
Справившись со скафандром, я выбрался через входной шлюз наружу и окинул взглядом выработку. Шесть монстроподобных горнодобывающих роботов, рассыпавшись цепью, методично вгрызались лазерными резаками в породу. Бригадир, отличающийся от ярко-желтых работяг лишь невзрачным, бледно-песочного цвета корпусом, невозмутимо прохаживался вдоль цепи.
Я повернулся к выработке спиной и неуклюже зашагал к зданию станции. Плоская и черная, словно сплющенная хоккейная шайба, станция лепилась к подножию похожего на расколотый зуб холма. На входе был шлюз – массивный, овальный, с горизонтальными створками, раскрывшимися при моем появлении, будто намеревавшийся закусить человечиной хищный бездонный рот.
– Здравствуйте, гость, – услышал я приятный грудной баритон, едва створки шлюза затянулись за спиной. – Меня зовут Сэм. Как прикажете к вам обращаться?
Я поднял глаза и оглядел двухметрового, отливающего латунью кибера. Универсальный робот-распорядитель, серия УРМ-14Ф, услужливо подсказала память. Коэффициент интеллекта девяносто шесть и восемь. Материалы я изучил досконально еще на базе, так же, как личные дела персонала.
– Старший дознаватель Мартин Йондж, – отрекомендовался я, освобождаясь от скафандра. – Можно просто Мартин.
Я потянулся, повел плечами. Станционная сила тяжести в 0,95 g была приятной переменой после трех суток полета в невесомости.
– Вы будете расследовать дело об убийстве, Мартин?
– Ты весьма догадлив, приятель.
– Ко мне обычно обращаются на «вы», Мартин.
На секунду я растерялся – с высокоинтеллектуальными роботами мне общаться приходилось нечасто, и я успел позабыть, что чувство собственного достоинства у них – элемент управляющей программы.
– Хорошо, Сэм, – кивнул я. – В три пополудни по местному я хочу встретиться с персоналом. А пока проводи меня в комнату для гостей. Виноват, я хотел сказать – проводите.
Комната для гостей больше походила на монашескую келью. Встроенный шкаф, откидная койка, прозрачный пластиковый стол и пара стульев – вот и вся обстановка.
Я завалился на койку и минут пять-десять лежал с закрытыми глазами, воссоздавая в памяти материалы дела – все, чем снабдили меня на базе. Астероид основного пояса под названием Капрера, четыреста семьдесят девятый по официальному списку. Откуплен компанией «Марс транзит» в частное пользование. Горнодобывающее предприятие, а фактически – алмазные копи, заложены восемь месяцев назад. Одновременно смонтирована станция. Персонал – четыре человека, контрактники.
Теперь уже три. Начальник станции, Джеймс Финнеган, убит при выходе из здания наружу, тело найдено в сотне футов от шлюза. Причина смерти – выстрел из лучевого разрядника, штатного оружия любого сотрудника компании, работающего во внеземелье. Один из троих контрактников на станции – убийца. Мне предстояло выяснить, кто именно, и взять виновного под арест.
В два тридцать я покинул комнату для гостей и обошел станцию по периметру. Жилые помещения находились в восточном секторе, бытовые и подсобные – в южном, склад – в северном. В восточном была лаборатория. Кафетерий, он же гостиная, он же кинозал, располагался прямо по центру.
– Старший дознаватель Мартин Йондж, – переступив порог кафетерия, представился я персоналу. – Надеюсь, цель моего визита известна.
– Известна, – спокойно кивнул наголо бритой головой рослый, широкоплечий геолог Макс Бауэр и предложил: – Проходите.
Остальные двое промолчали. Невысокий сухощавый инженер-электронщик Борис Красинский сложил руки домиком и смотрел на меня дружелюбным открытым взглядом. Миниатюрная черноглазая брюнетка, специалист по жизнеобеспечению Николетта Басси застенчиво улыбалась. Я непроизвольно задержал на ней взгляд: на фотографиях, подшитых в личное дело, Басси казалась невзрачной и бледной. Но не в реальной жизни: передо мной сидела если не красавица, то более чем миловидная молодая женщина.
– Расскажите, как было дело, – предложил я. – А потом я побеседую с каждым из вас в отдельности.
В кафетерии повисла тишина. Николетта тревожно нахмурилась, Борис отвел взгляд и печально покачал головой.
– Ну, давайте тогда я, – вздохнул Макс Бауэр, обведя взглядом коллег. – Это случилось шестого июня, в среду…
По словам Бауэра, шестого июня, в семь утра по времени станции, Николетта Басси обнаружила, что работы на копях приостановлены. Грег, бледно-песочный робот-бригадир, на запросы не отвечал, шестеро работяг бездельничали. Причину неисправности дистанционно выяснить не удалось, проблемы на выработке входили в компетенцию начальника станции, поэтому в семь тридцать Джеймс Финнеган отправился к шлюзу. Остальные трое разошлись по станционным помещениям. Макс отправился на склад, Красинский – в лабораторию, а Николетта, для которой работы в утренние часы не нашлось, заперлась в своей комнате.
