Мартин поставил телефон к себе на кровать. Кровать была островом. Вокруг кровати плескалось море заразы. Сжавшись в комок, Мартин сидел на кровати вот уже четыре часа. К счастью, при нем находился комплект предметов первой необходимости: телефон, бутерброды с сыром и потрепанный том Плиния. Мартин жаждал выбраться из кровати. У него лопался мочевой пузырь, да и работа совсем не двигалась. В кабинете ждал компьютер. Но Мартин подозревал — нет, знал, — что ночью случилась жуткая катастрофа. Пол в спальне внезапно покрылся грязью. Микробы, дерьмо, блевотина — кто-то проник в квартиру и загадил ее мерзкой слизью. «Почему? — спрашивал себя Мартин. — Почему случаются такие ужасы? Возможно ли это? Нет, такого не бывает. Но что же мне делать?»

Можно подумать, он задал эти вопросы вслух, потому что ему тут же пришел ответ: «Сосчитай назад от тысячи до одного, римскими цифрами. Рукой держись за изголовье». Как же он сразу не додумался! Начал Мартин бойко, но, дойдя до DCCXXIII, сбился — и все пошло насмарку. Ведя новый отсчет, он стал сомневаться — каким-то дальним отделом мозга, — на кой это нужно. В результате опять сбился и опять начал заново.

Тут зазвонил телефон. Мартин не стал снимать трубку, пытаясь сосредоточиться на римских цифрах. Прожужжало еще три гудка, после чего включился автоответчик. «Здравствуйте, вы позвонили Мартину и Марике Уэллс. Сейчас нас нет дома. Вы можете оставить сообщение». Сигнал. Пауза.

— Мартин? Слушай, возьми трубку, я знаю, что ты там. Ты же не выходишь из дому. — Голос Роберта. — Мартин.

Щелчок. Мартин понял, что сбился со счета — уже в который раз. Он швырнул телефон в угол спальни. Ударившись о стену, аппарат загудел. Мартина охватил ужас. Теперь придется менять телефон. Ведь корпус, упав на пол, сделался заразным. В спальню проникали косые лучи послеполуденного света. Выбраться из кровати не было никакой возможности. На него опять накатило безумие.

Зато его осенила другая мысль. В самом деле: кровать можно подвинуть. Даром что она широкая, дубовая, антикварная. Перебравшись к изножью, Мартин стал раскачивать свое лежбище, чтобы подъехать к ванной и туалету. Деревянные ролики скребли по паркету, кровать двигалась с черепашьей скоростью. Но все же двигалась. Мартин взмок: он полностью мобилизовался и почти ликовал. Дюйм за дюймом он проехал через всю спальню и, ступив на туалетный коврик, обрел свободу.

Через пару минут, благополучно облегчившись и приступив к мытью рук, он услышал голос Роберта, который звал его по имени. Пришлось дождаться, пока Роберт дойдет до спальни, а потом сказать: «Я здесь». Из-за двери до Мартина донесся какой-то грохот: не иначе как Роберт возвращал кровать на постоянное место.

Потом Роберт остановился под дверью.

— Эй, ты там не умер?

— У меня все нормально. Только телефон, вроде, разбился. Сделай одолжение, выдерни его из розетки.

Роберт отошел от двери и тут же вернулся, держа в руках телефонный аппарат.

— Нет, Мартин, телефон цел.

— Все равно, он… он побывал на полу.

— И подцепил заразу?

— Вот именно. Можешь его вынести? Я новый закажу.

— Мартин, я тебе его в два счета продезинфицирую, не возражаешь? Это уже который по счету? Третий за месяц. Я тут слушал передачу по «Радио-четыре»: в Британии свалки задыхаются от выброшенных компьютеров и мобильников. Зачем же выбрасывать вполне исправный телефон?

Ответа не было. Мартин мыл руки. Горячая всегда шла не сразу. Для мытья он использовал карболовое мыло. От него щипало кожу.

— Ты выходить собираешься? — спросил Роберт.

— Всему свое время.

— Помощь не нужна?

— Телефон вынеси.

— Ладно.

Мартин затих. Роберт постоял еще с минуту и ушел. Хлопнула входная дверь. «Сочувствую». Это слово так и кружилось в голове, пока Мартин не заменил его другим, более секретным рефреном. Вода наконец-то прогрелась почти до кипятка. День предстоял долгий.

Спустившись к себе, Роберт набрал служебный телефон Марики. Она просила не делать этого без крайней нужды, но на звонки по мобильному не отвечала и сама никогда не перезванивала. Марика подвизалась на одной из самых элитных голландских радиостанций — VPRO. Роберту так и не довелось посетить Нидерланды. В его представлении Голландия связывалась с полотнами Вермеера и сектой квакеров.

Непривычные голландские гудки; незнакомый женский голос. Роберт попросил к телефону Марику, и голос отправился на поиски. Стоя у себя в гостиной, Роберт прижимал трубку к уху и слушал студийный гомон. До него долетали обрывки разговора: «Nee, ik denk van nie…» — «Vertel hem dat het onmogelijk is, hij wil altijd het onderste uit de kan hebben…» Ему представилось, что трубка лежит у Марики на письменном столе, словно полудохлая личинка. Он вообразил, как решительно направляется в ее сторону Марика: простое лицо под сеткой морщинок, усталые зеленые глаза, вызывающе красная помада, в уголках рта — напряжение, мешающее улыбке. Роберт вообразил ее в оранжевом свитере, из которого она не вылезала уже много зим. У Марики безостановочно двигались пальцы: крутили сигарету или карандаш, смахивали воображаемые пылинки с лацкана собеседника, поправляли бесформенную прическу. От этого мельтешения Роберт выходил из себя.

Наконец она взяла трубку.

У Марики был знойный голос. Роберт не раз говорил Мартину, что она сможет грести деньги лопатой, если устроится в «Секс по телефону». На Би-би-си, где Марика работала до отъезда, она читала дневные сводки дорожных происшествий; нередко у проходной появлялись какие-то мужчины, искавшие с ней знакомства. Теперь, перейдя на VPRO, она стала популярнейшей радиоведущей, которой доверяли программы о гуманитарных катастрофах, глобальном потеплении и печальных случаях из жизни животных.

— Марика, это Роберт.

По волнам телефонного эфира до него донеслось ее недовольство. После некоторой паузы она отозвалась:

— Здравствуй, Роберт. Как поживаешь?

— Я-то нормально. А твой муж — ненормально.

— И чего ты от меня хочешь? Я здесь, он там.

— Хочу, чтобы ты приехала домой и его приструнила.

— Нет, Роберт, это исключено. — Прикрыв трубку рукой, Марика сказала что-то в сторону и вернулась к разговору с Робертом. — Ноги моей там не будет. А он даже за почтой не желает спуститься, так что в обозримом будущем вряд ли мы с ним увидимся.

— Хотя бы позвони ему.

— Зачем?

— Уговори попринимать лекарство. Поддержи морально. Черт, ну не знаю, что еще. В твоих же интересах прочистить ему мозги.

— Нет. Это пройденный этап. И не надо ерничать, Роберт. Он безнадежен.

Роберт уставился в окно «Вотреверса» на запущенный парадный сад, который уходил от дома в горку, как пустая эстрадная сцена. В тот момент, когда Марика заявила о своем полном равнодушии к Мартину, из дверей «Вотреверса» вышли близнецы, которые направились по аллее в сторону калитки. Они были одеты в однотонные нежно-голубые пальто и шапочки; каждая держала сиреневую муфту. Одна из девушек принялась на ходу крутить муфту на ленте, другая указала куда-то на крону дерева, и обе расхохотались.

— Алло, Роберт, ты меня слышишь?

Одна близняшка шла чуть впереди; Роберту они мерещились двуглавым, четвероногим, двуруким существом. Калитка затворилась. Роберт прикрыл глаза, и на внутренней стороне его век появился остаточный образ: мерцающий во тьме девичий силуэт. Видение его околдовало. Можно было подумать, каждая из них — это Элспет в молодости, ее первоначальная версия, прежде ему неведомая. «Какие молоденькие. И какие странные. Господи, на вид лет двенадцати, не более».

— Роберт?

Он открыл глаза; близнецы исчезли.

— Прости, Марика. Что ты сказала?

— Пора заканчивать. Время поджимает.

— А… ну что ж. Извини за беспокойство.

— Роберт, у вас там что-то стряслось?

Немного подумав, он ответил:

— Мне только что явилось чудо.

— Ох, — выдохнула Марика. — Что же это было? Ты где сейчас? — Впервые за все время разговора она проявила хоть какой-то интерес.