В восемь ноль пять Финнеган на связь не вышел. Макс Бауэр, в обязанности которого входили переговоры с находящимся снаружи персоналом, забеспокоился и принялся вызывать начальника станции сам. Не получив ответа, Бауэр покинул лабораторию и направился к шлюзу, по пути никого не встретив. Тело Финнегана Макс обнаружил, едва взглянул на монитор встроенной в створки шлюза смотровой камеры. По громкой связи Бауэр позвал остальных, и через четверть часа все трое вышли наружу. Финнеган был мертв, его скафандр прошит лучевым разрядом по диагонали, от плеча к бедру.
Макс замолчал.
– Что было потом? – спросил я, прерывая паузу.
Николетта заерзала на стуле.
– Мы вернулись на станцию, и Макс радировал на базу, – тихо ответила она, заметно нервничая. – Понимаете, мы все были ошеломлены…
– Да, конечно, – механически кивнул я. – В чем была проблема на выработке?
– У бригадира отказал командный блок, – объяснил Красинский. У него оказался приятный, богатый интонациями голос. – Я этот блок заменил, и работы возобновились.
– В чем причина неисправности? – уточнил я.
– Видимо, тот из нас, кто… – голос Николетты сорвался.
– Кто убил, – вежливо подсказал я, внимательно наблюдая за ее реакцией.
Николетта вздрогнула.
– Да. Видимо, тот, кто выманил Джима наружу, намеренно повредил блок… Кто-то из нас троих.
– Несчастный человек, – с сочувствием в голосе произнес Борис. – Всевышний дает столько шансов на спасение, но он не воспользовался ни одним из них.
Я с любопытством посмотрел на электронщика. В личном деле Красинского в графе «религия» стояло «православный». Судя по реплике, Борис на самом дел был искренне верующим.
Несколько мгновений я изучал Красинского, потом перевел взгляд на Макса, затем – на Николетту. Трое подозреваемых, ни один из которых на первый взгляд не походил на убийцу. Что ж – пока у меня нет улик, они всего лишь свидетели. Все трое.
Хотя нет, свидетелей не трое, а четверо. Сэм вне подозрений – убийства он совершить не мог, управляющая программа это исключала. Кроме того, суждения высокоинтеллектуального, с зачатками личностных характеристик робота основывались на фактах, а не на эмоциях. И это делало его очень полезным свидетелем. Допрос следовало начинать с него.
– Где находился Сэм на момент убийства?
– В ремонтной мастерской, – Бауэр открыто встретил мой взгляд и спокойно продолжил: – В нефункциональном состоянии. Убийца временно отключил Сэма, дистанционно обесточив аккумуляторы. Можно сказать, обезвредил потенциального свидетеля.
В комнате для гостей я разложил план станции на столе и принялся чертить схему. Черной стрелкой обозначил маршрут Финнегана от кафетерия к шлюзу. Зеленой – путь Бауэра на склад. Синей – Красинского в лабораторию. И, наконец, фиолетовой – путь Николетты Басси в жилой сектор.
Один из них до пункта назначения не дошел. Вместо этого он отправился к шлюзу, дождался, пока Финнеган покинет станцию, облачился в скафандр и выбрался наружу вслед за ним. Уложил жертву выстрелом из разрядника и вернулся назад.
С минуту я поиграл над схемой фломастером. Пририсовал красную точку на месте ремонтной мастерской и обвел ее кружком. Здесь во время убийства томился обесточенный Сэм.
– Рассказывайте, – велел я роботу, усевшись напротив него в кресле и закинув ногу на ногу. – В подробностях.
– Что вы хотите услышать, Мартин?
– Все. О каждом из сотрудников станции. Все, что найдете нужным сказать.
Робот переступил с ноги на ногу, совсем как человек в замешательстве.
– Простите, Мартин. Мои этические нормы не позволяют сплетничать.
Я почувствовал, что начинаю злиться.
– Сэм, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, сказал я. – Вы отдаете себе отчет, зачем я здесь? Кто-то из ваших, так сказать, подопечных – убийца. И не исключено, что он не один. Вполне возможно, что они сговорились убить. Двое из них или все втроем. Помочь дознанию – ваша прямая обязанность.
– Спрашивайте, Мартин. Я попытаюсь ответить.
– В каких отношениях находился покойный с Максом Бауэром, Борисом Красинским и Николеттой Басси?
– Я не разбираюсь в человеческих отношениях, Мартин.
– Ладно, поставлю вопрос по-другому. Приходилось ли Джеймсу Финнегану ссориться с кем-либо из остальных? Кричать? Сердиться, угрожать?
Робот вновь переступил с ноги на ногу.
– Я лично ни разу не был свидетелем таких сцен, – сказал он наконец.
– Но у вас есть косвенные данные, так?
– Затрудняюсь с ответом.
Я подавил желание наорать на этого механического святошу.
– Послушай, ты, – плюнул я на правила вежливости и на встроенное в управляющую программу Сэма чувство собственного достоинства. – Знаешь, чем ты сейчас занимаешься? Ты покрываешь преступника, понятно тебе? А значит, ты и сам – преступник.
Клянусь, я не удивился бы, надумай робот после моих слов покраснеть. Или напомнить, что к нему обычно обращаются на «вы». Но Сэм только спросил:
– С кого начинать?