— Приехали двойняшки Элспет. Сейчас прошли через сад. Что-то в них есть… необычное.

— Впервые слышу, что у Элспет были дети.

— Не у Элспет, а у Эди с Джеком.

— Пресловутая Эди. — Марика вздохнула. — Мне никогда не верилось в ее существование; я подозревала, что Элспет ее выдумала.

Роберт улыбнулся.

— А у меня были сомнения насчет Джека. Легендарный жених, сбежавший с роковой близняшкой в Америку. Выходит, эта парочка и в самом деле существует.

Марика прикрыла трубку ладонью. Вернувшись к разговору, она сказала:

— Мне правда нужно идти, Роберт. — Она помолчала, — Девочки похожи на Элспет?

— Приезжай — увидишь.

Она засмеялась.

— Так и быть, позвоню ему, но в Лондоне ноги моей не будет. Пойми, Роберт, мне там всегда было неуютно.

Марика прожила в Лондоне двадцать шесть лет. Из них двадцать пять — с Мартином. Роберт даже представить не мог, чего ей это стоило. Зато он легко представил ее среди голландцев — рослых, крепко сбитых людей, владеющих пятью языками, любителей селедки, которая продается у них с маленьких тележек прямо на улицах. В Лондоне у Марики всегда был какой-то тревожный, ущербный вид. Роберт подумал, что с возвращением в родной город она, возможно, вновь обрела то, чего была лишена долгие годы.

— Он тебя ждет, Марика. — Молчание; легкое потрескивание в трубке. Роберт смягчился. — Они невероятно похожи на Элспет. Разве что волосы еще светлее. И сами, на первый взгляд, помягче. Этакие котятки.

— Котятки? Она тут определенно ни при чем. Ну ничего, в вашем доме котятки будут очень кстати. Считай, что вы, два бирюка, завели себе котяток. Все, Роберт, меня торопят. Спасибо за звонок.

— Ну счастливо, Марика.

— Давай.

Марика немного постояла у себя в кабинете, сжимая в руке телефонную трубку. Времени было всего три часа с минутами; она покривила душой — ее никто не торопил. Самое время сделать один звонок. У Мартина был определитель номера, так что звонить она могла только на мобильный. Ей стало совестно. Год назад, после своего бегства, она звонила ему раз в две-три недели. А теперь — за два месяца даже не вспомнила. Приложив трубку к уху, она считала гудки. Мартин всегда отвечал после седьмого; да, так и вышло.

— Алло?

Можно было подумать, его оторвали от важных дел; она не знала, чем он занимается, но сочла за лучшее не спрашивать.

— Hallo, Мартин.

— Марика…

Она только крепче прижала трубку. Ей всегда было приятно слышать, как он произносит ее имя. Но сейчас она погрустнела. Не выпуская трубки, Марика присела на корточки возле письменного стола, чтобы видеть только стены своей крошечной выгородки и звукоизоляцию потолка.

— Как дела, Марика? — Можно было подумать, они разговаривали не далее как вчера.

— Все отлично. Повышение получила. У меня теперь есть помощник.

— Неплохо, звездный статус. — Он помолчал. — Мужчина, женщина?

Она посмеялась.

— Женщина. Зовут Анс.

— Так-так, это хорошо. Не хочу, чтобы тебя обхаживал какой-нибудь Адонис, — тут Мартин понизил голос, — с за-вид-ной тех-ни-кой… ре-чи.

— Не волнуйся, на радио со стороны не берут, здесь все свои. Молодняк только и знает, что трепаться с ровесницами — на меня ноль внимания.

Марике, как ни странно, льстило, что Мартин представляет ее в окружении поклонников. Она слышала, как он закурил сигарету и выдохнул дым.

— Я, между прочим, курить бросила, — сообщила она.

— Не верю. Куда же ты будешь руки девать? У тебя пальцы с ума сойдут без сигаретки. — В голосе Мартина звучала нежность, но от Марики не укрылось, что он старается замаскировать ее небрежностью. — Давно бросила?

— Шесть дней, двенадцать часов и… — она сверилась со временем, — тринадцать минут тому назад.

— Что ж, прекрасно. Буду ревниво за тобой следить. — На этом месте оба замолчали.

Марика лихорадочно подыскивала какую-нибудь другую тему.

— Что сейчас переводишь? Все тех же, как их, ассирийцев?

Время от времени Мартин делал переводы для Британского музея и в последнем разговоре упомянул арамейские надписи, которые были у него в работе.

— Нет, их я уже сдал. Сейчас перевожу настоящее сокровище: подборку стихов, приписываемых современнице Августа, некой даме по имени Марцелла. Если это подлинные вещи, жди сенсации: женское творчество той эпохи до нас не дошло. Но есть в них какой-то изъян. Увы, подозреваю, что Чарльза ввели в заблуждение.

— Какой еще изъян? Уж наверное Чарльз отдавал их на экспертизу.

— На перевод они, по-моему, ложатся хорошо. Однако стиль грешит мелкими неточностями. Вот ты, например, прелестно, очаровательно говоришь на современном английском, но задумай ты написать сонеты и выдать их за шекспировские, тебя поймают на мелочах: на неуместном употреблении архаичных идиом, на отсутствии тонкостей, присущих литераторам той эпохи. Сдается мне, эти стихи вышли в двадцатом веке из-под пера какого-нибудь французика, досконально изучившего латынь девятнадцатого века.

— Разве это не списки со списков? Может быть, огрехи вкрались по вине переписчиков…

— Понимаешь, эти стихи обнаружили в библиотеке Геркуланума, поэтому их объявили подлинными. Сегодня же позвоню Чарльзу. Пусть подергается…

На пороге кабинета возник начальник Марики, который в недоумении огляделся и застукал ее сидящей на корточках. Задрав голову, Марика одними губами произнесла: «Мартин». Бернард вытаращил глаза и даже не подумал выйти; его редкие седые волосы топорщились, как у карикатурного злодея, посаженного на электрический стул. Бернард указал на часы. Марика поднялась на ноги и сказала:

— Давай заканчивать, Мартин. У меня эфир.

Мартина словно толкнули: беседовать с Марикой было так спокойно, так естественно и привычно, что он почти забыл… ведь раньше такие разговоры у них велись изо дня в день — он забыл, что скоро придется заканчивать. Когда еще дождешься ее звонка? Мартин пришел в смятение.

— Марика…

Она выжидала. Под взглядом Бернарда ей было неловко. Она сделала круговое движение рукой. Знаю, знаю. Сейчас иду. Бернард укоризненно поднял густые брови и ушел к себе в кабинет.

— Когда ты в следующий раз позвонишь, Марика, скоро?

— Скоро. — Она и сама была не против. Но знала, что этого не будет. — Groetjes, любовь моя.

Оба замолчали. Марика дала отбой.

Мартин остался стоять у себя в кабинете с мобильником в руке. Его захлестнул ураган эмоций. «Она сама позвонила. Сказала „любовь моя“. Надо было устроить ей допрос с пристрастием, а я все о своих делах. Обещала скоро позвонить. Скоро — это когда? Но ведь она пообещала лишь потому, что я нажал. Ладно, позвонила сегодня — позвонит еще. Вот только когда? Составлю список вопросов: позвонит — задам. Курить бросила, надо же. Может, и мне попробовать? Вместе легче; вот позвонит — прямо так ей и скажу. А когда она позвонит? — Достав из пачки очередную сигарету, Мартин закурил. — Она мне позвонила. Минуту назад мы еще разговаривали». Он прижал мобильник к щеке. От трубки исходило тепло. У Мартина всколыхнулась нежность к этому телефону, который принес в дом голос Марики. С мобильником в одной руке и сигаретой в другой он зашагал в кухню. Оттуда сразу же вернулся в кабинет. «Она позвонила. Сказала, что снова позвонит. Позвонила. Когда будет следующий раз? Может, и мне бросить курить…»

Марика захлопнула телефон и убрала его в карман. Закончив материал, которого ждал Бернард, она отправила файл по электронной почте. Компьютер звякнул: «Динь», подтвердив, что сообщение преодолело расстояние в четыре метра между их столами. Кто-то напомнил:

— Эфир через пятнадцать минут.

Она кивнула и направилась в студию, но по пути завернула в туалет, где прислонилась к стене и дала волю слезам. Он нисколько не меняется. Лучше бы она ему не звонила. В телефонном разговоре слишком узнаваем был прежний Мартин. Ополоснув лицо, Марика побежала в студию, где получила немой упрек от звукооператора. В ближайшие месяцы она больше не собиралась звонить Мартину.