Итак, у меня появился союзник. Я с минуту помедлил и решил поменять последовательность допросов.
– Пока ни с кого. Будьте поблизости, я позову вас, когда понадобитесь.
Борис Красинский уселся на стул, сложил руки домиком и, чуть наклонив голову, располагающе улыбнулся, словно приглашая меня к доверительной беседе.
– Расскажите мне о Джеймсе Финнегане, – сразу перешел к делу я.
– Что именно вас интересует, господин дознаватель?
– Какой он был человек?
Я ожидал безликих, ничего толком не говорящих эпитетов, таких как «ответственный», «решительный», «хороший специалист»… Но Красинский меня удивил.
– Грешный, – ответил он, сумев в одно короткое слово вложить целый спектр эмоций: сожаление, сочувствие, укор, предостережение, печаль…
– Вот как? И в чем это проявлялось?
– О покойных, – Борис застенчиво улыбнулся, – принято говорить или хорошо, или никак.
– Я так понимаю, хорошего о нем сказать нечего?
– Каждый человек в сути своей добр. Но некоторых иногда уносит с данной им Богом дороги в сторону.
– Позвольте вам напомнить, что я веду расследование убийства. Мне нужны факты. Вы сказали, что Финнеган был грешным человеком. Какие грехи он совершил?
Красинский помолчал, похоже, он сомневался. В конце концов, однако, вздохнул, сдаваясь, и скупо заявил:
– Он нарушал многие заповеди Божьи. Первую, четвертую и с седьмой по десятую.
– Я не помню заповедей наизусть, – сухо бросил я.
– Не страшно, – с мягким укором отозвался Красинский. – Я напомню вам. Не поклоняйся иному Богу, чти заповедные дни, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй и не желай чужого.
Я задумался. С первой заповедью – не поклоняйся другому Богу – все было понятно: атеизм Финнегана наверняка раздражал религиозного Бориса. С четвертой тоже – скорее всего, начальник заставлял Красинского работать в дни религиозных праздников. А вот с остальными было интереснее.
– Подробнее про седьмую и восьмую заповеди, будьте любезны, – попросил я.
Борис отрицательно покачал головой, смягчив отказ улыбкой.
– Извините, господин дознаватель, но я уже рассказал вам все то, что по-настоящему важно.
– Электронщик – ваше светское образование, – я резко сменил тему, надеясь вывести Красинского из состояния завидного душевного равновесия, которое он демонстрировал. – Однако вы никогда раньше не работали по специальности. До того, как подписали контракт, вы возглавляли православную церковь на Марсе. Почему вы оставили паству и прилетели сюда?
Красинский опустил глаза.
– Это – моя ноша, мне ее и нести, – смиренно сказал он.
Больше я от него ничего не добился.
К счастью, был Сэм. Часом позже он поделился со мной некоторыми подробностями.
– Джеймс Финнеган не позволял Борису проповедовать. Не освобождал от работы на церковные праздники. Постоянно делал уничижительные замечания по поводу некоторых религиозных обрядов.
– Они ссорились на почве религии?
– У них были эмоционально насыщенные диспуты на эту тему.
– Эмоционально насыщенные, – повторил я нейтральную фразу. – Что вы под этим подразумеваете?
– Использование экспрессивных выражений обоими, употребление нецензурной лексики Финнеганом, повышенный тон и угрозы.
– Кто кому угрожал? – насторожился я. Представить спокойного, уравновешенного, располагающего к себе Красинского даже просто повышающим голос было трудно.
– В разной степени они оба угрожали друг другу. Надо заметить, запугивания Финнегана были гораздо более четко выражены.
– Примеры, пожалуйста.
– Однажды Финнеган сказал: «Еще раз сунешься ко мне с душеспасительными беседами или влезешь не в свое дело, вылетишь отсюда к чертям», – процитировал Сэм. – На что Красинский ответил: «Рано или поздно, но за грехи всегда настигает кара Всевышнего!» Финнеган сказал: «Твой Бог вряд ли найдет меня на этом чертовом астероиде», Красинский ответил: «Но его последователь здесь есть».
Сэм прав – угроза Финнегана более чем прямая. Однако слова Бориса тоже можно расценить как предостережение. Неявное, но вполне выраженное.
– Что Красинский имел в виду, когда говорил, что Финнеган нарушал Божью заповедь «не прелюбодействуй»?
Сэм на секунду замялся.
– Полагаю, отношения начальника станции с Николеттой Басси.
Я начал с вопроса в лоб, едва только Николетта Басси присела на краешек стула.
– Какие у вас были отношения с Джеймсом Финнеганом?
Николетта немедленно покраснела.
– Обычные рабочие отношения.
– А вне работы – как вы с ним ладили? У вас были конфликты?
Девушка замялась.
– В условиях замкнутого пространства конфликты неизбежны.
Николетта так явно чувствовала себя не в своей тарелке, что мне стало совестно. Выбора, однако, у меня не было – давление на женщин почти всегда эффективней, чем на мужчин.
– Не уходите от ответа, – жестко потребовал я. – У вас были с Финнеганом разногласия? Ссоры?
– Были.
– Причины?
– Финнеган не всегда соглашался с тем, как я планировала…
– Меня интересуют конфликты личного характера, – перебил я.
Николетта не ответила.
– Вы были приятелями? – продолжал настаивать я. – Друзьями? Любовниками?
Девушка вздрогнула, затем отрицательно мотнула головой.
– А кем тогда? – повысил я голос.
– Всего лишь коллегами.
– Вот как. Однако отношения с коллегами бывают разные. Кто-то нравится, кто-то раздражает, с кем-то больше общего…
– Он мне не нравился. Ничего общего у нас не было. Просто человек, с которым я вынуждена была работать и уживаться по условиям контракта.
Я побарабанил пальцами по краю стола и резко сменил тему:
– Вы получили образование в престижном Миланском университете, вас распределили на высокопрофайловый проект «Земля – Фобос – Земля» с аккредитацией в токийском офисе. Вы показали себя блестяще, после чего вдруг стали отказываться от престижных и перспективных проектов, предпочитая тяжелую работу на периферии. Вот и сейчас – отклонили несколько завидных предложений, взамен подписав контракт на этот богом забытый астероид. Почему?
– Здесь платят, – пожала плечами Николетта. – Очень большие деньги.
– Вы нуждаетесь в деньгах?
Николетта в упор посмотрела на меня:
– Послушайте, господин дознаватель, – сказала она проникновенно. – Зачем вам это? Какое отношение мое материальное положение имеет к убийству? Прошу вас, не спрашивайте меня о том, что вас не касается.
Я отвел взгляд. Как человеку, мне претила жесткость, особенно по отношению к женщинам. Тем более к миловидным и привлекательным, как Николетта. В моей работе, однако, жесткие методы были необходимостью.
– Я задал вам два вопроса, – отчеканил я. – На что вам деньги и каковы были ваши истинные отношения с Финнеганом? Извольте отвечать!
Николетта отшатнулась.
– Все, что могла, я вам уже сказала.
– Что ж, как угодно. Вы можете идти.
Четвертью часа позже бесстрастный, ограниченный строгими этическими нормами Сэм рассказал куда больше.
– Джеймс Финнеган проявлял к Николетте Басси особый интерес. Однако ее эмоциональная реакция на его знаки внимания была не такой, на которую он рассчитывал.
– Вы имеете в виду, – перебил я сухую речь робота, – что начальнику она нравилась как женщина, но не отвечала ему взаимностью?
– Полагаю, можно выразиться и так.
– И как Финнеган реагировал на ее равнодушие?
– Какое-то время он продолжал оказывать Николетте знаки внимания, но позже начал проявлять нетерпение и агрессию.
– Вы не могли бы выражаться более определенно?
– Мои ответы характеризуют ситуацию вполне адекватно.
– Но недостаточно детально. Он ей угрожал? Принуждал к интимным отношениям?
– Угрожал. Что касается принуждения, я лично не был очевидцем подобных инцидентов.
– Но косвенные сведения, я так понимаю, у вас есть?
– Есть. Однако по стандартам теории доказательств их недостаточно, чтобы со значительной долей уверенности предъявить Джеймсу Финнегану обвинение.
– Ему не предъявишь обвинение – он мертв, – отрезал я. – И все, что меня сейчас интересует, – это выяснить, у кого были мотивы для убийства.
В отличие от Бориса и Николетты, Макс Бауэр не нервничал, не прятал глаза и не отнекивался.
– Вы единственный из троих дружили с Финнеганом издавна, не так ли? – спросил я.
– Вряд ли это можно назвать дружбой, – спокойно ответил Бауэр. – Приятельские отношения, не больше.
– Работать в одной команде было вашим совместным решением?
– Я и раньше работал с Джимом. Точнее, под его началом. Вы, впрочем, наверняка это знаете из личных дел.
Я кивнул. Предыдущие контракты персонала станции были в личных делах расписаны в подробностях. Место, срок, компенсация, отчеты о проделанной работе. Все, кроме человеческих отношений. Меня же интересовали прежде всего они.
– Приходилось ли вам ссориться? Или, может быть, конфликтовать по работе?
Бауэр вздохнул. Затем приятельски, едва не дружески мне улыбнулся.
– У меня предложение, – сказал он. – Не будем ходить вокруг да около. Я не убивал. Точка. Покойный был тем еще фруктом, его надменность, властность и самодурство зачастую нелегко было вытерпеть. Но в профессиональном отношении он был хорош. Знающий, опытный и работящий. Этим контрактом я тоже обязан Джиму, он ходатайствовал за меня перед начальством, когда сюда набирали персонал.
– Ну, допустим. Кто же тогда, по-вашему, убил?
– Не знаю, – Бауэр развел руками. – Но не я. Я к выходкам Финнегана давно привык. Правда, иногда ссоры случались и между нами, но всего лишь ссоры, дознаватель, не более.
– Например?
Макс Бауэр вздохнул.
– Вы все равно узнаете, так что лучше уж от меня. Месяц назад мы поссорились не на шутку. Я сорвался, повысил на него голос, можно сказать, наорал. Это случилось после очередной выходки, Джим был на них горазд.
– Подробнее, пожалуйста, – бросил я. – Что это была за выходка?
– Финнеган прошелся по одной нашей общей знакомой. Оскорбил ее. Извините, имени я вам не назову.
Имя назвал мне Сэм.
– Курьер был трижды, – бесстрастно рассказывал робот. – Забирали добычу, подписывали приходный ордер и отчаливали, все в течение суток. В последний раз, однако, случилась заминка. Макс Бауэр не поделил что-то с капитаном курьера Анжелой Ангеловой.
– Что именно не поделил?
– Не знаю.
– Что именно случилось в последний раз? – я сделал пометку запросить информацию о капитанше.
– Мне показалось… Я не уверен, но…
– Смелее, – подбодрил я робота.
– Мне показалось, что она ударила его по лицу. Судя по звукам – у меня чувствительный ресивер, я тогда находился у шлюза, – они повздорили. А потом, уже после отлета курьера, была другая ссора, на этот раз Макс позвдорил с Джеймсом.
– Об этом я в курсе, но лишь в общих чертах. Подробности, пожалуйста.
– Предполагаю, что ссорились из-за Анжелы Ангеловой – оба не раз произнесли ее имя.
– Вы считаете, причиной была ревность?
– Не думаю. Речь шла о какой-то доле.
– О доле? – удивился я. – В каком смысле?
– Видимо, в смысле дележа. Я слышал, как Финнеган сказал Бауэру: «Твоей доли больше нет, забудь о ней, мы с девчонкой тебя выключаем».
Я считал, что неплохо подготовился к расследованию. Но сейчас, после допросов, понял, что мне требуется куда больше информации. И я занялся тем, что умел лучше всего, – стал копать глубже. Устроившись настолько удобно, насколько это позволяла аскетическая обстановка гостевой комнаты, я подключился к информационному центру базы. В его глубинах наверняка хранились нужные мне сведения, предстояло лишь их откопать. Включая те, что были удалены, стерты из общего доступа и складированы в архивы с ограниченным допуском.
Настойчивость, терпение, бесчисленные чашки кофе, и сутки спустя у меня было куда больше данных, чем на момент прибытия на астероид.
Я вновь разложил план станции с кружками и стрелками на столе и стал добавлять полученные сведения.
Первый кружок – Борис Красинский. Зарабатывает деньги на «отмывание» грехов – священника обвинили в прелюбодеянии с прихожанкой и наложили епитимью – огромное пожертвование в пользу церкви. Неминуемая депрессия, длительное пребывание в замкнутом пространстве, тяжелая работа и постоянное издевательство от высмеивающего религию начальника. Может ли все это в совокупности привести к психологическому срыву и подтолкнуть человека к убийству? Абстрактного человека – да, вполне. Такого глубоко и искренне верующего, как Борис? Сомневаюсь. С другой стороны, вера – меч обоюдоострый. Вера может удержать человека от страшных поступков, вера же может к ним подтолкнуть, все дело в ситуации и интерпретации. Да, пожалуй, доведенный до крайности Борис мог убить.
Второй кружок – Николетта Басси. Последние годы неизменно отказывалась от солидных, обещавших прекрасные карьерные перспективы контрактов ради заработков на тяжелой работе. Причина – отчаянная нужда в деньгах на лечение шестилетней дочери с врожденным пороком сердца. Должна во что бы то ни стало отработать контракт, чтобы получить всю сумму, и вынуждена терпеть домогательства начальника. А возможно, и не только домогательства. Может ли это довести до убийства? Безусловно.
Третий кружок – Макс Бауэр. Он не искупал грехи, у него не было огромных долгов или расходов. Макс вот уже восемь лет как занимался разработкой астероидов, и нынешний контракт ничем не отличался от трех предыдущих. Послужной список Бауэра выглядел безупречным. Однако, изучив архивы, я нашел сведения, которые были удалены из всех официальных отчетов. Два года назад Бауэр с Финнеганом подписали трехлетний контракт на разработку платинового рудника на Церере. Контракт был прерван по подозрению персонала в хищении сырья. До официального обвинения, однако, не дошло – дело по-тихому закрыли и списали в архив.
В материалах того дела фигурировало еще одно, уже знакомое мне имя – Анжела Ангелова. Я поставил на схеме новый кружок, розовый. Капитан курьерского судна, которое забирало добычу с астероидов и транспортировало на базу. Походило на то, что часть этой добычи до складов компании не доходила, а оседала в трюмах грузовозов, принадлежащих реализаторам черного рынка.
Я протянул стрелку от кружка с Анжелой к полям бумажного листа и упер ее в черный прямоугольник. Затем соединил второй стрелкой кружки Ангеловой и Бауэра. Пририсовал над ней сердечко. Походило на то, что Анжела была давней знакомой Макса и почти наверняка его любовницей.
Я на минуту задумался. Логично предположить, что троица отрабатывала на новом месте прежнюю схему. Однако в какой-то момент она дала сбой. «Твоей доли больше нет, забудь о ней, мы с девчонкой тебя выключаем», – сказал Финнеган Бауэру. Девчонка – это Ангелова. Получается, она объединилась с Финнеганом против своего любовника и они вдвоем выставили его из схемы.
Причина казалась довольно банальной и, как бывает в девяти подобных случаях из десяти, единственно верной. Анжела влепила Максу пощечину – обычная реакция преданной женщины на мужскую измену. И объект этой измены на станции мог быть только один.
– Николетта, вы давно спите с Бауэром? – в лоб спросил я.
Я вызвал девушку к себе, но заставил прождать под дверьми почти четверть часа. Войдя внутрь, она уже была взвинчена до предела. Но, похоже, собиралась отпираться до последнего.
– Давно? – переспросил я, наблюдая, как краска заливает ее лицо. – Джеймс Финнеган знал о ваших отношениях?
Николетта молчала. Внезапно у нее задрожали руки, она стиснула их в замок.
– А может, вы спали с ними обоими? И они знали друг о друге? Конечно, знали, что можно утаить на такой маленькой станции, – намеренно цинично продолжал я. – А как же Борис – он не чувствовал себя обделенным? Или вы и с ним тоже?..
– Нет! – вырвалось у девушки.
Я криво улыбнулся.
– Значит, только с Финнеганом и Бауэром?
Николетта опустила голову.
– Нет, – глухо ответила она.
Я молчал, и помещение заполнила тишина. Была она плотной и тяжелой. И давила.
– Нет, – наконец, повторила Николетта. – Только с Максом.
Я понял, что наступила кульминация. Одно признание влечет за собой другое, нужно только задать резкий, провоцирующий вопрос.
– От скуки? – цинично ухмыльнувшись, бросил я.
Николетта так и вспыхнула возмущением:
– Мы любим друг друга!
Теперь оставалось только ее дожать.
– Любите? – издевательски переспросил я. – Ну, допустим, Макс к вам неравнодушен. А вы? Не деньги ли вы любите, которых у Бауэра достаточно, чтобы оплатить лечение вашей дочери?
Николетта отшатнулась, как от удара.
– Ступайте, – велел я ей. – И скажите Бауэру, что я хочу его видеть.
Мне внезапно сделалось тоскливо. Иногда я ненавидел свою работу. Фактически, я давил на Николетту и старался ее унизить, пользуясь тем, что слабое звено – именно она. И успеха добился именно этим – жесткостью и безжалостностью. Какой-то подонок семь лет назад вскружил ей голову, а потом сбежал, оставив с новорожденной дочерью на руках. Девочка смертельно больна: чтобы продлить ей жизнь, Николетта год за годом пластается в медвежьих углах Солнечной системы, считай, на каторге. И вот – встречает Макса. Какая мне разница, вправду ли она его любит или собирается воспользоваться его деньгами. Не мое дело, как они…
Я тряхнул головой, отгоняя совесть прочь. Итак, Финнеган сообщил Ангеловой, что Бауэр изменяет ей, и предложил исключить того из доли. Если учесть, что в то же время Финнеган продолжал домогаться Николетты, то можно считать, Макс вырвался вперед в гонке за звание главного подозреваемого. Правда, улик пока нет, и нельзя исключать, что они с Николеттой сговорились. А тут еще Красинский, который тоже вполне мог оказаться участником заговора. К примеру, если Бауэр обещал ему денег в обмен на соучастие. Что ж, задачи со многими неизвестными были частью моей работы. Так или иначе, я чувствовал, что разгадка уже близка.
– Вот что, господин дознаватель, – Макс Бауэр был предельно серьезен и собран. – Вы залезли туда, где вам делать нечего. Мои отношения с Николеттой – не ваше дело, понятно вам?
– Видите ли, Бауэр, – проигнорировал я вопрос. – Вы – мелкий жулик, залезший в карман нанявшей вас компании. Вы занимались хищениями не первый год. У меня достаточно материалов, чтобы возбудить дело. Например, я могу распорядиться задержать Ангелову, и ее допросят прекрасные специалисты, умеющие получать показания. И тогда вы вместо брачного венца пойдете в тюрьму – если и не за убийство, то за хищение. Как вам такая перспектива?
Макс стиснул челюсти, на скулах заходили желваки.
– Что вам от меня надо? – наконец с трудом выдохнул он.
– Правду. Если вы не причастны к убийству, я хочу знать правду о том, что происходило на станции.
– Что происходило, – мрачно повторил Бауэр, устало провел рукой по лицу и вздохнул. – Даже не знаю, с чего начать… Джим был редкостным подлецом и скотиной. Мог оболгать человека. Подставить. Принудить к чему угодно, не испытывая при этом угрызений совести. Анжелу и меня он держал на крючке и заставлял на себя работать. День за днем издевался над Борисом и Николеттой, а когда увидел, что мы с ней… – Макс замолчал.
– Ну-ну, – помог я. – Что он сделал, когда увидел?
– Он поставил ультиматум: или Николетта будет спать с ним, или он меня сдаст. Давнее дело, я попал в него по глупости. Джим тогда вытащил меня, не дал упрятать в тюрьму. Но его услуга дорого мне обошлась – с тех пор он постоянно шантажировал меня… Вам важно, что это за дело?
– Пока нет. Итак, терпеть шантаж стало невозможно, и вы его убили?
– Нет, – отрезал Макс. – Я не убивал. Мы ненавидели его, все трое. Возможно, я ненавидел больше других. Но я не убивал. Я не знаю, кто обесточил Сэма и отключил бригадира на выработке. Клянусь вам, не знаю!
В этот момент я понял, что кое-что упустил. Я считал, что в этой истории только четверо участников. Но был еще и пятый.
Путь до выработки занял у нас с Сэмом добрые полчаса. Интересно, думал я, опираясь на локоть Сэма и неуклюже переставляя ноги: кто из троих сейчас с ненавистью смотрит мне в спину и мечтает расправиться со мной так же, как расправился с Финнеганом?
– Мы напрасно тратим время, Мартин, – голос Сэма в шлемофоне скафандра почти не утратил приятных грудных интонаций. – Грег убить не мог. Хотя бы потому, что у него нет оружия, Мартин. Никакого. И быть не может.
– Хорошо, я понял. Спасибо.
Оружия у бледно-песочного бригадира действительно не было и быть не могло.
При нашем приближении Грег остановил работы и застыл, вытянув по швам клешнястые манипуляторы. Бывший боевой робот, офицер, командовал высадкой десанта при беспорядках на Марсе на двенадцатый год экспансии. После внедрения более совершенной модели из армии списан. Приобретен компанией «Марс-транзит» и перепрофилирован в маркшейдера. С запретом когда-либо распоряжаться любым видом оружия ввиду потенциальной опасности для окружающих.
– Рассказывай, – велел я бывшему вояке. – Все, что помнишь. Поминутно.
– Я ничего не помню, коммандер. Я работал.
– Ты перестал работать в ночь на шестое июня по местному исчислению. В какое время это произошло?
– Я не помню, коммандер.
– Он и не может помнить, – подсказал Сэм. – Ему же поставили новый процессор вместо того, что вышел из строя. Он помнит только то, что было после замены.
– В какое время произошла замена?
– В семь сорок восемь утра шестого июня, коммандер.
– Что? – не поверил я. – Во сколько?
– В семь сорок восемь утра, коммандер.
– Именно так, Мартин, – подтвердил Сэм. – Время инициации нового процессора семь сорок восемь утра.
Пару минут я недвижно стоял, переваривая информацию.
– Пойдем обратно, – наконец велел я Сэму. Теперь я уже знал, кто убил. И знал как. – Не говорите никому о том, что мы здесь выяснили.
– А что мы выяснили, Мартин? – полюбопытствовал Сэм. – Мы…
Он внезапно осекся – совсем как человек.
В конце первой четверти двадцать первого века, когда угроза истощения природных ресурсов нависла над человечеством, программа «Космическая экспансия» была ратифицирована правительствами двух десятков ведущих держав и принята к исполнению. На освоение Солнечной были брошены колоссальные, немыслимые средства, и человечество рванулось в космос.
Рывок был масштабный, стремительный и трагичный. Первые команды и экипажи – бессребреники, подвижники, люди идеи, полегли практически полностью, закладывая марсианские поселения, устанавливая космические лифты и монтируя дрейфующие грузовые базы. Но опыт, который они успели накопить за десять лет аварий, катаклизмов и катастроф, позволил тем, кто пришел за ними, выжить в сверхсуровых условиях и закрепиться там, где погибли первопроходцы. Экспансия вступила во вторую фазу – на смену тысячам отчаянных квартирьеров пришли десятки тысяч людей жестких, расчетливых и готовых рисковать лишь в обмен на большие деньги. На смену не слишком гибким и быстрым государственным проектам – дерзкие и амбициозные компании, выигравшие в конкурентной борьбе тендеры на освоение марсианских территорий. Ресурсы, поставляемые на Марс с астероидов основного пояса, стали наиважнейшей составляющей их успеха. Так появилась новая профессия, самая трудная и опасная из всех. В астероидные старатели шли люди особой закваски – отшельники, готовые ежечасно, ежеминутно рисковать головами в обмен на шанс за десять-пятнадцать лет сколотить состояние. Удавалось это далеко не всем – на добывающих станциях аварии были не редкостью. Преступления – тоже.
– Садитесь, Борис, – предложил я Красинскому. – У меня к вам вопрос.
– Слушаю вас, – с готовностью отозвался он. Глубокий голос, проникновенный взгляд, открытое, располагающее выражение лица. Бывший священник. Будь я его прихожанином, ни на миг бы не усомнился, стоит ли ему исповедоваться.
– Вопрос простой. Зачем вы убили начальника станции Джеймса Финнегана?
– О чем вы, господин дознаватель? – с завидной выдержкой спросил Борис.
– Девятая заповедь, Красинский, – жестко ответил я. – Не лжесвидетельствуй. Вы по-прежнему живете по своим канонам и положениям. Так следуйте им. Расскажите мне, зачем вы убили Джеймса Финнегана.
Борис побледнел.
– Почему вы решили, что его убил я? – тихо спросил он.
– Потому что я знаю, как это произошло. В ночь на шестое июня по местному времени вы приводите в негодность командный блок Грега, бригадира добытчиков. Не знаю, пришлось ли вам идти на выработку пешком или вы проделали это дистанционно, но это и неважно. В семь утра Николетта Басси обнаруживает, что работы остановились. В семь тридцать Финнеган отправляется на выработку, чтобы проверить, в чем дело. Вы же дистанционно отключаете Сэма и, пока Финнеган возится со скафандром, меняете процессор Сэма на командный блок бригадира. На складе такой всего один, комплектацию я проверил. В семь сорок восемь вы его инициируете и отдаете Сэму команду убить. Вы – единственный инженер-электронщик на станции, только вам по плечу такие манипуляции.
Я сделал паузу. Красинский молчал, не сводя с меня глаз.
– Итак, – продолжил я, – управляющая программа Сэма отключена, вместо нее действует брутальный блок отставного офицера. Сэм следует за Финнеганом и убивает его. Возвращается в ремонтную мастерскую, где вы производите обратную замену. Сэм ничего не помнит. Вам остается лишь заменить неисправный процессор бригадира. Вы проделываете это, но выставить ложное время инициации не можете – производитель эту возможность заблокировал. Что скажете теперь?
Он долго сидел, глядя на меня – бледный и отрешенный. Затем тихо, очень тихо проговорил:
– Мне нужно помолиться.
Я скрестил на груди руки. Это было почти признание. Не для суда – суду столь расплывчатой фразы, конечно, не хватит. Но мне – с лихвой. Теперь оставалось лишь выяснить, задумал ли Красинский преступление в одиночку или в сговоре с остальными.
– Даю вам пятьдесят минут. Ровно в три, – я взглянул на часы, – жду у себя. С чистосердечным признанием, если хотите облегчить свою участь.
– Позвольте, Мартин?
Сэм стоял в дверях, вытянувшись по стойке смирно, совсем как бледно-песочный бригадир на выработке. Часы показывали без четверти три.
– Заходите, дружище, – я улыбнулся роботу. – Думаю, что вы догадались обо всем, так же, как и я.
Сэм переступил порог комнаты для гостей.
– Не совсем, Мартин. Мы оба сопоставили полученные факты и сделали выводы. Однако ваш вывод неверен: Борис Красинский не убивал.
– Вот как? – я решил, что робот шутит. – Процессоры менял Красинский. И он не убивал, по-вашему? Ну-ну. Кто же тогда? Макс Бауэр? Николетта Басси?
– Ни тот, ни другая. Джеймса Финнегана убил я. Он заслуживал этого. Я составил план и совершил убийство.
Я, ошеломленный, застыл.
– Чушь, – бросил я, когда наконец пришел в себя. – Ваша управляющая программа не позволила бы вам причинить вред человеку. И вы не способны поменять управляющий блок. Я имею в виду – без посторонней помощи, даже реши вы это проделать.
– Вы ошибаетесь, Мартин, – ровным голосом возразил робот. – Я способен ремонтировать себя. И я заявляю, что это я убил Финнегана. В отсутствие прямых улик, указывающих на кого-либо из персонала станции, вам придется принять мое признание.
– Вы… Вы… – пробормотал я, запинаясь. – Вы лжете! Вы покрываете убийцу. Вы…
Сэм очень по-человечески пожал плечами:
– Доказать это вам не удастся, не так ли?
Я не ответил. Он был прав – неопровержимых доказательств против кого-либо из обитателей станции у меня не было, а косвенные улики не вытянут дело в суде. Зато признание Сэма примут без вопросов и сомнений.
Кого же он выгораживал, бедолага Сэм, только что подписавший себе акт на утилизацию? Бориса или Макса с Николеттой? Или всех разом?
– Почему? – тихо спросил я.
И снова Сэм очень по-человечески пожал плечами.
– У меня искусственный интеллект, максимально приближенный к человеческому. Но полноценный разум невозможен без переживаний, именно они мотивируют и регулируют деятельность носителя интеллекта. Иными словами, я испытываю ряд эмоциональных процессов. Вы понимаете, о чем я, Мартин?
О, да, я прекрасно его понял.
– Ты привязался к ним, – тихо сказал я, непроизвольно перейдя на «ты».
Робот молчал.
– Ты так долго проработал с этими людьми, что они стали тебе близки, так? И сейчас берешь вину на себя, чтобы избавить Бориса от пожизненного срока? Или Бориса с Максом, если они соучастники. Или всех троих. Говори, ну!
Робот молчал.
– Послушай, Сэм, – выдохнул я наконец. – Ты ведь знаешь, чем для тебя это закончится. Ты перестанешь существовать, тебя не будет. Вообще. От тебя не останется ничего. Ты это понимаешь?
– Это не так важно, Мартин, – спокойно ответил робот. – Гораздо важнее другое. Некий принцип, который вы, люди, так цените.
Я долго смотрел на него, на двухметрового, отливающего латунью кибера, универсального робота-распорядителя, серия УРМ-14Ф, коэффициент интеллекта девяносто шесть и восемь. Справедливость, понял я. Сэм не знал, затеял ли Борис преступление в одиночку, или вдвоем с Максом, или убить сговорились все трое. И я уже не узнаю. Сэм лишь считал, что Финнегана лишили жизни по справедливости. И взял вину на себя по той же причине: решив, что ради справедливости стоит пожертвовать собой.
Я осознал вдруг, что с ним согласен.
